А. В. Туркул. "Дроздовцы в огне"
"Брошенные кони, бредущие табунами; брошенные пушки, перевернутые автомобили, костры; железнодорожное полотно, забитое на десятки верст вереницами вагонов; разбитые индендантские склады, или взрывы бронепоездов, или беглецы, уходящие с нами; измерзшие дети, обезумевшие женщины, пожары мельниц в Севастополе, или офицер, стрелявшийся на нашем транспорте "Херсон"; или как наши раненые, волоча куски сползших бинтов, набрякших от крови, ползли к нам по канатам на транспорт, пробирались на костылях в толчее подвод; или как сотни наших Дроздов, не дождавшись транспорта, повернулись, срывая погоны, из Севастопольской бухты в горы - зрелище эвакуации, зрелище конца мира, страшного суда, Господи, Господи, за что Ты оставил меня? Россия погрузилась во тьму смерти...
"Херсон" уже стоял на внешнем рейде. Я лежал в углу каюты, забитой нашими офицерами, когда ко мне ввели моего шофера. Генерал Врангель особым приказом разрешил, как известно, всем желающим оставаться в Крыму. Шофер решил остаться. Но мучило его нестерпимо, что он не попросил моего на то позволения, и вот на шлюпке, уже в темноте, он пристал к "Херсону". Я сказал ему, что он может остаться, если не боится, что его расстреляют.
- Меня не расстреляют.
- Почему?
Он помолчал, потом наклонился ко мне и прошептал, он сам из большевиков, матрос-механик, и возил в советской армии военных комиссаров.
- Не расстреляют, когда я сам большевик.
Это признание как-то не удивило меня: чему дивиться, когда все сдвинулось, смешалось в России. Не удивило, что мой верный шофер, смелый, суровый, выносивший меня не раз из отчаянного огня, оказался матросом и большевиком, и что большевик просит теперь у меня, белогвардейца, разрешения остаться у красных.
Я заметил на его суровом лице трудные слезы.
- Чего же ты, полно, - сказал я, - оставайся, когда не расстреляют- А за верную службу, кто бы ты ни был, спасибо. За солдатскую верность спасибо. И не поминай, нас, белогвардейцев, лихом..."
(с) А. В. Туркул. "Дроздовцы в огне". Издательство "Явь и быль". Мюнхен. 1948 страницы 273-274.
"Херсон" уже стоял на внешнем рейде. Я лежал в углу каюты, забитой нашими офицерами, когда ко мне ввели моего шофера. Генерал Врангель особым приказом разрешил, как известно, всем желающим оставаться в Крыму. Шофер решил остаться. Но мучило его нестерпимо, что он не попросил моего на то позволения, и вот на шлюпке, уже в темноте, он пристал к "Херсону". Я сказал ему, что он может остаться, если не боится, что его расстреляют.
- Меня не расстреляют.
- Почему?
Он помолчал, потом наклонился ко мне и прошептал, он сам из большевиков, матрос-механик, и возил в советской армии военных комиссаров.
- Не расстреляют, когда я сам большевик.
Это признание как-то не удивило меня: чему дивиться, когда все сдвинулось, смешалось в России. Не удивило, что мой верный шофер, смелый, суровый, выносивший меня не раз из отчаянного огня, оказался матросом и большевиком, и что большевик просит теперь у меня, белогвардейца, разрешения остаться у красных.
Я заметил на его суровом лице трудные слезы.
- Чего же ты, полно, - сказал я, - оставайся, когда не расстреляют- А за верную службу, кто бы ты ни был, спасибо. За солдатскую верность спасибо. И не поминай, нас, белогвардейцев, лихом..."
(с) А. В. Туркул. "Дроздовцы в огне". Издательство "Явь и быль". Мюнхен. 1948 страницы 273-274.