Пролетая над жанровой ловушкой
Интеллектуал всегда возмущен. Он кормится гневом, он не может без гнева. Отличный пример - Ноам Хомский. Когда Хомский был просто одним из самых выдающихся лингвистов мира, его никогда не называли американским интеллектуалом: его считали ученым, добившимся успеха в своей области. Интеллектуалом его назвали тогда, когда он публично осудил войну во Вьетнаме, в которой ничего не понимал. Тогда-то я и понял: интеллектуал - это человек, который хорошо разбирается в каком-то одном вопросе, но высказывается публично исключительно по другим. Не обязательно глубоко понимать, о чем речь, главное - возмущаться. Маршалл МакЛюэн однажды сказал, что самое простое, что может сделать идиот, чтобы выглядеть достойно, - это выразить свой праведный гнев.
Я до сих пор считаю, что экспериментальный нон-фикшн 1960-х и 1970-х - самое интересное, что случилось с американской литературой за последние 50 лет. Да и до сих пор жанр вполне в форме. В отличие от романа.
Для выживания романа нет никаких причин - думаю, он станет анахронизмом вроде поэзии, к которой сейчас относятся как к занятию достойному, но совсем непопулярному. Если писатели не будут выбираться из своих кабинетов, заставленных книжными полками от пола до потолка, с романом будет все то же самое.
Большинство людей не понимают, что такое делать репортаж. Правда. Мол, как же старик может сблизиться со студентами? Вы же на них совсем не похожи. И что? Я не похож ни на кого, о ком я писал. Я не похож на космонавта. Я не похож на хиппи. Когда я писал про серферов в «Банде насосной станции», они считали меня старпером - а мне было 32. Ну и что? Это не помешало нам быстро сойтись. В каком-то смысле делать репортаж - самое простое занятие в мире, потому что тебе не нужны никакие специальные техники. Тебе нужна только установка: «У вас есть информация, она мне нужна - и я заслуживаю того, чтобы ее получить».
У моих костюмов традиционный крой, просто они все белые. То же самое с ботинками и со всем остальным. Мне кажется, что писателю идет на пользу привлечение внимания любыми способами, поскольку книги, которые он продает, - это продукт массового потребления.
Названия марок, вкусы в одежде и мебели, манера обращения с детьми и с начальниками - все это очень много сообщает о людях. Да, меня за это много ругают. Но я утешаюсь тем, что за то же самое ругали Бальзака: Сент-Бев, в частности, много писал о том, что у него фиксация на мебели. Мол, чего он заставляет нас читать эти романы, пусть лучше откроет свой магазин. Но ведь хоть мебель, хоть костюм всегда показывают, что ее обладатель думает о своем месте в этом мире - или какое бы место в нем он хотел бы занимать.
Правда, потом, когда «Вашингтон пост» наняла меня как репортера, который может сам иллюстрировать материалы, я долго не продержался. Чуть с ума не сошел. Я обнаружил, что когда ты находишься на месте происшествия и рисуешь, ты не слышишь слова - только звуки. Видимо, конфликт правого и левого полушарий.
Вообще, если бы я рисовал так же плохо, как Пикассо и Брак, я бы тоже придумал какой-нибудь кубизм.