(no subject)
Бабка Йосефа с трудом говорила на каком-либо языке. Это не помешало ей всплеснуть руками и закричать на смеси фарси и иврейского: “Айййй! Аййй! Вижу глаз!”, когда моя (впрочем, вполне хорошенькая) тень явилась к ней тогда, сколько-то лет назад. Потом, вглядевшись в мои глаза, бабка вздохнула и добавила примирительно: “Ну ничего. Все будет.”
Бабка Йосефа жила в не то полуразвалившейся от старости, не то недостроенной лачуге из неотделанного бетона. В этот богом забытый городишко когда-то с парашютом сбросили северо-африканских евреев, и с тех пор тут ничего не поменялось - домишкам по арабской традиции надстраивали по надобности этажи, прилаживали дополнительные комнаты, старые диваны использовались в качестве скамеек во дворах, а прогрызанные в них мышами дыры красиво драпировались старыми простынями.
Вот в одном из таких двориков и жила моя подслеповатая бабка Йосефа.
Попасть к ней стоило немалого труда. Слышала она немногим лучше, чем видела. Тем не менее, у нее был мобильный телефон. Когда я, наконец, дозвонилась, и она меня расслышала, то принялась допытываться, кем я работаю. На мой недоуменный вопрос Йосефа заявила, мол, ей важно удостовериться, что я не работаю со смертью. “Таких не принимаю.” - твердо сказала она. Пришлось выбрать жизнь.
Дальше приемной она никого не пускала. Приемная же являла собой маленький предбанник с плитой и ковшами, увешанный портретами магов и мудрецов. Йосефа не забывала во время сеансов торговать камеями и талисманами, вся выручка от которых шла на милостыню неимущим.
“Глаз! Вижу, вижу сглаз..!” - колдовала надо мной бабка Йосефа. Она заявила, что мне завидуют, и выдала заговоренную яичную скорлупу, которую мне надлежало раскрошить у порога завистников, а остатки развеять по ветру. В ветрах у меня недостатка не было. В деревне ветра случались ежедневно, они разносили по лугам воронье, прятались в полях ржи, шептали из головок подсолнухов, рылись в постели и устало зевали в траве. С порогами же пришлось, конечно, попотеть.
Однажды бабка Йосефа дала мне маленькую бутылочку. “Это масло праведников.- сообщила она. - Помажешь - все пройдет”. Естественно, я не поверила ни одному слову. Через месяц вдруг страшно разболелась голова. В поисках таблеток, я наткнулась на маленький темный пузырек. “Глупости какие” - вслух сказала я и засунула в него палец. Потом провела маслянистым мизинцем себе по лбу и пошла страдать дальше. Через десять минут боли как не бывало.
Позже я узнала, что бабка Йосефа вовсе даже не такая пожилая женщина. И что жизнь не была к ней слишком благосклонна - когда ей было десять лет, в Иране, ее выдали замуж за недоброго и старого человека.
От бабки Йосефы веяло теплым теплом. Когда она бормотала свои молитвы, заваривая восточное зелье на старенькой конфорке, я сидела на табуретке, поджав колени под подбородок и думала о том, что мне не хочется отсюда уходить. От ее приговорок, ласковых рук, выводящих затейливые фигуры над моей головой, запахов трав и древней мудрости и доброты - примитивной и единственной.
Бабка Йосефа жила в не то полуразвалившейся от старости, не то недостроенной лачуге из неотделанного бетона. В этот богом забытый городишко когда-то с парашютом сбросили северо-африканских евреев, и с тех пор тут ничего не поменялось - домишкам по арабской традиции надстраивали по надобности этажи, прилаживали дополнительные комнаты, старые диваны использовались в качестве скамеек во дворах, а прогрызанные в них мышами дыры красиво драпировались старыми простынями.
Вот в одном из таких двориков и жила моя подслеповатая бабка Йосефа.
Попасть к ней стоило немалого труда. Слышала она немногим лучше, чем видела. Тем не менее, у нее был мобильный телефон. Когда я, наконец, дозвонилась, и она меня расслышала, то принялась допытываться, кем я работаю. На мой недоуменный вопрос Йосефа заявила, мол, ей важно удостовериться, что я не работаю со смертью. “Таких не принимаю.” - твердо сказала она. Пришлось выбрать жизнь.
Дальше приемной она никого не пускала. Приемная же являла собой маленький предбанник с плитой и ковшами, увешанный портретами магов и мудрецов. Йосефа не забывала во время сеансов торговать камеями и талисманами, вся выручка от которых шла на милостыню неимущим.
“Глаз! Вижу, вижу сглаз..!” - колдовала надо мной бабка Йосефа. Она заявила, что мне завидуют, и выдала заговоренную яичную скорлупу, которую мне надлежало раскрошить у порога завистников, а остатки развеять по ветру. В ветрах у меня недостатка не было. В деревне ветра случались ежедневно, они разносили по лугам воронье, прятались в полях ржи, шептали из головок подсолнухов, рылись в постели и устало зевали в траве. С порогами же пришлось, конечно, попотеть.
Однажды бабка Йосефа дала мне маленькую бутылочку. “Это масло праведников.- сообщила она. - Помажешь - все пройдет”. Естественно, я не поверила ни одному слову. Через месяц вдруг страшно разболелась голова. В поисках таблеток, я наткнулась на маленький темный пузырек. “Глупости какие” - вслух сказала я и засунула в него палец. Потом провела маслянистым мизинцем себе по лбу и пошла страдать дальше. Через десять минут боли как не бывало.
Позже я узнала, что бабка Йосефа вовсе даже не такая пожилая женщина. И что жизнь не была к ней слишком благосклонна - когда ей было десять лет, в Иране, ее выдали замуж за недоброго и старого человека.
От бабки Йосефы веяло теплым теплом. Когда она бормотала свои молитвы, заваривая восточное зелье на старенькой конфорке, я сидела на табуретке, поджав колени под подбородок и думала о том, что мне не хочется отсюда уходить. От ее приговорок, ласковых рук, выводящих затейливые фигуры над моей головой, запахов трав и древней мудрости и доброты - примитивной и единственной.