"Плата за обман", часть 4
...
- Мира! Миросла-а-ава-а-а! Вернись, негодная девчонка!
От этого крика елки во дворе вздрогнули и уронили несколько иголок. Но Мира упрямо повернулась спиной к дому, к этому крику с седьмого этажа. И пошла от них прочь. Не для того она сбежала, чтоб возвращаться.
Независимой походкой свободного человека она подошла к группе голуболапых знакомцев. Высокие елки, густые. У маленькой Миры был здесь, среди мощных колючих ветвей, свой теремок. Однажды она услышала, как внутри елки что-то звучит. Словно струны в рояле. И сразу разгадала секрет - воробьи. Они устроили себе жилье среди густых елочных лап. Под колючей защитой они чувствовали себя в безопасности и вовсю чирикали. Мира тоже тут пряталась, рассказывала воробьям свои детские обиды. Ей становилось легче.
Но сейчас елка молчит. Да и Мира тоже. Как, кому расскажешь? Ведь если обижает самый близкий на свете человек, папа - это уже не обида, а горе.
Он велел своей охране запереть дочь дома и не выпускать. И присматривать за ней. Даже в школу водить за руку. Позор какой! Ведь Мира уже совсем не ребенок. Сумела же охрану перехитрить.
Девочка вдруг заметила в глубине елки слабое шевеление. В переплетении ветвей прятались воробьи, похожие на темноватые елочные игрушки. Мира стояла рядом - на расстоянии протянутой руки. Птицы волновались, скакали с ветки на ветку. Но молчали. Знали, что просунуть к ним руку никто не сможет. Елка их защищает.
Вот и Миру тоже «защитили». Родители развелись, и маму она больше не видела. Ей говорили, что мама пьет вино, но она не верила. Ей говорили, что мама нищая. А что это значит, не сказали. Мира прочитала в книгах и заплакала: стало ужасно жалко маму.
У других детей родители ссорятся. Мира думала: когда люди ссорятся, наступает плохая погода. Потому что сразу после этого льет дождь или идет снег. Долго-долго. А если люди мирятся - погода солнечная, хорошая.
А ее мама с папой не ссорились, а просто мама ушла. Никто ей ничего не объяснял, она сама знала: папа влюбился в другую женщину. И ей было стыдно в школе, перед одноклассниками.
Давно закончился этот стыд. Но закончилось и что-то еще. Что-то непонятное, неуловимое, чего Мира не смогла бы объяснить.
У нее были самые лучшие игрушки, книги. У нее было самое главное: ее рисование. И все равно ей было холодно.
***
Пай лежал под столом на кухне и внимательно следил за действиями Андрея Двинятина. Так, с рыбой он уже разобрался, теперь лук режет.
Спаниель чихнул.
- Да, дружище, - сказал Андрей. - Кулинария - это тебе не шутка. Тут постараться надо.
Пай не стал отвечать на эти глупости. Иногда бывает так трудно с ними, его двуногими любимцами. Ну вот зачем он рыбу принес? Если каждому понятно: лучше мяса ничего на свете нет. Хотя и рыбы кусочек можно попробовать. Так, из любопытства просто. Если бы она вдруг случайно на пол свалилась. Когда мама Вера готовит, на пол обязательно падают кусочки. Морковка там, лист зеленого салата. Мясо реже падает, но и овощи Пай тоже подбирает из уважения к мамочке.
А у этого ничего не падает. Даже когда начинает падать, он успевает подхватить. Ловкач, фокусник. Мог бы и промахнуться, особенно вон с тем куском сыра, например. Сыр - вещь вкусная. Кстати, при чем тут к рыбе сыр и особенно грибы? Пай этого не мог взять в толк. Лежа под столом, он прекрасно чуял все, что лежало наверху, и мог рассказать про каждый ингредиент ужина отдельно. Но сыром пахнет все же умопомрачительно.
Пай принюхался и тоненько, едва слышно заскулил.
- Ты, попрошайка хвостатая, - сказал Андрей, стуча ножом по разделочной доске. - Будто не кормили тебя никогда в жизни.
Пес вздохнул и лег на пол, вытянув задние лапы по-лягушачьи. Ну, кормили, допустим. Так то когда было, аж утром. А сейчас вечер, между прочим. Да, он знал, что хозяева перед ужином ему поставят его законную миску, а уж потом сами усядутся за стол. Ну и что? В стае делятся каждым куском. Так положено.
Нет, вообще-то у Пая жизнь хорошая, грех жаловаться. Вкусная еда, мягкое кресло, прогулки, игры, ласковые хозяева - что еще нужно для счастья? Разве чтобы не уходили на работу, не оставляли его одного на несколько часов. Но что ж делать. Зато потом радость: подпрыгиваешь, слизываешь с их губ и носов все неприятности и заботы - и они у нас становятся как новенькие.
Заботы имеются, конечно, без них не бывает. Например, будить по утрам. Не любите вы, чтоб вас холодным мокрым носом в щеку толкали? Ладно. И чтобы на одеяло запрыгивали, топтались толстыми лапами по груди и животу - не хотите, визжите и стонете? Ну хорошо, не будем. А будем мы сидеть около кровати и внимательно смотреть вам в лицо. И сколько вы это выдержите?
Есть еще заботы по созданию хорошего настроения в стае. Хорошее настроение у людей почему-то не создается само собой, надо им помогать. А собаки, между прочим, не только еду распознают, не глядя. Не надо думать, что мы все так меркантильны и за корочку хлеба станем вам танцы танцевать. Сейчас Пай носом чуял, что сегодня не все так гладко, как всегда. Сверху, от Андрея, сквозь запах рыбы и зелени пробивалась тонкая паутинка запаха досады. Нотка растерянности и вины, и снова досады. Ох уж эти двуногие, ну просто как щенки малые, вечно у них что-то не складывается, постоянно они глупостями какими-то озабочены. Ну что на этот раз у вас с мамой Верой не так, а? Почему вы иногда ведете себя как дураки? Снова поссорились. А Паю забота: мирить.
Пес вылез из-под стола, встал передними лапами на табуретку и заглянул Андрею в лицо.
- Любопытной Варваре знаешь что сделали? - пробормотал Андрей, не отвлекаясь от своих занятий. - Не знаешь. С носом у нее получилась неприятность. - Андрей стукнул дверцей плиты, зажег газ. - Да отойди ты, чудовище ушастое.
Пай слегка помахал хвостом. Не понимаю, о чем ты говоришь, но отлично чувствую твое настроение. Чувство знакомое. Пай так же себя чувствовал, когда ему удавалось стянуть со стола отбивную и удрать с ней под диван. Или, когда, задумавшись, он отгрызал у мужского носка пятку, а потом Андрей держал этот носок в руках и укоризненно смотрел на Пая. То есть знаешь, что неправ, но прощения просить - не дождетесь.
Среди остальных мыслей хозяина он уловил еще толику собачьего запаха. Ничего странного, Пай знал, где работает Андрей и чем занимается, так что собачьими и кошачьими запахами его не удивишь. Но вот мысли были озабоченные, одиночество рыжего собрата-охотника шевелилось на краю этих мыслей.
По кухне пошел густой липкий аромат рыбы. Но Пай не обратил на него внимания. Он почуял, что мама Вера уже совсем близко, и забегал по кухне, цокая когтями.
- Что, нравится? - спросил Андрей, улыбаясь. - Вкусно пахнет? То-то же.
Пай встал на него передними лапами и тоже улыбнулся, а языком сообщил: Вера идет, ты что не понимаешь? Но он не понял, а снова полез в духовку, с тревогой глядя, как там все происходит. Тогда пес выбежал в коридор и улегся у входной двери. Стучи своими кастрюлями и тарелками, стучи, а я маму Веру первый поцелую.
Минут через десять Вера открыла дверь и вошла в прихожую. Дом встретил ее вкуснющим запахом запеченной в духовке рыбы и прыжками Пая. Он, как всегда, пытался допрыгнуть до ее лица. Один раз это ему удалось.
Обычно Вера громко спрашивала: «А где же мой второй мужчина?» - но сегодня промолчала. Еще подходя к дому, она решила, что станет вести себя так, будто никакой Илоны-стажерки в природе не существует. Если не знаешь, что делать, не делай ничего. Подожди, присмотрись, почувствуй, дождись каких-то знаков. Можно ведь не делать шагов ни вперед, ни назад, есть еще пространство справа и слева. Но и прыгать от радости, подобно Паю, Вера не собиралась.
Андрей вышел в прихожую, обнял Веру и чмокнул в щеку. Он тоже кое-что решил еще по дороге из ветеринарной клиники. Например, что не станет оправдываться, уверять, что он ни в чем не виноват. Но на всякий случай, чтобы задобрить гнев богов, им нужно принести жертву, в данном случае - вкусно накормить. Как-то необычно угостить, нерядовой ужин организовать. И никаких инцидентов обсуждать он не собирался, а собирался сделать вид, будто ничего не произошло.
Пай вертел мордочкой, глядя то на Веру, то на Андрея. И думал: если ты ни в чем не виноват, что же так суетишься с ужином? И вот эти штуки в комнате, что травой пахнут - ты же их приносишь всегда, когда провинишься в чем-то. А ты, мамочка, если решила о чем-то молчать, почему стоишь в такой демонстративно-выжидательной позе?
- Ну? - спросила женщина. - Долго мне еще ждать? - Она включила в прихожей свет. - А так?
Оба ее мужчины, человек и пес, смотрели на нее в недоумении. Впрочем, мужчина уже через секунду сообразил, что во внешности хозяйки дома произошли качественные изменения. На них следовало как-то отреагировать.
Вера его опередила:
- Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду...
- Ну, конечно, всех лучшее, и любимей и вкуснее! - сострил Андрей.
Пай успокоился: ну хоть немного развеселились, пусть пока и с некоторым напряжением. Он попрыгал вокруг них еще немного и ускакал в кухню.
- Ты, наконец, заметил мою новую прическу и макияж.
- Все я заметил. И ты меня просто о-ча-ро-ва-ла!
Он хотел не ограничиться словами, а еще разок поцеловать ее, но Вера едва заметно отстранилась.
- Погоди, прическу сомнешь. А вот я сразу заметила, что ты приготовил рыбу в духовке.
- От твоего носа ничего не скроешь, - вздохнул домашний кулинар.
Вера ушла в ванную мыть руки. Пай нетерпеливо ожидал под столом на кухне. Наконец ему выдали полную миску, и он принялся жадно есть. Остальная стая разделилась: Андрей остался хозяйничать на кухне, а Вера отправилась в комнату, к журнальному столику. Ничего, он к ним туда еще успеет.
На комоде стоял букет хризантем. По пути с работы Андрей решил, что не мешало бы его темпераментную подругу порадовать, кроме ужина, еще и цветами. Он заехал на пустеющий к вечеру Житний рынок и решительно направился в цветочные ряды. Полусонные торговки заголосили призывно, приглашая «мужчину» купить розы или герберы, но ветеринар сразу выбрал большой букет хризантем. Он точно знал, что Вера любит именно их, эти осенние цветы с острыми лепестками. Цвет он подобрал, тоже согласуясь со вкусом подруги: от палевого до густо-сиреневого.
Женщина вздохнула, погладила лепестки.
- Форель фаршированная запеченная! - Мужчина торжественно внес овальное фарфоровое блюдо. - Прошу!
- Ого. - Вера обожала всякую рыбу, но чтобы форель, да еще фаршированная? Этого она не ожидала. - А что, у нас какой-то праздник?
- Ну... Эм-м-м... Твой приход домой - всегда праздник! - нашелся Андрей.
Вера поводила носом над дымящейся рыбой и забыла обо всем на свете.
- Ура! - восторженно сказала она и подставила тарелку.
- Я же знаю, что ты за рыбу родину продашь, - усмехнулся в усы коварный обольститель, накладывая ей самый большой кусок форели. - К рыбе у нас будет: мне белое вино «Шардоне», тебе твой любимый мартини бьянко.
- Бове мой! Это какая-то пвелесть! - сказала с полным ртом его подруга.
- Когда я ем, я глух и нем, - поднял палец Андрей, повар и ветеринар в одном лице. - Осторожнее, рыбьи кости.
- Нет! Не стану есть, пока ты не расскажешь, из чего ты создал эту пищевую симфонию. - Вера промокнула салфеткой губы и демонстративно откинулась на подушку дивана.
- Симфонию? Ноты показать? Так и быть, раскрою тебе таинство сего шедевра, - смилостивился Двинятин. - Итак, я взял рыбу по имени форель. Между прочим, продавщица из рыбного отдела нашего супермаркета ловила ее для меня сачком минут пятнадцать. Пока не поймала самую симпатишную рыбульку.
- Ага, уже интересно.
- Затем мне понадобились: лук лиловый крымский, он сладкий потому что. Петрушка, вино белое, шампиньоны.
- О! Грибы! Еще интереснее.
- Крабы, сыр, масло сливочное.
- Сыр, крабы! Ну, ты извращенец.
- Это диагноз или комплимент?
- Сегодня воскресенье, - многозначительно напомнила Вера, - и я не доктор.
- Значит, комплимент, - торопливо постановил Андрей. - Продолжаю. Приготовил котлетную массу из сома.
Вера шутливо огляделась.
- Как?! Сом? Тут еще и сом был? - Ей хотелось дурачиться, вытеснить баловством тревожные мысли. Она наклонилась и заглянула под стол. - Сомик, ау!
Вместо сома ей в лицо прыгнул Пай и облизал губы пахнущим гречкой языком.
Вера рассмеялась, промокнула лицо салфеткой. Андрей удовлетворенно улыбался, как человек, чья хитрость удалась.
- Ну, остались детали. Мелко нарезанный лук поджарил до коричневой прозрачности и...
- У меня уже слюни до полу висят, как у Пая!
- И заполнил этой массой брюшко форели. Все.
- А крабов и все остальное ты куда дел?
- Мелко нарезал и все это сверху на рыбу высыпал перед запеканием. Плюс зелень.
- А-бал-деть. Ну, откуда ты такой потрясающий повар? Кто тебя учил?
- Это генетическое. Моя бабушка очень вкусно готовила. И я пошел в нее. Так мы есть будем? Или поговорим, пока все остынет?
- Я что, с ума сошла? Такую вкуснотищу заставлять стыть! - И Вера с удовольствием принялась за еду.
Вскоре с форелью было покончено. Бокалы тоже опустели. «Сейчас музыку включат», - сонно подумал Пай. И точно, Двинятин, украдкой поглядывая на свою подругу, включил Стиви Уандера. Спасибо, что звук приглушил. Теперь можно поспать, пока они будут лизаться и разговаривать.
Но они молчали. Сегодня все было не так, как всегда.
Андрей открыл было рот, но Вера приложила свой палец к его губам.
Одно неосторожное слово могло нарушить хрупкое равновесие. И тогда лавину не остановить.
Она захотела, чтоб он сам раздел ее. Он делал это чуть дрожащими руками, а она смотрела на него глазами рыси. Посмотрим, как ты справишься с этой длинной черной рубашкой, соблазнительной, полупрозрачно-шифоновой. Вышитую по вороту блестящими пайетками, ее можно было снять только через голову. Вера подняла руки. Осторожно! Царапается. Она сжала его руку острыми коготками.
Потом она легла на спину и разрешила снять с себя темно-серые шелковые брюки.
Оба продолжали молчать.
Лучше безмолвствовать. Когда что-то не так, не в порядке, когда хочется схватить за плечи и трясти, и кричать - молчание делается лекарством. Молчание тогда - это ров, наполненный водой, и никакие захватчики его не преодолеют. Это отказ от игры краплеными картами. Это отказ от войны слов, но монолог тишины.
Вера осталась только в трусиках и кружевном лифчике. Она слегка толкнула Андрея на кровать и рванула с его груди джинсовую рубашку. Кнопки с сухими щелчками расстегнулись. Она, чуть застонав, погладила его по груди, потом потянула пряжку кожаного пояса.
Нет, любовь - это не химические и биологические процессы. Это не теория. Она знает это тело, как свое собственное, как знает музыкант каждую ноту музыки Чайковского. Но от каждой сто раз знакомой ноты можно вновь и вновь испытывать ни с чем не сравнимое наслаждение. И его знакомые руки не становятся чем-то обыденным. Разве может быть обыденным полет, в который эти руки меня отправляют?
Только ничего не говори.
Молчание сообщает о том, что тебе есть что сказать, но ты предоставляешь право первого слова оппоненту. И оба ждут. А потом стреляют в воздух и мирно расходятся - потому что молчание подарило им согласие.
Любовная увертюра длилась столько, сколько нужно, чтобы раздуть тлеющие угли до гудящего пламени. Женщина с голодным рычанием набросилась на мужчину, будто воздерживалась целую вечность.
Мгновения страсти перетекали в сладкую истому все нарастающего желания. И вдруг все точно озарялось ярчайшей радугой. Вспышка, завершающий аккорд. Они умудрились довести друг друга до такого экстаза, что потом лежали неподвижно, точно бездыханные. Силы медленно наполняли их опустошенные тела.
Сквозь сон Вера успела еще подумать, что молчание - не всегда знак согласия. Иногда оно знак страха. Страха услышать то, чего не хочется слышать. Страха потерять любимого мужчину. Страха сказать ему об этом.
Но ведь если он любит, то должен понять и пожалеть?
Нет, это все примитивные женские стереотипы, не всеми страхами можно делиться с тем, кого любишь. Нельзя непременно ожидать ответного понимания, обязывать к пониманию. Есть такие демоны, которых наружу не выпустишь. Они только твои. Радуйся, что сейчас наступило хрупкое равновесие, и можно спокойно уснуть.
Мужчина встал и посмотрел на свою подругу. Ни о молчании, ни о страхах он не думал. Молчать для него было так же просто и естественно, как дышать. Он просто смотрел на нее и ощущал энергию связи между ними. Казалось, эти дрожащие невидимые линии можно даже рукой потрогать. Как у нее это получается, он не мог понять и после нескольких лет совместной жизни. Она ничего не делала специально, и ничего не исходило из ее глаз, как бывает в фантастических фильмах. Но оно ощущалось почти физически, словно между ними было налажено какое-то сверхмощное поле.
Маленькая и нежная, а придает ему столько сил. Рядом с ней он ощущал себя сильным, талантливым, профессиональным. От его комплексов не оставалось и следа. Все же ему повезло, в который раз подумал он. Колдунья, которая сама не осознает, насколько сильна. И в то же время красивая женщина. Руки достались ей будто от Джоконды, нежные, старинного рисунка.
Андрею нравилось исподтишка наблюдать за ней по утрам. Тогда она думала, что он спит, и споро готовила завтрак, убирала и завешивала лишние вещи, подкрашивалась, сидя у трюмо. Нет, она не носилась, как угорелая по квартире. Но каждое ее движение было стремительным и ловким. У нее была очень изящная, пленительная походка.
Вера повернулась на другой бок, а он, натянув на голое тело джинсы, вышел на балкон покурить. Он уже забыл, как сердился на нее сегодня за эту вспышку ревности. Как с досадой думал: и чего она так. Зачем эти итальянские страсти? Хочется покоя.
Забыл то странное ощущение, когда ему вдруг на мгновение захотелось решить уравнение с новыми неизвестными, и страх: ведь ему ничего не нужно сверх того, что он уже имеет, и уйди, лукавый дьявол соблазна, прочь.
***
Марат Ладыгин к пяти часам утра задремал на диване. В смежной с кабинетом комнате Сергей Старостин вполголоса разговаривал по телефону, принимал факсы и электронные письма, что-то записывал. К телефону был давно присоединен вытащенный из его багажа специальный прибор, предназначенный для определения местонахождения звонящего.
Телефон зазвонил в пять часов тридцать две минуты.
Марат вскинулся. В кабинет вбежал его помощник и сказал «Подождите». Они оба подождали секунд десять.
Марат снял трубку.
- Слушаю!
- Твоя дочь у нас, - сказал голос, который мог принадлежать и мужчине, и женщине.
- Зачем вы это сделали?!
- Молчи и не перебивай. Ты получишь ее, когда передашь миллион долларов.
- Что вам от нее надо?
- Заткнись, если хочешь получить Миру. Приезжай один, через два дня, ночью, к кафе «Усадьба» на Обуховской трассе. Там тебе позвонят.
- Дайте мне поговорить с Мирой!
В трубке послышались короткие гудки.
Оба мужчины прослушали запись несколько раз.
- Не понимаю, - сказал Ладыгин, растирая смятую во сне щеку. - Почему миллион? Они могли потребовать гораздо больше.
- Может, не только в деньгах дело, - сказал Старостин. - Я продолжаю проверять все версии, - твердо добавил он. - Мне надо уехать. С вами будут мои ребята, они уже приближаются к дому.
Напоследок он прослушал запись еще раз. Разговор был предельно коротким. Он длился пятнадцать секунд, поэтому техника не смогла засечь, откуда сделан звонок.
- Мира! Миросла-а-ава-а-а! Вернись, негодная девчонка!
От этого крика елки во дворе вздрогнули и уронили несколько иголок. Но Мира упрямо повернулась спиной к дому, к этому крику с седьмого этажа. И пошла от них прочь. Не для того она сбежала, чтоб возвращаться.
Независимой походкой свободного человека она подошла к группе голуболапых знакомцев. Высокие елки, густые. У маленькой Миры был здесь, среди мощных колючих ветвей, свой теремок. Однажды она услышала, как внутри елки что-то звучит. Словно струны в рояле. И сразу разгадала секрет - воробьи. Они устроили себе жилье среди густых елочных лап. Под колючей защитой они чувствовали себя в безопасности и вовсю чирикали. Мира тоже тут пряталась, рассказывала воробьям свои детские обиды. Ей становилось легче.
Но сейчас елка молчит. Да и Мира тоже. Как, кому расскажешь? Ведь если обижает самый близкий на свете человек, папа - это уже не обида, а горе.
Он велел своей охране запереть дочь дома и не выпускать. И присматривать за ней. Даже в школу водить за руку. Позор какой! Ведь Мира уже совсем не ребенок. Сумела же охрану перехитрить.
Девочка вдруг заметила в глубине елки слабое шевеление. В переплетении ветвей прятались воробьи, похожие на темноватые елочные игрушки. Мира стояла рядом - на расстоянии протянутой руки. Птицы волновались, скакали с ветки на ветку. Но молчали. Знали, что просунуть к ним руку никто не сможет. Елка их защищает.
Вот и Миру тоже «защитили». Родители развелись, и маму она больше не видела. Ей говорили, что мама пьет вино, но она не верила. Ей говорили, что мама нищая. А что это значит, не сказали. Мира прочитала в книгах и заплакала: стало ужасно жалко маму.
У других детей родители ссорятся. Мира думала: когда люди ссорятся, наступает плохая погода. Потому что сразу после этого льет дождь или идет снег. Долго-долго. А если люди мирятся - погода солнечная, хорошая.
А ее мама с папой не ссорились, а просто мама ушла. Никто ей ничего не объяснял, она сама знала: папа влюбился в другую женщину. И ей было стыдно в школе, перед одноклассниками.
Давно закончился этот стыд. Но закончилось и что-то еще. Что-то непонятное, неуловимое, чего Мира не смогла бы объяснить.
У нее были самые лучшие игрушки, книги. У нее было самое главное: ее рисование. И все равно ей было холодно.
***
Пай лежал под столом на кухне и внимательно следил за действиями Андрея Двинятина. Так, с рыбой он уже разобрался, теперь лук режет.
Спаниель чихнул.
- Да, дружище, - сказал Андрей. - Кулинария - это тебе не шутка. Тут постараться надо.
Пай не стал отвечать на эти глупости. Иногда бывает так трудно с ними, его двуногими любимцами. Ну вот зачем он рыбу принес? Если каждому понятно: лучше мяса ничего на свете нет. Хотя и рыбы кусочек можно попробовать. Так, из любопытства просто. Если бы она вдруг случайно на пол свалилась. Когда мама Вера готовит, на пол обязательно падают кусочки. Морковка там, лист зеленого салата. Мясо реже падает, но и овощи Пай тоже подбирает из уважения к мамочке.
А у этого ничего не падает. Даже когда начинает падать, он успевает подхватить. Ловкач, фокусник. Мог бы и промахнуться, особенно вон с тем куском сыра, например. Сыр - вещь вкусная. Кстати, при чем тут к рыбе сыр и особенно грибы? Пай этого не мог взять в толк. Лежа под столом, он прекрасно чуял все, что лежало наверху, и мог рассказать про каждый ингредиент ужина отдельно. Но сыром пахнет все же умопомрачительно.
Пай принюхался и тоненько, едва слышно заскулил.
- Ты, попрошайка хвостатая, - сказал Андрей, стуча ножом по разделочной доске. - Будто не кормили тебя никогда в жизни.
Пес вздохнул и лег на пол, вытянув задние лапы по-лягушачьи. Ну, кормили, допустим. Так то когда было, аж утром. А сейчас вечер, между прочим. Да, он знал, что хозяева перед ужином ему поставят его законную миску, а уж потом сами усядутся за стол. Ну и что? В стае делятся каждым куском. Так положено.
Нет, вообще-то у Пая жизнь хорошая, грех жаловаться. Вкусная еда, мягкое кресло, прогулки, игры, ласковые хозяева - что еще нужно для счастья? Разве чтобы не уходили на работу, не оставляли его одного на несколько часов. Но что ж делать. Зато потом радость: подпрыгиваешь, слизываешь с их губ и носов все неприятности и заботы - и они у нас становятся как новенькие.
Заботы имеются, конечно, без них не бывает. Например, будить по утрам. Не любите вы, чтоб вас холодным мокрым носом в щеку толкали? Ладно. И чтобы на одеяло запрыгивали, топтались толстыми лапами по груди и животу - не хотите, визжите и стонете? Ну хорошо, не будем. А будем мы сидеть около кровати и внимательно смотреть вам в лицо. И сколько вы это выдержите?
Есть еще заботы по созданию хорошего настроения в стае. Хорошее настроение у людей почему-то не создается само собой, надо им помогать. А собаки, между прочим, не только еду распознают, не глядя. Не надо думать, что мы все так меркантильны и за корочку хлеба станем вам танцы танцевать. Сейчас Пай носом чуял, что сегодня не все так гладко, как всегда. Сверху, от Андрея, сквозь запах рыбы и зелени пробивалась тонкая паутинка запаха досады. Нотка растерянности и вины, и снова досады. Ох уж эти двуногие, ну просто как щенки малые, вечно у них что-то не складывается, постоянно они глупостями какими-то озабочены. Ну что на этот раз у вас с мамой Верой не так, а? Почему вы иногда ведете себя как дураки? Снова поссорились. А Паю забота: мирить.
Пес вылез из-под стола, встал передними лапами на табуретку и заглянул Андрею в лицо.
- Любопытной Варваре знаешь что сделали? - пробормотал Андрей, не отвлекаясь от своих занятий. - Не знаешь. С носом у нее получилась неприятность. - Андрей стукнул дверцей плиты, зажег газ. - Да отойди ты, чудовище ушастое.
Пай слегка помахал хвостом. Не понимаю, о чем ты говоришь, но отлично чувствую твое настроение. Чувство знакомое. Пай так же себя чувствовал, когда ему удавалось стянуть со стола отбивную и удрать с ней под диван. Или, когда, задумавшись, он отгрызал у мужского носка пятку, а потом Андрей держал этот носок в руках и укоризненно смотрел на Пая. То есть знаешь, что неправ, но прощения просить - не дождетесь.
Среди остальных мыслей хозяина он уловил еще толику собачьего запаха. Ничего странного, Пай знал, где работает Андрей и чем занимается, так что собачьими и кошачьими запахами его не удивишь. Но вот мысли были озабоченные, одиночество рыжего собрата-охотника шевелилось на краю этих мыслей.
По кухне пошел густой липкий аромат рыбы. Но Пай не обратил на него внимания. Он почуял, что мама Вера уже совсем близко, и забегал по кухне, цокая когтями.
- Что, нравится? - спросил Андрей, улыбаясь. - Вкусно пахнет? То-то же.
Пай встал на него передними лапами и тоже улыбнулся, а языком сообщил: Вера идет, ты что не понимаешь? Но он не понял, а снова полез в духовку, с тревогой глядя, как там все происходит. Тогда пес выбежал в коридор и улегся у входной двери. Стучи своими кастрюлями и тарелками, стучи, а я маму Веру первый поцелую.
Минут через десять Вера открыла дверь и вошла в прихожую. Дом встретил ее вкуснющим запахом запеченной в духовке рыбы и прыжками Пая. Он, как всегда, пытался допрыгнуть до ее лица. Один раз это ему удалось.
Обычно Вера громко спрашивала: «А где же мой второй мужчина?» - но сегодня промолчала. Еще подходя к дому, она решила, что станет вести себя так, будто никакой Илоны-стажерки в природе не существует. Если не знаешь, что делать, не делай ничего. Подожди, присмотрись, почувствуй, дождись каких-то знаков. Можно ведь не делать шагов ни вперед, ни назад, есть еще пространство справа и слева. Но и прыгать от радости, подобно Паю, Вера не собиралась.
Андрей вышел в прихожую, обнял Веру и чмокнул в щеку. Он тоже кое-что решил еще по дороге из ветеринарной клиники. Например, что не станет оправдываться, уверять, что он ни в чем не виноват. Но на всякий случай, чтобы задобрить гнев богов, им нужно принести жертву, в данном случае - вкусно накормить. Как-то необычно угостить, нерядовой ужин организовать. И никаких инцидентов обсуждать он не собирался, а собирался сделать вид, будто ничего не произошло.
Пай вертел мордочкой, глядя то на Веру, то на Андрея. И думал: если ты ни в чем не виноват, что же так суетишься с ужином? И вот эти штуки в комнате, что травой пахнут - ты же их приносишь всегда, когда провинишься в чем-то. А ты, мамочка, если решила о чем-то молчать, почему стоишь в такой демонстративно-выжидательной позе?
- Ну? - спросила женщина. - Долго мне еще ждать? - Она включила в прихожей свет. - А так?
Оба ее мужчины, человек и пес, смотрели на нее в недоумении. Впрочем, мужчина уже через секунду сообразил, что во внешности хозяйки дома произошли качественные изменения. На них следовало как-то отреагировать.
Вера его опередила:
- Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду...
- Ну, конечно, всех лучшее, и любимей и вкуснее! - сострил Андрей.
Пай успокоился: ну хоть немного развеселились, пусть пока и с некоторым напряжением. Он попрыгал вокруг них еще немного и ускакал в кухню.
- Ты, наконец, заметил мою новую прическу и макияж.
- Все я заметил. И ты меня просто о-ча-ро-ва-ла!
Он хотел не ограничиться словами, а еще разок поцеловать ее, но Вера едва заметно отстранилась.
- Погоди, прическу сомнешь. А вот я сразу заметила, что ты приготовил рыбу в духовке.
- От твоего носа ничего не скроешь, - вздохнул домашний кулинар.
Вера ушла в ванную мыть руки. Пай нетерпеливо ожидал под столом на кухне. Наконец ему выдали полную миску, и он принялся жадно есть. Остальная стая разделилась: Андрей остался хозяйничать на кухне, а Вера отправилась в комнату, к журнальному столику. Ничего, он к ним туда еще успеет.
На комоде стоял букет хризантем. По пути с работы Андрей решил, что не мешало бы его темпераментную подругу порадовать, кроме ужина, еще и цветами. Он заехал на пустеющий к вечеру Житний рынок и решительно направился в цветочные ряды. Полусонные торговки заголосили призывно, приглашая «мужчину» купить розы или герберы, но ветеринар сразу выбрал большой букет хризантем. Он точно знал, что Вера любит именно их, эти осенние цветы с острыми лепестками. Цвет он подобрал, тоже согласуясь со вкусом подруги: от палевого до густо-сиреневого.
Женщина вздохнула, погладила лепестки.
- Форель фаршированная запеченная! - Мужчина торжественно внес овальное фарфоровое блюдо. - Прошу!
- Ого. - Вера обожала всякую рыбу, но чтобы форель, да еще фаршированная? Этого она не ожидала. - А что, у нас какой-то праздник?
- Ну... Эм-м-м... Твой приход домой - всегда праздник! - нашелся Андрей.
Вера поводила носом над дымящейся рыбой и забыла обо всем на свете.
- Ура! - восторженно сказала она и подставила тарелку.
- Я же знаю, что ты за рыбу родину продашь, - усмехнулся в усы коварный обольститель, накладывая ей самый большой кусок форели. - К рыбе у нас будет: мне белое вино «Шардоне», тебе твой любимый мартини бьянко.
- Бове мой! Это какая-то пвелесть! - сказала с полным ртом его подруга.
- Когда я ем, я глух и нем, - поднял палец Андрей, повар и ветеринар в одном лице. - Осторожнее, рыбьи кости.
- Нет! Не стану есть, пока ты не расскажешь, из чего ты создал эту пищевую симфонию. - Вера промокнула салфеткой губы и демонстративно откинулась на подушку дивана.
- Симфонию? Ноты показать? Так и быть, раскрою тебе таинство сего шедевра, - смилостивился Двинятин. - Итак, я взял рыбу по имени форель. Между прочим, продавщица из рыбного отдела нашего супермаркета ловила ее для меня сачком минут пятнадцать. Пока не поймала самую симпатишную рыбульку.
- Ага, уже интересно.
- Затем мне понадобились: лук лиловый крымский, он сладкий потому что. Петрушка, вино белое, шампиньоны.
- О! Грибы! Еще интереснее.
- Крабы, сыр, масло сливочное.
- Сыр, крабы! Ну, ты извращенец.
- Это диагноз или комплимент?
- Сегодня воскресенье, - многозначительно напомнила Вера, - и я не доктор.
- Значит, комплимент, - торопливо постановил Андрей. - Продолжаю. Приготовил котлетную массу из сома.
Вера шутливо огляделась.
- Как?! Сом? Тут еще и сом был? - Ей хотелось дурачиться, вытеснить баловством тревожные мысли. Она наклонилась и заглянула под стол. - Сомик, ау!
Вместо сома ей в лицо прыгнул Пай и облизал губы пахнущим гречкой языком.
Вера рассмеялась, промокнула лицо салфеткой. Андрей удовлетворенно улыбался, как человек, чья хитрость удалась.
- Ну, остались детали. Мелко нарезанный лук поджарил до коричневой прозрачности и...
- У меня уже слюни до полу висят, как у Пая!
- И заполнил этой массой брюшко форели. Все.
- А крабов и все остальное ты куда дел?
- Мелко нарезал и все это сверху на рыбу высыпал перед запеканием. Плюс зелень.
- А-бал-деть. Ну, откуда ты такой потрясающий повар? Кто тебя учил?
- Это генетическое. Моя бабушка очень вкусно готовила. И я пошел в нее. Так мы есть будем? Или поговорим, пока все остынет?
- Я что, с ума сошла? Такую вкуснотищу заставлять стыть! - И Вера с удовольствием принялась за еду.
Вскоре с форелью было покончено. Бокалы тоже опустели. «Сейчас музыку включат», - сонно подумал Пай. И точно, Двинятин, украдкой поглядывая на свою подругу, включил Стиви Уандера. Спасибо, что звук приглушил. Теперь можно поспать, пока они будут лизаться и разговаривать.
Но они молчали. Сегодня все было не так, как всегда.
Андрей открыл было рот, но Вера приложила свой палец к его губам.
Одно неосторожное слово могло нарушить хрупкое равновесие. И тогда лавину не остановить.
Она захотела, чтоб он сам раздел ее. Он делал это чуть дрожащими руками, а она смотрела на него глазами рыси. Посмотрим, как ты справишься с этой длинной черной рубашкой, соблазнительной, полупрозрачно-шифоновой. Вышитую по вороту блестящими пайетками, ее можно было снять только через голову. Вера подняла руки. Осторожно! Царапается. Она сжала его руку острыми коготками.
Потом она легла на спину и разрешила снять с себя темно-серые шелковые брюки.
Оба продолжали молчать.
Лучше безмолвствовать. Когда что-то не так, не в порядке, когда хочется схватить за плечи и трясти, и кричать - молчание делается лекарством. Молчание тогда - это ров, наполненный водой, и никакие захватчики его не преодолеют. Это отказ от игры краплеными картами. Это отказ от войны слов, но монолог тишины.
Вера осталась только в трусиках и кружевном лифчике. Она слегка толкнула Андрея на кровать и рванула с его груди джинсовую рубашку. Кнопки с сухими щелчками расстегнулись. Она, чуть застонав, погладила его по груди, потом потянула пряжку кожаного пояса.
Нет, любовь - это не химические и биологические процессы. Это не теория. Она знает это тело, как свое собственное, как знает музыкант каждую ноту музыки Чайковского. Но от каждой сто раз знакомой ноты можно вновь и вновь испытывать ни с чем не сравнимое наслаждение. И его знакомые руки не становятся чем-то обыденным. Разве может быть обыденным полет, в который эти руки меня отправляют?
Только ничего не говори.
Молчание сообщает о том, что тебе есть что сказать, но ты предоставляешь право первого слова оппоненту. И оба ждут. А потом стреляют в воздух и мирно расходятся - потому что молчание подарило им согласие.
Любовная увертюра длилась столько, сколько нужно, чтобы раздуть тлеющие угли до гудящего пламени. Женщина с голодным рычанием набросилась на мужчину, будто воздерживалась целую вечность.
Мгновения страсти перетекали в сладкую истому все нарастающего желания. И вдруг все точно озарялось ярчайшей радугой. Вспышка, завершающий аккорд. Они умудрились довести друг друга до такого экстаза, что потом лежали неподвижно, точно бездыханные. Силы медленно наполняли их опустошенные тела.
Сквозь сон Вера успела еще подумать, что молчание - не всегда знак согласия. Иногда оно знак страха. Страха услышать то, чего не хочется слышать. Страха потерять любимого мужчину. Страха сказать ему об этом.
Но ведь если он любит, то должен понять и пожалеть?
Нет, это все примитивные женские стереотипы, не всеми страхами можно делиться с тем, кого любишь. Нельзя непременно ожидать ответного понимания, обязывать к пониманию. Есть такие демоны, которых наружу не выпустишь. Они только твои. Радуйся, что сейчас наступило хрупкое равновесие, и можно спокойно уснуть.
Мужчина встал и посмотрел на свою подругу. Ни о молчании, ни о страхах он не думал. Молчать для него было так же просто и естественно, как дышать. Он просто смотрел на нее и ощущал энергию связи между ними. Казалось, эти дрожащие невидимые линии можно даже рукой потрогать. Как у нее это получается, он не мог понять и после нескольких лет совместной жизни. Она ничего не делала специально, и ничего не исходило из ее глаз, как бывает в фантастических фильмах. Но оно ощущалось почти физически, словно между ними было налажено какое-то сверхмощное поле.
Маленькая и нежная, а придает ему столько сил. Рядом с ней он ощущал себя сильным, талантливым, профессиональным. От его комплексов не оставалось и следа. Все же ему повезло, в который раз подумал он. Колдунья, которая сама не осознает, насколько сильна. И в то же время красивая женщина. Руки достались ей будто от Джоконды, нежные, старинного рисунка.
Андрею нравилось исподтишка наблюдать за ней по утрам. Тогда она думала, что он спит, и споро готовила завтрак, убирала и завешивала лишние вещи, подкрашивалась, сидя у трюмо. Нет, она не носилась, как угорелая по квартире. Но каждое ее движение было стремительным и ловким. У нее была очень изящная, пленительная походка.
Вера повернулась на другой бок, а он, натянув на голое тело джинсы, вышел на балкон покурить. Он уже забыл, как сердился на нее сегодня за эту вспышку ревности. Как с досадой думал: и чего она так. Зачем эти итальянские страсти? Хочется покоя.
Забыл то странное ощущение, когда ему вдруг на мгновение захотелось решить уравнение с новыми неизвестными, и страх: ведь ему ничего не нужно сверх того, что он уже имеет, и уйди, лукавый дьявол соблазна, прочь.
***
Марат Ладыгин к пяти часам утра задремал на диване. В смежной с кабинетом комнате Сергей Старостин вполголоса разговаривал по телефону, принимал факсы и электронные письма, что-то записывал. К телефону был давно присоединен вытащенный из его багажа специальный прибор, предназначенный для определения местонахождения звонящего.
Телефон зазвонил в пять часов тридцать две минуты.
Марат вскинулся. В кабинет вбежал его помощник и сказал «Подождите». Они оба подождали секунд десять.
Марат снял трубку.
- Слушаю!
- Твоя дочь у нас, - сказал голос, который мог принадлежать и мужчине, и женщине.
- Зачем вы это сделали?!
- Молчи и не перебивай. Ты получишь ее, когда передашь миллион долларов.
- Что вам от нее надо?
- Заткнись, если хочешь получить Миру. Приезжай один, через два дня, ночью, к кафе «Усадьба» на Обуховской трассе. Там тебе позвонят.
- Дайте мне поговорить с Мирой!
В трубке послышались короткие гудки.
Оба мужчины прослушали запись несколько раз.
- Не понимаю, - сказал Ладыгин, растирая смятую во сне щеку. - Почему миллион? Они могли потребовать гораздо больше.
- Может, не только в деньгах дело, - сказал Старостин. - Я продолжаю проверять все версии, - твердо добавил он. - Мне надо уехать. С вами будут мои ребята, они уже приближаются к дому.
Напоследок он прослушал запись еще раз. Разговор был предельно коротким. Он длился пятнадцать секунд, поэтому техника не смогла засечь, откуда сделан звонок.