Сахалинские птицы. Пятнистый сверчок.
Жара в конце июня выдалась знатная и даже редкие дождики, сбрызгивающие иссохшую землю, нисколько не добавляли прохлады. Нестерпимо свирепствовала мошка и, спрятавшись от неё в установленный возле небольшого прудика скрадок, можно было отдохнуть буквально десяток минут, а потом бежать в воду, пытаясь в ней охладиться. Чуть дальше скрадка на влажном лугу были установлены наши камеры, объективы их застыли в строгой направленности взгляда. А там, на кочке, хорошо скрытое от посторонних глаз густым переплетением трав, приютилось гнездо пятнистого сверчка.
Процесс подготовки камеры перед постановкой на гнездо.
Это маленькие желтовато-бурые с тёмными пестринами птички. Голос у них не совсем птичий - тихое стрекотание, больше похожее на пение какого-нибудь насекомого.
Пятнистый сверчок.
Шёл третий день наблюдений за этими довольно скрытными и малозаметными птицами. Вот-вот ожидалось вылупление. Маленькие родители аккуратно вынимали из-под малоподвижных голых птенчиков скорлупки яиц, унося их подальше от гнезда, чтобы не привлекать яркими белыми пятнами любителей лёгкой поживы. К нашим камерам пернатые отнеслись с таким спокойствием, будто ничего не изменилось в окружающем мире. Ещё удивительнее оказалось их отношение к нам, людям. Подчас, замешкаешься, не успев быстро разобраться с настройками, а сверчки уже деловито поглядывают через сплетение трав, незамечено пробегая буквально на расстоянии вытянутой руки. Медленно поднимаясь, отходишь назад, а один из родителей уже греет своих малышей.
Вдали, на просеке трубопровода, за полосой разлома, на берегу пруда-водосборника виднеется мой скрадок. А ещё дальше, за вторым ярким столбиком расположено гнездо пятнистых сверчков.
На второй день птицы настолько привыкли к нашим манипуляциям, что не спешили убегать. Мы же, проникнувшись их доверием, осторожно, без лишних движений, меняли ракурс съёмки, севший аккумулятор или наполненную флешку. Однажды я долго возился, выбирая наиболее удачную композицию. Пятнистый родитель спрыгнув, растворился в густоте окружающих зарослей. Чтобы убрать сухую травинку, торчащую поперёк кадра, я осторожно протянул руку и вдруг от неожиданности замер - маленькая птичка, выскочив из травы, пару раз клюнула меня в палец и уселась на край гнезда, где в безмятежной дрёме, изнывая от жары, лежали её птенцы.
Внимательный родитель.
В полдень над просекой трубопровода воздух нагревается так, что не хочется лишний раз шевельнуться. Лежишь на обдуваемом ветром бугорке, загораешь. А искупавшись, можно прогуляться в соседний лиственичник, наполненный одуряющим ароматом цветущего багульника. По утрам тайга утопает в густом тумане и миллионы микроскопических капелек серебрятся, оседая на многочисленных паутинках, окутывающих кустарниковые заросли и молодые деревца.
Утренняя тайга во время массового цветения багульника.
Отработав четыре дня и полностью засняв вылупление, мы покинули гнездо и уехали к другим подопечным. Однако наши наблюдения за сверчками на этом не закончились. Вернувшись на пару дней в начале июля, я застал птенцов уже подросшими. Теперь надо было отснять ночную жизнь птиц и процесс кормления. Это не составило труда, не успев отвыкнуть, взрослые сверчки удалились лишь ненадолго, пока устанавливались штативы. Как только моё шебуршание прекратилось, они тотчас же продолжили кормить своих ненасытных чад. Две камеры с разными ракурсами были поставлены на весь день, а на ночь переключались в специальный режим. Отдохнув и попив чаю, искупавшись в изрядно обмелевшем пруду, я отправился побродить по окрестностям.
Боярышницы.
Сахалин продолжал изнывать под жарой, всепроникающей настолько, что даже тень соседнего леса была не в силах смягчить её. На просеке трубопровода синели куртины мышиного горошка, сплошь облепленные боярышницами. Сверчки почти не кормили птенцов, а, упёршись лапками в края гнезда, зависали шатрами-зонтиками, стараясь хоть чуточку дать прохладную тень потомству.
Когда птиц не было на месте, я иногда менял видеокамеру на фотоаппарат, и, предварительно наведя резкость, с тросиком в руке ожидал их возвращения.
Закончив съёмку, мы вновь уехали на неделю.
Заботливый родитель.
Вернулся слегка приболевшим, километр от дороги до гнезда, шёл почти полчаса. Установив аккумуляторы, подключил камеры и, отойдя к уже привычному месту возле озерца, прилёг и забылся беспокойным сном. В голове шумело, немного лихорадило. Просыпаясь, я переставлял камеры в другие режимы, менял ракурсы, и снова впадал в забытьё. Ближе к вечеру мне сделалось ещё хуже. Я собрал камеры, загрузил на понягу аккумуляторы, накрепко притянув их жгутами вместе с остальным имуществом. Постарался максимально восстановить изрядно помятую растительность и выстриженную брешь возле гнезда.
Пруд-купальня.
Прощаясь с полюбившимися птицами, я наблюдал как прибежавший родитель (я не видел, чтобы сверчки прилетали, они всегда передвигались пешком) запихивает кусочки очередной зелёной гусеницы в широко раскрытые рты птенцов, уже почти полностью покрытых пёрышками и остатками детского пуха, нелепо торчащего по бокам головы. Пожелав им удачи, я шаткой походкой отправился к дороге, где ждала машина. А потом была Тымовская больница, медсестра, ртутный градусник с отметкой 40, укол в мягкую часть туловища и возвращение в наш лагерь на реке Пиленге.
Портрет на прощание.
К слову сказать, проболел я недолго, и через пару дней вновь приступил к работе, но обязанности мои были уже немного иные - я уезжал на север острова, к заливу Чайво, где предстояло заниматься видеосъёмкой уже самостоятельно.