девочка и пустота
Литтл показал мне "Волчок" Сигарева; сам я ни когда бы не посмотрел, тем более, что игнорирую руссковатую реальность, - везде, где только получается.
Здесь ловушка еще более изысканная; отличная операторская работа, совершенно гипнотическая камера, которая во многом обращает на себя внимание, -во-первых, потому что это тоже здесь, в этой реальности, редкость, во-вторых - из-за того, что отключено многое другое: диалоги, музыка (только в конце мужской голос исполняет акапелла колыбельную - что, кстати, перебор).
Забавно, как при всей однозначности происходящего на экране, в рецензиях столько трактовок смысла. Может быть, это и есть примета хорошего кино, каким бы тяжелым для восприятия оно ни было. Суть, как обычно, в том, что печенье хочет любви, как и все остальное.
Но с героями невозможно идентифицироваться, это абсолютная жизнь животных: детеныш, тянущийся к матери, мать, издающая какие-то гортанно-неопределенные звуки. Чувствуешь себя Дарвиным, наблюдающим жизнь галапагосских вьюрков. Все вовне, рефлексы, эмоции, порывы: еда, продолжение рода, агрессия - никакого добавленного смысла. На этом фоне достаточно высокопарный уильямсовский монолог Бланш из "трамвая желание", - вот этот: "Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг - растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас... Так не предайся же зверю, не живи по-звериному!", - читается как заповедь. Другое дело, что дети не выбирают - и смотреть на их боль особенно мучительно.
И все это уважаемые рецензенты называют "арт-хаусом". Не может не выбешивать, потому что такой арт-хаус, с таким же уровнем звукоизвлечения можно увидеть и услышать, не выезжая за пределы любого русского города; таких мамаш я вижу около соседнего дома на детской площадке: она пьет пиво и время от времени орет на ребенка хрипловатым голосом: "нукудапошелбля". Приятно, что мы все живем в пространстве искусства.
Здесь ловушка еще более изысканная; отличная операторская работа, совершенно гипнотическая камера, которая во многом обращает на себя внимание, -во-первых, потому что это тоже здесь, в этой реальности, редкость, во-вторых - из-за того, что отключено многое другое: диалоги, музыка (только в конце мужской голос исполняет акапелла колыбельную - что, кстати, перебор).
Забавно, как при всей однозначности происходящего на экране, в рецензиях столько трактовок смысла. Может быть, это и есть примета хорошего кино, каким бы тяжелым для восприятия оно ни было. Суть, как обычно, в том, что печенье хочет любви, как и все остальное.
Но с героями невозможно идентифицироваться, это абсолютная жизнь животных: детеныш, тянущийся к матери, мать, издающая какие-то гортанно-неопределенные звуки. Чувствуешь себя Дарвиным, наблюдающим жизнь галапагосских вьюрков. Все вовне, рефлексы, эмоции, порывы: еда, продолжение рода, агрессия - никакого добавленного смысла. На этом фоне достаточно высокопарный уильямсовский монолог Бланш из "трамвая желание", - вот этот: "Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг - растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас... Так не предайся же зверю, не живи по-звериному!", - читается как заповедь. Другое дело, что дети не выбирают - и смотреть на их боль особенно мучительно.
И все это уважаемые рецензенты называют "арт-хаусом". Не может не выбешивать, потому что такой арт-хаус, с таким же уровнем звукоизвлечения можно увидеть и услышать, не выезжая за пределы любого русского города; таких мамаш я вижу около соседнего дома на детской площадке: она пьет пиво и время от времени орет на ребенка хрипловатым голосом: "нукудапошелбля". Приятно, что мы все живем в пространстве искусства.