Бахыт Кенжеев сегодня ушел... светлая память
Возвращаясь с поминок, верней, с похорон,
подбираешь к ним рифму (допустим, харон,
ахеронт, или крылья вороньи),
обернёшься и ахнешь: голы тополя.
Как кружится над ними сухая земля,
как сгущается потусторонний
холодок! Передёрнешь плечами. Вздохнёшь.
Ах, как режет капусту хозяйственный нож -
тонко-тонко. Притихла? Что, грустно?
Не беда, мы ещё поживём, не умрём,
не взойдём, уходя, на ахейский паром,
будем моцарта слушать, искусством
наслаждаться. Ау, тополя, для чего
превращали вы солнечный свет в вещество
деревянное? Ветр завывает,
и внезапно, что пушкинский поп от щелчка,
понимаешь, как здешняя жизнь - коротка,
а другой не бывает
***
собираясь в гости к жизни
надо светлые глаза
свитер молодости грешной
и гитару на плечо
собираясь в гости к смерти
надо черные штаны
снежно белую рубаху
узкий галстук тишины
при последнем поцелуе
надо вспомнить хорошо
все повадки музыканта
и тугой его смычок
кто затянет эту встречу
тот вернется слишком пьян
и забудет как играли
скрипка ива и туман
осторожно сквозь сугробы
тихо тихо дверь открыть
возвращеньем поздним чтобы
никого не разбудить
***
когда ископаемый гамлет
в своем заграничном жабо
со сцены задумчиво мямлит
что жить ему дескать слабо
что он упорхнул бы подобно
синице из клетки когда б
не так опасался загробных
видений и дьявольских лап -
грустит потаенный анатом
в нирвану замыслив прыжок
а надо заметить, она там
устроилась ловко дружок
не пашет, не сеет, не вяжет
снопов как наземный народ
а ежели что и расскажет
сам черт ее не разберет
хоронят под камнем австрийца
индуса сжигают как дым
покойного зороастрийца
кидают гиенам ночным
кто кость у собаки отсудит
кто в небо запустит глонасс
когда-нибудь смерти не будет
но это уже не про нас
***
Говорят, что время - река. Тогда человек - ручей,
что уходит внезапно под почву - и нет его.
Остаются сущие мелочи, вроде ключей
запропастившихся, не говоря уж о
изгрызенной трубке, очках, разговорах о воскреше -
нии Лазаря (квалифицирующемся как бред,
нарушающий все законы физики). По чужой душе
без фонаря не побродишь, а фонаря-то и нет.
Говорят, что носивший музыку на руках
и губивший ее, как заурядный псих,
несомненно, будет низвергнут в геенну, как
соблазнивший кого-то из малых сих.
А еще говорят, что смерть - это великий взрыв.
Ничего подобного. Или я ошибаюсь, и
второпях ночную молитву проговорив,
даже грешник становится равен своей любви?
За колючей проволокой земной тюрьмы,
за поминальным столом с безносою, в многотрудный час
подземельных скорбей, без ушедших мы
кое-как выживаем - но как же они без нас?
подбираешь к ним рифму (допустим, харон,
ахеронт, или крылья вороньи),
обернёшься и ахнешь: голы тополя.
Как кружится над ними сухая земля,
как сгущается потусторонний
холодок! Передёрнешь плечами. Вздохнёшь.
Ах, как режет капусту хозяйственный нож -
тонко-тонко. Притихла? Что, грустно?
Не беда, мы ещё поживём, не умрём,
не взойдём, уходя, на ахейский паром,
будем моцарта слушать, искусством
наслаждаться. Ау, тополя, для чего
превращали вы солнечный свет в вещество
деревянное? Ветр завывает,
и внезапно, что пушкинский поп от щелчка,
понимаешь, как здешняя жизнь - коротка,
а другой не бывает
***
собираясь в гости к жизни
надо светлые глаза
свитер молодости грешной
и гитару на плечо
собираясь в гости к смерти
надо черные штаны
снежно белую рубаху
узкий галстук тишины
при последнем поцелуе
надо вспомнить хорошо
все повадки музыканта
и тугой его смычок
кто затянет эту встречу
тот вернется слишком пьян
и забудет как играли
скрипка ива и туман
осторожно сквозь сугробы
тихо тихо дверь открыть
возвращеньем поздним чтобы
никого не разбудить
***
когда ископаемый гамлет
в своем заграничном жабо
со сцены задумчиво мямлит
что жить ему дескать слабо
что он упорхнул бы подобно
синице из клетки когда б
не так опасался загробных
видений и дьявольских лап -
грустит потаенный анатом
в нирвану замыслив прыжок
а надо заметить, она там
устроилась ловко дружок
не пашет, не сеет, не вяжет
снопов как наземный народ
а ежели что и расскажет
сам черт ее не разберет
хоронят под камнем австрийца
индуса сжигают как дым
покойного зороастрийца
кидают гиенам ночным
кто кость у собаки отсудит
кто в небо запустит глонасс
когда-нибудь смерти не будет
но это уже не про нас
***
Говорят, что время - река. Тогда человек - ручей,
что уходит внезапно под почву - и нет его.
Остаются сущие мелочи, вроде ключей
запропастившихся, не говоря уж о
изгрызенной трубке, очках, разговорах о воскреше -
нии Лазаря (квалифицирующемся как бред,
нарушающий все законы физики). По чужой душе
без фонаря не побродишь, а фонаря-то и нет.
Говорят, что носивший музыку на руках
и губивший ее, как заурядный псих,
несомненно, будет низвергнут в геенну, как
соблазнивший кого-то из малых сих.
А еще говорят, что смерть - это великий взрыв.
Ничего подобного. Или я ошибаюсь, и
второпях ночную молитву проговорив,
даже грешник становится равен своей любви?
За колючей проволокой земной тюрьмы,
за поминальным столом с безносою, в многотрудный час
подземельных скорбей, без ушедших мы
кое-как выживаем - но как же они без нас?