"Гербарий Натали", часть 14
...
Вот ведь дура. Она сопротивлялась, рычала, извивалась как дикая кошка, пока он связывал ее липкой лентой и потом отрезал волосы, обривал наголо. Обычно в фильмах показывают, как похищенных приковывают к батарее отопления наручниками. Но откуда у него, у арт-дилера, наручники? Ствол есть, это да, лежит в бардачке серебристой тачки. Ведь без него страшно было ездить по необъятным просторам провинций, богатых старинными произведениями искусства, вот Дарий и купил когда-то по случаю. А когда понадобилось связать Желтка, пожалел, что и наручников не прикупил. Пришлось заматывать эту припадочную скотчем, слой за слоем. Но она и тогда дергалась как эпилептик, не переставая орала, словно ее режут, оскорбляла и угрожала. Достала его по самое некуда! Заклеил ей рот, чтоб не орала. Обмотал скотч вокруг тонкой шеи, со злостью думая, что уж теперь она не рискнет дергаться. Предусмотрительный, мать твою! А она - назло. Тварь ублюдочная, не умеешь себя контролировать, не можешь предвидеть последствия своих поступков, так хоть о других бы подумала.
Что же теперь? Повяжут непременно. Лет десять назад его уже привлекали, обвиняли в краже: один старичок не хотел икону отдавать, пришлось приложить старую гниду. Удалось тогда отмазаться, дали условно. Теперь не отмажешься.
Он взмок, по спине между лопатками побежала вниз щекочущая струйка, мгновенный спазм сжал диафрагму и желудок, кишечник зашевелился, как испуганная змея.
Бежать.
Дарий не успел додумать эту мысль до конца, а ноги уже вынесли его на лестничную площадку и вниз, на улицу. Спасительные рефлексы успевали действовать раньше, чем мозг соображал какие-нибудь команды. Сердце колотилось, в глазах плыли сверкающие точки, дыхание то замирало, то судорожно начиналось вновь. Мозг же Дария сейчас вообще взял тайм-аут.
В это время Степанида Адамчук, застывшая на пороге ванной, пятилась потихоньку назад, в холл, и ровно через три шага перестала чувствовать ноги. Сзади оказался какой-то, черт его знает, пуфик, она рухнула на него, хотела закричать и заголосить, но голос тоже пропал. Глаза все видели прекрасно, до мельчайших подробностей, руки тоже действовали - она машинально выхватила из недр своей неаппетитной одежды сверток в дерюжке - а голоса не было вовсе, и ног тоже. Даже задница не чувствовала, что сидит. Странное ощущение, будто висишь в воздухе.
«Вот и все», - Степанида, казалось, не сама это подумала, а кто-то внутри головы подумал за нее. Очень громко подумал. Грохочуще подумал, больно. - «Сначала Вика, потом Анжела. Теперь я. Вика, Анжела, я...» Эти слова по кругу, усиливаясь, как эхо, заметались в ушах. Глаза увлажнились. Сквозь слезящееся марево старуха увидела рядом с собой столик и зеркало, на столике блестящую зажигалку, выстроившиеся в ряд бутылочки с импортным одеколоном, широкую фарфоровую вазу.
Одеколон, ваза, зажигалка и альбом как-то между собой связались.
Да. Все правильно. Именно так и надо сделать.
И она сделала, торопясь и обжигаясь, потому что мыслям в голове становилось все больнее.
Тучков, конечно, опоздал вбежать в прохладу подъезда и не видел, куда вошла Степанида с этим лысым. Но ему повезло. Когда он поднялся на второй этаж, из-за солидной двери внезапно выскочил давешний водитель «Ауди». Как ошпаренный, оставив дверь незапертой и не замечая Нику, он скатился вниз.
Поколебавшись с полминуты, Тучков решительно распахнул дверь. И отшатнулся: в просторной прихожей плавал ароматно пахнущий дым, на туалетном столике в каком-то фарфоровом вазоне пылал костер, и языки пламени хищно плясали, облизывая стены. Не отодвигаясь от пламени, к столику привалилась Степанида, глядя на бывшего зятя пустыми глазами.
- Что вы, кха-кха, делаете? - поперхнувшись дымом, прокашлял Ника.
Жароустойчивая Степанида молчала.
Он догадался прикрыть рот и нос носовым платком, и дышать стало легче. Тучков заглянул в огонь и увидел краешек старинного альбома.
- Ах ты старая сволочь! - завопил он и сунул руки в пламя, схватил, дернул. Горящий бесценный архив какой-то паклей полетел на пол и рассыпался множеством искр. Воды, где тут вода?! Тушить! Не чувствуя боли, Тучков влетел в ванную и увидел мертвую дочь.
- Этого просто не может быть, - тупо сказал он.
Помотал башкой. Вернулся в прихожую, онемевшими, ничего не чувствующими руками поднял с пола черный обугленный ком. Степанида Адамчук все смотрела перед собой и смотрела, и была такой молчаливой и спокойной, как никогда за всю свою долгую жизнь.
Дарий опомнился в машине. Что ж это такое, придурок, что ты бросился бежать сломя голову? Он даже зашипел от стыда. Ведь архив, самое главное - остался у старухи! Совсем соображалка отключилась! Надо было, уж если делать ноги, сначала ценность схватить, отобрать у безумной старой ведьмы. Дать ей в рожу, как ее внучке, и отобрать. Надо вернуться.
Андрею показалось, что прошло минуты три, ну пять, не больше. Белопиджачный вышел из дома и сел обратно в свою серебристую машину, дверцу не закрыл почему-то, потом вновь вышел. А когда из подъезда вывалился Ника Тучков, Андрей сразу напрягся - в руках у него что-то было, а лица на нем, наоборот, не было. Лицо было типичное, ветеринар такие видел: когда приходилось усыплять домашних питомцев, вот так выглядели особо чувствительные хозяева. Шок. Глаза скошены к переносице, кожа бледно-зеленая, волосы встрепаны. Краем глаза Двинятин уловил движение мужика в белом, тот ринулся к Тучкову. Но Андрей успел раньше.
Он не мог бы объяснить, зачем это делает, но он схватил Тучкова в охапку, почти вбросил его в свой кроссовочноподобный «Пежо» и рванул с места. «Ауди» устремилась за ним. А когда Андрей выехал на длинный, ведущий вниз, к набережной, спуск, он увидел и третьих заинтересованных лиц - знакомый черный «Понтиак».
«Охота началась», - подумал он с некоторым азартом.
Андрей не был ни профессиональным гонщиком, ни даже любителем сумасшедшей езды. Но, отслужив когда-то в воздушно-десантных войсках, умел с тех пор водить все, что ездит и чувствовал себя на дороге, как в своей родной стихии. Плюс врожденная реакция и уникальная координация. Еще тренер по айкидо, покачивая головой, говорил Андрею, что он мог бы достичь многого в восточных единоборствах с таким, как у него, устройством нервных и мышечных волокон. С виду обыкновенный парень, не накачанный, но автоматизм сногсшибенный и скорость не хуже, чем у какого-нибудь самурая.
Дорога неслась навстречу Двинятину все быстрее и уходила под колеса верного «пыжика», словно улетая. Не сделав ни одного лишнего движения, он оторвался от преследователей уже на полторы сотни метров. Никакого визжания тормозов, только нарастающая скорость, влекущая за собой. Мелькнул и пропал виадук, справа река, слева небольшой пустырь и холмы, автомобилей не очень много, дорога широкая, в шесть рядов, есть где разгуляться. Скоро будет узкий проезд с поворотом, Андрей заранее сбросил скорость, свернул, встал точно под светофором на красный. Торопливо, но не суетясь, успел сделать то, что хотел с самого начала: пристегнул ремнем безопасности безвольного Тучкова, даже в полуобмороке не выпускающего из рук обгоревшего свертка. Бросил взгляд в зеркало заднего вида, увидел подъезжающих преследователей и тронулся с места с такой перегрузкой, что вся кровь отлила от лица.
Дарий в своей «Ауди» ничего не мог понять: какая-то паршивая малолитражка не давалась в руки. Быть этого не может, скорость уже сто двадцать, сколько же эта кроха делает? А уж маневренности можно только позавидовать! Он занервничал, задергался, не вписался в обгон и задел бортом ограду шоссе из гофрированного металла. Скрежет и искры его только подстегнули.
А в черном «Понтиаке» тихо матерились. За рулем сидел Василий, Гриша «полтора человека» азартно стучал по ноге увесистым кулаком и приговаривал, что будь он за рулем, не дал бы уйти этому кроссовку. Вася невнятно огрызался, следя за дорогой и вдавливая педаль газа почти до пола. Резник после разговора с Тучковым велел им не спускать с него глаз, теперь этот зачуханый научный сотрудник удалялся, как комета, на машине того десантника, мужа докторши, а они ничего не могли поделать. Попутные автомобили удалялись назад, как будто стояли на месте. Долго ли такой темп может продолжаться, думал более опытный Вася, он сразу догадался, что под капотом у «Пежо» поработал мастер, и догнать его можно разве что на гоночном автмобиле-ракете.
Они уже мчались по шоссе, ведущему в аэропорт. Андрею пришлось сбросить скорость из-за тяжелого грузовика, выезжавшего с боковой улицы. Дарий и охранники Резника почти поравнялись с ним, «Пежо» вновь стал уходить вперед. Воздух гудел, завихряясь вокруг корпусов автомобилей, и когда скорость достигла отметки сто пятьдесят километров в час, Андрей плавно, чуть-чуть нажал на тормоз, крепко сжимая руль и сосредоточившись до предела на случай, если машина пойдет юзом. Фокус получился: «Пежо» не занесло, он замедлил ход (кровь прилила к лицу), а две разогнавшиеся машины проскочили вперед. Дарий не рассчитал, слишком сильно надавив педаль тормоза, его занесло. Сзади в «Ауди» боком врезался «Понтиак». Удар был не слишком силен, но они остановились, а Андрей развернул машину, пересек травяное покрытие в центре шоссе и помчался обратно в город.
Искоса взглядывая на Тучкова, он убедился, что тот приходит в себя. Надо бы его в больницу, вон как руки покраснели и распухли. Ожог второй степени, не меньше. Через полчаса кожа пойдет волдырями. Внезапно затренькал звонок мобильного телефона. Андрей был уверен что знает, кто это звонит. Он нажал кнопочку ответа на вызов и громкую связь, пристроил трубку во впадину на приборном щитке, сказал:
- Слушаю.
- Андрей, ты где, как? - спросила Вера.
- Да вот, увожу Тучкова с остатками сгоревшего архива от наших знакомых. Они опять приклеились за нами на своем «Понтиаке».
- Сгоревшего?
- Кажется, да.
- Андрюша, милый! Это не шутки, я боюсь за тебя. У меня голова сильно разболелась и вообще смутно как-то на душе. У тебя все в порядке?
- В полном, - поспешил успокоить ее Андрей.
- Честно?
Тут зашевелился Тучков, застонал, прошипел что-то неразборчиво.
- Что-что? - переспросил Андрей.
- Анжела... м-м... убили...
Андрей нахмурился.
- Вера, не волнуйся, я с Тучковым. У него случились некоторые неприятности... Я потом тебе перезвоню. Извини, я сейчас занят.
- О Господи, - послышалось в трубке.
Двинятин отключил телефон подумал: «Если можно назвать «некоторыми неприятностями» обгоревшие руки и болевой шок, то что же тогда беда?»
- Так. Спокойно, - сказал Андрей громко, подбадривая самого себя. - Все плохое уже позади и все будет хорошо.
Однако позади было еще далеко не все, ясно вдруг почувствовал Андрей после Вериного звонка. А почему, собственно, он так удирает? Оторваться-то можно легко, а дальше? Спрятаться в норку, зарыть голову в песок? Эти деятели ведь уже давно вычислили Веру и дома, и на работе. Ждать, когда продолжат свою охоту? Ждать, когда придут - каждый день, озираться на каждом углу? Ну уж нет. Не будет он подвергать Веру такой опасности.
Андрей притормозил, свернул на ближайшую заасфальтированную на обочине площадку для отстоя транспорта, остановился и огляделся. Полянка, молодой лесок, ровное сухое место - годится для окончательного выяснения отношений. Но сначала пострадавший. Пара минут у Андрея есть.
Он достал свою ветеринарную сумку, быстро и ловко извлек бинт, шприц, коробочки и баночки, все это разложил на капоте. Открыл дверь машины со стороны пассажира, начал осторожно заворачивать Тучкову запачканные копотью рукава рубашки, приговаривая:
- Где ж тебя так угораздило, дурашка ты чертов. Хоть бы одной рукой полез, так нет, обе надо сунуть. Такса безрассудная и упрямая.
Тучков застонал.
- Фу! - бросил ветеринар потерпевшему, как таксе. И тут же исправился. - Терпи, Коля! Сейчас попробую тебе помочь.
Вскрыл коробочку с ампулами преднизолона, открыл резиновую пробку бутылочки со спиртом, быстро протер руки. Внутривенно? Нет, не успеет, тогда придется медленно вводить, а времени нет. Он набрал в шприц все три ампулы, повернул пациента боком и, сильно дернув вниз его брюки, обнажил верхнюю часть ягодичной мышцы. Мгновенно обеззаразил кожу и воткнул иглу, ввел лекарство, выдернул шприц и слегка промассировал место укола. Подействует не так быстро, как внутривенная инъекция, ну да что же делать.
Потом Андрей ввел Тучкову обезболивающее, взял похожий на пенку для волос флакон, встряхнул и с шипением выдавил ему на обожженные руки. Быстро, но осторожно замотал руки бинтом, при этом пришлось силой выдернуть у Тучкова сгоревший черный прямоугольник.
Краем глаза фиксируя, что преследователи уже подъезжают, Андрей уставился на вывалившийся на траву черный ком. Он рассыпался на множество фрагментов, превратился в кучку сгоревшей бумаги.
- Ч-черт, - сплюнул Андрей. - Не уберег ты реликвию, значит. Хорошо, хоть сам жив остался.
Вот так. Собранные Гончаровой цветы и травы, о которых так интересно было разговаривать в Тенистом, просуществовали сто семьдесят лет. Пока были гербарием. А как стали большими деньгами - погибли. Ладно, ну не напишет кто-то диссертацию, зато ведь стихи Пушкина остались, их не сожжешь. Сосредоточимся на главном и не будем сожалеть о непоправимом. Тем более что это облегчает задачу.
Андрей повернулся к остановившимся невдалеке поцарапанной «Ауди» и внешне целому «Понтиаку». Почти одновременно выскочили из своих машин двое, лысый франт в белом и давешний квадратный Гриша. Второй охранник, Вася, тоже выскочил, но остался у машины.
- Это мое! Я купил, заплатил деньги! Отдайте! - вне себя закричал Дарий, устремляясь к «Пежо» и размахивая руками. В правой у него был ствол пистолета. Андрей сразу собрался, приготовился встретить, но тут его опередил мощный охранник.
Гриша взмахнул рукой, будто муху отгонял, и Дарий упал на траву с окровавленным лицом. Замер. Конечно, когда рука такой толщины, как у нормального человека бедро, то можно и слона завалить!
- Ну и зря ты его так, - сказал Андрей. - Архива больше нет, значит, и говорить не о чем. - Он подтолкнул ногой кучку черного пепла. - Вопросы? Предложения? Тогда, может, по домам?
Гриша вперевалочку приблизился.
- Врешь, - сказал он, глядя исподлобья.
- На, забирай. Сгорел гербарий. А Николая я вам сейчас не отдам, его в больницу надо. Оклемается, тогда ответит на все вопросы.
Охранник разозлился. Этот хитрец, ветеринар хренов, муж докторши, мало того что тогда над ним поиздевался, так и сейчас из-под носа увез Тучкова. Теперь нате вам, архива нет. Вадим не обрадуется, это точно.
- Тебя тоже в больницу надо уложить, - сказал он с угрозой, надвигаясь на Андрея и напрягая огромные бугры мышц.
«С такими бицепсами лучше бы в бодибилдинге чемпионствовать, - подумал Андрей. - В драке они тебе только мешают».
- Э, Гриша, полегче, - окликнул напарника Василий. - Применять силу команды не было. Смотри, влетит от Вадима. Забери, что осталось от архива, и поехали.
- Сам забери. - Григорий мотнул головой, как бык. - Вот набью ему морду, и поедем.
Двинятин вздохнул: хорошо, что второй не будет вмешиваться, меньше возни. Он ничего не сказал, но тоже шагнул вперед, внешне расслабленный и неагрессивный. Привычным усилием сконцентрировался на противнике, чтобы слить свое «я» с его личностью и инстинктивно реагировать на все его действия. Андрей удивился бы, если б мог знать, что все, что он делает согласно японской доктрине боевого искусства, полностью подходит и применяется для гипноза. Гипнотизер точно так же ловит ритмику дыхания человека, копирует его интонации и даже выражение лица, пытается поймать «волну» его психики.
Повернуться к нему лицом. Оценить расстояние, тяжесть, скорость движения. Почувствовать свой центр тяжести. Отрешиться от всех внешних звуков, отбросить все посторонние мысли. Краями глаз увидеть все с высоты. На выдохе послать жизненную силу в низ живота. Левую ногу выдвинуть чуть вперед и прочно поставить на землю. Правую приподнять, поднести к левой, а затем отставить назад, как пружину.
И началось. Мощный Гриша ринулся на противника. Андрей, будто тореадор, почти не двигался с места, а Гриша, как бык, танцевал вокруг и никак не мог его схватить. Андрей молниеносно ускользал, при этом, словно играя, касаясь рукой то руки, то лица противника. И снова нырял, уклонялся, ускользал от удара или захвата, применяя золотое правило айкидо: «Убереги себя от ударов и удержи противника от их нанесения». Слышны были только яростные выдохи, ветерок от движений пропитался запахом пота. Пару раз «полтора человека» терял равновесие и с размаху падал на траву, мягко придерживаемый Андреем - он не стремился причинить драчуну боль. Вот когда этот дурак хотел прикоснуться к Вере, Андрей испугался, что может потерять самообладание и убить его. А сейчас ему было не страшно, как на тренировке.
- Ты что, струсил? - остановился Гриша.
- Это я тебе показываю болевые точки. Сонная артерия, переносица, подбородок, ключица. Покажи внутреннюю сторону локтя, где нерв. Ага, тоже попал. Вот еще, на солнечном сплетении. Понятно? Это я показал, сколько раз уже мог тебя обездвижить. Ты лежал бы и стонал, почему так больно и именно тебе. Ну что, хватит?
«Полтора человека» зарычал и замахнулся своей огромной, как у гориллы, лапой. Да когда же ты выдохнешься, милый? Вдруг Андрей краем глаза уловил движение чего-то белого в той стороне, где лежал срезанный силачом водитель «Ауди». Ожил? У него же пистолет!
Все произошло так быстро, что даже Андрей с его скоростью не успел ничего удержать в своем восприятии. Сработал инстинкт: пистолет - уйти в сторону - убрать дурака из зоны огня - что же второй охранник стоит? Бац! Андрей получил скользящий удар в висок и отшатнулся. Все-таки ты меня задел, глупец, вон какой у тебя на мизинце перстень. Кожа у брови сразу загорелась огнем, видно, рассек, придется швы накладывать.
Хлопнули выстрелы, один, второй. Дарий, лежа на траве и приподняв голову, истекая кровью из раскрошенных зубов и сломанной челюсти, палил из пистолета по квадратному Григорию. Третьего выстрела не получилось: очнулся Василий. Бывший спецназовец, он не расставался с ножом, и сейчас, видя, что не успевает подбежать и обезоружить, метнул его. Лезвие вонзилось Дарию под ухо, он уронил голову и замер.
Андрей не упал, но боль в виске нарастала. Плохо дело, подумал опытный Двинятин, надо бы в травмпункт... Он увидел, как топчется на месте Гриша, как толчками выплескивается кровь из его груди, а на месте глаза у него кровавая дырка, как подбегает к нему напарник, а Гриша все топчется, как динозавр, и все не падает, а когда падает, Василий не может его удержать.
Уже не существующий, сожженный, раритет продолжал убивать.
* * *
А вот еще говорят, что нынешнее лето будет щедрым.
Наталья Николаевна отмахнулась от овода, залетевшего в раскрытое окно. Близко, прямо под домом плывет река, раскинулись камыши с жучками и суетливыми стрекозами, их полупрозрачные крылышки похожи на папиросную бумагу.
Госпожа Пушкина сидела за письменным столом, где часто сиживал муж Александр, когда приезжал погостить сюда, в имение Гончаровых - Полотняный Завод, Медынского уезда Калужской губернии. Он предпочитал жить не в роскошном старинном господском доме, а здесь, рядышком, в этом маленьком флигельке, изнутри имеющем вид уютного, почти игрушечного помещичьего дома.
Она положила перо на край стола, отодвинула бумагу с начатым письмом мужу. Засмотрелась на окрестности, на прелестное село, где расположилась писчебумажная фабрика Гончаровых, задумалась.
Уж сколько лет, как они обвенчались в Москве, в церкви Большого Вознесения на Малой Никитской. Невесте тогда исполнилось восемнадцать, муж был старше на двенадцать лет. Опасение перед замужеством, перед браком с Пушкиным - черен, кучеряв, характером неистов, буен, часто несдержан... не дай Бог, как папенька! - был меньше страха, не покидавшего ее в доме Гончаровых. Жизнь Наташи в собственной семье - это шахматная доска. Черное - белое, черное - белое... Черной клеточкой был отец, а белой - дед. Отец в пьяном угаре однажды чуть не убил дочь, кинулся на нее с ножом, страшный в своих запоях. А дедушка любил ее без памяти и баловал, как никто в семье. Вот и бежала юная красавица Гончарова из своей семьи от страха, от тоски маменькиных нравоучений, от унылого, однообразного существования. Очень хотелось прислониться к кому-то сильному.
Бежать помогло и любопытство. Нестерпимо любопытно узнать, что это за взрослое слово такое - замужество? Что такое семейная жизнь? Да не с кем-нибудь, а с Пушкиным. После стольких громких романов и таких о нем сплетен, тянуло к этому мужчине тем сильнее, чем длиннее был его донжуанский список. Разве может быть неинтересен тот, кто разбил столько сердец? Тот, чьи стихи заучивали наизусть толпы красавиц!
К тому же теперь можно самой себе признаться: Пушкин ей нравился. Возможно, она и вступала в брак, не ведая той любви, какой был достоин этот гений и мужчина. Пусть, испытав в своем детстве и ранней юности превратности судьбы, она инстинктивно тянулась к тому, кто мог стать ей защитой и опорой в трудном мире. Зато теперь чувство начало обретать силу. Она созрела, любовь ее выросла. Счастье сверкнуло и... Нет, не угасло, а стало повседневной жизнью, где есть и блеск на балу, и рождение детей, их воспитание и прогулки, и чтение стихов ее гениального мужа, и... как ни жаль, взгляды, шепот за спиной, светские сплетни.
Как уберечь его от пристального внимания света? От этого жадного, требовательного, ревнивого внимания обыкновенных людей к гению. Ведь Александр чувствителен и незащищен, он так страдает от клеветы, она видит это, не может не видеть, она его чувствует, как никто. Не случилось бы беды. Попадется кто под неистовый, гораздый до дуэлей характер и горячую руку Александра.
Прочь, прочь такие мысли! Наталья Николаевна оглянулась вокруг, скучая по мужу и в то же время видя в каждой мелочи его присутствие. Вот исписаны его рукой эти стопки бумаг и даже часть стены возле письменного стола... Ему здесь хорошо было: и когда приезжал просить ее руки у дедушки Афанасия Николаевича, и в прошлом году. Александр, она это чувствовала всем своим женским чутьем, всегда мечтал о Доме. Да, да, именно о Доме с большой буквы, где можно найти уединенье от забот и тревог. Куда с охотой приходят не только друзья. Где слышен детский лепет. Куда с новым творческим блеском залетает муза...
Он написал как-то: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Как же ей хотелось бы думать, что в браке с ней, Натали Гончаровой, он обрел свои высшие ценности - и покой, и волю!.. А может быть, хоть толику счастья?
Натали Пушкина вздохнула, обмакнула перо в чернильницу и вывела на бумаге красивым почерком по-французски:
«Мой дорогой Александр! Хвала Господу, дети здоровы, и я тоже. Лето стоит теплое, но не жаркое. Разлука с тобой, друг мой, удручает меня не меньше, чем тебя. Но тут, в деревне, детям хорошо, им здесь раздолье. Мы целыми днями гуляем. Прогулки наши проходят не без пользы. Я собираю гербарий».
Вот ведь дура. Она сопротивлялась, рычала, извивалась как дикая кошка, пока он связывал ее липкой лентой и потом отрезал волосы, обривал наголо. Обычно в фильмах показывают, как похищенных приковывают к батарее отопления наручниками. Но откуда у него, у арт-дилера, наручники? Ствол есть, это да, лежит в бардачке серебристой тачки. Ведь без него страшно было ездить по необъятным просторам провинций, богатых старинными произведениями искусства, вот Дарий и купил когда-то по случаю. А когда понадобилось связать Желтка, пожалел, что и наручников не прикупил. Пришлось заматывать эту припадочную скотчем, слой за слоем. Но она и тогда дергалась как эпилептик, не переставая орала, словно ее режут, оскорбляла и угрожала. Достала его по самое некуда! Заклеил ей рот, чтоб не орала. Обмотал скотч вокруг тонкой шеи, со злостью думая, что уж теперь она не рискнет дергаться. Предусмотрительный, мать твою! А она - назло. Тварь ублюдочная, не умеешь себя контролировать, не можешь предвидеть последствия своих поступков, так хоть о других бы подумала.
Что же теперь? Повяжут непременно. Лет десять назад его уже привлекали, обвиняли в краже: один старичок не хотел икону отдавать, пришлось приложить старую гниду. Удалось тогда отмазаться, дали условно. Теперь не отмажешься.
Он взмок, по спине между лопатками побежала вниз щекочущая струйка, мгновенный спазм сжал диафрагму и желудок, кишечник зашевелился, как испуганная змея.
Бежать.
Дарий не успел додумать эту мысль до конца, а ноги уже вынесли его на лестничную площадку и вниз, на улицу. Спасительные рефлексы успевали действовать раньше, чем мозг соображал какие-нибудь команды. Сердце колотилось, в глазах плыли сверкающие точки, дыхание то замирало, то судорожно начиналось вновь. Мозг же Дария сейчас вообще взял тайм-аут.
В это время Степанида Адамчук, застывшая на пороге ванной, пятилась потихоньку назад, в холл, и ровно через три шага перестала чувствовать ноги. Сзади оказался какой-то, черт его знает, пуфик, она рухнула на него, хотела закричать и заголосить, но голос тоже пропал. Глаза все видели прекрасно, до мельчайших подробностей, руки тоже действовали - она машинально выхватила из недр своей неаппетитной одежды сверток в дерюжке - а голоса не было вовсе, и ног тоже. Даже задница не чувствовала, что сидит. Странное ощущение, будто висишь в воздухе.
«Вот и все», - Степанида, казалось, не сама это подумала, а кто-то внутри головы подумал за нее. Очень громко подумал. Грохочуще подумал, больно. - «Сначала Вика, потом Анжела. Теперь я. Вика, Анжела, я...» Эти слова по кругу, усиливаясь, как эхо, заметались в ушах. Глаза увлажнились. Сквозь слезящееся марево старуха увидела рядом с собой столик и зеркало, на столике блестящую зажигалку, выстроившиеся в ряд бутылочки с импортным одеколоном, широкую фарфоровую вазу.
Одеколон, ваза, зажигалка и альбом как-то между собой связались.
Да. Все правильно. Именно так и надо сделать.
И она сделала, торопясь и обжигаясь, потому что мыслям в голове становилось все больнее.
Тучков, конечно, опоздал вбежать в прохладу подъезда и не видел, куда вошла Степанида с этим лысым. Но ему повезло. Когда он поднялся на второй этаж, из-за солидной двери внезапно выскочил давешний водитель «Ауди». Как ошпаренный, оставив дверь незапертой и не замечая Нику, он скатился вниз.
Поколебавшись с полминуты, Тучков решительно распахнул дверь. И отшатнулся: в просторной прихожей плавал ароматно пахнущий дым, на туалетном столике в каком-то фарфоровом вазоне пылал костер, и языки пламени хищно плясали, облизывая стены. Не отодвигаясь от пламени, к столику привалилась Степанида, глядя на бывшего зятя пустыми глазами.
- Что вы, кха-кха, делаете? - поперхнувшись дымом, прокашлял Ника.
Жароустойчивая Степанида молчала.
Он догадался прикрыть рот и нос носовым платком, и дышать стало легче. Тучков заглянул в огонь и увидел краешек старинного альбома.
- Ах ты старая сволочь! - завопил он и сунул руки в пламя, схватил, дернул. Горящий бесценный архив какой-то паклей полетел на пол и рассыпался множеством искр. Воды, где тут вода?! Тушить! Не чувствуя боли, Тучков влетел в ванную и увидел мертвую дочь.
- Этого просто не может быть, - тупо сказал он.
Помотал башкой. Вернулся в прихожую, онемевшими, ничего не чувствующими руками поднял с пола черный обугленный ком. Степанида Адамчук все смотрела перед собой и смотрела, и была такой молчаливой и спокойной, как никогда за всю свою долгую жизнь.
Дарий опомнился в машине. Что ж это такое, придурок, что ты бросился бежать сломя голову? Он даже зашипел от стыда. Ведь архив, самое главное - остался у старухи! Совсем соображалка отключилась! Надо было, уж если делать ноги, сначала ценность схватить, отобрать у безумной старой ведьмы. Дать ей в рожу, как ее внучке, и отобрать. Надо вернуться.
Андрею показалось, что прошло минуты три, ну пять, не больше. Белопиджачный вышел из дома и сел обратно в свою серебристую машину, дверцу не закрыл почему-то, потом вновь вышел. А когда из подъезда вывалился Ника Тучков, Андрей сразу напрягся - в руках у него что-то было, а лица на нем, наоборот, не было. Лицо было типичное, ветеринар такие видел: когда приходилось усыплять домашних питомцев, вот так выглядели особо чувствительные хозяева. Шок. Глаза скошены к переносице, кожа бледно-зеленая, волосы встрепаны. Краем глаза Двинятин уловил движение мужика в белом, тот ринулся к Тучкову. Но Андрей успел раньше.
Он не мог бы объяснить, зачем это делает, но он схватил Тучкова в охапку, почти вбросил его в свой кроссовочноподобный «Пежо» и рванул с места. «Ауди» устремилась за ним. А когда Андрей выехал на длинный, ведущий вниз, к набережной, спуск, он увидел и третьих заинтересованных лиц - знакомый черный «Понтиак».
«Охота началась», - подумал он с некоторым азартом.
Андрей не был ни профессиональным гонщиком, ни даже любителем сумасшедшей езды. Но, отслужив когда-то в воздушно-десантных войсках, умел с тех пор водить все, что ездит и чувствовал себя на дороге, как в своей родной стихии. Плюс врожденная реакция и уникальная координация. Еще тренер по айкидо, покачивая головой, говорил Андрею, что он мог бы достичь многого в восточных единоборствах с таким, как у него, устройством нервных и мышечных волокон. С виду обыкновенный парень, не накачанный, но автоматизм сногсшибенный и скорость не хуже, чем у какого-нибудь самурая.
Дорога неслась навстречу Двинятину все быстрее и уходила под колеса верного «пыжика», словно улетая. Не сделав ни одного лишнего движения, он оторвался от преследователей уже на полторы сотни метров. Никакого визжания тормозов, только нарастающая скорость, влекущая за собой. Мелькнул и пропал виадук, справа река, слева небольшой пустырь и холмы, автомобилей не очень много, дорога широкая, в шесть рядов, есть где разгуляться. Скоро будет узкий проезд с поворотом, Андрей заранее сбросил скорость, свернул, встал точно под светофором на красный. Торопливо, но не суетясь, успел сделать то, что хотел с самого начала: пристегнул ремнем безопасности безвольного Тучкова, даже в полуобмороке не выпускающего из рук обгоревшего свертка. Бросил взгляд в зеркало заднего вида, увидел подъезжающих преследователей и тронулся с места с такой перегрузкой, что вся кровь отлила от лица.
Дарий в своей «Ауди» ничего не мог понять: какая-то паршивая малолитражка не давалась в руки. Быть этого не может, скорость уже сто двадцать, сколько же эта кроха делает? А уж маневренности можно только позавидовать! Он занервничал, задергался, не вписался в обгон и задел бортом ограду шоссе из гофрированного металла. Скрежет и искры его только подстегнули.
А в черном «Понтиаке» тихо матерились. За рулем сидел Василий, Гриша «полтора человека» азартно стучал по ноге увесистым кулаком и приговаривал, что будь он за рулем, не дал бы уйти этому кроссовку. Вася невнятно огрызался, следя за дорогой и вдавливая педаль газа почти до пола. Резник после разговора с Тучковым велел им не спускать с него глаз, теперь этот зачуханый научный сотрудник удалялся, как комета, на машине того десантника, мужа докторши, а они ничего не могли поделать. Попутные автомобили удалялись назад, как будто стояли на месте. Долго ли такой темп может продолжаться, думал более опытный Вася, он сразу догадался, что под капотом у «Пежо» поработал мастер, и догнать его можно разве что на гоночном автмобиле-ракете.
Они уже мчались по шоссе, ведущему в аэропорт. Андрею пришлось сбросить скорость из-за тяжелого грузовика, выезжавшего с боковой улицы. Дарий и охранники Резника почти поравнялись с ним, «Пежо» вновь стал уходить вперед. Воздух гудел, завихряясь вокруг корпусов автомобилей, и когда скорость достигла отметки сто пятьдесят километров в час, Андрей плавно, чуть-чуть нажал на тормоз, крепко сжимая руль и сосредоточившись до предела на случай, если машина пойдет юзом. Фокус получился: «Пежо» не занесло, он замедлил ход (кровь прилила к лицу), а две разогнавшиеся машины проскочили вперед. Дарий не рассчитал, слишком сильно надавив педаль тормоза, его занесло. Сзади в «Ауди» боком врезался «Понтиак». Удар был не слишком силен, но они остановились, а Андрей развернул машину, пересек травяное покрытие в центре шоссе и помчался обратно в город.
Искоса взглядывая на Тучкова, он убедился, что тот приходит в себя. Надо бы его в больницу, вон как руки покраснели и распухли. Ожог второй степени, не меньше. Через полчаса кожа пойдет волдырями. Внезапно затренькал звонок мобильного телефона. Андрей был уверен что знает, кто это звонит. Он нажал кнопочку ответа на вызов и громкую связь, пристроил трубку во впадину на приборном щитке, сказал:
- Слушаю.
- Андрей, ты где, как? - спросила Вера.
- Да вот, увожу Тучкова с остатками сгоревшего архива от наших знакомых. Они опять приклеились за нами на своем «Понтиаке».
- Сгоревшего?
- Кажется, да.
- Андрюша, милый! Это не шутки, я боюсь за тебя. У меня голова сильно разболелась и вообще смутно как-то на душе. У тебя все в порядке?
- В полном, - поспешил успокоить ее Андрей.
- Честно?
Тут зашевелился Тучков, застонал, прошипел что-то неразборчиво.
- Что-что? - переспросил Андрей.
- Анжела... м-м... убили...
Андрей нахмурился.
- Вера, не волнуйся, я с Тучковым. У него случились некоторые неприятности... Я потом тебе перезвоню. Извини, я сейчас занят.
- О Господи, - послышалось в трубке.
Двинятин отключил телефон подумал: «Если можно назвать «некоторыми неприятностями» обгоревшие руки и болевой шок, то что же тогда беда?»
- Так. Спокойно, - сказал Андрей громко, подбадривая самого себя. - Все плохое уже позади и все будет хорошо.
Однако позади было еще далеко не все, ясно вдруг почувствовал Андрей после Вериного звонка. А почему, собственно, он так удирает? Оторваться-то можно легко, а дальше? Спрятаться в норку, зарыть голову в песок? Эти деятели ведь уже давно вычислили Веру и дома, и на работе. Ждать, когда продолжат свою охоту? Ждать, когда придут - каждый день, озираться на каждом углу? Ну уж нет. Не будет он подвергать Веру такой опасности.
Андрей притормозил, свернул на ближайшую заасфальтированную на обочине площадку для отстоя транспорта, остановился и огляделся. Полянка, молодой лесок, ровное сухое место - годится для окончательного выяснения отношений. Но сначала пострадавший. Пара минут у Андрея есть.
Он достал свою ветеринарную сумку, быстро и ловко извлек бинт, шприц, коробочки и баночки, все это разложил на капоте. Открыл дверь машины со стороны пассажира, начал осторожно заворачивать Тучкову запачканные копотью рукава рубашки, приговаривая:
- Где ж тебя так угораздило, дурашка ты чертов. Хоть бы одной рукой полез, так нет, обе надо сунуть. Такса безрассудная и упрямая.
Тучков застонал.
- Фу! - бросил ветеринар потерпевшему, как таксе. И тут же исправился. - Терпи, Коля! Сейчас попробую тебе помочь.
Вскрыл коробочку с ампулами преднизолона, открыл резиновую пробку бутылочки со спиртом, быстро протер руки. Внутривенно? Нет, не успеет, тогда придется медленно вводить, а времени нет. Он набрал в шприц все три ампулы, повернул пациента боком и, сильно дернув вниз его брюки, обнажил верхнюю часть ягодичной мышцы. Мгновенно обеззаразил кожу и воткнул иглу, ввел лекарство, выдернул шприц и слегка промассировал место укола. Подействует не так быстро, как внутривенная инъекция, ну да что же делать.
Потом Андрей ввел Тучкову обезболивающее, взял похожий на пенку для волос флакон, встряхнул и с шипением выдавил ему на обожженные руки. Быстро, но осторожно замотал руки бинтом, при этом пришлось силой выдернуть у Тучкова сгоревший черный прямоугольник.
Краем глаза фиксируя, что преследователи уже подъезжают, Андрей уставился на вывалившийся на траву черный ком. Он рассыпался на множество фрагментов, превратился в кучку сгоревшей бумаги.
- Ч-черт, - сплюнул Андрей. - Не уберег ты реликвию, значит. Хорошо, хоть сам жив остался.
Вот так. Собранные Гончаровой цветы и травы, о которых так интересно было разговаривать в Тенистом, просуществовали сто семьдесят лет. Пока были гербарием. А как стали большими деньгами - погибли. Ладно, ну не напишет кто-то диссертацию, зато ведь стихи Пушкина остались, их не сожжешь. Сосредоточимся на главном и не будем сожалеть о непоправимом. Тем более что это облегчает задачу.
Андрей повернулся к остановившимся невдалеке поцарапанной «Ауди» и внешне целому «Понтиаку». Почти одновременно выскочили из своих машин двое, лысый франт в белом и давешний квадратный Гриша. Второй охранник, Вася, тоже выскочил, но остался у машины.
- Это мое! Я купил, заплатил деньги! Отдайте! - вне себя закричал Дарий, устремляясь к «Пежо» и размахивая руками. В правой у него был ствол пистолета. Андрей сразу собрался, приготовился встретить, но тут его опередил мощный охранник.
Гриша взмахнул рукой, будто муху отгонял, и Дарий упал на траву с окровавленным лицом. Замер. Конечно, когда рука такой толщины, как у нормального человека бедро, то можно и слона завалить!
- Ну и зря ты его так, - сказал Андрей. - Архива больше нет, значит, и говорить не о чем. - Он подтолкнул ногой кучку черного пепла. - Вопросы? Предложения? Тогда, может, по домам?
Гриша вперевалочку приблизился.
- Врешь, - сказал он, глядя исподлобья.
- На, забирай. Сгорел гербарий. А Николая я вам сейчас не отдам, его в больницу надо. Оклемается, тогда ответит на все вопросы.
Охранник разозлился. Этот хитрец, ветеринар хренов, муж докторши, мало того что тогда над ним поиздевался, так и сейчас из-под носа увез Тучкова. Теперь нате вам, архива нет. Вадим не обрадуется, это точно.
- Тебя тоже в больницу надо уложить, - сказал он с угрозой, надвигаясь на Андрея и напрягая огромные бугры мышц.
«С такими бицепсами лучше бы в бодибилдинге чемпионствовать, - подумал Андрей. - В драке они тебе только мешают».
- Э, Гриша, полегче, - окликнул напарника Василий. - Применять силу команды не было. Смотри, влетит от Вадима. Забери, что осталось от архива, и поехали.
- Сам забери. - Григорий мотнул головой, как бык. - Вот набью ему морду, и поедем.
Двинятин вздохнул: хорошо, что второй не будет вмешиваться, меньше возни. Он ничего не сказал, но тоже шагнул вперед, внешне расслабленный и неагрессивный. Привычным усилием сконцентрировался на противнике, чтобы слить свое «я» с его личностью и инстинктивно реагировать на все его действия. Андрей удивился бы, если б мог знать, что все, что он делает согласно японской доктрине боевого искусства, полностью подходит и применяется для гипноза. Гипнотизер точно так же ловит ритмику дыхания человека, копирует его интонации и даже выражение лица, пытается поймать «волну» его психики.
Повернуться к нему лицом. Оценить расстояние, тяжесть, скорость движения. Почувствовать свой центр тяжести. Отрешиться от всех внешних звуков, отбросить все посторонние мысли. Краями глаз увидеть все с высоты. На выдохе послать жизненную силу в низ живота. Левую ногу выдвинуть чуть вперед и прочно поставить на землю. Правую приподнять, поднести к левой, а затем отставить назад, как пружину.
И началось. Мощный Гриша ринулся на противника. Андрей, будто тореадор, почти не двигался с места, а Гриша, как бык, танцевал вокруг и никак не мог его схватить. Андрей молниеносно ускользал, при этом, словно играя, касаясь рукой то руки, то лица противника. И снова нырял, уклонялся, ускользал от удара или захвата, применяя золотое правило айкидо: «Убереги себя от ударов и удержи противника от их нанесения». Слышны были только яростные выдохи, ветерок от движений пропитался запахом пота. Пару раз «полтора человека» терял равновесие и с размаху падал на траву, мягко придерживаемый Андреем - он не стремился причинить драчуну боль. Вот когда этот дурак хотел прикоснуться к Вере, Андрей испугался, что может потерять самообладание и убить его. А сейчас ему было не страшно, как на тренировке.
- Ты что, струсил? - остановился Гриша.
- Это я тебе показываю болевые точки. Сонная артерия, переносица, подбородок, ключица. Покажи внутреннюю сторону локтя, где нерв. Ага, тоже попал. Вот еще, на солнечном сплетении. Понятно? Это я показал, сколько раз уже мог тебя обездвижить. Ты лежал бы и стонал, почему так больно и именно тебе. Ну что, хватит?
«Полтора человека» зарычал и замахнулся своей огромной, как у гориллы, лапой. Да когда же ты выдохнешься, милый? Вдруг Андрей краем глаза уловил движение чего-то белого в той стороне, где лежал срезанный силачом водитель «Ауди». Ожил? У него же пистолет!
Все произошло так быстро, что даже Андрей с его скоростью не успел ничего удержать в своем восприятии. Сработал инстинкт: пистолет - уйти в сторону - убрать дурака из зоны огня - что же второй охранник стоит? Бац! Андрей получил скользящий удар в висок и отшатнулся. Все-таки ты меня задел, глупец, вон какой у тебя на мизинце перстень. Кожа у брови сразу загорелась огнем, видно, рассек, придется швы накладывать.
Хлопнули выстрелы, один, второй. Дарий, лежа на траве и приподняв голову, истекая кровью из раскрошенных зубов и сломанной челюсти, палил из пистолета по квадратному Григорию. Третьего выстрела не получилось: очнулся Василий. Бывший спецназовец, он не расставался с ножом, и сейчас, видя, что не успевает подбежать и обезоружить, метнул его. Лезвие вонзилось Дарию под ухо, он уронил голову и замер.
Андрей не упал, но боль в виске нарастала. Плохо дело, подумал опытный Двинятин, надо бы в травмпункт... Он увидел, как топчется на месте Гриша, как толчками выплескивается кровь из его груди, а на месте глаза у него кровавая дырка, как подбегает к нему напарник, а Гриша все топчется, как динозавр, и все не падает, а когда падает, Василий не может его удержать.
Уже не существующий, сожженный, раритет продолжал убивать.
* * *
А вот еще говорят, что нынешнее лето будет щедрым.
Наталья Николаевна отмахнулась от овода, залетевшего в раскрытое окно. Близко, прямо под домом плывет река, раскинулись камыши с жучками и суетливыми стрекозами, их полупрозрачные крылышки похожи на папиросную бумагу.
Госпожа Пушкина сидела за письменным столом, где часто сиживал муж Александр, когда приезжал погостить сюда, в имение Гончаровых - Полотняный Завод, Медынского уезда Калужской губернии. Он предпочитал жить не в роскошном старинном господском доме, а здесь, рядышком, в этом маленьком флигельке, изнутри имеющем вид уютного, почти игрушечного помещичьего дома.
Она положила перо на край стола, отодвинула бумагу с начатым письмом мужу. Засмотрелась на окрестности, на прелестное село, где расположилась писчебумажная фабрика Гончаровых, задумалась.
Уж сколько лет, как они обвенчались в Москве, в церкви Большого Вознесения на Малой Никитской. Невесте тогда исполнилось восемнадцать, муж был старше на двенадцать лет. Опасение перед замужеством, перед браком с Пушкиным - черен, кучеряв, характером неистов, буен, часто несдержан... не дай Бог, как папенька! - был меньше страха, не покидавшего ее в доме Гончаровых. Жизнь Наташи в собственной семье - это шахматная доска. Черное - белое, черное - белое... Черной клеточкой был отец, а белой - дед. Отец в пьяном угаре однажды чуть не убил дочь, кинулся на нее с ножом, страшный в своих запоях. А дедушка любил ее без памяти и баловал, как никто в семье. Вот и бежала юная красавица Гончарова из своей семьи от страха, от тоски маменькиных нравоучений, от унылого, однообразного существования. Очень хотелось прислониться к кому-то сильному.
Бежать помогло и любопытство. Нестерпимо любопытно узнать, что это за взрослое слово такое - замужество? Что такое семейная жизнь? Да не с кем-нибудь, а с Пушкиным. После стольких громких романов и таких о нем сплетен, тянуло к этому мужчине тем сильнее, чем длиннее был его донжуанский список. Разве может быть неинтересен тот, кто разбил столько сердец? Тот, чьи стихи заучивали наизусть толпы красавиц!
К тому же теперь можно самой себе признаться: Пушкин ей нравился. Возможно, она и вступала в брак, не ведая той любви, какой был достоин этот гений и мужчина. Пусть, испытав в своем детстве и ранней юности превратности судьбы, она инстинктивно тянулась к тому, кто мог стать ей защитой и опорой в трудном мире. Зато теперь чувство начало обретать силу. Она созрела, любовь ее выросла. Счастье сверкнуло и... Нет, не угасло, а стало повседневной жизнью, где есть и блеск на балу, и рождение детей, их воспитание и прогулки, и чтение стихов ее гениального мужа, и... как ни жаль, взгляды, шепот за спиной, светские сплетни.
Как уберечь его от пристального внимания света? От этого жадного, требовательного, ревнивого внимания обыкновенных людей к гению. Ведь Александр чувствителен и незащищен, он так страдает от клеветы, она видит это, не может не видеть, она его чувствует, как никто. Не случилось бы беды. Попадется кто под неистовый, гораздый до дуэлей характер и горячую руку Александра.
Прочь, прочь такие мысли! Наталья Николаевна оглянулась вокруг, скучая по мужу и в то же время видя в каждой мелочи его присутствие. Вот исписаны его рукой эти стопки бумаг и даже часть стены возле письменного стола... Ему здесь хорошо было: и когда приезжал просить ее руки у дедушки Афанасия Николаевича, и в прошлом году. Александр, она это чувствовала всем своим женским чутьем, всегда мечтал о Доме. Да, да, именно о Доме с большой буквы, где можно найти уединенье от забот и тревог. Куда с охотой приходят не только друзья. Где слышен детский лепет. Куда с новым творческим блеском залетает муза...
Он написал как-то: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Как же ей хотелось бы думать, что в браке с ней, Натали Гончаровой, он обрел свои высшие ценности - и покой, и волю!.. А может быть, хоть толику счастья?
Натали Пушкина вздохнула, обмакнула перо в чернильницу и вывела на бумаге красивым почерком по-французски:
«Мой дорогой Александр! Хвала Господу, дети здоровы, и я тоже. Лето стоит теплое, но не жаркое. Разлука с тобой, друг мой, удручает меня не меньше, чем тебя. Но тут, в деревне, детям хорошо, им здесь раздолье. Мы целыми днями гуляем. Прогулки наши проходят не без пользы. Я собираю гербарий».