Пишет Леся Орлова
Это страшный текст. Для тех, кто хочет жить с открытым сознанием. Под кат убирать не хочу, комменты не закрываю, хотя комментировать тут нечего,я бы не смог.
**************
#длинно #хочукричать
Да знаю я, как все будет.
Сегодня, в эту черную дату, в День памяти жертв Холокоста, это будет уместно написать. Уместно написать, что я знаю, как все будет.
Во-первых, будет так. Здесь я помещаю послесловие из собственной статьи о "малых Нюрнбергах" и великом Бене Ференце, недавно покинувшем этот безнадежно неисправимый мир, великом Бене Ференце, самом молодом прокуроре Нюрнберга, который вел процесс айнзацгрупп.
"...Смертная казнь не казалась Бену слишком суровой: «Эти нераскаявшиеся массовые убийцы заслужили ее». Напротив, он опасался, что масштаб преступлений мог показаться «тривиальным», если казнь горстки преступников позволит считать вопрос решенным или даже забыть о нем. «Мы обязаны жертвам сделать их гибель более значимой», - размышлял Бен. Если бы можно было выявить их страдания и продемонстрировать, что закон не прощает такую жестокость, то только тогда призыв «Никогда больше!» мог бы стать реальностью. То, что случилось, нельзя было исправить, но нужно было попытаться предотвратить повторение подобных вещей в будущем».
После оглашения приговора он сделал то, чего не позволял себе в ходе судебного процесса: главный обвинитель посетил главного обвиняемого Отто Олендорфа в его камере - и с ужасом убедился, что тот ничего не понял, ничему не научился и ни о чем не сожалел.
Заключенных перевезли в тюрьму для военных преступников в Ландсберге - там, на Гинденбургринге, 12, когда-то отбывал заключение Гитлер после провалившегося путча 9 ноября 1923 года, и там написал первый том «Майн кампф», сформулировав суть национал-социалистической идеологии, которую потом Олендорф с коллегами реализовали на практике.
Гитлера освободили условно-досрочно 20 декабря 1924 года. Теперь столь же миролюбивых решений, к ужасу Ференца, требовало общество по отношению к самым кровавым преступникам. Множество немцев отнеслось к Нюрнбергскому процессу резко негативно, «правосудие победителей» активно критиковалось. А теперь общественность всерьез осуждала смертные приговоры худшим массовым убийцам. Адвокаты, журналисты, политики единодушно протестовали и призывали к милосердию, старательно избегая формулировки «военные преступления». В первых рядах защитников выступали видные представители церкви. Епископы публиковали в газетах статьи под заголовками вроде «Преступник или мученик?» - ставя под сомнение законность суда над Олендорфом, писали президенту США Трумэну прошения о помиловании. Неутомимая активная христианская общественница Елена Элизабет фон Изенбург, получившая известность как «мать ландсбергеров», в письме от 4 ноября 1950 года просила папу Пия XII встать на защиту «своих» узников: «Я лично знакома со всеми, кого это касается. Те, кто заглянул в души этих людей, не могут больше говорить о вине или преступлении». Папа обещал,
что со стороны Рима будет сделано все, чтобы спасти жизни «ландсбергеров».
Евангельский пастор тюрьмы Карл Эрманн обосновал прошение об освобождении приговоренного к двадцати годам офицера зондеркоманды 4а айнзацгруппы С Вальдемара фон Радецки тем, что в декабре 1948 года тот вместе с другими заключенными участвовал в театральном представлении в тюремной церкви в канун Рождества, и организовал художественный вечер на Рождество 1949 года. Поэтому пастор считал, что Радецки, «знающий, как «приобщить к миру классической немецкой поэзии и музыки» тюремных товарищей, «наилучшим образом проявит себя на свободе и сможет внести немалый вклад в укрепление сил внутри нашего народа, который готов строить новую жизнь».
Осужденных массовых убийц Пауля Блобеля и Вальдемара Клингельхёфера вновь приняли в церковное общение - после их демонстративного отпадения от церкви во время национал-социализма. Пастор тюрьмы сообщал, что оперный певец Клингельхёфер регулярно участвует в церковных богослужениях и причастиях и с удовольствием направляет свое певческое искусство «на служение церкви». Клингельхёфер, которого пастор именовал «врагом всякой несправедливости» и «человеком, который сегодня крайне нужен нашему народу для восстановления и реконструкции общества, в котором царит такая коррупция», еще недавно руководил зондеркомандой «Москва» и вносил в отчет данные об убийстве ста человек 13 сентября 1941 года и 1885 мирных жителей с 20 августа по 28 сентября. Под присягой на процессе он сообщил, что лично расстрелял тридцать евреев за то, что они без разрешения покинули гетто.
Сердобольная общественность все громче твердила, что виновные всего лишь выполняли свой долг и что примененные к ним наказания - откровенное самоуправство. Хорошим тоном стало утверждать, что признания получены под чрезмерным давлением или пытками. Показания свидетелей сочли сомнительными и оскорбительными. В послевоенном немецком обществе, вспоминал Бен, практически не было ощущения несправедливости в отношении преступлений, совершенных при национал-социалистическом правлении. За десять лет, которые Ференц провел в стране после 1945 года, он не встретил ни одного немца, который выразил бы свое сожаление, никто никогда не просил прощения. «Широкие круги немецкого населения проявили солидарность с преступниками, а не с жертвами».
«7 января 1951 года 3000 человек вышли на демонстрацию в Ландсберге против американской системы военного правосудия. Городская администрация на автомобилях с громкоговорителями призывала жителей принять участие в акции протеста. На рубеже 1950-1951 годов кампания достигла новых высот. На главу американской администрации Макклоя давили со всех сторон. Вмешалось даже немецкое руководство. Канцлер Аденауэр лично попросил Макклоя заменить еще не приведенные в исполнение смертные приговоры тюремным заключением, афедеральный президент Хойс вступился за такого убежденного преступника, как командир зондеркоманды 1а в Эстонии Мартин Зандбергер. Через два дня после демонстрации в Ландсберге ведущие члены бундестага встретились с Макклоем во Франкфурте, а также обратились к председателю бундестага Герману Элерсу (ХДС) и председателю внешнеполитического комитета Карло Шмиду (СДПГ). Как сообщила пресса, они подчеркнули, «что нужно, наконец, прекратить казни». Макклой ответил, что окончательная судьба заключенных Ландсберга определяется не политическими соображениями, а исключительно соответствием принципам права. В тот же день парламент земли Шлезвиг-Гольштейн единогласно принял резолюцию с требованием не приводить в исполнение смертные приговоры.
Лидер социал-демократов Курт Шумахер говорил, что для части протестующих важно было «не сохранить жизнь осужденным, а оправдать бесчеловечность Третьего рейха».
В конце концов Макклой сдался. Он объявил о своем решении 31 января 1951 года. В «очень большом количестве случаев» он сократил сроки наказаний. «Даже с пятнадцатью осужденными на смерть, которые еще находились в Ландсберге - самой значительной фигурой среди командиров айнзацгрупп был Освальд Поль, - Макклой сделал все возможное, чтобы оправдать их: «В этих случаях я принимал во внимание все обстоятельства, которые могли обосновать помилование, и отвечал на все вопросы, вызывавшие сомнения, в пользу осужденных». Верховный комиссар подвел итог заявлением, что он стремился «поставить милосердие над правосудием».
«Из пятнадцати смертных приговоров в силе остались пять. Десять Макклой отменил. Из тринадцати заключенных в Ландсберге офицеров айнзацгрупп, которые были приговорены к смертной казни через повешение в Нюрнберге на основании обвинительного заключения Бена, девятерых он избавил от виселицы. Только в четырех случаях он сохранил высшую меру наказания. Он подтвердил смертные приговоры, вынесенные Олендорфу, Науману, Блобелю и Брауне, а также Полю по делу против Главного административно-хозяйственного управления. В этих случаях «непостижимость преступлений, за которые несут ответственность эти люди», исключала помилование. Как «командиры айнзацгрупп СС или карательных отрядов» Олендорф и его товарищи убивали всех евреев, цыган, душевнобольных и коммунистов, которые попадали в их руки.
Макклой заменил в порядке помилования смертные приговоры Биберштейну, Клингельхёферу, Отту и Зандбергеру пожизненным заключением. Вместо того чтобы предстать перед палачом, Блюме, Штаймле, Хенш, Зайберт и Шуберт были приговорены к тюремному заключению на срок от десяти до 25 лет. Остальные осужденные также воспользовались преимуществами сокращений, некоторые - существенными. Йост и Носске, приговоренные в Нюрнберге к пожизненному заключению, теперь должны были отбыть наказание сроком в десять лет, Шульцу заменили двадцать на пятнадцать лет. Срок наказания Зикса был сокращен вдвое - с двадцати до десяти лет. Рюлю и Радецки разрешили снять тюремную одежду и сразу освободили из тюрьмы. Ранее Макклой ввел систему бонусов за отбытый срок. За хорошее поведение заключенным сокращали срок на пять дней в месяц. Теперь бонус удвоился».
Но Германии было мало и этого. Кампания в защиту осужденных разгорелась с новой силой. «С 31 января по 9 марта 1951 года в офис Верховного комиссара пришло более тысячи писем по этому вопросу. Большинство из них призывали к помилованию и дальнейшему сокращению сроков наказания. Более 600000 человек подписали петицию о всеобщей амнистии. Во время дебатов в парламенте земли Баден-Вюртемберг депутат Немецкой народной партии (ННП) Хайнц Бурнеляйт назвал запланированные казни «легализованным убийством». Освальд Поль опубликовал открытое письмо под заголовком «Я обвиняю!» (Ich klagean!), а в антиамериканской брошюре, выпущенной в феврале 1951 года в связи с судебным процессом над представителями руководства СС, совершенно недвусмысленно говорилось о «германском деле Дрейфуса». Цинизм ситуации в том, что капитан Альфред Дрейфус, еврей по национальности, был приговорен во Франции в 1884 году к пожизненному заключению на Чертовом острове из-за судебной ошибки, вызванной антисемитскими взглядами, и Эмиль Золя публичным письмом «Я обвиняю» (J’accuse…!), адресованным президенту республики, добился пересмотра дела. Теперь нацисты, убийцы евреев, бесстыдно сравнивали себя с известнейшей жертвой антисемитской правовой системы.
Несмотря на давление, Макклой оставил в силе смертный приговор оставшимся пяти. «Вечером перед казнью осужденные попрощались с женами. Согласно отчету, они выглядели спокойными и смирившимися со своей судьбой - то же говорили массовые убийцы в Нюрнберге о своих еврейских жертвах. Блобель и Брауне заявляли, что умрут невиновными. Олендорф казался отстраненным. Последними словами Наумана были: «Придет время, когда мы увидим, была моя казнь оправдана или нет». Четверых главарей айнзацгрупп повесили 7 июня 1951 года между полуночью и 01:43 во дворе Ландсбергской тюрьмы. Очередность определили по алфавиту. Первым шел Блобель, потом Брауне, Науман и, наконец, Олендорф. Тела захоронили в безымянных могилах на кладбище Шпёттинг, расположенном рядом с тюрьмой, чтобы избежать возникновения культа мученика. Спустя несколько дней останки Олендорфа перенесли на семейную могилу в нижнесаксонский город Целле. На кладбище собралось столько людей, что всем не хватило места, и некоторые ждали за кладбищенской территорией. Бен сохранил статью, вырезанную из газеты от 16 июня 1951 года, с большой фотографией. В тексте были такие слова: «Руки 1300 человек, собравшихся на кладбище в Целле и вокруг него, взметнулись в “гитлеровском приветствии”, когда в могилу опускали гроб с останками бывшего обергруппенфюрера СС Олендорфа, последнего из семи военных преступников, казненных в Ландсберге».
Верховный комиссар США Макклой по-прежнему сдавал позиции, затем эту политику умиротворения продолжил его преемник Джеймс Конант - все раньше и быстрее преступники выходили из тюрьмы, о былых сроках и строгости наказания никто не вспоминал. К середине 50-х практически все оказались на свободе. Последние осужденные в Нюрнберге вышли из Ландсбергской тюрьмы 9 мая 1958 года.
Они вернулись к уважаемым гражданским процессиям. «Штаймле преподавал в протестантской школе для мальчиков в Вюртемберге. Блюме предлагал свои юридические знания в риелторской компании. Зандбергер работал юристом на высокотехнологичном предприятии. В 1971-1972 годах прокуратура при Штутгартском земельном суде проводила предварительное расследование в отношении Зандбергера «за преступления национал-социализма». Сотрудники прокуратуры обратились за помощью к Бену, и он предоставил ссылки на некоторые важные документы, подтверждавшие факты. Однако вскоре производство прекратили на том основании, что Зандбергер был ранее осужден в Нюрнберге. Зикс использовал свои связи с другими бывшими членами НСДАП и после освобождения вместе с бывшим эсэсовцем Вернером Бестом, заместителем Гейдриха в службе безопасности и Генеральным имперским уполномоченным в оккупированной Дании, работал над общей амнистией для военных преступников.
Промышленник Фридрих Флик, с которым Зикс познакомился в Ландсберге, пробился в руководство издательства Леске в Дармштадте в 1953 году. Позже Флик работал менеджером по рекламе на тракторном предприятии «Порше Дизель Моторенбау» в Манцелле на берегу Боденского озера и независимым консультантом по менеджменту, преподавал маркетинг в академии для лидеров бизнеса. В начале 1970-х Герман Гизлер, один из любимых архитекторов Гитлера, построил Зиксу дом в Южном Тироле. Бывший командир бригады СС до конца жизни придерживался национал-социалистических идей. В предисловии к книге Гизлера «Другой Гитлер» (1977) он описал время, проведенное им в Ландсберге вместе с другими осужденными военными преступниками, как «годы стойкости, подтверждения некогда обретенных прозрений и правильности революционных целей».
«Это было ужасающе: убийцы из гиммлеровских карательных отрядов жили без угрызений совести и малейшего чувства вины, как признанные члены демократического немецкого послевоенного общества. Уже с 1951 года, когда были освобождены первые преступники из айнзацгрупп, Бен мог встретить их в любое время в ресторане или на трамвае: «Я часто думал об этом. Я много ездил, в том числе и на поезде, и всегда сначала заглядывал в купе, чтобы увидеть, кто в нем сидит».
Бену постоянно поступали смертельные угрозы. Но самым страшным для него был, по сути, крах дела жизни: «Освободить массовых убийц было позором. Мне казалось, что некоторые из решений продемонстрировали больше милосердия, чем справедливости», - сказал он, сардонически ссылаясь на кредо Макклоя «поставить милосердие над правосудием».
Во-вторых, будет так. Здесь цитата из моего поста в ФБ всего-то менее чем полуторагодовой давности - о погроме в Кельце. Но сначала я напишу, как будет, сразу:
- "Красная, красная кровь -
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава".
В том смысле, что:
- Нет-нет, мои бабушка и дедушка были прекрасные чистые люди, они ко всему этому не имели отношения!
- А откуда у вас такой славный подсвечничек на семь свечей?
- Правда, хорошенький? Это семейная реликвия, как раз от бабушки с дедушкой, мы туда на ночь ароматические свечки ставим, с лавандой, детки так хорошо засыпают!
Теперь цитата:
"...В Кельце после Холокоста оставалось 200 евреев из 20 000 довоенного населения (когда они составляли треть в городе). Большинство из этих двухсот - выжившие узники концентрационных лагерей. И вот, 1 июля 1946 года мгновенно распространился слух об убийстве евреями 8-летнего Хенрика Блашчика. 3 июля ребенок вернулся и рассказал, что его украли евреи и хотели убить. Впоследствии выяснилось, что отец три дня прятал его в деревне и научил, что нужно рассказать. Зачем? У него был план. Завладеть еврейским имуществом и деньгами. Каким имуществом, какими деньгами - у едва только освободившихся истощенных людей? Но проклятый миф о ловкачах-богачах пережил даже знание о концлагерях…
4 июля в 10 часов более двух тысяч людей (многие - в военной форме) начали погром, осадили здание еврейского комитета, где спрятались эти несчастные 200 загнанных людей, в очередной и последний раз заново переживающих кошмар. От своих. Уже нет Гитлера, нет «фашистов», нет «немцев». Уже мир - и свои. Еще недавно они думали, что все кончилось, но ничего не кончилось. Среди звучавших лозунгов были: «Смерть евреям!», «Смерть убийцам наших детей!», «Завершим работу Гитлера!». В полдень в здание прибыла группа во главе с сержантом милиции Владиславом Блахутом, которая разоружила собравшихся сопротивляться евреев. Вот эта вечная формула «а чего они не защищались»? Так вот же, они пытались! Но впустили милиционера-оборотня.
Они отказывались выйти - и он бил их по головам рукояткой револьвера. Со словами «Немцы вас не добили - так мы добьем» Блахут впустил погромщиков в здание. Убивали поленьями, камнями и заготовленными железными прутьями. В результате были убиты 42 еврея, в том числе беременная женщина и мать с грудным младенцем, еще около 30 человек убиты на станции железной дороги и на путях. В списке убитых значились трое солдат-евреев, завоевавших высочайшие боевые награды в боях за Польшу, и двое поляков, которых приняли за евреев. 80 евреев в Кельце были ранены.
Католическая церковь ничего не сделала для опровержения мифа о кровавых жертвоприношениях или осуждения погромов. Примас Польши Август Хлонд заявил, что массовые убийства не имели расовой подоплеки, а если в обществе и были проявления антисемитизма, в этом виноваты главным образом «евреи, которые в настоящее время занимают ведущие посты в правительстве Польши».
Я, как десятилетний подросток, из последних сил надеялась, что вот сейчас ворвутся «наши». Какие наши? Ну, какие-то наши. Но никто не ворвался. Потом, когда уже было слишком поздно, 9 зачинщиков погрома приговорили к смертной казни, в помиловании им отказали. В результате погромов отъезд евреев из Польши приобрел массовый характер: если в мае 1946 года из Польши уехало 3500 евреев, а в июне - 8000, то после погрома в течение июля - 19 тыс., а в августе - 35 тыс. человек.
Спустя 50 лет, в 1996 году мэр Кельце принес извинения от имени горожан. В 60-ю годовщину церемония стала национальной, с участием Президента и министров. Польский президент Лех Качиньский назвал погром в Кельце «огромным позором для поляков и трагедией евреев».
Я это прочла. Посидела с ноутом на коленях. Кондиционер, лето, солнечный закатный вечер. Переложила ноут на кровать. Пошла в подъезд курить. Открытое окно, тяжелый горячий воздух. По соседству у меня, как бы в соседнем дворе таком, из окна видно хорошо, - маленький такой городской санаторий для больных детей. Они там бегали, кричали и смеялись, в мяч играли, с ними бегал и играл огромный дядька-доктор в зеленой форме. Я выкурила три сигареты подряд. Легче не стало, внутри меня была какая-то железка, сверху донизу, от затылка до пяток сплошное железо, даже во рту было железно, а не сигаретно.
Вернулась. Стала редактировать текст. Стала подбирать к нему фотографии.
Сняла с себя ноутбук. Пошла курить. Вернулась. Каждое действие - через встать, выйти, покурить жарким летним вечером 2021 года. К вечеру во дворе появились люди - уже было легче им выйти на расплавленную улицу. Ходили люди, туда-сюда. Я смотрела и ловила себя на мысли: ты? А ты? А ты, если вдруг, - что? А ты - тоже? С виду же все люди - просто люди. Иди знай, кто они, если что. 2000 человек! 2000 обычных людей сразу после войны, зная уже о фабриках смерти по соседству, пошли убивать горстку уцелевших евреев, 200 оставшихся из 20 000 (сплошные «двойки», да, - только число «нулей» меняется, адская математика, адская эффектная картинка для адского менеджер с адской презентацией в пауэрпойнте). Гитлер не убил - убили соседи в мирном послевоенном городе, крича, что должны закончить его дело. Это же обычные люди, да? У меня во дворе ходят обычные люди. По улицам ходят обычные люди. По разным городам и странам мира ходят обычные люди. Соседи друг другу. Я вдыхала и выдыхала дым, во рту так и было железо, и я думала, что лучше бы Бог и не создавал бы людей. Создал бы только собак, кошек, слонов, зебр, кого угодно, птиц, рыб, даже пусть львов и других хищников, каких угодно зверей, только не человека. Комаров! Пусть лучше бы вообще только одни сплошные комары! Комары - лучше, чем человек, пусть бы только они одни были на огромной земле, летали бы себе с тоненьким писком. Впрочем, наверное, если слушать с неба или, там, из космического далека, человеческий вой - комариный писк.
Лучше бы никого не было двуногого-двурукого-мозговитого-духовного-душевного. Что - и меня? И меня, конечно. Что, и хороших? И хороших, потому что их всегда получается 200 против 2000.
Я думала, что 9 человек казнили. А 1991 человека (если считать от 2000) - нет. Ничего им не сделали. Они продолжили жить в своем Кельце. Может, кто-то из них до сих пор там живет. Их дети живут там. Внуки. Их род сохранился и продлился, он зачем-то, значит, нужен. Наверное, для эволюции? Для продолжения жизни на земле? Вот те, кого они убили, убили, когда те думали, что спасены, вот те - те не продолжились. А эти - да. Кто был твой дедушка? Ой, отличный, горжусь им, столп семьи нашей! Кто была твоя бабушка? Ой, это такая человечища золотая, куда нам до них! Ой, мои дедушка с бабушкой войну пережили, вот это были люди, наша косточка, кельцевская. Фотоальбомы, небось, с бабушками-дедушками. Кельце знаменит теперь именно этим - самый крупным послевоенным антисемитским погромом. Увидела фото того здания еврейского комитета на Планты, 7. Фото сделано в наши дни. Угловой домик такой - «катеты» выходят на две улицы, треугольником. Трехэтажный. Часть окон заложена и заштукатурена, такие просто ниши. Остальные - в пластиковых рамах. Балконы уставлены цветами. Мемориальная доска. У одной стены припаркована машинка - какая-то синенькая городская иномарочка. Снимок сделан как раз закатным летним вечером, зелень вокруг. Дом стоит, свет горит. Эти вот пластиковые и заложенные окна - за ними были люди, внутри. А снаружи были нелюди. «Потом прижмутся к полю, полю, холодными щеками. А что потом на поле, а что потом на поле? А что потом на поле?
Одна трава, не боле». Сегодня Кельце очень уютный городок, похоже. Такой… европейский, как говорится. Я уже не узнаю. Я там не побываю".
В-третьих, будет так...
...как во Франции, где после освобождения тысячи героических французских мужчин, пьяных от хорошего местного винчика, которое героически не прекращали производить под оккупантами, отлавливали самых виноватых вражин - женщин, которые спали с немцами (да пофиг, по каким причинам и при каких обстоятельствах, главное, что спали, змеюки, ну, или соседка сказала, что точно знает). И брили их наголо, и избивали, и разрисовывали им лица, и плевали в них, и мочились на них, а потом возили в клетках, чтобы все-все хорошие французы, сплошь подпольщики, швыряли в них камни, плевали в них, бросали грязью, проклинали и ругали. А некоторых просто убили. Это в лайт-варианте хорошо показано в плохом фильме "Голова в облаках". Там (спойлер) героиня Шарлиз Терон - как раз подпольщица. Но кого это волнует. С ней там, в финале, все это сделали - героические французские мужчины, приближавшие победу, как могли. Возможно - это чтобы вы понимали аналогию точно, - в нынешнем изводе ради такого случая подъедут героические герои из разных стран.
...или, к примеру, как в Италии. Это уж мне тут свежее рассказали, с год назад. Тут, понимаете, кого ни копни - у всех дедушки с бабушками в Сопротивлении были, минимум у себя в подполах партизан прятали. Оглянешься так в изумлении - а кто ж этсамое, за фашистов-то был, за Муссолини? Италия, дай ответ! - не дает ответа.
В-четвертых, будет так... как на этой фотографии, которая второй день ходит по фб и которую не стану здесь помещать. Ну, вы видели. Те самые рельсы в те самые ворота Аушвица. Вот прямо сейчас. Яркое солнце. Туристы. На рельсах, изогнув спинку и откинув головку, сидит барышня. Чуть поодаль ее фотографирует, присев на корточки, мужчина. Кадр для инсты. Какие, интересно, хэштэги поставит?
И вот среди них, среди тех, кто во-первых, во-вторых, в-третьих и в-четвертых, безнадежно затеряются те растерянные, отчаявшиеся, онемевшие, которые к тем никаким боком, а даже наоборот! Их никто не будет вычислять, никто из судей со стороны не станет разбираться, просто чохом запишут туда - и, мало того, именно и только они в итоге пострадают, именно на них ляжет эта самая коллективная хоть ответственность, хоть вина, и они еще и будут соглашаться, что заслужили.
А те, кто действительно заслужил, отлично проживут большую спокойную жизнь.
- Те, кого нет в фейсбуке, а есть в одноклассниках и вконтактике, но кого туда не ходят обличать и вразумлять, потому что а) это ж надо впн ставить, а фб - вот он, б) там и огрести можно, там народ простой, могут даже через монитор так уг@ндошить, не встанешь, а эти, фейсбучные, которые под фонарем, где светлее, они тихенькие и безобидненькие, так смешно пищат, когда ты их палочкой, палочкой.
- Те, у кого не то чтобы интернета нет, есть, они еще говорят так: "я смотрел в компьютере", - прогноз погоды и календарь посадок (смешной каламбур). Они как раз 23 февраля 2022 года, днем, затягиваясь сигареткой после водочки, говорили: мля, хоть бы войны не было, но ежли будет, то штож, пойду, ну а как, это ж родина, тут без вариантов, руки помнят, вон, с ружбайкой охотничьей и пойду, и сына пойдет, он как раз в том году с армии пришел. (это реальная цитата, если что, и, что интересно, в том провинциальном городе никого не мобилизовали еще)
- Те, кто - креаклы, прелестная прослоечка, заменившая и отменившая страту "интеллигенция". Московский молодой кружочек, все при хороших должностях, на которые устраивают друг дружку, чтоб потом распиливать и откатывать, все с крутым резюме, не отражающим, впрочем, как они просирают один проект за другим, одно направление за другим, а потом отваливают с золотым парашютом и немедленно занимают еще более крутое место в еще более крутой компании. Многие из них тогда, в марте 2023 года, свалили, "прочекав привилегии" - это же было даже немножко модно, вот как кальян дуть в ими же открытых на откаты кальянных и фигурно выстригать бороденки в барбершопах. Все ж поехали, весь кружочек, где друг друга именуют исключительно уменьшительными домашними именами. Но там, куда поехали, плохие мобильные приложения и дорогой интернет. Поэтому они вернулись. И теперь опять дерибанят бюджеты. Ну, вон, нашумевший пост ничтожного пиарщика-обиженки, у которого "не война, а возня" и эппл-пэй отключили, гааады. И за этот пост и одобряющие комменты его "бро" и "систерз" им самим ничего не будет, зато будет тем, о ком после этого поста и комментов чохом скажут, что "вот! вот, смотрите! нет там людей, все они такие, поскреби и расчехлятся, всеее".
- Те, кто "не все так однозначно", "нельзя множить ненависть", "всей правды мы не узнаем", "вотэбаут", "ничегонехочуобэтом знать", "мне подруга сестры золовки подруги жены троюродного брата точно рассказывала, у нее там родня", "актеров навезли, трупы руками шевелят".
- Те, кто работает в бесчисленных сми, столичных и провинциальных. Например, выпускает газету старейшего советского бренда с самым посещаемым сайтом в истории рунета, газету, которая развращает читателей так, как симоньян со скабеевой и не снилось. Но это ведь, опять же, не прямо под фонарем, где светлее. Да и читать противно. Тем более, фиксировать. Поэтому этим людям с гигантскими зарплатами, людоедски-циничными взглядами и ежедневным абсолютно штрайхеровским вдохновенным трудом - и с конкретными фамилиями - можно спать спокойно.
С ними все будет хорошо. А с теми, кого с ними смешали, силой в них втиснули, все будет плохо. Их очень много, а тех, кого смешали, очень мало, но кого это интересует. Финал "Головы в облаках" довольно яркий - когда там Шарлиз Терон, уже обритая, с грязным лицом, избитая в подвале, поднимает спокойное лицо к лучу света сверху и слабо улыбается. Ее любимый, который прорывается к ней через уличные баррикады, не успел.
"Ээээтой планееееете йаааа пастаааавила бы ноооооль" (с)
**************
#длинно #хочукричать
Да знаю я, как все будет.
Сегодня, в эту черную дату, в День памяти жертв Холокоста, это будет уместно написать. Уместно написать, что я знаю, как все будет.
Во-первых, будет так. Здесь я помещаю послесловие из собственной статьи о "малых Нюрнбергах" и великом Бене Ференце, недавно покинувшем этот безнадежно неисправимый мир, великом Бене Ференце, самом молодом прокуроре Нюрнберга, который вел процесс айнзацгрупп.
"...Смертная казнь не казалась Бену слишком суровой: «Эти нераскаявшиеся массовые убийцы заслужили ее». Напротив, он опасался, что масштаб преступлений мог показаться «тривиальным», если казнь горстки преступников позволит считать вопрос решенным или даже забыть о нем. «Мы обязаны жертвам сделать их гибель более значимой», - размышлял Бен. Если бы можно было выявить их страдания и продемонстрировать, что закон не прощает такую жестокость, то только тогда призыв «Никогда больше!» мог бы стать реальностью. То, что случилось, нельзя было исправить, но нужно было попытаться предотвратить повторение подобных вещей в будущем».
После оглашения приговора он сделал то, чего не позволял себе в ходе судебного процесса: главный обвинитель посетил главного обвиняемого Отто Олендорфа в его камере - и с ужасом убедился, что тот ничего не понял, ничему не научился и ни о чем не сожалел.
Заключенных перевезли в тюрьму для военных преступников в Ландсберге - там, на Гинденбургринге, 12, когда-то отбывал заключение Гитлер после провалившегося путча 9 ноября 1923 года, и там написал первый том «Майн кампф», сформулировав суть национал-социалистической идеологии, которую потом Олендорф с коллегами реализовали на практике.
Гитлера освободили условно-досрочно 20 декабря 1924 года. Теперь столь же миролюбивых решений, к ужасу Ференца, требовало общество по отношению к самым кровавым преступникам. Множество немцев отнеслось к Нюрнбергскому процессу резко негативно, «правосудие победителей» активно критиковалось. А теперь общественность всерьез осуждала смертные приговоры худшим массовым убийцам. Адвокаты, журналисты, политики единодушно протестовали и призывали к милосердию, старательно избегая формулировки «военные преступления». В первых рядах защитников выступали видные представители церкви. Епископы публиковали в газетах статьи под заголовками вроде «Преступник или мученик?» - ставя под сомнение законность суда над Олендорфом, писали президенту США Трумэну прошения о помиловании. Неутомимая активная христианская общественница Елена Элизабет фон Изенбург, получившая известность как «мать ландсбергеров», в письме от 4 ноября 1950 года просила папу Пия XII встать на защиту «своих» узников: «Я лично знакома со всеми, кого это касается. Те, кто заглянул в души этих людей, не могут больше говорить о вине или преступлении». Папа обещал,
что со стороны Рима будет сделано все, чтобы спасти жизни «ландсбергеров».
Евангельский пастор тюрьмы Карл Эрманн обосновал прошение об освобождении приговоренного к двадцати годам офицера зондеркоманды 4а айнзацгруппы С Вальдемара фон Радецки тем, что в декабре 1948 года тот вместе с другими заключенными участвовал в театральном представлении в тюремной церкви в канун Рождества, и организовал художественный вечер на Рождество 1949 года. Поэтому пастор считал, что Радецки, «знающий, как «приобщить к миру классической немецкой поэзии и музыки» тюремных товарищей, «наилучшим образом проявит себя на свободе и сможет внести немалый вклад в укрепление сил внутри нашего народа, который готов строить новую жизнь».
Осужденных массовых убийц Пауля Блобеля и Вальдемара Клингельхёфера вновь приняли в церковное общение - после их демонстративного отпадения от церкви во время национал-социализма. Пастор тюрьмы сообщал, что оперный певец Клингельхёфер регулярно участвует в церковных богослужениях и причастиях и с удовольствием направляет свое певческое искусство «на служение церкви». Клингельхёфер, которого пастор именовал «врагом всякой несправедливости» и «человеком, который сегодня крайне нужен нашему народу для восстановления и реконструкции общества, в котором царит такая коррупция», еще недавно руководил зондеркомандой «Москва» и вносил в отчет данные об убийстве ста человек 13 сентября 1941 года и 1885 мирных жителей с 20 августа по 28 сентября. Под присягой на процессе он сообщил, что лично расстрелял тридцать евреев за то, что они без разрешения покинули гетто.
Сердобольная общественность все громче твердила, что виновные всего лишь выполняли свой долг и что примененные к ним наказания - откровенное самоуправство. Хорошим тоном стало утверждать, что признания получены под чрезмерным давлением или пытками. Показания свидетелей сочли сомнительными и оскорбительными. В послевоенном немецком обществе, вспоминал Бен, практически не было ощущения несправедливости в отношении преступлений, совершенных при национал-социалистическом правлении. За десять лет, которые Ференц провел в стране после 1945 года, он не встретил ни одного немца, который выразил бы свое сожаление, никто никогда не просил прощения. «Широкие круги немецкого населения проявили солидарность с преступниками, а не с жертвами».
«7 января 1951 года 3000 человек вышли на демонстрацию в Ландсберге против американской системы военного правосудия. Городская администрация на автомобилях с громкоговорителями призывала жителей принять участие в акции протеста. На рубеже 1950-1951 годов кампания достигла новых высот. На главу американской администрации Макклоя давили со всех сторон. Вмешалось даже немецкое руководство. Канцлер Аденауэр лично попросил Макклоя заменить еще не приведенные в исполнение смертные приговоры тюремным заключением, афедеральный президент Хойс вступился за такого убежденного преступника, как командир зондеркоманды 1а в Эстонии Мартин Зандбергер. Через два дня после демонстрации в Ландсберге ведущие члены бундестага встретились с Макклоем во Франкфурте, а также обратились к председателю бундестага Герману Элерсу (ХДС) и председателю внешнеполитического комитета Карло Шмиду (СДПГ). Как сообщила пресса, они подчеркнули, «что нужно, наконец, прекратить казни». Макклой ответил, что окончательная судьба заключенных Ландсберга определяется не политическими соображениями, а исключительно соответствием принципам права. В тот же день парламент земли Шлезвиг-Гольштейн единогласно принял резолюцию с требованием не приводить в исполнение смертные приговоры.
Лидер социал-демократов Курт Шумахер говорил, что для части протестующих важно было «не сохранить жизнь осужденным, а оправдать бесчеловечность Третьего рейха».
В конце концов Макклой сдался. Он объявил о своем решении 31 января 1951 года. В «очень большом количестве случаев» он сократил сроки наказаний. «Даже с пятнадцатью осужденными на смерть, которые еще находились в Ландсберге - самой значительной фигурой среди командиров айнзацгрупп был Освальд Поль, - Макклой сделал все возможное, чтобы оправдать их: «В этих случаях я принимал во внимание все обстоятельства, которые могли обосновать помилование, и отвечал на все вопросы, вызывавшие сомнения, в пользу осужденных». Верховный комиссар подвел итог заявлением, что он стремился «поставить милосердие над правосудием».
«Из пятнадцати смертных приговоров в силе остались пять. Десять Макклой отменил. Из тринадцати заключенных в Ландсберге офицеров айнзацгрупп, которые были приговорены к смертной казни через повешение в Нюрнберге на основании обвинительного заключения Бена, девятерых он избавил от виселицы. Только в четырех случаях он сохранил высшую меру наказания. Он подтвердил смертные приговоры, вынесенные Олендорфу, Науману, Блобелю и Брауне, а также Полю по делу против Главного административно-хозяйственного управления. В этих случаях «непостижимость преступлений, за которые несут ответственность эти люди», исключала помилование. Как «командиры айнзацгрупп СС или карательных отрядов» Олендорф и его товарищи убивали всех евреев, цыган, душевнобольных и коммунистов, которые попадали в их руки.
Макклой заменил в порядке помилования смертные приговоры Биберштейну, Клингельхёферу, Отту и Зандбергеру пожизненным заключением. Вместо того чтобы предстать перед палачом, Блюме, Штаймле, Хенш, Зайберт и Шуберт были приговорены к тюремному заключению на срок от десяти до 25 лет. Остальные осужденные также воспользовались преимуществами сокращений, некоторые - существенными. Йост и Носске, приговоренные в Нюрнберге к пожизненному заключению, теперь должны были отбыть наказание сроком в десять лет, Шульцу заменили двадцать на пятнадцать лет. Срок наказания Зикса был сокращен вдвое - с двадцати до десяти лет. Рюлю и Радецки разрешили снять тюремную одежду и сразу освободили из тюрьмы. Ранее Макклой ввел систему бонусов за отбытый срок. За хорошее поведение заключенным сокращали срок на пять дней в месяц. Теперь бонус удвоился».
Но Германии было мало и этого. Кампания в защиту осужденных разгорелась с новой силой. «С 31 января по 9 марта 1951 года в офис Верховного комиссара пришло более тысячи писем по этому вопросу. Большинство из них призывали к помилованию и дальнейшему сокращению сроков наказания. Более 600000 человек подписали петицию о всеобщей амнистии. Во время дебатов в парламенте земли Баден-Вюртемберг депутат Немецкой народной партии (ННП) Хайнц Бурнеляйт назвал запланированные казни «легализованным убийством». Освальд Поль опубликовал открытое письмо под заголовком «Я обвиняю!» (Ich klagean!), а в антиамериканской брошюре, выпущенной в феврале 1951 года в связи с судебным процессом над представителями руководства СС, совершенно недвусмысленно говорилось о «германском деле Дрейфуса». Цинизм ситуации в том, что капитан Альфред Дрейфус, еврей по национальности, был приговорен во Франции в 1884 году к пожизненному заключению на Чертовом острове из-за судебной ошибки, вызванной антисемитскими взглядами, и Эмиль Золя публичным письмом «Я обвиняю» (J’accuse…!), адресованным президенту республики, добился пересмотра дела. Теперь нацисты, убийцы евреев, бесстыдно сравнивали себя с известнейшей жертвой антисемитской правовой системы.
Несмотря на давление, Макклой оставил в силе смертный приговор оставшимся пяти. «Вечером перед казнью осужденные попрощались с женами. Согласно отчету, они выглядели спокойными и смирившимися со своей судьбой - то же говорили массовые убийцы в Нюрнберге о своих еврейских жертвах. Блобель и Брауне заявляли, что умрут невиновными. Олендорф казался отстраненным. Последними словами Наумана были: «Придет время, когда мы увидим, была моя казнь оправдана или нет». Четверых главарей айнзацгрупп повесили 7 июня 1951 года между полуночью и 01:43 во дворе Ландсбергской тюрьмы. Очередность определили по алфавиту. Первым шел Блобель, потом Брауне, Науман и, наконец, Олендорф. Тела захоронили в безымянных могилах на кладбище Шпёттинг, расположенном рядом с тюрьмой, чтобы избежать возникновения культа мученика. Спустя несколько дней останки Олендорфа перенесли на семейную могилу в нижнесаксонский город Целле. На кладбище собралось столько людей, что всем не хватило места, и некоторые ждали за кладбищенской территорией. Бен сохранил статью, вырезанную из газеты от 16 июня 1951 года, с большой фотографией. В тексте были такие слова: «Руки 1300 человек, собравшихся на кладбище в Целле и вокруг него, взметнулись в “гитлеровском приветствии”, когда в могилу опускали гроб с останками бывшего обергруппенфюрера СС Олендорфа, последнего из семи военных преступников, казненных в Ландсберге».
Верховный комиссар США Макклой по-прежнему сдавал позиции, затем эту политику умиротворения продолжил его преемник Джеймс Конант - все раньше и быстрее преступники выходили из тюрьмы, о былых сроках и строгости наказания никто не вспоминал. К середине 50-х практически все оказались на свободе. Последние осужденные в Нюрнберге вышли из Ландсбергской тюрьмы 9 мая 1958 года.
Они вернулись к уважаемым гражданским процессиям. «Штаймле преподавал в протестантской школе для мальчиков в Вюртемберге. Блюме предлагал свои юридические знания в риелторской компании. Зандбергер работал юристом на высокотехнологичном предприятии. В 1971-1972 годах прокуратура при Штутгартском земельном суде проводила предварительное расследование в отношении Зандбергера «за преступления национал-социализма». Сотрудники прокуратуры обратились за помощью к Бену, и он предоставил ссылки на некоторые важные документы, подтверждавшие факты. Однако вскоре производство прекратили на том основании, что Зандбергер был ранее осужден в Нюрнберге. Зикс использовал свои связи с другими бывшими членами НСДАП и после освобождения вместе с бывшим эсэсовцем Вернером Бестом, заместителем Гейдриха в службе безопасности и Генеральным имперским уполномоченным в оккупированной Дании, работал над общей амнистией для военных преступников.
Промышленник Фридрих Флик, с которым Зикс познакомился в Ландсберге, пробился в руководство издательства Леске в Дармштадте в 1953 году. Позже Флик работал менеджером по рекламе на тракторном предприятии «Порше Дизель Моторенбау» в Манцелле на берегу Боденского озера и независимым консультантом по менеджменту, преподавал маркетинг в академии для лидеров бизнеса. В начале 1970-х Герман Гизлер, один из любимых архитекторов Гитлера, построил Зиксу дом в Южном Тироле. Бывший командир бригады СС до конца жизни придерживался национал-социалистических идей. В предисловии к книге Гизлера «Другой Гитлер» (1977) он описал время, проведенное им в Ландсберге вместе с другими осужденными военными преступниками, как «годы стойкости, подтверждения некогда обретенных прозрений и правильности революционных целей».
«Это было ужасающе: убийцы из гиммлеровских карательных отрядов жили без угрызений совести и малейшего чувства вины, как признанные члены демократического немецкого послевоенного общества. Уже с 1951 года, когда были освобождены первые преступники из айнзацгрупп, Бен мог встретить их в любое время в ресторане или на трамвае: «Я часто думал об этом. Я много ездил, в том числе и на поезде, и всегда сначала заглядывал в купе, чтобы увидеть, кто в нем сидит».
Бену постоянно поступали смертельные угрозы. Но самым страшным для него был, по сути, крах дела жизни: «Освободить массовых убийц было позором. Мне казалось, что некоторые из решений продемонстрировали больше милосердия, чем справедливости», - сказал он, сардонически ссылаясь на кредо Макклоя «поставить милосердие над правосудием».
Во-вторых, будет так. Здесь цитата из моего поста в ФБ всего-то менее чем полуторагодовой давности - о погроме в Кельце. Но сначала я напишу, как будет, сразу:
- "Красная, красная кровь -
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава".
В том смысле, что:
- Нет-нет, мои бабушка и дедушка были прекрасные чистые люди, они ко всему этому не имели отношения!
- А откуда у вас такой славный подсвечничек на семь свечей?
- Правда, хорошенький? Это семейная реликвия, как раз от бабушки с дедушкой, мы туда на ночь ароматические свечки ставим, с лавандой, детки так хорошо засыпают!
Теперь цитата:
"...В Кельце после Холокоста оставалось 200 евреев из 20 000 довоенного населения (когда они составляли треть в городе). Большинство из этих двухсот - выжившие узники концентрационных лагерей. И вот, 1 июля 1946 года мгновенно распространился слух об убийстве евреями 8-летнего Хенрика Блашчика. 3 июля ребенок вернулся и рассказал, что его украли евреи и хотели убить. Впоследствии выяснилось, что отец три дня прятал его в деревне и научил, что нужно рассказать. Зачем? У него был план. Завладеть еврейским имуществом и деньгами. Каким имуществом, какими деньгами - у едва только освободившихся истощенных людей? Но проклятый миф о ловкачах-богачах пережил даже знание о концлагерях…
4 июля в 10 часов более двух тысяч людей (многие - в военной форме) начали погром, осадили здание еврейского комитета, где спрятались эти несчастные 200 загнанных людей, в очередной и последний раз заново переживающих кошмар. От своих. Уже нет Гитлера, нет «фашистов», нет «немцев». Уже мир - и свои. Еще недавно они думали, что все кончилось, но ничего не кончилось. Среди звучавших лозунгов были: «Смерть евреям!», «Смерть убийцам наших детей!», «Завершим работу Гитлера!». В полдень в здание прибыла группа во главе с сержантом милиции Владиславом Блахутом, которая разоружила собравшихся сопротивляться евреев. Вот эта вечная формула «а чего они не защищались»? Так вот же, они пытались! Но впустили милиционера-оборотня.
Они отказывались выйти - и он бил их по головам рукояткой револьвера. Со словами «Немцы вас не добили - так мы добьем» Блахут впустил погромщиков в здание. Убивали поленьями, камнями и заготовленными железными прутьями. В результате были убиты 42 еврея, в том числе беременная женщина и мать с грудным младенцем, еще около 30 человек убиты на станции железной дороги и на путях. В списке убитых значились трое солдат-евреев, завоевавших высочайшие боевые награды в боях за Польшу, и двое поляков, которых приняли за евреев. 80 евреев в Кельце были ранены.
Католическая церковь ничего не сделала для опровержения мифа о кровавых жертвоприношениях или осуждения погромов. Примас Польши Август Хлонд заявил, что массовые убийства не имели расовой подоплеки, а если в обществе и были проявления антисемитизма, в этом виноваты главным образом «евреи, которые в настоящее время занимают ведущие посты в правительстве Польши».
Я, как десятилетний подросток, из последних сил надеялась, что вот сейчас ворвутся «наши». Какие наши? Ну, какие-то наши. Но никто не ворвался. Потом, когда уже было слишком поздно, 9 зачинщиков погрома приговорили к смертной казни, в помиловании им отказали. В результате погромов отъезд евреев из Польши приобрел массовый характер: если в мае 1946 года из Польши уехало 3500 евреев, а в июне - 8000, то после погрома в течение июля - 19 тыс., а в августе - 35 тыс. человек.
Спустя 50 лет, в 1996 году мэр Кельце принес извинения от имени горожан. В 60-ю годовщину церемония стала национальной, с участием Президента и министров. Польский президент Лех Качиньский назвал погром в Кельце «огромным позором для поляков и трагедией евреев».
Я это прочла. Посидела с ноутом на коленях. Кондиционер, лето, солнечный закатный вечер. Переложила ноут на кровать. Пошла в подъезд курить. Открытое окно, тяжелый горячий воздух. По соседству у меня, как бы в соседнем дворе таком, из окна видно хорошо, - маленький такой городской санаторий для больных детей. Они там бегали, кричали и смеялись, в мяч играли, с ними бегал и играл огромный дядька-доктор в зеленой форме. Я выкурила три сигареты подряд. Легче не стало, внутри меня была какая-то железка, сверху донизу, от затылка до пяток сплошное железо, даже во рту было железно, а не сигаретно.
Вернулась. Стала редактировать текст. Стала подбирать к нему фотографии.
Сняла с себя ноутбук. Пошла курить. Вернулась. Каждое действие - через встать, выйти, покурить жарким летним вечером 2021 года. К вечеру во дворе появились люди - уже было легче им выйти на расплавленную улицу. Ходили люди, туда-сюда. Я смотрела и ловила себя на мысли: ты? А ты? А ты, если вдруг, - что? А ты - тоже? С виду же все люди - просто люди. Иди знай, кто они, если что. 2000 человек! 2000 обычных людей сразу после войны, зная уже о фабриках смерти по соседству, пошли убивать горстку уцелевших евреев, 200 оставшихся из 20 000 (сплошные «двойки», да, - только число «нулей» меняется, адская математика, адская эффектная картинка для адского менеджер с адской презентацией в пауэрпойнте). Гитлер не убил - убили соседи в мирном послевоенном городе, крича, что должны закончить его дело. Это же обычные люди, да? У меня во дворе ходят обычные люди. По улицам ходят обычные люди. По разным городам и странам мира ходят обычные люди. Соседи друг другу. Я вдыхала и выдыхала дым, во рту так и было железо, и я думала, что лучше бы Бог и не создавал бы людей. Создал бы только собак, кошек, слонов, зебр, кого угодно, птиц, рыб, даже пусть львов и других хищников, каких угодно зверей, только не человека. Комаров! Пусть лучше бы вообще только одни сплошные комары! Комары - лучше, чем человек, пусть бы только они одни были на огромной земле, летали бы себе с тоненьким писком. Впрочем, наверное, если слушать с неба или, там, из космического далека, человеческий вой - комариный писк.
Лучше бы никого не было двуногого-двурукого-мозговитого-духовного-душевного. Что - и меня? И меня, конечно. Что, и хороших? И хороших, потому что их всегда получается 200 против 2000.
Я думала, что 9 человек казнили. А 1991 человека (если считать от 2000) - нет. Ничего им не сделали. Они продолжили жить в своем Кельце. Может, кто-то из них до сих пор там живет. Их дети живут там. Внуки. Их род сохранился и продлился, он зачем-то, значит, нужен. Наверное, для эволюции? Для продолжения жизни на земле? Вот те, кого они убили, убили, когда те думали, что спасены, вот те - те не продолжились. А эти - да. Кто был твой дедушка? Ой, отличный, горжусь им, столп семьи нашей! Кто была твоя бабушка? Ой, это такая человечища золотая, куда нам до них! Ой, мои дедушка с бабушкой войну пережили, вот это были люди, наша косточка, кельцевская. Фотоальбомы, небось, с бабушками-дедушками. Кельце знаменит теперь именно этим - самый крупным послевоенным антисемитским погромом. Увидела фото того здания еврейского комитета на Планты, 7. Фото сделано в наши дни. Угловой домик такой - «катеты» выходят на две улицы, треугольником. Трехэтажный. Часть окон заложена и заштукатурена, такие просто ниши. Остальные - в пластиковых рамах. Балконы уставлены цветами. Мемориальная доска. У одной стены припаркована машинка - какая-то синенькая городская иномарочка. Снимок сделан как раз закатным летним вечером, зелень вокруг. Дом стоит, свет горит. Эти вот пластиковые и заложенные окна - за ними были люди, внутри. А снаружи были нелюди. «Потом прижмутся к полю, полю, холодными щеками. А что потом на поле, а что потом на поле? А что потом на поле?
Одна трава, не боле». Сегодня Кельце очень уютный городок, похоже. Такой… европейский, как говорится. Я уже не узнаю. Я там не побываю".
В-третьих, будет так...
...как во Франции, где после освобождения тысячи героических французских мужчин, пьяных от хорошего местного винчика, которое героически не прекращали производить под оккупантами, отлавливали самых виноватых вражин - женщин, которые спали с немцами (да пофиг, по каким причинам и при каких обстоятельствах, главное, что спали, змеюки, ну, или соседка сказала, что точно знает). И брили их наголо, и избивали, и разрисовывали им лица, и плевали в них, и мочились на них, а потом возили в клетках, чтобы все-все хорошие французы, сплошь подпольщики, швыряли в них камни, плевали в них, бросали грязью, проклинали и ругали. А некоторых просто убили. Это в лайт-варианте хорошо показано в плохом фильме "Голова в облаках". Там (спойлер) героиня Шарлиз Терон - как раз подпольщица. Но кого это волнует. С ней там, в финале, все это сделали - героические французские мужчины, приближавшие победу, как могли. Возможно - это чтобы вы понимали аналогию точно, - в нынешнем изводе ради такого случая подъедут героические герои из разных стран.
...или, к примеру, как в Италии. Это уж мне тут свежее рассказали, с год назад. Тут, понимаете, кого ни копни - у всех дедушки с бабушками в Сопротивлении были, минимум у себя в подполах партизан прятали. Оглянешься так в изумлении - а кто ж этсамое, за фашистов-то был, за Муссолини? Италия, дай ответ! - не дает ответа.
В-четвертых, будет так... как на этой фотографии, которая второй день ходит по фб и которую не стану здесь помещать. Ну, вы видели. Те самые рельсы в те самые ворота Аушвица. Вот прямо сейчас. Яркое солнце. Туристы. На рельсах, изогнув спинку и откинув головку, сидит барышня. Чуть поодаль ее фотографирует, присев на корточки, мужчина. Кадр для инсты. Какие, интересно, хэштэги поставит?
И вот среди них, среди тех, кто во-первых, во-вторых, в-третьих и в-четвертых, безнадежно затеряются те растерянные, отчаявшиеся, онемевшие, которые к тем никаким боком, а даже наоборот! Их никто не будет вычислять, никто из судей со стороны не станет разбираться, просто чохом запишут туда - и, мало того, именно и только они в итоге пострадают, именно на них ляжет эта самая коллективная хоть ответственность, хоть вина, и они еще и будут соглашаться, что заслужили.
А те, кто действительно заслужил, отлично проживут большую спокойную жизнь.
- Те, кого нет в фейсбуке, а есть в одноклассниках и вконтактике, но кого туда не ходят обличать и вразумлять, потому что а) это ж надо впн ставить, а фб - вот он, б) там и огрести можно, там народ простой, могут даже через монитор так уг@ндошить, не встанешь, а эти, фейсбучные, которые под фонарем, где светлее, они тихенькие и безобидненькие, так смешно пищат, когда ты их палочкой, палочкой.
- Те, у кого не то чтобы интернета нет, есть, они еще говорят так: "я смотрел в компьютере", - прогноз погоды и календарь посадок (смешной каламбур). Они как раз 23 февраля 2022 года, днем, затягиваясь сигареткой после водочки, говорили: мля, хоть бы войны не было, но ежли будет, то штож, пойду, ну а как, это ж родина, тут без вариантов, руки помнят, вон, с ружбайкой охотничьей и пойду, и сына пойдет, он как раз в том году с армии пришел. (это реальная цитата, если что, и, что интересно, в том провинциальном городе никого не мобилизовали еще)
- Те, кто - креаклы, прелестная прослоечка, заменившая и отменившая страту "интеллигенция". Московский молодой кружочек, все при хороших должностях, на которые устраивают друг дружку, чтоб потом распиливать и откатывать, все с крутым резюме, не отражающим, впрочем, как они просирают один проект за другим, одно направление за другим, а потом отваливают с золотым парашютом и немедленно занимают еще более крутое место в еще более крутой компании. Многие из них тогда, в марте 2023 года, свалили, "прочекав привилегии" - это же было даже немножко модно, вот как кальян дуть в ими же открытых на откаты кальянных и фигурно выстригать бороденки в барбершопах. Все ж поехали, весь кружочек, где друг друга именуют исключительно уменьшительными домашними именами. Но там, куда поехали, плохие мобильные приложения и дорогой интернет. Поэтому они вернулись. И теперь опять дерибанят бюджеты. Ну, вон, нашумевший пост ничтожного пиарщика-обиженки, у которого "не война, а возня" и эппл-пэй отключили, гааады. И за этот пост и одобряющие комменты его "бро" и "систерз" им самим ничего не будет, зато будет тем, о ком после этого поста и комментов чохом скажут, что "вот! вот, смотрите! нет там людей, все они такие, поскреби и расчехлятся, всеее".
- Те, кто "не все так однозначно", "нельзя множить ненависть", "всей правды мы не узнаем", "вотэбаут", "ничегонехочуобэтом знать", "мне подруга сестры золовки подруги жены троюродного брата точно рассказывала, у нее там родня", "актеров навезли, трупы руками шевелят".
- Те, кто работает в бесчисленных сми, столичных и провинциальных. Например, выпускает газету старейшего советского бренда с самым посещаемым сайтом в истории рунета, газету, которая развращает читателей так, как симоньян со скабеевой и не снилось. Но это ведь, опять же, не прямо под фонарем, где светлее. Да и читать противно. Тем более, фиксировать. Поэтому этим людям с гигантскими зарплатами, людоедски-циничными взглядами и ежедневным абсолютно штрайхеровским вдохновенным трудом - и с конкретными фамилиями - можно спать спокойно.
С ними все будет хорошо. А с теми, кого с ними смешали, силой в них втиснули, все будет плохо. Их очень много, а тех, кого смешали, очень мало, но кого это интересует. Финал "Головы в облаках" довольно яркий - когда там Шарлиз Терон, уже обритая, с грязным лицом, избитая в подвале, поднимает спокойное лицо к лучу света сверху и слабо улыбается. Ее любимый, который прорывается к ней через уличные баррикады, не успел.
"Ээээтой планееееете йаааа пастаааавила бы ноооооль" (с)