Мао на войне с культурой
Статья из августовского "ВС" до всяческой редактуры. Все алогизмы, повторы и многословие мои. Весь блеск, появившийся в журнальном варианте, -- надредактора А.А., как и красивое название. Ловля блох -- многочисленных консультантов, как внутренних, так и внешних, не всегда из ЛЖ. 8-()
Китай - страна конфуцианская. А конфуцианство стоит на трех китах: уважение к власти, уважение к старшим, уважение к знанию. Когда сорок лет назад Мао Цзэдуну понадобилось чужими руками свалить политических соперников, он умело ударил в самый корень многотысячелетнего древа ханьской цивилизации - в культуру. «Великая пролетарская культурная революция» позволила утопить в крови трех китайских китов, выключить сдерживающие центры молодых «революционеров», всадить в нацию отравленный шприц с вакциной вседозволенности, отцеубийственного насилия, ниспровержения основ, сравнимого даже не с раскачиванием лодки-государства, а с переворачиванием древней джонки вверх дном. В сущности, никакой загадки в этом нет. Есть только данность: любой народ, даже тысячелетиями вскармливавшийся в традициях порядка, послушания и церемониальности можно разбалансировать до состояния обезумевшей кровожадной толпы, уничтожающей себя самое, пожирающей собственных отцов и детей. «Что мыслимо, то осуществимо», - заявил Мао в своей «Красной книжечке». Остается вопрос - мыслимо ли это?
В 1999 году, когда Срединная империя уже прочно стояла на рельсах рыночных преобразований экономики, китайские власти предъявили американскому историку Сун Юнъи, изучавшему Культурную революцию на территории КНР, обвинение в… краже государственной тайны. Мирный гражданин США провел год за решеткой и был вызволен лишь в результате дипломатического вмешательства. Какую же великую тайну до сих пор скрывает коммунистическое руководство от окружающего мира? Что такое мог вызнать историк Сун, чего не знали мы все?
Наследие ленинизма
Как известно, культурную революцию как таковую, как высшую ступень развития мировой культуры, придумал Ленин («О кооперации», 1922 год). По его мысли, это необходимое условие построения социализма являлось и рычагом и венцом целого комплекса перестроек и шоков - установления пролетарской диктатуры, обобществления средств производства, индустриализации и коллективизации деревни. Но главную операцию в обществе, безусловно, необходимо было сделать на мозге: устранить культурную монополию буржуазии и маячивших за ее спиной рабовладельцев и феодалов, скинуть с революционного корабля Пушкиных и Шекспиров, залить этот корабль гладковским «Цементом», отправить стоящий на запасном пути бронепоезд революционных преобразований по рельсам, проложенным Павкой Корчагиным, а если и сохранить старые наработки, то «с точки зрения миросозерцания марксизма». Буржуазную интеллигенцию полагалось перевоспитывать, новую мораль - создавать, атеистическое мировоззрение - утверждать, быт - перестраивать. Мао многое почерпнул в этой теории, но, с учетом национальных особенностей Китая, сделал из многоречивых и гиперфилософичных выкладок кремлевского теоретика короткую и броскую агитку, сведя доходчивые лозунги к маленькой красной книжице - цитатнику. Зомбирование? Вот именно. Выросший из красного террора дзержинского образца хунвэйбинский террор стал избирательным, нацеленным на преподавателей и гуманитариев, орудием его стала молодежь, а целью - всего лишь борьба за власть.
Рождение Великого Кормчего
«Великая пролетарская культурная революция» не имела ничего общего ни с одним словом, входящим в ее название. Это была не революция, а политическая кампания, развязанная Мао Цзэдуном, между пальцами которого утекала власть. Она не была ни культурной, ни пролетарской и уж, безусловно, не была великой. На пятки Великому Кормчему наступали страшные «люди, идущие по капиталистическому пути». Попутно надо было раздавить «больно умное» «реакционное» академическое руководство, прибежище капиталистических идей. Итак, китайский дракон, худо-бедно переживший Большой скачок 58-61-го годов и всеобщую «коммунизацию», поупражнявшийся в играх мускулами на полях корейской войны и в попытке завладеть гоминьдановским, буржуазным Тайванем, наконец-то полностью захвативший Тибет и испытавший ядерную бомбу, на глазах у изумленного мира сворачивался кольцом, изготовившись укусить себя за хвост. В СССР шел одиннадцатый год после XX съезда, и воды, растаявшие в результате хрущевской оттепели, щедро поили советских диссидентов и кукурузные поля. «Большой Брат» изменил свое лицо. И если когда-то Сталин заметил, что у Мао только кожица красная, а внутри он - белый, то теперь все изменилось.
Мао Цзэдун, человек, который превратил Китай в коммунистический после двух с лишним тысячелетий имперской истории, был уроженцем деревни Шаошан, старшим сыном в зажиточной крестьянской семье. Марксизмом увлекся в 1918-м, а уже через три года - стал одним из основателей КПК, недюжинным агитатором, «горланом-главарем» и харизматиком. Нисколько не нарушая традиции того же императорского Китая, в котором побеждали крестьянские восстания, дарившие стране новые династии и новых императоров (основатель Мин, одной из величайших династий, в 1368 году свергшей монгольскую Юань и проправившей почти 300 лет, Чжу Юаньчжан происходил из бедных крестьян, возглавил крестьянское восстание, победил и стал императором Тай Цзу), в 1934 году Мао вышел из окружения войск Чан Кайши, повел сто тысяч своих сторонников в «Великий поход», подобно Моисею, водил по Китаю людей, которых косили болезни и голод, в течение года, пока не вывел в безопасный «Особый район», в коммунистический рай в районе Янъани, куда с ним дошла лишь половина отряда. Через 15 лет он разгромил Чан Кайши и провозгласил Китайскую народную Республику.
Маоисты-якобинцы
В конце 1965 года Мао решил как следует взяться за укрепление личной власти посредством «обострения классовой борьбы» и «продолжения революции при диктатуре пролетариата». Нельзя сказать, что он не предупредил: впервые он заговорил о классовой борьбе в социалистическом обществе восемью годами раньше, а тут посыпались тезисы о «ревизионизме» - причем ревизионизм внутри страны плотно увязывался с влиянием «международного», как будто то была новая форма гриппа, пришедшая в Китай из СССР и других компартий. А где ревизионизм, там происки буржуазии. Контрреволюция. После якобинцев всему миру было известно о том, как бороться с контрреволюцией.
По мысли Председателя, контрреволюционеры и буржуазные ренегаты «проникли» повсюду: в партию, правительство, армию, затесались в среду интеллигенции и обольстили деятелей культуры. Вычистить эту заразу можно было только развязав «Великую пролетарскую культурную революцию». Надо было всего лишь отвоевать власть, которую узурпировали «капиталистические попутчики». На практике это означало чистку. Ликвидацию в партийных верхах всех, несогласных с политикой Мао, сторонников VIII съезда КПК. Насильственное впихивание Китая в казарменный коммунизм, отказ от любого экономического, не идеологического, стимулирования. Как из перевернутой телеги с яблоками, посыпались лозунги: «В промышленности учиться у дацинских нефтяников!» «В сельском хозяйстве учиться у дачжайской производственной бригады!» И конечно - «Усиливать подготовку на случай войны» и «Всей стране учиться у армии». Чугунным цеппелином раздулся и взлетел в небеса и культ личности Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун неуклонно превращался в Мао Цжуси - «Председателя Мао», в Великого Кормчего, стоявшего над ЦК, над Политбюро, над страной. Во главе Культурной революции.
Начало: как Мао Цзэдун разжаловал Хай Жуя
23 декабря прошлого года в возрасте 74 лет от диабета умер Яо Вэньюань, главный (после Мао) идеолог «Культурной революции». По иронии судьбы именно этот проживший дольше всех член «Банды Четырех», на которую потом свалили вину за все жертвы революции, первым дал отмашку к ее началу. Именно момент выхода зимой 1965 года в журнале «Вэньжу бао» критической статьи Яо «Долой историческую постановку «Хай Жуй»» считается стартом «Культурной революции» как таковой. В то время Яо, бывший тогда начинающим литературным критиком, возглавлял отдел пропаганды шанхайского горкома. Антипартийную подоплеку вложили в уста автора пьесы, пекинского партфункционера У Ханя, секретарь шанхайского горкома Чжан Чуньцяо и жена Мао - Цзян Цин. В 1961 году У Хань вывел в драме бескорыстного чиновника XVI века, заступника крестьян от землевладельцев и продажных судей. Для героя пьесы правдоискательство закончилось печально - он лишился должности. Критик с готовностью увидел под масками героев пьесы министра обороны Пэн Дэхуая, раскритиковавшего Мао на партконференции 1959 года, и призыв вернуть крестьянам землю, коллективизированную во времена кампании «Трех красных знамен». Призыв к восстановлению частной собственности. Тогда же Пэн осудил «Большой скачок» - китайский аналог советской индустриализации, доведенной до абсурда - с минидомнами для выплавки металла в каждом крестьянском дворе и народные коммуны. Метафорически мыслящие китайцы, прочтя критическую статью, получили очередной красивый и простой для запоминания слоган: «антисоциалистическая ядовитая трава».
У Ханю не помогло ничто - ни яростная самокритика, ни «раскаяние» в том, что он заставил партийных интеллектуалов задуматься о перегибах политики Мао. 16 мая 1966 года ЦК КПК выступил с «Великим историческим документом» - с сообщением о пьесе, удивительно созвучным по направленности ждановскому постановлению 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград»: «В последние годы Председатель Мао Цзэдун часто указывает, что для решения вопроса «кто кого» в революции потребуется очень длительный исторический период. При неправильном решении этой задачи в любой момент может произойти реставрация капитализма. Никто не должен думать, что после одной-двух или трех-четырех великих культурных революций все будет благополучно».
Благополучно не стало: полетели руководители Пекинского горкома КПК, отдел пропаганды ЦК, зам. министра обороны КНР, начальник генштаба НОАК Ло Жуйцин («узурпация власти в армии»!). Параллельно с разрушением устоявшихся «контор» шло формирование органов «овладения» массами: создана Группа по делам культурной революции при ЦК КПК («ГКР»), в которой стали работать уже знакомые нам по истории с критикой пьесы Чжан Чуньцяо и красная императрица Цзян Цин. Не обошлось и без госбезопасности: курировавший ее секретарь КПК Кан Шэн стал советником Группы. С изяществом и наглостью любого самозванца ГКР вскоре взяла на себя функции Политбюро и Секретариата ЦК КПК, став единственным штабом, с которым не призывали бороться маоистские лозунги, рявкнувшие на весь Китай: «Война штабам!»
Не замедлили появиться и «воинствующие молодчики» - наиболее просто манипулируемая часть общества - недозревшая китайская молодежь, радостно позабывшая конфуцианские ценности и выучившая марксизм не по учебникам, а по цитатнику. Хунвэйбины - «Красная гвардия» - возникли в конце мая 1966 года в Пекине, в обычной средней школе при университете Цинхуа. Призрак марксизма, вволю побродив по Европе, добрел до Срединной империи, немедленно приобретя неизбежный желто-красный оттенок. «Манифест» хунвэйбинов провозглашал: «Мы клянемся, что ради защиты ЦК и великого вождя председателя Мао мы, не задумываясь, отдадим последнюю каплю крови, решительно доведем до конца культурную революцию».
В Китае - в стране, тысячелетиями формировавшей свои правительства посредством экзаменов, которые должен был пройти соискатель, традиционно ориентированной на книжную мудрость, грамотность, в стране, где даже изобразительное искусство неотделимо от письменности, возникла парадоксальная ситуация. Занятия в школах и вузах отменили: ничто не должно было мешать учащимся проводить «культурную революцию». Культура без обучения - право, вот это неожиданный вклад в теорию и практику марксизма! И началось. Нет, молодые китайцы не забыли иероглифы. Просто они пользовались ими для дацзыбао, «газет [написанных] большими иероглифами», и для табличек, которые вешали на грудь своим учителям, писателям, художникам, да и неугодным партийным лидерам. Во время любой революции разменной монетой делается не экю, фунт, рубль или юань, а человеческая жизнь. В Китае, издревле подчинявшем личное общественному до степени полного стирания эго, подобное не было новостью. Еще один парадокс: в стране, где для индивидуума не было ничего ужаснее «потери лица», никогда не считали человеческие потери.
Первый император-объединитель древних княжеств в единую империю, Циньский Шихуан, решив, что его власти мешают две вещи: конфуцианство и кочевники, не только соединил существовавшие дотоле разрозненно участки местных оборонительных стен, сделав из нее Великую китайскую стену, но и... велел зарыть в землю 460 конфуцианцев. Мао Цзэдун, хорошо знавший историю своей родины, обыграл и этот «эпизод»: «Цинь Шихуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Шихуанов. Я утверждаю, что мы почище Цинь Шихуана. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы это все признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении». Эту романтическую «статистику» Мао привел еще в 58 году, до начала нового витка насилия, по результатам деятельности КПК периода становления. В 1966 году Цинь Шихуан был посрамлен с еще большим размахом: в одном Пекине за короткий срок с конца августа по конец сентября 1966 года Красные гвардейцы убили 1722 человека, изгнали из столицы более 85 тысяч, а к началу октября - уже около 400 представителей буржуазных ревизионистов и прочей «нечисти».
28 юаней за труп
Мало кто из тех, кто видел китайские документальные фильмы того времени, осознавал: марширующие по главной площади страны толпы молодых людей с хунвэйбинскими повязками и красными книжицами, преданно смотрящие на трибуну, где им аплодирует председатель Мао, направлялись не строить заводы и сидеть за учебниками, а убивать.
Как истинный культурный китаец-каллиграф, 5 августа 1966 года Мао лично написал тушью и повесил в зале заседаний свою дацзыбао «Огонь по штабам!», объявив о том, что в партии завелся «буржуазный штаб», направленный на установление диктатуры буржуазии. Именно этот штаб и надо было разгромить, создав новые революционные органы власти, - в центре и на местах. Сказано - сделано. Скандируя «Бу ай мама, бу ай баба, чжи ай гоцзя!» («Не любить мать, не любить отца, любить только страну!»), из-за парт поднялись китайские тинейджеры, готовые защищать лично Мао и... рушить все остальное. Гвардейцы были вооружены лишь ремнями, кулаками, дубинками и дацзыбао. Агитки-дацзыбао развешивали по стенам на всеобщее обозрение. Им полагалось быть короткими и хлесткими, но не тут-то было. Зачастую дацзыбао превращались в бредовый поток подросткового сознания на общие темы, объединенные только ненавистью - к капиталистам, к ревизионистам, к буржуазным ученым, к своим учителям. Учителей избивали и убивали.
Причины для преследования были разные, и все - если отрешиться от галиматьи про ревизионизм, спускавшейся сверху, - совершенно детские. Этот «препод» был строг. Тот ставил двойки. Эта молодая училка из средней школы при Пекинском учительском колледже опубликовала несколько стихотворений и была хороша собой, - ревность. А вот в нанкинской Второй средней школе, напротив, имелся некрасивый учитель, которого избивали за то, что он был похож на злодея из кино. В Пекине ходила поговорка: «Цена забоя человека - 28 юаней». Столько стоила кремация одного трупа. За кремацию забитых до смерти людей должна была платить семья погибшего. Никто не осмеливался протестовать.
В той же Средней школе при Пекинском учительском колледже Юй Жуйфэнь, учительницу биологии ударом сшибли на землю и избили прямо в собственном кабинете. На глазах у всех ее за ноги протащили через входную дверь и вниз по лестнице. Ее голова стучала по ступеням... Внизу на нее опрокинули ушат кипятка. Через два часа непрерывной пытки она умерла, но студентов это не остановило: учителя, входившие в "Команду быка и змеи", должны были стоять вокруг ее трупа и по очереди избивать его.
Типичный сценарий издевательства выглядел так. В полдень 5 августа 1966 года несколько десятиклассниц средней школы для девочек при Пекинском Педагогическом университете начинают избивать «Черную банду» - «Да хэй бан» - группу, состоящую из трех завучей и четырех деканов. Подтягиваются новые участники разборки. Студенты выплескивают на одежду своих жертв чернила, надевают на них высокие шапки, заставляют встать на колени на землю, избивают их дубинками, утыканными гвоздями, обливают кипящей водой и так далее. После трех часов издевательств Бянь Чжунюнь, первый завуч, потеряла сознание, и ее кинули в тележку с мусором. Два часа спустя ее отправили в больницу через дорогу, где обнаружили, что она уже некоторое время мертва. Другому завучу, Ху Чжитао, переломали кости. Первым работником образования, который погиб от рук студентов, стал 50-летний Бянь Чжунюн, проработавший в этой школе 17 лет. Отличилась и средняя школа при Пекинском университете. Лю Мэйдэ, завуч и учительница химии, 31 июля получила приказ убираться из школы, но не успела уйти. Студенты были тут как тут. Ее таскали за волосы, пихали ей в рот грязь и избивали. Ее заставили ползти через детскую площадку, повторяя «Я Лю Мэйдэ. Я ядовитая змея». Позже ей приказали забраться на стол и встать там на колени. Один студент наступил ногой ей на спину, приняв позу, описанную Мао Цзэдуном как позу борьбы с помещиками: «опрокиньте их на землю и поставьте на них одну ногу». Корреспондент из пекинской ежедневной газеты заснял этот кадр, и студент спихнул учительницу Лю на землю. Она была беременна...
Не перечесть всех тех, чьей кровью писали на стенах «революционные» лозунги, кого обливали кипятком под палящим солнцем, кому вдавливали в головы чертежные кнопки, кого избивали ремнями или проводами, кого утопили в фонтанах или в сточных канавах. Культурная революция боролась с культурой и побеждала.
Девять базовых способов унизить человека
Участие в избиениях и убийствах было привилегией, зарезервированной только для Красных гвардейцев. Основных методов издевательства было девять.
1. Физические наказания: избиение - кулаками, дубинками, ногами.
2. На людей нахлобучивали высокие шапки, напоминающие те, в которых инквизиция жгла еретиков, их проводили через кампусы, водили по улицам. В статье, опубликованной еще в 1927 году, Мао утверждал, что так поступали разгневанные крестьяне со своими помещиками; статья пользовалась популярностью среди студентов.
3. «Черная доска» («хэйпай») - ее вешали на человека, идентифицировавшегося с врагом. На «доске» писали «член черной банды», «контрреволюционер», «реакционный ученый» и т.д. Под классификационной надписью рисовали косой красный крест и имя преступника. Такой «дизайн» был позаимствован из практики объявления смертных приговоров. Доски носили не только во время экзекуций, но и вообще - при необходимости появиться на людях. Сначала «доски» делали из картона, но потом их все чаще заменяли на деревянные: добавить физических мучений. В одной из пекинских средних школ ученики притащили изрядный обломок старой городской стены и, обвязав его тонкой проволокой, повесили на шею директрисе Лю Цимин.
4. Позиция «самолетик». Во время митингов борьбы, людей, против которых «боролись», принуждали стоять на сцене, опустив головы, согнув тело к земле и выгнув руки назад в имитации самолета. Такие митинги могли тянуться часами. Это не самая комфортная поза, особенно для немолодых людей. Хань Цзоли, заместитель Пекинского муниципального бюро образования, пережил почти 400 часов таких митингов в позе самолетика. Он неоднократно лишался сознания.
5. «Голова в стиле инь-ян». Студенты выбривали своим учителям половину черепа. Обычно использовалось для издевательств над женщинами.
6. Избиение кожаными ремнями с медными пряжками. Типичный «прикид» хунвэйбина состоял из желтой военной формы, перехваченной кожаной ремнем. На руке - повязка. Медная пряжка причиняла тяжелые увечья, сами же гвардейцы утверждали, что пользование ремнем требует особого умения, делились секретами мастерства - обсуждали угол падения и направление правильного удара.
7. Разграбление дома («чай цзя»). Студенты заявлялись в дома преподавателей без ордера на обыск. Компания по уничтожению «четырех старостей» («по сы цзю») разразилась в августе-сентябре 1966 года. У преподавателей обычно не было никаких особых ценностей - ни антиквариата, ни «камешков», но у них были книги. Книги-то и входили в «четыре старости», приговоренные к уничтожению. Их конфисковывали и сжигали. Даже книги о китайских шахматах.
8. «Команда быка-привидения и демона-змеи», или команда трудового реформирования (называвшаяся так же «командой объектов диктатуры»). Такая «команда» существовала в каждом кампусе, а ее члены рассматривались как сборище врагов. Включенные в команду люди выполняли грязную и тяжелую работу - чистили отхожие места, таскали мусор. Им полагалось постоянно носить «черную доску», оскорблять и избивать их можно было в любое время суток. Количество преподавателей, попавших в подобные команды оценивается в 10 процентов от всего профессорско-преподавательского состава школ и ВУЗов. Так, в пригороде Пекина, в Первой школе уезда Тун, студенты сделали прическу в стиле инь-ян четырем учительницам, а 53 из 76 учителей попали в бычье-змеиную команду, где работали по 14-25 часов в день, подгоняемые кнутами.
9. Песня быка-привидения и демона-змеи, которую называли еще «воющей песней», потому что те, кого заставляли ее петь, считались более животными, чем людьми. Эту песню полагалось распевать хором несколько раз в течение каждого дня. Сочинил ее студент Четвертой средней школы Пекина, и она с триумфом пошла по стране. Слова в песне были такие:
Я бык-привидение и демон-змея (2 р.)
Я виноват, я виноват
Я совершил преступления против народа
Поэтому народ считает меня объектом диктатуры
Мне надо опустить голову и признать свою вину
Мне следует быть послушным
Мне нельзя говорить или действовать без разрешения
Если я заговорю или сделаю что-то без разрешения
Вы можете бить меня, раздавить меня
Бейте меня, раздавите меня
Были и другие методы воздействия. Людей на месяцы запирали в каморках под лестницами, задерживали на кампусах, не отпуская домой, и неделями избивали, строили импровизированные тюрьмы, полы которых скоро покрывались свежими пятнами крови...
Окончание
Китай - страна конфуцианская. А конфуцианство стоит на трех китах: уважение к власти, уважение к старшим, уважение к знанию. Когда сорок лет назад Мао Цзэдуну понадобилось чужими руками свалить политических соперников, он умело ударил в самый корень многотысячелетнего древа ханьской цивилизации - в культуру. «Великая пролетарская культурная революция» позволила утопить в крови трех китайских китов, выключить сдерживающие центры молодых «революционеров», всадить в нацию отравленный шприц с вакциной вседозволенности, отцеубийственного насилия, ниспровержения основ, сравнимого даже не с раскачиванием лодки-государства, а с переворачиванием древней джонки вверх дном. В сущности, никакой загадки в этом нет. Есть только данность: любой народ, даже тысячелетиями вскармливавшийся в традициях порядка, послушания и церемониальности можно разбалансировать до состояния обезумевшей кровожадной толпы, уничтожающей себя самое, пожирающей собственных отцов и детей. «Что мыслимо, то осуществимо», - заявил Мао в своей «Красной книжечке». Остается вопрос - мыслимо ли это?
В 1999 году, когда Срединная империя уже прочно стояла на рельсах рыночных преобразований экономики, китайские власти предъявили американскому историку Сун Юнъи, изучавшему Культурную революцию на территории КНР, обвинение в… краже государственной тайны. Мирный гражданин США провел год за решеткой и был вызволен лишь в результате дипломатического вмешательства. Какую же великую тайну до сих пор скрывает коммунистическое руководство от окружающего мира? Что такое мог вызнать историк Сун, чего не знали мы все?
Наследие ленинизма
Как известно, культурную революцию как таковую, как высшую ступень развития мировой культуры, придумал Ленин («О кооперации», 1922 год). По его мысли, это необходимое условие построения социализма являлось и рычагом и венцом целого комплекса перестроек и шоков - установления пролетарской диктатуры, обобществления средств производства, индустриализации и коллективизации деревни. Но главную операцию в обществе, безусловно, необходимо было сделать на мозге: устранить культурную монополию буржуазии и маячивших за ее спиной рабовладельцев и феодалов, скинуть с революционного корабля Пушкиных и Шекспиров, залить этот корабль гладковским «Цементом», отправить стоящий на запасном пути бронепоезд революционных преобразований по рельсам, проложенным Павкой Корчагиным, а если и сохранить старые наработки, то «с точки зрения миросозерцания марксизма». Буржуазную интеллигенцию полагалось перевоспитывать, новую мораль - создавать, атеистическое мировоззрение - утверждать, быт - перестраивать. Мао многое почерпнул в этой теории, но, с учетом национальных особенностей Китая, сделал из многоречивых и гиперфилософичных выкладок кремлевского теоретика короткую и броскую агитку, сведя доходчивые лозунги к маленькой красной книжице - цитатнику. Зомбирование? Вот именно. Выросший из красного террора дзержинского образца хунвэйбинский террор стал избирательным, нацеленным на преподавателей и гуманитариев, орудием его стала молодежь, а целью - всего лишь борьба за власть.
Рождение Великого Кормчего
«Великая пролетарская культурная революция» не имела ничего общего ни с одним словом, входящим в ее название. Это была не революция, а политическая кампания, развязанная Мао Цзэдуном, между пальцами которого утекала власть. Она не была ни культурной, ни пролетарской и уж, безусловно, не была великой. На пятки Великому Кормчему наступали страшные «люди, идущие по капиталистическому пути». Попутно надо было раздавить «больно умное» «реакционное» академическое руководство, прибежище капиталистических идей. Итак, китайский дракон, худо-бедно переживший Большой скачок 58-61-го годов и всеобщую «коммунизацию», поупражнявшийся в играх мускулами на полях корейской войны и в попытке завладеть гоминьдановским, буржуазным Тайванем, наконец-то полностью захвативший Тибет и испытавший ядерную бомбу, на глазах у изумленного мира сворачивался кольцом, изготовившись укусить себя за хвост. В СССР шел одиннадцатый год после XX съезда, и воды, растаявшие в результате хрущевской оттепели, щедро поили советских диссидентов и кукурузные поля. «Большой Брат» изменил свое лицо. И если когда-то Сталин заметил, что у Мао только кожица красная, а внутри он - белый, то теперь все изменилось.
Мао Цзэдун, человек, который превратил Китай в коммунистический после двух с лишним тысячелетий имперской истории, был уроженцем деревни Шаошан, старшим сыном в зажиточной крестьянской семье. Марксизмом увлекся в 1918-м, а уже через три года - стал одним из основателей КПК, недюжинным агитатором, «горланом-главарем» и харизматиком. Нисколько не нарушая традиции того же императорского Китая, в котором побеждали крестьянские восстания, дарившие стране новые династии и новых императоров (основатель Мин, одной из величайших династий, в 1368 году свергшей монгольскую Юань и проправившей почти 300 лет, Чжу Юаньчжан происходил из бедных крестьян, возглавил крестьянское восстание, победил и стал императором Тай Цзу), в 1934 году Мао вышел из окружения войск Чан Кайши, повел сто тысяч своих сторонников в «Великий поход», подобно Моисею, водил по Китаю людей, которых косили болезни и голод, в течение года, пока не вывел в безопасный «Особый район», в коммунистический рай в районе Янъани, куда с ним дошла лишь половина отряда. Через 15 лет он разгромил Чан Кайши и провозгласил Китайскую народную Республику.
Маоисты-якобинцы
В конце 1965 года Мао решил как следует взяться за укрепление личной власти посредством «обострения классовой борьбы» и «продолжения революции при диктатуре пролетариата». Нельзя сказать, что он не предупредил: впервые он заговорил о классовой борьбе в социалистическом обществе восемью годами раньше, а тут посыпались тезисы о «ревизионизме» - причем ревизионизм внутри страны плотно увязывался с влиянием «международного», как будто то была новая форма гриппа, пришедшая в Китай из СССР и других компартий. А где ревизионизм, там происки буржуазии. Контрреволюция. После якобинцев всему миру было известно о том, как бороться с контрреволюцией.
По мысли Председателя, контрреволюционеры и буржуазные ренегаты «проникли» повсюду: в партию, правительство, армию, затесались в среду интеллигенции и обольстили деятелей культуры. Вычистить эту заразу можно было только развязав «Великую пролетарскую культурную революцию». Надо было всего лишь отвоевать власть, которую узурпировали «капиталистические попутчики». На практике это означало чистку. Ликвидацию в партийных верхах всех, несогласных с политикой Мао, сторонников VIII съезда КПК. Насильственное впихивание Китая в казарменный коммунизм, отказ от любого экономического, не идеологического, стимулирования. Как из перевернутой телеги с яблоками, посыпались лозунги: «В промышленности учиться у дацинских нефтяников!» «В сельском хозяйстве учиться у дачжайской производственной бригады!» И конечно - «Усиливать подготовку на случай войны» и «Всей стране учиться у армии». Чугунным цеппелином раздулся и взлетел в небеса и культ личности Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун неуклонно превращался в Мао Цжуси - «Председателя Мао», в Великого Кормчего, стоявшего над ЦК, над Политбюро, над страной. Во главе Культурной революции.
Начало: как Мао Цзэдун разжаловал Хай Жуя
23 декабря прошлого года в возрасте 74 лет от диабета умер Яо Вэньюань, главный (после Мао) идеолог «Культурной революции». По иронии судьбы именно этот проживший дольше всех член «Банды Четырех», на которую потом свалили вину за все жертвы революции, первым дал отмашку к ее началу. Именно момент выхода зимой 1965 года в журнале «Вэньжу бао» критической статьи Яо «Долой историческую постановку «Хай Жуй»» считается стартом «Культурной революции» как таковой. В то время Яо, бывший тогда начинающим литературным критиком, возглавлял отдел пропаганды шанхайского горкома. Антипартийную подоплеку вложили в уста автора пьесы, пекинского партфункционера У Ханя, секретарь шанхайского горкома Чжан Чуньцяо и жена Мао - Цзян Цин. В 1961 году У Хань вывел в драме бескорыстного чиновника XVI века, заступника крестьян от землевладельцев и продажных судей. Для героя пьесы правдоискательство закончилось печально - он лишился должности. Критик с готовностью увидел под масками героев пьесы министра обороны Пэн Дэхуая, раскритиковавшего Мао на партконференции 1959 года, и призыв вернуть крестьянам землю, коллективизированную во времена кампании «Трех красных знамен». Призыв к восстановлению частной собственности. Тогда же Пэн осудил «Большой скачок» - китайский аналог советской индустриализации, доведенной до абсурда - с минидомнами для выплавки металла в каждом крестьянском дворе и народные коммуны. Метафорически мыслящие китайцы, прочтя критическую статью, получили очередной красивый и простой для запоминания слоган: «антисоциалистическая ядовитая трава».
У Ханю не помогло ничто - ни яростная самокритика, ни «раскаяние» в том, что он заставил партийных интеллектуалов задуматься о перегибах политики Мао. 16 мая 1966 года ЦК КПК выступил с «Великим историческим документом» - с сообщением о пьесе, удивительно созвучным по направленности ждановскому постановлению 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград»: «В последние годы Председатель Мао Цзэдун часто указывает, что для решения вопроса «кто кого» в революции потребуется очень длительный исторический период. При неправильном решении этой задачи в любой момент может произойти реставрация капитализма. Никто не должен думать, что после одной-двух или трех-четырех великих культурных революций все будет благополучно».
Благополучно не стало: полетели руководители Пекинского горкома КПК, отдел пропаганды ЦК, зам. министра обороны КНР, начальник генштаба НОАК Ло Жуйцин («узурпация власти в армии»!). Параллельно с разрушением устоявшихся «контор» шло формирование органов «овладения» массами: создана Группа по делам культурной революции при ЦК КПК («ГКР»), в которой стали работать уже знакомые нам по истории с критикой пьесы Чжан Чуньцяо и красная императрица Цзян Цин. Не обошлось и без госбезопасности: курировавший ее секретарь КПК Кан Шэн стал советником Группы. С изяществом и наглостью любого самозванца ГКР вскоре взяла на себя функции Политбюро и Секретариата ЦК КПК, став единственным штабом, с которым не призывали бороться маоистские лозунги, рявкнувшие на весь Китай: «Война штабам!»
Не замедлили появиться и «воинствующие молодчики» - наиболее просто манипулируемая часть общества - недозревшая китайская молодежь, радостно позабывшая конфуцианские ценности и выучившая марксизм не по учебникам, а по цитатнику. Хунвэйбины - «Красная гвардия» - возникли в конце мая 1966 года в Пекине, в обычной средней школе при университете Цинхуа. Призрак марксизма, вволю побродив по Европе, добрел до Срединной империи, немедленно приобретя неизбежный желто-красный оттенок. «Манифест» хунвэйбинов провозглашал: «Мы клянемся, что ради защиты ЦК и великого вождя председателя Мао мы, не задумываясь, отдадим последнюю каплю крови, решительно доведем до конца культурную революцию».
В Китае - в стране, тысячелетиями формировавшей свои правительства посредством экзаменов, которые должен был пройти соискатель, традиционно ориентированной на книжную мудрость, грамотность, в стране, где даже изобразительное искусство неотделимо от письменности, возникла парадоксальная ситуация. Занятия в школах и вузах отменили: ничто не должно было мешать учащимся проводить «культурную революцию». Культура без обучения - право, вот это неожиданный вклад в теорию и практику марксизма! И началось. Нет, молодые китайцы не забыли иероглифы. Просто они пользовались ими для дацзыбао, «газет [написанных] большими иероглифами», и для табличек, которые вешали на грудь своим учителям, писателям, художникам, да и неугодным партийным лидерам. Во время любой революции разменной монетой делается не экю, фунт, рубль или юань, а человеческая жизнь. В Китае, издревле подчинявшем личное общественному до степени полного стирания эго, подобное не было новостью. Еще один парадокс: в стране, где для индивидуума не было ничего ужаснее «потери лица», никогда не считали человеческие потери.
Первый император-объединитель древних княжеств в единую империю, Циньский Шихуан, решив, что его власти мешают две вещи: конфуцианство и кочевники, не только соединил существовавшие дотоле разрозненно участки местных оборонительных стен, сделав из нее Великую китайскую стену, но и... велел зарыть в землю 460 конфуцианцев. Мао Цзэдун, хорошо знавший историю своей родины, обыграл и этот «эпизод»: «Цинь Шихуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Шихуанов. Я утверждаю, что мы почище Цинь Шихуана. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы это все признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении». Эту романтическую «статистику» Мао привел еще в 58 году, до начала нового витка насилия, по результатам деятельности КПК периода становления. В 1966 году Цинь Шихуан был посрамлен с еще большим размахом: в одном Пекине за короткий срок с конца августа по конец сентября 1966 года Красные гвардейцы убили 1722 человека, изгнали из столицы более 85 тысяч, а к началу октября - уже около 400 представителей буржуазных ревизионистов и прочей «нечисти».
28 юаней за труп
Мало кто из тех, кто видел китайские документальные фильмы того времени, осознавал: марширующие по главной площади страны толпы молодых людей с хунвэйбинскими повязками и красными книжицами, преданно смотрящие на трибуну, где им аплодирует председатель Мао, направлялись не строить заводы и сидеть за учебниками, а убивать.
Как истинный культурный китаец-каллиграф, 5 августа 1966 года Мао лично написал тушью и повесил в зале заседаний свою дацзыбао «Огонь по штабам!», объявив о том, что в партии завелся «буржуазный штаб», направленный на установление диктатуры буржуазии. Именно этот штаб и надо было разгромить, создав новые революционные органы власти, - в центре и на местах. Сказано - сделано. Скандируя «Бу ай мама, бу ай баба, чжи ай гоцзя!» («Не любить мать, не любить отца, любить только страну!»), из-за парт поднялись китайские тинейджеры, готовые защищать лично Мао и... рушить все остальное. Гвардейцы были вооружены лишь ремнями, кулаками, дубинками и дацзыбао. Агитки-дацзыбао развешивали по стенам на всеобщее обозрение. Им полагалось быть короткими и хлесткими, но не тут-то было. Зачастую дацзыбао превращались в бредовый поток подросткового сознания на общие темы, объединенные только ненавистью - к капиталистам, к ревизионистам, к буржуазным ученым, к своим учителям. Учителей избивали и убивали.
Причины для преследования были разные, и все - если отрешиться от галиматьи про ревизионизм, спускавшейся сверху, - совершенно детские. Этот «препод» был строг. Тот ставил двойки. Эта молодая училка из средней школы при Пекинском учительском колледже опубликовала несколько стихотворений и была хороша собой, - ревность. А вот в нанкинской Второй средней школе, напротив, имелся некрасивый учитель, которого избивали за то, что он был похож на злодея из кино. В Пекине ходила поговорка: «Цена забоя человека - 28 юаней». Столько стоила кремация одного трупа. За кремацию забитых до смерти людей должна была платить семья погибшего. Никто не осмеливался протестовать.
В той же Средней школе при Пекинском учительском колледже Юй Жуйфэнь, учительницу биологии ударом сшибли на землю и избили прямо в собственном кабинете. На глазах у всех ее за ноги протащили через входную дверь и вниз по лестнице. Ее голова стучала по ступеням... Внизу на нее опрокинули ушат кипятка. Через два часа непрерывной пытки она умерла, но студентов это не остановило: учителя, входившие в "Команду быка и змеи", должны были стоять вокруг ее трупа и по очереди избивать его.
Типичный сценарий издевательства выглядел так. В полдень 5 августа 1966 года несколько десятиклассниц средней школы для девочек при Пекинском Педагогическом университете начинают избивать «Черную банду» - «Да хэй бан» - группу, состоящую из трех завучей и четырех деканов. Подтягиваются новые участники разборки. Студенты выплескивают на одежду своих жертв чернила, надевают на них высокие шапки, заставляют встать на колени на землю, избивают их дубинками, утыканными гвоздями, обливают кипящей водой и так далее. После трех часов издевательств Бянь Чжунюнь, первый завуч, потеряла сознание, и ее кинули в тележку с мусором. Два часа спустя ее отправили в больницу через дорогу, где обнаружили, что она уже некоторое время мертва. Другому завучу, Ху Чжитао, переломали кости. Первым работником образования, который погиб от рук студентов, стал 50-летний Бянь Чжунюн, проработавший в этой школе 17 лет. Отличилась и средняя школа при Пекинском университете. Лю Мэйдэ, завуч и учительница химии, 31 июля получила приказ убираться из школы, но не успела уйти. Студенты были тут как тут. Ее таскали за волосы, пихали ей в рот грязь и избивали. Ее заставили ползти через детскую площадку, повторяя «Я Лю Мэйдэ. Я ядовитая змея». Позже ей приказали забраться на стол и встать там на колени. Один студент наступил ногой ей на спину, приняв позу, описанную Мао Цзэдуном как позу борьбы с помещиками: «опрокиньте их на землю и поставьте на них одну ногу». Корреспондент из пекинской ежедневной газеты заснял этот кадр, и студент спихнул учительницу Лю на землю. Она была беременна...
Не перечесть всех тех, чьей кровью писали на стенах «революционные» лозунги, кого обливали кипятком под палящим солнцем, кому вдавливали в головы чертежные кнопки, кого избивали ремнями или проводами, кого утопили в фонтанах или в сточных канавах. Культурная революция боролась с культурой и побеждала.
Девять базовых способов унизить человека
Участие в избиениях и убийствах было привилегией, зарезервированной только для Красных гвардейцев. Основных методов издевательства было девять.
1. Физические наказания: избиение - кулаками, дубинками, ногами.
2. На людей нахлобучивали высокие шапки, напоминающие те, в которых инквизиция жгла еретиков, их проводили через кампусы, водили по улицам. В статье, опубликованной еще в 1927 году, Мао утверждал, что так поступали разгневанные крестьяне со своими помещиками; статья пользовалась популярностью среди студентов.
3. «Черная доска» («хэйпай») - ее вешали на человека, идентифицировавшегося с врагом. На «доске» писали «член черной банды», «контрреволюционер», «реакционный ученый» и т.д. Под классификационной надписью рисовали косой красный крест и имя преступника. Такой «дизайн» был позаимствован из практики объявления смертных приговоров. Доски носили не только во время экзекуций, но и вообще - при необходимости появиться на людях. Сначала «доски» делали из картона, но потом их все чаще заменяли на деревянные: добавить физических мучений. В одной из пекинских средних школ ученики притащили изрядный обломок старой городской стены и, обвязав его тонкой проволокой, повесили на шею директрисе Лю Цимин.
4. Позиция «самолетик». Во время митингов борьбы, людей, против которых «боролись», принуждали стоять на сцене, опустив головы, согнув тело к земле и выгнув руки назад в имитации самолета. Такие митинги могли тянуться часами. Это не самая комфортная поза, особенно для немолодых людей. Хань Цзоли, заместитель Пекинского муниципального бюро образования, пережил почти 400 часов таких митингов в позе самолетика. Он неоднократно лишался сознания.
5. «Голова в стиле инь-ян». Студенты выбривали своим учителям половину черепа. Обычно использовалось для издевательств над женщинами.
6. Избиение кожаными ремнями с медными пряжками. Типичный «прикид» хунвэйбина состоял из желтой военной формы, перехваченной кожаной ремнем. На руке - повязка. Медная пряжка причиняла тяжелые увечья, сами же гвардейцы утверждали, что пользование ремнем требует особого умения, делились секретами мастерства - обсуждали угол падения и направление правильного удара.
7. Разграбление дома («чай цзя»). Студенты заявлялись в дома преподавателей без ордера на обыск. Компания по уничтожению «четырех старостей» («по сы цзю») разразилась в августе-сентябре 1966 года. У преподавателей обычно не было никаких особых ценностей - ни антиквариата, ни «камешков», но у них были книги. Книги-то и входили в «четыре старости», приговоренные к уничтожению. Их конфисковывали и сжигали. Даже книги о китайских шахматах.
8. «Команда быка-привидения и демона-змеи», или команда трудового реформирования (называвшаяся так же «командой объектов диктатуры»). Такая «команда» существовала в каждом кампусе, а ее члены рассматривались как сборище врагов. Включенные в команду люди выполняли грязную и тяжелую работу - чистили отхожие места, таскали мусор. Им полагалось постоянно носить «черную доску», оскорблять и избивать их можно было в любое время суток. Количество преподавателей, попавших в подобные команды оценивается в 10 процентов от всего профессорско-преподавательского состава школ и ВУЗов. Так, в пригороде Пекина, в Первой школе уезда Тун, студенты сделали прическу в стиле инь-ян четырем учительницам, а 53 из 76 учителей попали в бычье-змеиную команду, где работали по 14-25 часов в день, подгоняемые кнутами.
9. Песня быка-привидения и демона-змеи, которую называли еще «воющей песней», потому что те, кого заставляли ее петь, считались более животными, чем людьми. Эту песню полагалось распевать хором несколько раз в течение каждого дня. Сочинил ее студент Четвертой средней школы Пекина, и она с триумфом пошла по стране. Слова в песне были такие:
Я бык-привидение и демон-змея (2 р.)
Я виноват, я виноват
Я совершил преступления против народа
Поэтому народ считает меня объектом диктатуры
Мне надо опустить голову и признать свою вину
Мне следует быть послушным
Мне нельзя говорить или действовать без разрешения
Если я заговорю или сделаю что-то без разрешения
Вы можете бить меня, раздавить меня
Бейте меня, раздавите меня
Были и другие методы воздействия. Людей на месяцы запирали в каморках под лестницами, задерживали на кампусах, не отпуская домой, и неделями избивали, строили импровизированные тюрьмы, полы которых скоро покрывались свежими пятнами крови...
Окончание