Гулаг : Дневник советской девушки (часть1) -Для тех кто обожает Сталина.
Оригинал взят у azovman75 в Гулаг : Дневник советской девушки (часть1)
Откровения этой советской школьницы 30-х годов пользуются огромным успехом на Западе, их автора называют "русской Анной Франк". В России о девочке, которая из-за своего личного дневника оказалась в ГУЛАГе, не знают практически ничего. Или знать не хотят.
Начало 30-х годов. Такой Ниночка Луговская была, когда начала вести свои дневники.
Письмо Нины отцу, в котором следователи НКВД тоже нашли крамолу
Нина вела записи с 1932 по 1937 год. Дочь политического ссыльного, она ненавидела тоталитарный режим. Но в 13 лет, как и положено человеку столь солидного возраста, бралась анализировать подряд все, с чем сталкивалась: школьные дела, аресты знакомых, собственное взросление, фокстрот, девичьи восторги по поводу самого симпатичного героя-челюскинца.
Луговскую арестовали, когда ей исполнилось 17 ее обвинили в заговоре с целью убийства вождя партии, обвинение основывалось на строках, написанных Ниной после того, как ее отцу отказали в паспорте: "Несколько дней я часами мечтала, лежа в постели, о том, как убью его. Его обещания, его диктатуру, порочного грузина, который искалечил Россию. Как такое возможно? Великая Россия, великий народ попали в руки негодяя".
На допросах школьница была вынуждена признать, что "резко враждебно настроена против руководителей ВКП(б), и в первую очередь против Сталина" - формулировку "порочный грузин" расшифровали как надо. И причину тоже нашли быстро - дочь хотела отомстить за отца. В следственном деле сохранилось наивное признание Луговской, явно написанное под диктовку: "Я думала только встретить Сталина у Кремля и совершить покушение выстрелом из револьвера, предварительно узнав, когда он выходит из Кремля".
Мама скончается в Магадане, сестры тоже пройдут через лагеря.
Почти через 20 лет, после тюрьмы, лагерей и ссылки, Нина Луговская будет добиваться реабилитации и в письме Хрущеву объяснит, что фразы из ее отроческого дневника были предъявлены ей в качестве доказательств обвинения, что допросы были слишком жестоки, с угрозами, вплоть до расстрела. Все это довело ее до состояния, когда уже "не имело значения, что подписываешь, лишь бы поскорее все кончилось".
Вряд ли Нина могла предположить, что в архивах сохранились документальные свидетельства по ее делу. Три ученические тетради обнаружат через годы после ее смерти, в начале 2000-х. И эти тетради сделают ее знаменитой. "Советская Анна Франк" - так будут называть ее во всем мире. Дневник будет переведен на 20 языков, претерпит множество переизданий, будет рекомендован для чтения в школах, дети других стран станут участвовать в национальных конкурсах сочинений на тему "Nina Lugovskaya". И только в России о судьбе школьницы-политзаключенной будут знать лишь некоторые специалисты.
Эти ученические тетради, исчерканные в НКВД,- важное свидетельство эпохи Все, кто соприкасался с записями Нины, говорили одно и то же: "Люди должны это знать".
Должны знать, и решать сами, как к этому относиться. Верить или не верить записям советского подростка? Одного нельзя отрицать, что эти записи были, и сыграли роковую роль в жизни девочки и ее семьи.
На русском я почти ничего не слушала, какая-то магическая сила тянула мои глаза к первой парте у окна, к светлому профилю Левки, и я, быстро перебегая с предмета на предмет, вдруг неожиданно вскидывала на него глаза, совсем не останавливаясь, и так без конца. Он все чаще смотрел в окно, иногда на учителя и редко в нашу сторону".
"Черемуха... Она стоит у меня на столике. Чудесный пышный букет белых хлопьев... Я счастлива. Вчера... у меня все настолько было переполнено счастливой радостью жизни и весны, так все пело, нежно, немножко грустно и прекрасно..."
"Меня вдруг оставила всякая надежда, что он меня любит... Случилось это на уроке рисования, я, вероятно, показалась смешной мальчишкам, они заржали, потом начали кричать "дура", и мне даже показалось, что Левка кричит "косая". Я вспыхнула и, продолжая спокойно рисовать, почувствовала вдруг, как что-то рушится в душе моей и, смешиваясь с оскорблением, исчезает надежда. Как неприятны такие минуты... Жизнь, если взглянешь с холодным вниманием кругом, такая пустая и глупая шутка".
“…Вдруг в дверь раздался резкий сильный стук. Бетька неистово залаяла, я быстро вскочила, меня всю передернула нервная судорога, как это иногда бывает при неожиданном шуме. «Кто?» - спросила я, подходя к двери и беря одной рукой Бетьку за виворот. Грубый мужской голос крикнул: «Дворник». Я поняла, хотя в душе еще шевелилось сомнение, и, отпустив Бетьку, с легким колебанием открыла дверь. В коридоре свет не горел, на лестнице тоже было темно, и я рассмотрела лишь неясные очертания мужской фигуры, в потрепанном пиджаке, в фуражке и с большими усами. Дальше мелькнуло другое мужское лицо. Я, может быть, на секунду только приостановилась, размышляя: «Да или нет?» - но потом отступила в сторону, пропуская мимо себя дворника, двух военных и двух простых красноармейцев.
В это время в дверях комнаты показалась мама. «Кто здесь живет?» - спросил первый мужчина (русский), в новой, с иголочки шинели. «Луговская». - «А Рыбин живет?» - «Да», - мама указала на папу. После ряда формальностей этот же военный вытащил из шинели два листа бумаги, развернул их и, передавая один папе, а другой маме, проговорил: «Это вам, а это вам». «Сколько вы комнат занимаете?» - спросил он маму. «Да всю квартиру». «Значит, все комнаты ваши?» - «Вестимо, - вмешался дворник, - раз говорят, вся квартира, уж значит, вся ихняя».
В это время военный спрашивал у папы: «Есть ли у вас какая-нибудь переписка?» - «Переписка? Нет, пожалуй, ничего нет», - отвечал папа спокойным голосом со слегка презрительным видом. «Ну, а литература?» - «Вот вся… - Он открыл небольшой желтый шкаф и указал на две нижние полки: - Ищите»…
…«Ну а мы пока пойдем в следующую комнату», - заметил другой военный, в кожаной рыжей куртке, в такой же фуражке и в широких синих штанах. «Пожалуйста». Он прошел в Женину и Лялину комнату, снял куртку и, положив ее на стол, принялся ворошить книги и тетради. Я стояла в коридоре, грызла ногти и спокойно смотрела, как производился обыск, скрывая в душе злость и ненависть к этим двум людям. Покончив с комнатой, блондин перешел в коридор, он был без фуражки, и я заметила на его голове шапку густых волнистых волос. Он открыл шкаф для белья и расталкивал ногой грязную старую обувь, не нагибаясь. Потом перешел к сундуку и открыл крышку. Содержимое ящика оказалось не особенно чистым, и следователь, обернувшись к маме, сказал: «Переберите, пожалуйста». «Это не входит в мои обязанности», - отрезала мама. И дворник принялся выкладывать грязные валенки. Мы все собрались в коридоре и с усмешкой следили за действиями сыщиков. Но вот обыск окончен, и все собрались в маминой комнате (кроме нас троих). Я ходила мимо открытой двери и из отрывков слов составляла себе понятие о теме разговора.
Перед самым концом, около трех часов, мы, усевшись на кровати, напряженно ждали: возьмут или нет? Минуты проходили долго, в папиной комнате было совсем тихо. И вот послышались шаги, все пятеро гостей вышли в коридор.»
Откровения этой советской школьницы 30-х годов пользуются огромным успехом на Западе, их автора называют "русской Анной Франк". В России о девочке, которая из-за своего личного дневника оказалась в ГУЛАГе, не знают практически ничего. Или знать не хотят.
Начало 30-х годов. Такой Ниночка Луговская была, когда начала вести свои дневники.
Письмо Нины отцу, в котором следователи НКВД тоже нашли крамолу
Нина вела записи с 1932 по 1937 год. Дочь политического ссыльного, она ненавидела тоталитарный режим. Но в 13 лет, как и положено человеку столь солидного возраста, бралась анализировать подряд все, с чем сталкивалась: школьные дела, аресты знакомых, собственное взросление, фокстрот, девичьи восторги по поводу самого симпатичного героя-челюскинца.
Луговскую арестовали, когда ей исполнилось 17 ее обвинили в заговоре с целью убийства вождя партии, обвинение основывалось на строках, написанных Ниной после того, как ее отцу отказали в паспорте: "Несколько дней я часами мечтала, лежа в постели, о том, как убью его. Его обещания, его диктатуру, порочного грузина, который искалечил Россию. Как такое возможно? Великая Россия, великий народ попали в руки негодяя".
На допросах школьница была вынуждена признать, что "резко враждебно настроена против руководителей ВКП(б), и в первую очередь против Сталина" - формулировку "порочный грузин" расшифровали как надо. И причину тоже нашли быстро - дочь хотела отомстить за отца. В следственном деле сохранилось наивное признание Луговской, явно написанное под диктовку: "Я думала только встретить Сталина у Кремля и совершить покушение выстрелом из револьвера, предварительно узнав, когда он выходит из Кремля".
Мама скончается в Магадане, сестры тоже пройдут через лагеря.
Почти через 20 лет, после тюрьмы, лагерей и ссылки, Нина Луговская будет добиваться реабилитации и в письме Хрущеву объяснит, что фразы из ее отроческого дневника были предъявлены ей в качестве доказательств обвинения, что допросы были слишком жестоки, с угрозами, вплоть до расстрела. Все это довело ее до состояния, когда уже "не имело значения, что подписываешь, лишь бы поскорее все кончилось".
Вряд ли Нина могла предположить, что в архивах сохранились документальные свидетельства по ее делу. Три ученические тетради обнаружат через годы после ее смерти, в начале 2000-х. И эти тетради сделают ее знаменитой. "Советская Анна Франк" - так будут называть ее во всем мире. Дневник будет переведен на 20 языков, претерпит множество переизданий, будет рекомендован для чтения в школах, дети других стран станут участвовать в национальных конкурсах сочинений на тему "Nina Lugovskaya". И только в России о судьбе школьницы-политзаключенной будут знать лишь некоторые специалисты.
Эти ученические тетради, исчерканные в НКВД,- важное свидетельство эпохи Все, кто соприкасался с записями Нины, говорили одно и то же: "Люди должны это знать".
Должны знать, и решать сами, как к этому относиться. Верить или не верить записям советского подростка? Одного нельзя отрицать, что эти записи были, и сыграли роковую роль в жизни девочки и ее семьи.
На русском я почти ничего не слушала, какая-то магическая сила тянула мои глаза к первой парте у окна, к светлому профилю Левки, и я, быстро перебегая с предмета на предмет, вдруг неожиданно вскидывала на него глаза, совсем не останавливаясь, и так без конца. Он все чаще смотрел в окно, иногда на учителя и редко в нашу сторону".
"Черемуха... Она стоит у меня на столике. Чудесный пышный букет белых хлопьев... Я счастлива. Вчера... у меня все настолько было переполнено счастливой радостью жизни и весны, так все пело, нежно, немножко грустно и прекрасно..."
"Меня вдруг оставила всякая надежда, что он меня любит... Случилось это на уроке рисования, я, вероятно, показалась смешной мальчишкам, они заржали, потом начали кричать "дура", и мне даже показалось, что Левка кричит "косая". Я вспыхнула и, продолжая спокойно рисовать, почувствовала вдруг, как что-то рушится в душе моей и, смешиваясь с оскорблением, исчезает надежда. Как неприятны такие минуты... Жизнь, если взглянешь с холодным вниманием кругом, такая пустая и глупая шутка".
“…Вдруг в дверь раздался резкий сильный стук. Бетька неистово залаяла, я быстро вскочила, меня всю передернула нервная судорога, как это иногда бывает при неожиданном шуме. «Кто?» - спросила я, подходя к двери и беря одной рукой Бетьку за виворот. Грубый мужской голос крикнул: «Дворник». Я поняла, хотя в душе еще шевелилось сомнение, и, отпустив Бетьку, с легким колебанием открыла дверь. В коридоре свет не горел, на лестнице тоже было темно, и я рассмотрела лишь неясные очертания мужской фигуры, в потрепанном пиджаке, в фуражке и с большими усами. Дальше мелькнуло другое мужское лицо. Я, может быть, на секунду только приостановилась, размышляя: «Да или нет?» - но потом отступила в сторону, пропуская мимо себя дворника, двух военных и двух простых красноармейцев.
В это время в дверях комнаты показалась мама. «Кто здесь живет?» - спросил первый мужчина (русский), в новой, с иголочки шинели. «Луговская». - «А Рыбин живет?» - «Да», - мама указала на папу. После ряда формальностей этот же военный вытащил из шинели два листа бумаги, развернул их и, передавая один папе, а другой маме, проговорил: «Это вам, а это вам». «Сколько вы комнат занимаете?» - спросил он маму. «Да всю квартиру». «Значит, все комнаты ваши?» - «Вестимо, - вмешался дворник, - раз говорят, вся квартира, уж значит, вся ихняя».
В это время военный спрашивал у папы: «Есть ли у вас какая-нибудь переписка?» - «Переписка? Нет, пожалуй, ничего нет», - отвечал папа спокойным голосом со слегка презрительным видом. «Ну, а литература?» - «Вот вся… - Он открыл небольшой желтый шкаф и указал на две нижние полки: - Ищите»…
…«Ну а мы пока пойдем в следующую комнату», - заметил другой военный, в кожаной рыжей куртке, в такой же фуражке и в широких синих штанах. «Пожалуйста». Он прошел в Женину и Лялину комнату, снял куртку и, положив ее на стол, принялся ворошить книги и тетради. Я стояла в коридоре, грызла ногти и спокойно смотрела, как производился обыск, скрывая в душе злость и ненависть к этим двум людям. Покончив с комнатой, блондин перешел в коридор, он был без фуражки, и я заметила на его голове шапку густых волнистых волос. Он открыл шкаф для белья и расталкивал ногой грязную старую обувь, не нагибаясь. Потом перешел к сундуку и открыл крышку. Содержимое ящика оказалось не особенно чистым, и следователь, обернувшись к маме, сказал: «Переберите, пожалуйста». «Это не входит в мои обязанности», - отрезала мама. И дворник принялся выкладывать грязные валенки. Мы все собрались в коридоре и с усмешкой следили за действиями сыщиков. Но вот обыск окончен, и все собрались в маминой комнате (кроме нас троих). Я ходила мимо открытой двери и из отрывков слов составляла себе понятие о теме разговора.
Перед самым концом, около трех часов, мы, усевшись на кровати, напряженно ждали: возьмут или нет? Минуты проходили долго, в папиной комнате было совсем тихо. И вот послышались шаги, все пятеро гостей вышли в коридор.»