Берберова и Цветаева
Читаю А. Саакянц «Только ли о Марине Цветаевой». Много сопутствующих имен. Наконец, я уловила - кто был Владимир Сосинский: оказывается, муж Ариадны Черновой, дочери Ольги Колбасиной-Черновой, у которых Цветаева с семьёй жила с полгода после эмиграции во Францию.
В книге и встречи с Ахматовой, с Одоевцевой и вот с Ниной Николаевной Берберовой. Та, уже в довольно преклонном возрасте - далеко за 80, посетила Россию. На её творческом вечере 7.09.89 г. было много вопросов, в частности - о Цветаевой. И вот её ответ (перепишу из книги): «О Цветаевой. Один из крупнейших поэтов нашего века. И очень страшная судьба. Что-то было в ней, по-моему, от рождения, что-то, что никак, понимаете, не удавалось, видимо, ей, когда она старалась в начале, в молодости ранней. А может, и не старалась, может, она думала, что это хорошо: такой быть… какой-то … страшно трудно ей было с людьми, как будто она действительно не была из нашего века, нашей планеты. Она не умела с людьми, она себя не видела, она себя не видела в перспективе времени. Это было ужасно несчастное, гениальное существо. Очень грустно. Когда я думаю о ней вот даже сейчас, я просто думаю, что это был один из самых, самых трагических случаев, которые я видела в жизни. Все выходило не так, все - и что-то было в ней, что как будто бы, понимаете, не давало ей возможность любить людей, просто дружить с людьми, просто работать, просто сердиться - все было не просто. Она сама как-то творила вокруг себя драмы, какие-то тяжелые моменты с людьми и так далее. Сколько людей отвернулось от нее постепенно - просто от невозможности наладить никакого человеческого общения».
И ещё А.Саакянц сопоставляет в очерке «Последняя из могикан» (о Берберовой, ровеснице двадцатого века, умершей 26.09.1993 года) Н.Н.Берберову с М.И. Цветаевой. Они были полной противоположностью друг другу, поэтому не могли, конечно, друг друга понять. Жизнелюбивая Берберова и всё время заявляющая о невозможности жить («жизнь - это место, где жить нельзя») Цветаева. Берберова располагала к себе людей, этого не умела делать М.И. Характер последней делал М.И. несчастной, Берберова уже за восемьдесят искала себе прочное пальто, в котором «можно было бы ходить лет 10-15». То есть она любила жизнь и жить. Цветаева не любила молодежь, а Берберова и сама очень хорошо себя чувствовала среди младшего поколения, и те в её присутствии не ощущали разницы лет. Цветаева не выносила техники, презирала «лакированный нуль» - автомобиль, а ННБ сама водила атвомобиль до глубокой старости и считала его предметом домашнего обихода, работала на компьютере, к которому, по мненияю Саакянц, Цветаева и не приблизилась бы.. Берберова страстно любила людей, умела с ними просто общаться, Цветаева же избирала людей, быстро обольщаясь и быстро в них же, избранных, разочаровывалась. Берберова же трезво оценивала и людей, и обстоятельства, поэтому не испытывала разочарований, и жизнь её интересовала до самой смерти.
Мне портрет Берберовой ближе, конечно, но если принять Марину Цветаеву, как я уже себе поставила, за посланца другого мира, неосознаваемого, конечно, внутренне, что она - посланец, просто с неизменившейся внутренней структурой, но без внутренней подробной памяти, то и нельзя к ней с нашими земными мерками подходить. Цветаева - как птица, залетевшая в мир птеродактилей, которые - вроде тоже с крыльями, а морды с зубами. Птеродактили-то друг друга понимают, а вот что нужно этой, пернатой и поющей - не поймут и кусают с досады, хотя песни им нравятся. Вообще, это же и Маринина сказка о змее - песни её слушать хотят, чарующие, но к себе подпускать - нет, лучше подальше.
В книге и встречи с Ахматовой, с Одоевцевой и вот с Ниной Николаевной Берберовой. Та, уже в довольно преклонном возрасте - далеко за 80, посетила Россию. На её творческом вечере 7.09.89 г. было много вопросов, в частности - о Цветаевой. И вот её ответ (перепишу из книги): «О Цветаевой. Один из крупнейших поэтов нашего века. И очень страшная судьба. Что-то было в ней, по-моему, от рождения, что-то, что никак, понимаете, не удавалось, видимо, ей, когда она старалась в начале, в молодости ранней. А может, и не старалась, может, она думала, что это хорошо: такой быть… какой-то … страшно трудно ей было с людьми, как будто она действительно не была из нашего века, нашей планеты. Она не умела с людьми, она себя не видела, она себя не видела в перспективе времени. Это было ужасно несчастное, гениальное существо. Очень грустно. Когда я думаю о ней вот даже сейчас, я просто думаю, что это был один из самых, самых трагических случаев, которые я видела в жизни. Все выходило не так, все - и что-то было в ней, что как будто бы, понимаете, не давало ей возможность любить людей, просто дружить с людьми, просто работать, просто сердиться - все было не просто. Она сама как-то творила вокруг себя драмы, какие-то тяжелые моменты с людьми и так далее. Сколько людей отвернулось от нее постепенно - просто от невозможности наладить никакого человеческого общения».
И ещё А.Саакянц сопоставляет в очерке «Последняя из могикан» (о Берберовой, ровеснице двадцатого века, умершей 26.09.1993 года) Н.Н.Берберову с М.И. Цветаевой. Они были полной противоположностью друг другу, поэтому не могли, конечно, друг друга понять. Жизнелюбивая Берберова и всё время заявляющая о невозможности жить («жизнь - это место, где жить нельзя») Цветаева. Берберова располагала к себе людей, этого не умела делать М.И. Характер последней делал М.И. несчастной, Берберова уже за восемьдесят искала себе прочное пальто, в котором «можно было бы ходить лет 10-15». То есть она любила жизнь и жить. Цветаева не любила молодежь, а Берберова и сама очень хорошо себя чувствовала среди младшего поколения, и те в её присутствии не ощущали разницы лет. Цветаева не выносила техники, презирала «лакированный нуль» - автомобиль, а ННБ сама водила атвомобиль до глубокой старости и считала его предметом домашнего обихода, работала на компьютере, к которому, по мненияю Саакянц, Цветаева и не приблизилась бы.. Берберова страстно любила людей, умела с ними просто общаться, Цветаева же избирала людей, быстро обольщаясь и быстро в них же, избранных, разочаровывалась. Берберова же трезво оценивала и людей, и обстоятельства, поэтому не испытывала разочарований, и жизнь её интересовала до самой смерти.
Мне портрет Берберовой ближе, конечно, но если принять Марину Цветаеву, как я уже себе поставила, за посланца другого мира, неосознаваемого, конечно, внутренне, что она - посланец, просто с неизменившейся внутренней структурой, но без внутренней подробной памяти, то и нельзя к ней с нашими земными мерками подходить. Цветаева - как птица, залетевшая в мир птеродактилей, которые - вроде тоже с крыльями, а морды с зубами. Птеродактили-то друг друга понимают, а вот что нужно этой, пернатой и поющей - не поймут и кусают с досады, хотя песни им нравятся. Вообще, это же и Маринина сказка о змее - песни её слушать хотят, чарующие, но к себе подпускать - нет, лучше подальше.