Уходи, зверь
Всего много. Как кричал какой-то посол у Бунина, ужасаясь Маяковскому, "Много! Много!" Это, впрочем, лучше, чем наоборот. ...Оставь нам любимых, оставь... Спустя ровно одну тысячу лет пошли в Ленком. Работа с казенным - в смысле, с оплачиваемым - словом девальвирует слово бесплатное. Не то чтобы приходилось беречь руду... ...Эти клыки, хищник... Уставший человек молчит. Уставший работник со словом не пишет. Ленком уж полон. До перебора. Приходится перебираться через людей и по дороге (то был вечер неведомого в этой стране снегопада) и в зале. Стульчики приставные, табуреточки пристяжные. Чтобы поддержать хорошую традицию, рвется агатовая нитка на шее и черные граненые шашлычины весело скачут по полу. <-- Так писать нельзя; это демонстрация.
Все-таки вот что. Плохо играют. Уж и не знаю, Захаров ли над ними надругался, или у нас вообще разучились делать актеров. "Крепко" играют люди второго плана. Генрих VIII (подать сюда Риса с Майерсом, да побыстрее) - советское представление об английском (тюдорском) мачизме, Нюра Болейн (мне кажется, что вы болейн) -... нет, надо искать слова, причем приличные. Почему этот театр продолжает бриться той же самой бритвой? Которую заточили на взлете неумелого советского истекания слюной по открытию для себя увлечения королями и их сексуальной жизнью? Почему у нас до сих пор в ходу сценический бег, сценический крик и сценический шепот (шепота не было)? Пьеса дурная, шутки тупые, за Горина, переписавшего ее из чего-то исходно английского, стыдно. Поют. Сценография убойная, да, костюмы роскошные. Даже голые девочки с хорошими фигурами. И хотела бы сказать, что не забирает, но не могу: забирает. Но не потому что хорошо играют, а потому что театр, как доза, действует сам. Чтобы убить его влияние на организм полностью, надо лишить его совсем всего - музыки, света, последнего хорошего актера "у озера", темной сцены, былых звезд. Можно, видимо, уколоться пустым шприцем, и будет какой-нибудь "ложняк", о котором с таким знанием дела нам ведают современные бестсельдеристы. "Ложняк" есть, и за него спасибо. ...Я готов руку подать тебе, хищник, если б ты оставил мне ее хотя бы по локоть. Еще спасибо за то, что парило там под потолком, с занавесками. Flying couch. Дизайн Сальвадора Дали. Был Броневой. И вышел.
Февраль продается, и Дигория с ним.
Двоюродного брата в Тбилиси трижды пырнули ножом, но он выжил.
В Москву пришли морозы. Посевы спасены. Завяли туберозы. И мы завять должны.
I sense there's something in the wind.
Все-таки вот что. Плохо играют. Уж и не знаю, Захаров ли над ними надругался, или у нас вообще разучились делать актеров. "Крепко" играют люди второго плана. Генрих VIII (подать сюда Риса с Майерсом, да побыстрее) - советское представление об английском (тюдорском) мачизме, Нюра Болейн (мне кажется, что вы болейн) -... нет, надо искать слова, причем приличные. Почему этот театр продолжает бриться той же самой бритвой? Которую заточили на взлете неумелого советского истекания слюной по открытию для себя увлечения королями и их сексуальной жизнью? Почему у нас до сих пор в ходу сценический бег, сценический крик и сценический шепот (шепота не было)? Пьеса дурная, шутки тупые, за Горина, переписавшего ее из чего-то исходно английского, стыдно. Поют. Сценография убойная, да, костюмы роскошные. Даже голые девочки с хорошими фигурами. И хотела бы сказать, что не забирает, но не могу: забирает. Но не потому что хорошо играют, а потому что театр, как доза, действует сам. Чтобы убить его влияние на организм полностью, надо лишить его совсем всего - музыки, света, последнего хорошего актера "у озера", темной сцены, былых звезд. Можно, видимо, уколоться пустым шприцем, и будет какой-нибудь "ложняк", о котором с таким знанием дела нам ведают современные бестсельдеристы. "Ложняк" есть, и за него спасибо. ...Я готов руку подать тебе, хищник, если б ты оставил мне ее хотя бы по локоть. Еще спасибо за то, что парило там под потолком, с занавесками. Flying couch. Дизайн Сальвадора Дали. Был Броневой. И вышел.
Февраль продается, и Дигория с ним.
Двоюродного брата в Тбилиси трижды пырнули ножом, но он выжил.
В Москву пришли морозы. Посевы спасены. Завяли туберозы. И мы завять должны.
I sense there's something in the wind.