"Плата за обман", часть 13
© Анна Владимирская, Петр Вакс
© Издательство Харьковский Книжный Клуб семейного досуга
...
Она рванулась к двери, но услышала Верин голос - такой странный, с твердыми интонациями, которые, как твердые знаки, окружили ее, убегающую, со всех сторон и не давали пройти.
- Собаки приносят человеку много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему?
Завьялова остановилась.
- Потому, - продолжала Вера, - что они наиболее точно воплощают мечту, к которой в конечном счете стремится каждый человек: любовь к близкому существу, полное доверие и взаимозависимость.
Завьялова вернулась, села на диван и посмотрела на подругу сухими глазами. Настоящая Лидия Завьялова, не-актриса, никогда не плакала от огорчений и потерь, слезы лились для публики, и кому как не Вере было об этом знать. Она продолжила свой монолог:
- А кто еще недавно с таким презрительным высокомерием заявлял, что кошечки-собачечки - это домашнее рабство? Что они пачкают, воняют, линяют, болеют? Ты. Что собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе? Ты. Что все эти дусики-пусики, жучки и мурки с бантиками - слюнтяйство? Великая актриса Завьялова. И вот она готова поссориться навсегда со своей подругой только потому, что ее собачку - заметьте, собачка у нее появилась несколько дней назад - так вот, собачку украли. И знаменитости показалось на секунду - ведь у знаменитостей обычно бурная фантазия и воспаленное воображение, - что ей не хотят помочь.
- Курить хочу, - заявила Лида и достала пачку «Галуаз».
- Открой балкон и кури.
Лида жадно затянулась, выдохнула облачко сигаретного дыма и сказала:
- Она доверчивая. Видит, как ей улыбается кто-нибудь, и сразу хвостиком виляет, представляешь? Готова руки облизать кому угодно, если с ней ласково. Но в то же время сама не подойдет навязываться. Странно, но я ощущаю в ней ровню себе. Смешно, да?
- Ни чуточки.
- Она не просит есть, но так смотрит, что... Ты же знаешь, я ни мужу своему, ни какому другому мужчине есть никогда не готовила. Еще чего! Не царское это дело. Они мне готовят и на стол подают. А Соне готовлю с наслаждением. Она уляжется на диван и заснет там рыжим калачиком, а я не могу ее согнать.
- Это ты мне рассказываешь? Я тебе таких историй сама сколько хочешь напою.
- Ну да, у тебя же Пай. Кстати, где он?
- Да вот же, под диваном.
Лида только сейчас увидела спаниеля, сладко растянувшегося на боку в укромном местечке. Под щекой у него лежал тапок. Пес увидел, что на него смотрят, и шевельнул пушистым хвостом.
- Хороший какой. А еще Соня утащит тапок, и я, вместо того чтоб ее отругать, беру другую пару. Если б мне кто раньше рассказал, что я так буду с собакой, глаза бы выцарапала.
- Ничего удивительного. Ты только никому не говори, - Вера усмехнулась, - но собаки гораздо лучше детей. Дети вырастают и уходят, собаки навсегда остаются твоими детьми. Детская любовь часто прямо пропорциональна родительской материальной помощи, собаки любят тебя просто за то, что ты есть и что ты рядом. Собака - это навсегда спутник и друг, разделяющий каждую минуту твоей жизни. Она никогда не предаст, потому что она не человек.
Вера, как всякий хороший врач, могла найти убедительные слова, даже если сама не совсем была с этими словами согласна. Просто Лиде нужны были именно такие аргументы.
Наступила пауза, каждая женщина думала о своем. Вера первая нарушила молчание.
- Ты действительно хочешь, чтоб я помогла тебе? Тогда будешь делать все, что я скажу, и не более того. Ничего плохого с Соней не случится. Запомни это твердо. Собак у известных людей воруют для того, чтоб потом продать их владельцам. Понимаешь? Наберись терпения, скорее всего, уже сегодня тебе позвонит вор и предложит выкупить собаку за деньги. В крайнем случае, завтра. А сейчас у меня аппетит разыгрался. Поможешь приготовить чего-нибудь? Нужно пообедать.
- Да-да, конечно, помогу. - Лида уже полностью взяла себя в руки.
Пока хозяйничали на кухне, Вера сделалась задумчивой. Какие несопоставимые, на первый взгляд, величины - дочь миллионера и собака. Там похищение, и тут похищение. Жизнь иногда удивительно рифмуется, и события отражаются, словно эхо. Но эхо кривое, искаженное. Зачем, кому вообще в голову может прийти похищать живых существ? Охотники за живым товаром, черт бы их побрал. Хотя, скорее охотники до денег. Каждый человек - охотник, у каждого своя цель, которую он преследует. Но цели очень разные. Каждый охотник желает взять. Но вот скажите, пожалуйста, кому объяснить, и кто поверит, если признаться, что Вера чувствует: с собакой все по-настоящему. Рыжей Соне действительно угрожает опасность, и если за нее не заплатить выкуп (а Лидке обязательно позвонят), то собаке придется худо. А с Мирой Ладыгиной все еще сложнее будет. Там странный клубок. Хотя и деньги кому-то очень понадобились, большие деньги. Такие, за которые убивают. Нет, не надо ни с кем делиться своими сомнениями, никого нагружать - надо вызволять рыжую Соню, тем более что похититель известен. А про Миру кое-что скоро выяснится.
- Что ты приуныла? - спросила Лида. - Давай, развлеки меня, несчастную. Расскажи про интересных пациентов.
- Изобретатель тебя устроит в качестве развлечения?
- Он что, вечный двигатель сочинил?
- Вечный двигатель - это банально. Мой пациент изобрел «хирометр», - гордо объявила Вера.
- Хер... что?! - выпучила глаза подруга.
- Вот видишь. Я знала, что тебя это заинтересует, - поддела докторша актрису.
- Что за херометр такой? Что ты меня морочишь? - веселыми уже глазами поглядывая на нее, допытывалась Завьялова.
- Во-первых не херометр, а хирометр, понимаешь? Во-вторых, это вовсе не то, что ты подумала, а сложная аббревиатура из разных научных слов: хорошо-интегрированные-ресурсы-окружающие-межличностные-территории. Во как!
- Ну, ты даешь! Такую галиматью запомнила. Что же это за дивное изобретение?
- Прибор, якобы определяющий самые лучшие и самые худшие для человека биопатогенные зоны.
- Это в том смысле, где лучше в квартире спать, где есть? Да?
- Примерно.
- А как выглядит прибор?
- Все. Обед готов. А тебе, любознательная моя, нужно в свободное от актерского труда время ходить на устный журнал «Хочу все знать» в Дом ученых.
- Фу, какая ты, Верка, вредная! Нет чтобы просветить бедную девушку.
Таким нехитрым способом Вере удалось направить мысли расстроенной подруги в иное русло. Тем временем на ужин у них образовались куриные отбивные в кляре, картошка пюре, селедочка с лучком и густой томатный сок. Накормив Лиду, Вера отправила ее домой и пообещала, что поможет выручить Соню.
***
В художественной школе знакомо пахло красками и пластилином. Преподавательница неодобрительно посмотрела на Миру: ученица опять не принесла домашнее задание. Ведь скоро выставка, а одна из лучших рисовальщиц все тянет, не приносит обещанную работу на свободную тему!
Но что ж такого, если Мира не успела? Она решила нарисовать свои любимые елки-теремок. Но у нее никак не получалось. На бумаге они выглядели обыкновенными. Елки как елки.
Мира уговорила преподавательницу, что закончит домашнюю работу прямо здесь, во время занятий. Достала из папки свои елки, долго смотрела на них и вдруг отложила в сторону. Взяла чистый лист и принялась рисовать маму.
Вначале карандашный контурный рисунок. Овал лица, впадины глаз, линия рта.
Теперь краски.
И сразу стало трудно. Работа сопротивлялась. Гуашь не ложилась ровно, а текла, как хотела. Мамино лицо стало совсем непохожим.
Мира чуть не заплакала. Глубоко вздохнула, скомкала плотную бумагу, взяла другой лист, прикрепила кнопками к мольберту.
Надо начинать все сначала. И перестать бояться красок.
Мама учила ее, маленькую, не бояться соседского Марсика. Это он с виду такой лохматый и сердитый. Он сам тебя боится, потому и рычит. А если ты не будешь его бояться, вы подружитесь.
Не бояться... Легко сказать - не бояться. Но мама брала дочку за руку, и страх мурашками переползал из Мириной руки в мамину. Мама большая, страх в ней заблудится, растворится.
Мира посмотрела на ладонь, к которой прикоснулась мама. Прислушалась к поселившейся в ней радости. И поняла, что больше не боится.
Она заново набросала контурный рисунок, смело зачерпнула кистью гуашь.
Когда не боишься, руки сами делают. И получается похоже.
И ведь действительно, похоже! Мама на портрете получалась совсем живой - такой, как была в детстве. И в то же время вчерашней: незнакомой и знакомой, радостной и грустной. Тень у виска. Прядь волос. Волосы особенно трудно рисовать, придется взять самую тонкую кисточку и запастись терпением.
Но главное - глаза. Такие, как у мамы были тогда, во дворе. Огромный темный зрачок. Вот здесь, внизу, у века - блик белилами. Это слезинка. Мире казалось, что слезинка точно была.
Девочка работала и не замечала времени. Очнулась, когда все уже ушли. За спиной стояла преподавательница.
- Молодец! - одобрительно кивнула она. - Хорошо. На выставку твою работу пошлем. Талантливая, шалопайка!
Любимых учеников пожилая Роза Исааковна ласково называла шалопаями.
- А кто это у тебя?
Мира обмакнула тонкую кисть в краску и вывела в нижнем правом углу угловатую надпись: «Мама».
***
У Старостина денек тоже выдался хлопотный. Еще утром, когда они с Лученко выходили из особняка в Конче-Заспе, она сказала:
- Я... Я не полечу самолетом.
Старостин удивился.
- У вас плохо с вестибулярным аппаратом? - участливо осведомился он. - Или, простите, фобия?
На самом деле он знал уже, что ее родители погибли в авиакатастрофе. Но не думал, что психотерапевт, который лечит людей, сам себя не может вылечить от страха.
Она помолчала немного, как будто прислушиваясь.
- А у господина Ладыгина, значит, есть свой самолет, - сказала она. - Я как-то не подумала.
Старостин был в некоторой растерянности. Ну ясно, у Марата Ладыгина имеется свой личный самолет, кстати, и не один. Он на нем сюда в Киев прилетел, на нем же и отбывать собирался, когда его дочь вдруг пропала. И теперь на этом самолете ей, психотерапевту, предстояло лететь в Москву. Чтобы познакомиться с местом, где жила Мира Ладыгина, чтобы поскорее ее найти. Сама же просила? Все логично и правильно. Почему же она вдруг не хочет лететь? Или слишком закомплексована, чтоб летать на личном самолете олигарха? Бывший оперативник пытался анализировать поведение этой странной женщины. Если она дамочка с комплексами, то для дела это плохо. С другой стороны, люди без комплексов - так ли уж это хорошо?
- Плохо, когда у человека нет принципов, а когда есть некоторые комплексы - это неплохо. Иногда комплексы - продолжение совести, - звонко отчеканила Вера. И расхохоталась, увидев растерянное лицо начальника Ладыгинской охраны.
- Значит, вы и мысли тоже читать умеете? - скорбно спросил Старостин.
- Как же их не прочитать, если они у вас на лбу плакатными буквами написаны, - продолжала улыбаться Лученко.
Он криво усмехнулся.
- Успокойтесь, Сергей, я ни от чего не отказываюсь, - сказала Вера Алексеевна негромко, глядя Старостину прямо в глаза. - И резкой сменой принятых решений не страдаю. Просто в Москву я поеду поездом. Ну, будем считать, что мне не повезло с вестибулярным аппаратом, и хватит об этом. - Она чуть поморщилась, потерла виски.
Тот пожал плечами. В конце концов, его дело маленькое. Но почему она на него так смотрит? Будто решает, сказать ему что-то или не сказать.
- Ладно, встречу вас завтра на вокзале. Билет вам купят, к поезду отвезут. Да! Одевайтесь потеплее. В столице нашей общей бывшей родины холодно.
- Спасибо, - улыбнулась женщина.
- Вас подвезти?
- Я дождусь Дарью Николаевну, она меня до Киева подбросит.
Старостин распорядился насчет Лученко, потом созвонился с командой самолета, назначить вылет. Можно лететь вечером, не торопясь. Чтобы не тратить время на ожидание докторши в Москве.
После этого был трудный разговор с шефом. Оказывается, в чемоданчике был не миллион долларов, а бумага. Это его дочь, конечно, и ему видней, платить или нет! Но ребят он конкретно подставил. И пусть это остается на его совести. Лишь бы все это хорошо закончилось, лишь бы девчонку вытащить.
А потом еще и отрезанный мизинец. У Старостина нервы крепкие, но и его проняло. Шеф сорвался, схватил эту коробку с отрезанным мизинцем и рванул в город. Орал, что хочет побыть один, и не смейте за ним ехать. Ну, он хоть и шеф, а мы свою работу знаем. Проследили его на всякий случай. И хорошо, что Старостин послал за Маратом своего сотрудника. Он ведь что учудил? На выезде на Столичное шоссе из Кончи-Заспы за Ладыгинским «саабом» двинулся микроавтобус с надписью «2 канал» на борту. Даже не маскировались, журналюги. Тогда Марат остановился и вышел. К нему тут же подскочил парень с видеокамерой и девчонка с микрофоном. Марат вырвал у парня камеру и со всего размаху - об асфальт. Девчонка подняла визг, оператор набросился было на бизнесмена, но куда там - тот ведь спортсмен. Крепкий, как камень. Положил беднягу на тротуар, мордой в осколки камеры, запрыгнул в свой автомобиль и умчался. А оперативник, который все это видел, позвонил ему, Старостину и получил команду уладить с пострадавшими конфликт. То есть предложить компенсацию и все такое. Хозяин вернется, поостынет и сам похвалит, что так поступили. Не хватало нам еще черного пиара тут, в Украине. Пусть уж эти журналисты лучше заткнутся.
А Ладыгин к Лученко в клинику ездил, как после выяснилось. Вернулся успокоенный. Что она ему там сказала - не докладывал, на то он и хозяин.
Но приключения на этом еще не закончились. Часов в шесть вечера позвонила Вера Лученко.
- Сергей, - торопливо проговорила она в трубку, - нужна ваша помощь!
- Что-то случилось? - спросил он.
- Я в редакции журнала «Эгоист», может, знаете? Здесь Миру фотографировали и делали с ней интервью.
- Знаю.
- Приезжайте сюда. Здесь нашли мертвую женщину.
Старостин напрягся.
- Мира?!
- Господь с вами! Другая. Об этом после. А то скоро здесь будут ваши бывшие коллеги, и меня вместе со всеми надолго задержат. Мне же никак нельзя тут застревать, вы помните, что у меня билет на московский поезд? Короче говоря, вызволяйте.
- Хорошо, - сказал Старостин, задумавшись о том, что это будет не так уж просто. - Еду.
Пришлось ему долго объясняться со старшим оперативной бригады и следователем, уверять и намекать, и, наконец Лученко отпустили.
- Спасибо, - сказала она.
- Вы что-то узнали?
- Кое-что. Пожалуйста, подбросьте меня домой, по пути расскажу.
Но докторша ничего ему не рассказала, а наоборот, нагрузила. Попросила как можно скорее выяснить, имел ли когда-нибудь Марат Ладыгин любое, хоть косвенное отношение к журналу «Эгоист». И если да, с кем именно из журнала он пересекался. А на все расспросы - зачем, почему, что за убийство произошло в редакции - отвечала: «Потом». Она говорила так уверенно и озабоченно, что Старостин поддался этой уверенности и позвонил, дал своим подчиненным задание провести информационный поиск по определенным параметрам.
- Вера Алексеевна, - сказал он после. - Вам не кажется все это неправильным? Я ведь на Марата Ладыгина работаю и зарплату у него получаю. А по вашей просьбе собираю на него информацию...
- Вовсе не на него, - ответила Лученко, - а в связи с ним. С его прошлым.
- Возможно, возможно. И все же, если что, меня и уволить могут. - Мужчина немного хитрил.
- Не говорите глупостей, - заявила докторша. - Такой специалист, как вы, никогда без работы не останется. А если что, я за вас словечко замолвлю.
Старостин хмыкнул, потер свой шрам. Не поймешь, то ли серьезно она говорит, то ли подначивает.
- Скажите хоть, о чем вы с Маратом Артуровичем общались, он же к вам в клинику заезжал.
- От вас ничего не утаишь! - лукаво улыбнулась Вера. - И правильно. Хорошо, скажу: я его успокоила насчет отрезанного пальца. Во-первых, палец отрезан уже у мертвого человека. Во-вторых, если говорить коротко - Мира жива, я это чувствую. Но самое главное - я запомнила руки девочки. Мизинец, который прислали - это не ее, у нее совсем другого рисунка палец.
- А как же кольцо?
- Кольцо ее, конечно. Ну и что?
Все это Сергей Старостин прокручивал в голове по дороге в аэропорт «Борисполь». Самолет с небольшим экипажем ждал Старостина в отдельном ангаре. Марат Ладыгин любил этот небольшой, но мощный «Гольфстрим». Всего восемь человек пассажиров берет, кроме экипажа, но домчит хоть до Владивостока, хоть до Нью-Йорка. Старостину и самому нравился этот сверхдальний реактивный аппарат, чего и говорить.
Он прошел все необходимые процедуры быстро и не задумываясь. Устроился в салоне.
- Как взлетим, сделайте мне кофе, пожалуйста, - попросил он стюарда. Женщин в экипаже не было.
Парень кивнул.
- Конечно.
Сергей Старостин закрыл глаза и расслабился. Взлет, набор высоты, полет - все это уже перестало быть для него новым, интересным. Первый десяток полетов он еще успевал посреди выполнения своих обязанностей удивляться: как мощно взлетает самолет. Как быстро оказывается на таком расстоянии от земли, будто устремляется в космос. А сейчас он научился в минуты вынужденного ожидания просто отключаться от сиюминутного, аккумулировать энергию для дальнейших действий.
Тело вдавило в кресло, но он не обратил на это внимания. Его занимали мысли о неудаче ночью, там, на дороге. Почему так все криво сложилось? Конечно, Марат должен был ему сказать о блефе с бумагой вместо долларов. Какой же он все-таки бывает наивный, его шеф. А все от полного погружения в свои дела, ни о чем постороннем понятия не имеет! Как можно было не знать, чем это чревато?! А вот - не знал ничего о похищениях.
Но не только в бумаге дело. Уж как-то очень ловко и мастерски уложили всех его парней. Кто-то очень профессиональный работает на похитителя. Или это он сам так крут? Знает систему рукопашной борьбы Кадочникова, по крайней мере. Старостин распознал ее по характерным движениям ног в полуприседе. Ничего такого особенного, однако если заниматься этой системой долго и упорно, то человек легко противостоит знатокам и карате, и айкидо, да и прочим мастерам боевых искусств. Потому что в системе Кадочникова никакое движение не доводится до логического заученного конца, а неожиданно может перейти в совершенно другое. Ведь именно благодаря заученности предугадать движение мастера хоть джиу-джитсу, хоть айкидо несложно. А тут - сплошная непредсказуемость.
Старостин уже выпил свой кофе и попросил вторую чашку, как вдруг заметил, что стюард бледен.
- Что такое, Стас? Ты чего такой? - спросил Старостин.
- Да там... У ребят какие-то проблемы, - выдавил из себя парень.
Старостин нахмурился.
- Что именно?
- Не говорят. - Стюард пожал плечами и криво усмехнулся.
А ручки-то у тебя дрожат, парнишка. Что ж так?
Старостин отстранил его и пошел в кабину. Один пилот нервно нажимал на тумблеры слева от себя, второй что-то негромко говорил в микрофон, прикрепленный к наушникам.
- Так, ребята, - сказал Старостин. - Какие проблемы?
- Старик, - ответил ему первый пилот, - ты лучше сядь и пристегнись покрепче.
- Сам пристегнись! - рассердился охранник. - Говори толком, что такое?
- Третий раз сработала аварийная сигнализация, вот что!
Старостин почувствовал, что ноги у него против воли делаются ватными.
- Какая конкретно?
- Повышенная вибрация правого движка, - буркнул старший пилот. - Если срабатывает, значит, вибрация выходит за пределы допустимой.
Старостин прошел в салон и посмотрел в иллюминатор. Ничего не видно. Но здесь, ближе к крылу, действительно чувствовалась вибрация. И как он ее не почувствовал?
Он вернулся к летчикам и услышал, как пищит сигнализация в четвертый раз. Увидел загоревшуюся красную лампочку.
- Варианты такие, - сказал ему старший пилот. - Садиться в Брянске, там есть аэродром. Мы их уже запросили, аварийную посадку дают. Или пытаться лететь до Москвы, но... Я ничего не гарантирую.
- Что решаешь? - спросил его Старостин. Сам он здесь не командовал.
- Иду в Брянск, - сказал пилот. - А ты будь другом, давай на место, ага?
В салоне стюард уже сидел пристегнутый, глядя в пол. Заранее группируется на случай катастрофы? Старостин сел и тщательно пристегнулся. Самолет пошел на снижение, желудок подкатил к горлу. Вместе с ним подкатил страх.
А ведь Лученко, эта докторша-экстрасенс, не захотела лететь самолетом. Чувствовала, что ли? Как такое вообще возможно? И тогда почему она его не предупредила, черт бы ее побрал?!
Память в эти секунды необыкновенно, резко обострилась. Он вспомнил рассказ одного человека, что Лученко заранее знает и предчувствует совершенно фантастические вещи. Например, когда ее родители должны были ехать в аэропорт, садиться в тот самый самолет, который разбился - она ужасно плохо себя чувствовала. Только тогда еще все думали, что это просто болезнь. Ну и этот случай, с банкиром, которому она не советовала лететь в Нью-Йорк, а потом он погиб в одном из небоскребов-близнецов.
Старостин изо всех сил сжал кулаки и заставил себя не дрожать от страха. Чему быть, то и так будет, и нет смысла терять рассудок. Хотя телу не прикажешь. Нет, можно приказать. Нужно!
Ничего, ничего. Ну, двигатель закапризничал. Можно и на одном сесть. Лишь бы не загорелся.
Желудок и все внутренности приподнялись к горлу. Самолет снижался. Старостин заставил себя смотреть в иллюминатор. Тело боится, а вот мы его заставим смотреть в глаза страху! Буквально минуту назад внизу расстилался безжизненный марсианский пейзаж, бесцветная пустыня. Видимо, на большом расстоянии земля обесцвечивается. Теперь же она позеленела и пожелтела, расчерченная на ровные плоские прямоугольники. Мимолетно Старостин подумал, что в жизни всегда так: издалека детали сливаются в ровное бесцветное пятно, а чтобы что-то рассмотреть, надо подойти вплотную.
Уже можно было различить крохотные, муравьиного размера автомобили, потом строения, еще ниже стали видны столбы электропередач. Он отвернулся от окна: сейчас приземление, самый важный момент. Самолет коснулся бетонной полосы, и совсем не религиозный Сергей перекрестился: «Слава Богу».
© Издательство Харьковский Книжный Клуб семейного досуга
...
Она рванулась к двери, но услышала Верин голос - такой странный, с твердыми интонациями, которые, как твердые знаки, окружили ее, убегающую, со всех сторон и не давали пройти.
- Собаки приносят человеку много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему?
Завьялова остановилась.
- Потому, - продолжала Вера, - что они наиболее точно воплощают мечту, к которой в конечном счете стремится каждый человек: любовь к близкому существу, полное доверие и взаимозависимость.
Завьялова вернулась, села на диван и посмотрела на подругу сухими глазами. Настоящая Лидия Завьялова, не-актриса, никогда не плакала от огорчений и потерь, слезы лились для публики, и кому как не Вере было об этом знать. Она продолжила свой монолог:
- А кто еще недавно с таким презрительным высокомерием заявлял, что кошечки-собачечки - это домашнее рабство? Что они пачкают, воняют, линяют, болеют? Ты. Что собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе? Ты. Что все эти дусики-пусики, жучки и мурки с бантиками - слюнтяйство? Великая актриса Завьялова. И вот она готова поссориться навсегда со своей подругой только потому, что ее собачку - заметьте, собачка у нее появилась несколько дней назад - так вот, собачку украли. И знаменитости показалось на секунду - ведь у знаменитостей обычно бурная фантазия и воспаленное воображение, - что ей не хотят помочь.
- Курить хочу, - заявила Лида и достала пачку «Галуаз».
- Открой балкон и кури.
Лида жадно затянулась, выдохнула облачко сигаретного дыма и сказала:
- Она доверчивая. Видит, как ей улыбается кто-нибудь, и сразу хвостиком виляет, представляешь? Готова руки облизать кому угодно, если с ней ласково. Но в то же время сама не подойдет навязываться. Странно, но я ощущаю в ней ровню себе. Смешно, да?
- Ни чуточки.
- Она не просит есть, но так смотрит, что... Ты же знаешь, я ни мужу своему, ни какому другому мужчине есть никогда не готовила. Еще чего! Не царское это дело. Они мне готовят и на стол подают. А Соне готовлю с наслаждением. Она уляжется на диван и заснет там рыжим калачиком, а я не могу ее согнать.
- Это ты мне рассказываешь? Я тебе таких историй сама сколько хочешь напою.
- Ну да, у тебя же Пай. Кстати, где он?
- Да вот же, под диваном.
Лида только сейчас увидела спаниеля, сладко растянувшегося на боку в укромном местечке. Под щекой у него лежал тапок. Пес увидел, что на него смотрят, и шевельнул пушистым хвостом.
- Хороший какой. А еще Соня утащит тапок, и я, вместо того чтоб ее отругать, беру другую пару. Если б мне кто раньше рассказал, что я так буду с собакой, глаза бы выцарапала.
- Ничего удивительного. Ты только никому не говори, - Вера усмехнулась, - но собаки гораздо лучше детей. Дети вырастают и уходят, собаки навсегда остаются твоими детьми. Детская любовь часто прямо пропорциональна родительской материальной помощи, собаки любят тебя просто за то, что ты есть и что ты рядом. Собака - это навсегда спутник и друг, разделяющий каждую минуту твоей жизни. Она никогда не предаст, потому что она не человек.
Вера, как всякий хороший врач, могла найти убедительные слова, даже если сама не совсем была с этими словами согласна. Просто Лиде нужны были именно такие аргументы.
Наступила пауза, каждая женщина думала о своем. Вера первая нарушила молчание.
- Ты действительно хочешь, чтоб я помогла тебе? Тогда будешь делать все, что я скажу, и не более того. Ничего плохого с Соней не случится. Запомни это твердо. Собак у известных людей воруют для того, чтоб потом продать их владельцам. Понимаешь? Наберись терпения, скорее всего, уже сегодня тебе позвонит вор и предложит выкупить собаку за деньги. В крайнем случае, завтра. А сейчас у меня аппетит разыгрался. Поможешь приготовить чего-нибудь? Нужно пообедать.
- Да-да, конечно, помогу. - Лида уже полностью взяла себя в руки.
Пока хозяйничали на кухне, Вера сделалась задумчивой. Какие несопоставимые, на первый взгляд, величины - дочь миллионера и собака. Там похищение, и тут похищение. Жизнь иногда удивительно рифмуется, и события отражаются, словно эхо. Но эхо кривое, искаженное. Зачем, кому вообще в голову может прийти похищать живых существ? Охотники за живым товаром, черт бы их побрал. Хотя, скорее охотники до денег. Каждый человек - охотник, у каждого своя цель, которую он преследует. Но цели очень разные. Каждый охотник желает взять. Но вот скажите, пожалуйста, кому объяснить, и кто поверит, если признаться, что Вера чувствует: с собакой все по-настоящему. Рыжей Соне действительно угрожает опасность, и если за нее не заплатить выкуп (а Лидке обязательно позвонят), то собаке придется худо. А с Мирой Ладыгиной все еще сложнее будет. Там странный клубок. Хотя и деньги кому-то очень понадобились, большие деньги. Такие, за которые убивают. Нет, не надо ни с кем делиться своими сомнениями, никого нагружать - надо вызволять рыжую Соню, тем более что похититель известен. А про Миру кое-что скоро выяснится.
- Что ты приуныла? - спросила Лида. - Давай, развлеки меня, несчастную. Расскажи про интересных пациентов.
- Изобретатель тебя устроит в качестве развлечения?
- Он что, вечный двигатель сочинил?
- Вечный двигатель - это банально. Мой пациент изобрел «хирометр», - гордо объявила Вера.
- Хер... что?! - выпучила глаза подруга.
- Вот видишь. Я знала, что тебя это заинтересует, - поддела докторша актрису.
- Что за херометр такой? Что ты меня морочишь? - веселыми уже глазами поглядывая на нее, допытывалась Завьялова.
- Во-первых не херометр, а хирометр, понимаешь? Во-вторых, это вовсе не то, что ты подумала, а сложная аббревиатура из разных научных слов: хорошо-интегрированные-ресурсы-окружающие-межличностные-территории. Во как!
- Ну, ты даешь! Такую галиматью запомнила. Что же это за дивное изобретение?
- Прибор, якобы определяющий самые лучшие и самые худшие для человека биопатогенные зоны.
- Это в том смысле, где лучше в квартире спать, где есть? Да?
- Примерно.
- А как выглядит прибор?
- Все. Обед готов. А тебе, любознательная моя, нужно в свободное от актерского труда время ходить на устный журнал «Хочу все знать» в Дом ученых.
- Фу, какая ты, Верка, вредная! Нет чтобы просветить бедную девушку.
Таким нехитрым способом Вере удалось направить мысли расстроенной подруги в иное русло. Тем временем на ужин у них образовались куриные отбивные в кляре, картошка пюре, селедочка с лучком и густой томатный сок. Накормив Лиду, Вера отправила ее домой и пообещала, что поможет выручить Соню.
***
В художественной школе знакомо пахло красками и пластилином. Преподавательница неодобрительно посмотрела на Миру: ученица опять не принесла домашнее задание. Ведь скоро выставка, а одна из лучших рисовальщиц все тянет, не приносит обещанную работу на свободную тему!
Но что ж такого, если Мира не успела? Она решила нарисовать свои любимые елки-теремок. Но у нее никак не получалось. На бумаге они выглядели обыкновенными. Елки как елки.
Мира уговорила преподавательницу, что закончит домашнюю работу прямо здесь, во время занятий. Достала из папки свои елки, долго смотрела на них и вдруг отложила в сторону. Взяла чистый лист и принялась рисовать маму.
Вначале карандашный контурный рисунок. Овал лица, впадины глаз, линия рта.
Теперь краски.
И сразу стало трудно. Работа сопротивлялась. Гуашь не ложилась ровно, а текла, как хотела. Мамино лицо стало совсем непохожим.
Мира чуть не заплакала. Глубоко вздохнула, скомкала плотную бумагу, взяла другой лист, прикрепила кнопками к мольберту.
Надо начинать все сначала. И перестать бояться красок.
Мама учила ее, маленькую, не бояться соседского Марсика. Это он с виду такой лохматый и сердитый. Он сам тебя боится, потому и рычит. А если ты не будешь его бояться, вы подружитесь.
Не бояться... Легко сказать - не бояться. Но мама брала дочку за руку, и страх мурашками переползал из Мириной руки в мамину. Мама большая, страх в ней заблудится, растворится.
Мира посмотрела на ладонь, к которой прикоснулась мама. Прислушалась к поселившейся в ней радости. И поняла, что больше не боится.
Она заново набросала контурный рисунок, смело зачерпнула кистью гуашь.
Когда не боишься, руки сами делают. И получается похоже.
И ведь действительно, похоже! Мама на портрете получалась совсем живой - такой, как была в детстве. И в то же время вчерашней: незнакомой и знакомой, радостной и грустной. Тень у виска. Прядь волос. Волосы особенно трудно рисовать, придется взять самую тонкую кисточку и запастись терпением.
Но главное - глаза. Такие, как у мамы были тогда, во дворе. Огромный темный зрачок. Вот здесь, внизу, у века - блик белилами. Это слезинка. Мире казалось, что слезинка точно была.
Девочка работала и не замечала времени. Очнулась, когда все уже ушли. За спиной стояла преподавательница.
- Молодец! - одобрительно кивнула она. - Хорошо. На выставку твою работу пошлем. Талантливая, шалопайка!
Любимых учеников пожилая Роза Исааковна ласково называла шалопаями.
- А кто это у тебя?
Мира обмакнула тонкую кисть в краску и вывела в нижнем правом углу угловатую надпись: «Мама».
***
У Старостина денек тоже выдался хлопотный. Еще утром, когда они с Лученко выходили из особняка в Конче-Заспе, она сказала:
- Я... Я не полечу самолетом.
Старостин удивился.
- У вас плохо с вестибулярным аппаратом? - участливо осведомился он. - Или, простите, фобия?
На самом деле он знал уже, что ее родители погибли в авиакатастрофе. Но не думал, что психотерапевт, который лечит людей, сам себя не может вылечить от страха.
Она помолчала немного, как будто прислушиваясь.
- А у господина Ладыгина, значит, есть свой самолет, - сказала она. - Я как-то не подумала.
Старостин был в некоторой растерянности. Ну ясно, у Марата Ладыгина имеется свой личный самолет, кстати, и не один. Он на нем сюда в Киев прилетел, на нем же и отбывать собирался, когда его дочь вдруг пропала. И теперь на этом самолете ей, психотерапевту, предстояло лететь в Москву. Чтобы познакомиться с местом, где жила Мира Ладыгина, чтобы поскорее ее найти. Сама же просила? Все логично и правильно. Почему же она вдруг не хочет лететь? Или слишком закомплексована, чтоб летать на личном самолете олигарха? Бывший оперативник пытался анализировать поведение этой странной женщины. Если она дамочка с комплексами, то для дела это плохо. С другой стороны, люди без комплексов - так ли уж это хорошо?
- Плохо, когда у человека нет принципов, а когда есть некоторые комплексы - это неплохо. Иногда комплексы - продолжение совести, - звонко отчеканила Вера. И расхохоталась, увидев растерянное лицо начальника Ладыгинской охраны.
- Значит, вы и мысли тоже читать умеете? - скорбно спросил Старостин.
- Как же их не прочитать, если они у вас на лбу плакатными буквами написаны, - продолжала улыбаться Лученко.
Он криво усмехнулся.
- Успокойтесь, Сергей, я ни от чего не отказываюсь, - сказала Вера Алексеевна негромко, глядя Старостину прямо в глаза. - И резкой сменой принятых решений не страдаю. Просто в Москву я поеду поездом. Ну, будем считать, что мне не повезло с вестибулярным аппаратом, и хватит об этом. - Она чуть поморщилась, потерла виски.
Тот пожал плечами. В конце концов, его дело маленькое. Но почему она на него так смотрит? Будто решает, сказать ему что-то или не сказать.
- Ладно, встречу вас завтра на вокзале. Билет вам купят, к поезду отвезут. Да! Одевайтесь потеплее. В столице нашей общей бывшей родины холодно.
- Спасибо, - улыбнулась женщина.
- Вас подвезти?
- Я дождусь Дарью Николаевну, она меня до Киева подбросит.
Старостин распорядился насчет Лученко, потом созвонился с командой самолета, назначить вылет. Можно лететь вечером, не торопясь. Чтобы не тратить время на ожидание докторши в Москве.
После этого был трудный разговор с шефом. Оказывается, в чемоданчике был не миллион долларов, а бумага. Это его дочь, конечно, и ему видней, платить или нет! Но ребят он конкретно подставил. И пусть это остается на его совести. Лишь бы все это хорошо закончилось, лишь бы девчонку вытащить.
А потом еще и отрезанный мизинец. У Старостина нервы крепкие, но и его проняло. Шеф сорвался, схватил эту коробку с отрезанным мизинцем и рванул в город. Орал, что хочет побыть один, и не смейте за ним ехать. Ну, он хоть и шеф, а мы свою работу знаем. Проследили его на всякий случай. И хорошо, что Старостин послал за Маратом своего сотрудника. Он ведь что учудил? На выезде на Столичное шоссе из Кончи-Заспы за Ладыгинским «саабом» двинулся микроавтобус с надписью «2 канал» на борту. Даже не маскировались, журналюги. Тогда Марат остановился и вышел. К нему тут же подскочил парень с видеокамерой и девчонка с микрофоном. Марат вырвал у парня камеру и со всего размаху - об асфальт. Девчонка подняла визг, оператор набросился было на бизнесмена, но куда там - тот ведь спортсмен. Крепкий, как камень. Положил беднягу на тротуар, мордой в осколки камеры, запрыгнул в свой автомобиль и умчался. А оперативник, который все это видел, позвонил ему, Старостину и получил команду уладить с пострадавшими конфликт. То есть предложить компенсацию и все такое. Хозяин вернется, поостынет и сам похвалит, что так поступили. Не хватало нам еще черного пиара тут, в Украине. Пусть уж эти журналисты лучше заткнутся.
А Ладыгин к Лученко в клинику ездил, как после выяснилось. Вернулся успокоенный. Что она ему там сказала - не докладывал, на то он и хозяин.
Но приключения на этом еще не закончились. Часов в шесть вечера позвонила Вера Лученко.
- Сергей, - торопливо проговорила она в трубку, - нужна ваша помощь!
- Что-то случилось? - спросил он.
- Я в редакции журнала «Эгоист», может, знаете? Здесь Миру фотографировали и делали с ней интервью.
- Знаю.
- Приезжайте сюда. Здесь нашли мертвую женщину.
Старостин напрягся.
- Мира?!
- Господь с вами! Другая. Об этом после. А то скоро здесь будут ваши бывшие коллеги, и меня вместе со всеми надолго задержат. Мне же никак нельзя тут застревать, вы помните, что у меня билет на московский поезд? Короче говоря, вызволяйте.
- Хорошо, - сказал Старостин, задумавшись о том, что это будет не так уж просто. - Еду.
Пришлось ему долго объясняться со старшим оперативной бригады и следователем, уверять и намекать, и, наконец Лученко отпустили.
- Спасибо, - сказала она.
- Вы что-то узнали?
- Кое-что. Пожалуйста, подбросьте меня домой, по пути расскажу.
Но докторша ничего ему не рассказала, а наоборот, нагрузила. Попросила как можно скорее выяснить, имел ли когда-нибудь Марат Ладыгин любое, хоть косвенное отношение к журналу «Эгоист». И если да, с кем именно из журнала он пересекался. А на все расспросы - зачем, почему, что за убийство произошло в редакции - отвечала: «Потом». Она говорила так уверенно и озабоченно, что Старостин поддался этой уверенности и позвонил, дал своим подчиненным задание провести информационный поиск по определенным параметрам.
- Вера Алексеевна, - сказал он после. - Вам не кажется все это неправильным? Я ведь на Марата Ладыгина работаю и зарплату у него получаю. А по вашей просьбе собираю на него информацию...
- Вовсе не на него, - ответила Лученко, - а в связи с ним. С его прошлым.
- Возможно, возможно. И все же, если что, меня и уволить могут. - Мужчина немного хитрил.
- Не говорите глупостей, - заявила докторша. - Такой специалист, как вы, никогда без работы не останется. А если что, я за вас словечко замолвлю.
Старостин хмыкнул, потер свой шрам. Не поймешь, то ли серьезно она говорит, то ли подначивает.
- Скажите хоть, о чем вы с Маратом Артуровичем общались, он же к вам в клинику заезжал.
- От вас ничего не утаишь! - лукаво улыбнулась Вера. - И правильно. Хорошо, скажу: я его успокоила насчет отрезанного пальца. Во-первых, палец отрезан уже у мертвого человека. Во-вторых, если говорить коротко - Мира жива, я это чувствую. Но самое главное - я запомнила руки девочки. Мизинец, который прислали - это не ее, у нее совсем другого рисунка палец.
- А как же кольцо?
- Кольцо ее, конечно. Ну и что?
Все это Сергей Старостин прокручивал в голове по дороге в аэропорт «Борисполь». Самолет с небольшим экипажем ждал Старостина в отдельном ангаре. Марат Ладыгин любил этот небольшой, но мощный «Гольфстрим». Всего восемь человек пассажиров берет, кроме экипажа, но домчит хоть до Владивостока, хоть до Нью-Йорка. Старостину и самому нравился этот сверхдальний реактивный аппарат, чего и говорить.
Он прошел все необходимые процедуры быстро и не задумываясь. Устроился в салоне.
- Как взлетим, сделайте мне кофе, пожалуйста, - попросил он стюарда. Женщин в экипаже не было.
Парень кивнул.
- Конечно.
Сергей Старостин закрыл глаза и расслабился. Взлет, набор высоты, полет - все это уже перестало быть для него новым, интересным. Первый десяток полетов он еще успевал посреди выполнения своих обязанностей удивляться: как мощно взлетает самолет. Как быстро оказывается на таком расстоянии от земли, будто устремляется в космос. А сейчас он научился в минуты вынужденного ожидания просто отключаться от сиюминутного, аккумулировать энергию для дальнейших действий.
Тело вдавило в кресло, но он не обратил на это внимания. Его занимали мысли о неудаче ночью, там, на дороге. Почему так все криво сложилось? Конечно, Марат должен был ему сказать о блефе с бумагой вместо долларов. Какой же он все-таки бывает наивный, его шеф. А все от полного погружения в свои дела, ни о чем постороннем понятия не имеет! Как можно было не знать, чем это чревато?! А вот - не знал ничего о похищениях.
Но не только в бумаге дело. Уж как-то очень ловко и мастерски уложили всех его парней. Кто-то очень профессиональный работает на похитителя. Или это он сам так крут? Знает систему рукопашной борьбы Кадочникова, по крайней мере. Старостин распознал ее по характерным движениям ног в полуприседе. Ничего такого особенного, однако если заниматься этой системой долго и упорно, то человек легко противостоит знатокам и карате, и айкидо, да и прочим мастерам боевых искусств. Потому что в системе Кадочникова никакое движение не доводится до логического заученного конца, а неожиданно может перейти в совершенно другое. Ведь именно благодаря заученности предугадать движение мастера хоть джиу-джитсу, хоть айкидо несложно. А тут - сплошная непредсказуемость.
Старостин уже выпил свой кофе и попросил вторую чашку, как вдруг заметил, что стюард бледен.
- Что такое, Стас? Ты чего такой? - спросил Старостин.
- Да там... У ребят какие-то проблемы, - выдавил из себя парень.
Старостин нахмурился.
- Что именно?
- Не говорят. - Стюард пожал плечами и криво усмехнулся.
А ручки-то у тебя дрожат, парнишка. Что ж так?
Старостин отстранил его и пошел в кабину. Один пилот нервно нажимал на тумблеры слева от себя, второй что-то негромко говорил в микрофон, прикрепленный к наушникам.
- Так, ребята, - сказал Старостин. - Какие проблемы?
- Старик, - ответил ему первый пилот, - ты лучше сядь и пристегнись покрепче.
- Сам пристегнись! - рассердился охранник. - Говори толком, что такое?
- Третий раз сработала аварийная сигнализация, вот что!
Старостин почувствовал, что ноги у него против воли делаются ватными.
- Какая конкретно?
- Повышенная вибрация правого движка, - буркнул старший пилот. - Если срабатывает, значит, вибрация выходит за пределы допустимой.
Старостин прошел в салон и посмотрел в иллюминатор. Ничего не видно. Но здесь, ближе к крылу, действительно чувствовалась вибрация. И как он ее не почувствовал?
Он вернулся к летчикам и услышал, как пищит сигнализация в четвертый раз. Увидел загоревшуюся красную лампочку.
- Варианты такие, - сказал ему старший пилот. - Садиться в Брянске, там есть аэродром. Мы их уже запросили, аварийную посадку дают. Или пытаться лететь до Москвы, но... Я ничего не гарантирую.
- Что решаешь? - спросил его Старостин. Сам он здесь не командовал.
- Иду в Брянск, - сказал пилот. - А ты будь другом, давай на место, ага?
В салоне стюард уже сидел пристегнутый, глядя в пол. Заранее группируется на случай катастрофы? Старостин сел и тщательно пристегнулся. Самолет пошел на снижение, желудок подкатил к горлу. Вместе с ним подкатил страх.
А ведь Лученко, эта докторша-экстрасенс, не захотела лететь самолетом. Чувствовала, что ли? Как такое вообще возможно? И тогда почему она его не предупредила, черт бы ее побрал?!
Память в эти секунды необыкновенно, резко обострилась. Он вспомнил рассказ одного человека, что Лученко заранее знает и предчувствует совершенно фантастические вещи. Например, когда ее родители должны были ехать в аэропорт, садиться в тот самый самолет, который разбился - она ужасно плохо себя чувствовала. Только тогда еще все думали, что это просто болезнь. Ну и этот случай, с банкиром, которому она не советовала лететь в Нью-Йорк, а потом он погиб в одном из небоскребов-близнецов.
Старостин изо всех сил сжал кулаки и заставил себя не дрожать от страха. Чему быть, то и так будет, и нет смысла терять рассудок. Хотя телу не прикажешь. Нет, можно приказать. Нужно!
Ничего, ничего. Ну, двигатель закапризничал. Можно и на одном сесть. Лишь бы не загорелся.
Желудок и все внутренности приподнялись к горлу. Самолет снижался. Старостин заставил себя смотреть в иллюминатор. Тело боится, а вот мы его заставим смотреть в глаза страху! Буквально минуту назад внизу расстилался безжизненный марсианский пейзаж, бесцветная пустыня. Видимо, на большом расстоянии земля обесцвечивается. Теперь же она позеленела и пожелтела, расчерченная на ровные плоские прямоугольники. Мимолетно Старостин подумал, что в жизни всегда так: издалека детали сливаются в ровное бесцветное пятно, а чтобы что-то рассмотреть, надо подойти вплотную.
Уже можно было различить крохотные, муравьиного размера автомобили, потом строения, еще ниже стали видны столбы электропередач. Он отвернулся от окна: сейчас приземление, самый важный момент. Самолет коснулся бетонной полосы, и совсем не религиозный Сергей перекрестился: «Слава Богу».