(no subject)
Посвящение Дню Победы от Юрия Цыганкова.
Дню Победы посвящаю Ю. Г. Цыганков
«КАКОЕ ГЕРОЙСТВО?
ПРОСТО ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ»
(Часть 2 из 2)
Однажды удалось схитрить, когда неожиданно пришли два заправщика, в одном - спирт, в другом - бензин, какой- то сбой у них произошёл. Пришвартовались к борту, ребята перекинули на катер два шланга, от спиртовой ёмкости наполовину тоньше, чем от бензиновой, и предупредили, чтобы вставил их в одну воронку. Залезть ко мне поленились, а может в доверие вошёл, потому, как ни говори, был уже командиром отделения. А я и подумал, почему бы тонкий шланг не направить и в другое место, и залил за минуту спиртом запасной бачок на 500 литров, а две с половиной тонны направил в основной бак вместе с бензином. Никто ничего не заметил, а для двигателя - это мелочь. Правда, напарник Васька Зябликов что-то почувствовал. «Чего, - спрашивает, - химичишь?». Я ему - «Потом увидишь». Спустя какое-то время налил Ваське, у него глаза на лоб:- «Как же ты сумел?».
У нас на корабле такой порядок сложился: - старше он тебя, значит,- «Василий Васильевич», а если одинаковые,- «Васька», даже командира по имени - отчеству называли, но не по званию, и под козырёк ему никто не делал. Но все приказы выполнялись беспрекословно. У друга командира был день рождения. По этому поводу налил ему чайник спирта, по другому поводу - флягу, а потом начали уже не то что просить, но требовать, даже решил пораньше спирт израсходовать. В общем, за месяц полтонны ушли как миленькие. Ну, конечно, для лечения оставил НЗ две канистры американские. Некоторые ухищрялись добывать спирт на железной дороге. Снимали с путей цистерну, скатывали в море, а затем буксиром подтягивали куда надо и сливали, а ёмкость аккуратно возвращали на место, не придерёшься, а спирт распределяли по братски, предельно доверительно.
Главным механиком бригады торпедных катеров, а там числились и другие суда, был Рихтер, немец из русских, коммунист до мозга костей, преданный России, дело своё знал как «Отче наш». Я туда был недоступен. Заходит в машинное отделение, и не дай Бог ему замараться - труба механику, десять суток гауптвахты обеспечены. Немцы вообще любят порядок, это их натура. У меня всё действовало:- двигатели отлажены, отопление грело во всех отсеках, камбуз исправен, генератор крутится, в гальюнах порядок. Кроме меня никто из команды не имел навыков водолаза, лазил при необходимости под днище, очищал винт, пластыри накладывал, однажды повредил костюм, и чуть было не захлебнулся. Хорошо, конечно, что хвалили, но, с другой стороны - лишняя волокита. Только с похода вернёмся, час-два поспим, уже будоражат, нужно начальство корпуса везти в штаб в Полярный или в Мурманск. Или командиры решили расслабиться в уютном месте, или соберут у нас занятия по обучению механиков с других лодок. Не хотят того знать, как это достаётся, люди отсыпаются, а мы с напарником техобслуживанием или ремонтом занимаемся. Ну, ничего, главное, что командир спокоен, он у нас недолго задержался, повысили. Рихтер же продолжал наводить порядок, да ещё какой! Он и насчёт дегустации был силён. Разведённый спирт ему не подавай, сто грамм примет или полкружки и скажет, сколько туда влили воды, без всякой лаборатории. До него дошел слух, что соседний с нами интендант торгует горючим. Рихтер самолично - к нему, берёт на пушку, спрашивает:- «Признавайся, сколько влил воды в цистерну с бензином!». Тот отвечает:- «Только две бочки». А ведь наличие воды для двигателя может быть чревато. Рихтер вынимает пистолет и застреливает его. Без суда и следствия! На показ остальным, чтоб таким бл…ом не занимались. Где и как похоронили - не известно.
Лафа со спиртом постепенно кончилась. Бензин перевели на немецкую технологию, повысили его октановое число за счёт добавки ядовитого свинцового соединения. Если каплю этой гадости ввести шприцем лошади, она за минуту неминуемо погибнет. А мы, когда этот бензин пошёл, по привычке продолжали мыть в нём руки, стирать спецовки. Думаешь, здоровье от этого у меня прибавилось? Это отдельный разговор. После войны к нам стали поступать немецкие катера, так называемые «стотонники», у них уже 4 торпедных аппарата, 6 торпед, из них 2 - на перезагрузку, пушки мощней, и три дизеля по 2 тысячи лошадиных сил. Да и на наши катера грех жаловаться.
2 мая 45-го я ночевал на американском корабле. Мы не знали, что Берлин уже взят, нам ничего не сообщили, и вообще со связью было хреново. В то утро пришли в Мурманск за валами и винтами после их правки на заводе, а они не готовы. Командир говорит, что дело тут длинное, через пару часов уходим. Мы с боцманом Забоевым, кстати, комиком, старше меня на пять лет, отпросились на берег достать спирту. Вернулись раньше, а катера - нет. Куда идти? Мы же здесь ничего не знаем, всё кругом разбито, одни груды камней, улицы кое-как разгребли бульдозерами…У причала стоит американский корвет. Возле трапа - вахтенный на стуле, кофе пьёт и сигарету покуривает. У нас бы за такое сразу на гауптвахту. Мы без всякой формы, как в поход ходим, я в кожаной куртке, боцман в меховой, без знаков отличия, с пистолетами на боку - к ним. Видимо, подумали, что мы офицеры. «Добро пожаловать! Союзники, союзники» И сразу один нашёлся с русским языком, а боцман немного знал английский. Они говорят:- «Знаете, что Берлин пал?.....Это дело давайте и отпразднуем». Вот это новость! Через полчаса стоял во-оо-т такой стол. Негр приносит поросёнка жареного килограмм на десять, всяких овощей, вино, виски несколько бутылок. Нам такое и во сне не увидеть... Первым долгом подняли за взятие Берлина, они по рюмке, мы по стакану, а вино пили как воду. Поросёнком заедали всласть. Начали трепаться, обниматься, хлопать друг друга по плечу. Погудели славно, пора и на боковую. Положили нас в хорошей каюте, воду на стол поставили, как дома. Наутро опять выпили и закусили, а нас вроде как не берёт. Боцман говорит:- «Теперь наша очередь» и достаёт свою бутылку. Наливает по полстакана спирта 96-градусного, выпил, не закусывая, я за ним. Двое из них глотнули, поперхнулись, скривились, перешли на своё…Долго галдели, пока не сморило, и уснули.
К вечеру поднялись, попили чаю, распростились и пешком - до Варенги, где штаб Северного Флота, перебирая в памяти неожиданное событие минувшего дня. И как же мы приглянулись союзникам нашим? В Варенге никого своих не оказалось, двигаемся дальше, уже на выделенном «газике»- в город Полярный, в Екатерининскую гавань, где штаб подводных лодок. И тут повезло, редкий случай, появился гражданский катер по обслуживанию нашей бригады.
Запрыгнули на борт, и вскоре оказались на родной базе, доложились капитану. Мы-то не виноваты, командир отпустил, вернулись вовремя, а катера нет, так что без вопросов. Хотя как посмотреть…
Узнаём, что без нас произошло незаурядное событие. Катер срочно вызвали потому, что в охраняемом квадрате заметили перископ неизвестной подводной лодки, а ближайшим торпедоносцем оказался наш, как вроде «скорая помощь». Подскочили к указанному месту, и спустя некоторое время доложили в штаб, что задание выполнено. Такое вот дело. A потом мы меж собой рассуждали, что корабли союзников стоят в заливе рядом с нашими, так надо же ещё и подсматривать в перископы, чтобы засечь, допустим, расположение береговых батарей. Потом в нашей военной газете прочитали, что неизвестная подлодка утонула вследствие взрыва собственных аккумуляторных батарей. Как раз в день взятия Берлина.
В день Победы своего сбили. Через нашу базу летела тройка самолётов, несмотря на запрет появляться на этой трассе. Они шли, как оказалось, с боевого задания, может горючее было на исходе, поэтому взяли через Мурманск и через нас, так им ближе. А тут как все с радости начали палить кверху, не глядя в небо, изо всех стволов, один и налетел. Но, правда, лётчик остался жив, его нашли, отогрели, откормили, он даже не был ранен. Мы воевали вовсю до конца мая. Немцы в это время утопили несколько наших гражданских кораблей. Был такой сухогруз «Марина Раскова», 70 человек команды, больше половины - женщины, никель везли в Ленинград. Немецкая лодка лежала незамеченной долгое время, откуда они могли знать, что война кончилась и капитуляция подписана даже их адмиралом, ждали удобного момента. Всплыли и выпустили в сухогруз две торпеды. Все ушли на дно, один кочегар остался благодаря спасательному жилету. Лодку обнаружили и бомбами заставили подняться, уничтожили тоже двумя торпедами. А если бы на лодке были информированы о мире, все могли бы остаться, такая вот судьба.
После войны в Мурманске было много немцев. Оборудование с их заводов и специалистов везли к нам. А охраняли их поляки. Так больше всего они боялись поляков. Они полякам здорово насолили, как и нашим. Но наш народ отходчивый, а поляки не такие. Они их там, знаешь, как муштровали!
Война - то закончилась, отпраздновали, думали скоро домой, но не тут-то было. Флот укрепляли, у Верховного Главнокомандующего наверно были думки на этом не останавливаться. Так что о дембеле, как многим из нас сказали, и не помышлять. Служил на флоте еще целых пять лет.
Сразу после войны разрешили старшим офицерам приглашать свои семьи на свидание. А - куда? В казарму что ли, или на катер? На краю нашего военного посёлка, в губе «Долгая Западная», в тридцати километрах до выхода в море, где основная стоянка торпедных катеров, построили несколько домиков на две семьи в каждом. Печки кирпичные, топили берёзкой и углем. В глубине зарослей находилось какое-то помещение вроде землянки.
Меня туда назначили отвечающим за электроснабжение и всю механику: - генератор, электроплиты, освещение, воду. Иду вечером по тропинке между валунами, смотрю, - дверь землянки открыта, свет горит, подошёл поближе, и вижу такую картину: - стоит женщина в погонах старшего лейтенанта и мужик с ножом. Я вынул пистолет (мы все держали оружие при себе), вбежал в помещение, кричу:- «Бросай нож! Иначе стреляю, без промаха!». Он сразу нож бросил на пол, я на него глянул, а рядом пистолет лежит. Обращаюсь к женщине:- «Товарищ старший лейтенант, возьми себя в руки, подними оружие!», она так и сделала. А в глубине комнаты притаился второй мужик, тоже с ножом, чувствую, готовый кинуться. Стреляю в пол, он присел и нож выпустил. Берём обоих и ведём на гауптвахту. Оказалось, что они из состава штрафного батальона, который вырубал в скале крытую нишу для торпедных катеров и туннель к морю. Работали насмерть. Пробрались они сюда в поисках еды, и не только. Документы на себя хотели забрать. Оказывается, эта землянка особого отдела, а женщина - его сотрудник.
Так у меня завязалась первая нешуточная любовь. После гауптвахты случайная знакомая попросила проводить её домой, угостила чаем. Расставаться уж надо, а одной оставаться после пережитого страшно. Ну, я-то парень, 20 лет мне, а она на два года старше, и - остался. Потом встречались всякий день, по сто раз целовались, если не пошлют в море. У меня уж мысль возникла, не жениться ли… Вдруг узнаю, что по предложению главного механика бригады катеров Рихтера меня, как лучшего механика катера, направляют на учёбу в Ленинградское высшее инженерное училище.
Похвалился возлюбленной, а она в ответ: - «Рано, дружок, радуешься. Список для проверки придёт ко мне, и кого пропущу или не пропущу - это моё дело». Я ей в шутку:- «Мол, бабушка моя в кавалерии Деникина служила», а она:- «Ты сам-то кто? проверка покажет». И показала, что мой дед раскулаченный, потому его внук в офицеры не подходит. «Я тебя, - говорит, еле сдерживая слёзы, - понравившегося, четного парня пропустила бы хоть в рай, но на учёбу не имею права, иначе меня выгонят». Вот так закончились наши отношения. И ничего не сделаешь.
Во флоте меня звали в партию, но всё отнекивался и сомневался, а после этой обидной истории совсем расхотелось. Коммунистов было много, в основном хорошие люди, и дружил со всеми, «не разлей вода», а в партию не пошёл.
Мне первый раз дали две недели отпуска, чтобы навестить родных. Боцман попросил передать его матери гостинец, и навьючил так, что я еле поднял. Он заведовал всем - продовольствием, обмундированием, чем угодно. У меня оказались пуд американского шоколада, плитками по 96 граммов, масло, сухое молоко, яичный порошок, в общем, два чемодана и 20 килограммов муки. «Половина, - говорит, - твоё». Но вот как всё это довезти…Муку отдал в Кандалахше незнакомой бабке за 200 рублей, почти задаром, у ней больше не было, как она решительно заявила, а может, приврала, какая разница, лишь добавила:- «Молиться буду за тебя, за твоё здоровье до конца жизни». Может, помогло.
Мы состыковались с одним подводником, тоже отпускником, Сначала ехали со скоростью черепахи трое суток в угольной коробке до Котласа. Колею только испытывали, качались на рельсах, как на волнах, чуть не свалились несколько раз. Уже распустилась берёзка, наломали веток и устроили мягкую подстилку, запах,…настоящее лекарство, барская постель получилась. В Сыктывкаре перешли на пароход, пассажиров битком, по разговорам выяснилось, что здесь и депутаты Верховного Совета из Москвы, после первой сессии возвращаются домой. Пригляделся, тут мой директор школы, в которой я учился, такой же остался, с депутатским значком, и жена рядом, наша учительница, может в столицу ездили вместе. Они меня не угадывают, я же на полметра, не менее, вырос, да и обличьем другой, в форме, с оружием. Молчу пока. Время к ночи, живот поджимает от голода, столовую уже закрыли. Нашёл кока, уговорил его приготовить из моих продуктов омлет, открыл банки с тушёнкой, выложил шоколад, развёл в графине спирту. Когда стол накрыли, подхожу к директору с женой, а там, оказывается, и капитан парохода появился, и приглашаю к трапезе. Те недоумённо всматриваются, ничего понять не могут, а потом учительница ко мне на шею с криком:- «Так это ж Петя, что ли?! Дорогой ты наш! Да не может быть…» Такая вот произошла встреча.
Весь следующий день плыли вверх по Вычегде, любовались просторами, не терпелось добраться до дома, уж больно по матери с отцом истосковался, по охоте, по рыбалке, по ставшему для меня родному месту. Оставшиеся гостинцы доставил по назначению.
Всё когда-нибудь кончается, пришла к завершению и флотская служба. На сберкнижке собралось несколько тысяч рублей, погулять хватило, но надо было начинать трудиться на гражданке. Не особенно раздумывая, пошёл участковым механиком угольной шахты в Воркуте. Подумал, что тяжелее, чем на флоте, всё равно не будет, а ещё пленил этот край дикой природой, тундрой.
Тут один мне как-то высказал, не фантазирую ли я чего. Нет, как на духу, помню прошлое в деталях, привирать не умею, если попрёшь какую-то отсебятину, попадёшь в душевную неприятность. Жизнь сложнее и забавнее, чем можно придумать, Возьми Гулливера, надо же таких фантазий заплести, уши вянут. У меня «жизнь такая, какая она есть, и больше никакая». Слышал эту фразу и запомнил.
На Кольском полуострове брусники не видел, черники много, но ходить за ней тяжело, а морошки - море. По размеру крупней малины, цвет меняет после заморозков с красного на жёлтый и становится мягкой и приятной. Считается очень лечебной. Я даже объезжал на вездеходе поля морошки, чтобы не давить это богатство, хотя знаешь, что нога другого сюда вряд ли ступит. Был на побережье Ледовитого Океана, возле Карских Ворот. Неоглядный простор, чуть покрытый снежком, а сквозь него тянутся к свету неисчислимые стебельки с гроздями красной ягоды. Мы дурачились словно дети, ползали на коленях по этому диковинному ковру и паслись словно братья наши меньшие, набивая животы удивительным даром Севера. Это богатство каждый год возрождается, чтобы тут же пропасть бесцельно… У нашего спутника была кинокамера, он снял это чудо и демонстрировал зачарованным зрителям.
На охоту и рыбалку ушло полжизни, как я шучу. Для себя, а больше для людей. Зайчатина, куропатки, рябчики, рыба в сезон не переводились. Весь наш восьмиквартирный дом, был мною обеспечен дичью. Некоторые женщины так избаловались, что им подавай готовенькое, а то, видишь ли, не нравится ощипывать или снимать шкуру. Доходило, что с охоты привозил на вездеходе с сотню гусей, а они по 5-6 килограмм, и бросать нельзя, это же ценность, и отстреливать положено по законам природы. Когда вспорхнёт стая куропаток или рябчиков, над головой темнеет, одним выстрелом полмешка можно сбить, вот только собрать их невозможно, много пропадает. Птица почти равноценная, но рябчики вроде считались царской дичью, хотя они встречаются чаще, даже в Киржаче они есть.
Ну, и рыбалка, конечно. В нашей постоянной компании - завгар, проходчик, директор шахты, учитель и я с техникой и снастями. Если гости из центра - значит непременно северная уха с приложением, Знаю там рыбные места, оленеводов, рыбаков, местные порядки и обычаи.
Прилетел Братченко, министр угольной промышленности, и с ним свита, он же один не будет. Директор шахты говорит,- «Надо рыбы, аврально, желательно разнообразной, красной, белой, но, конечно хорошей». Самое близкое до красной - сто километров, до белой - двести, по полному бездорожью. Так надо ещё и поймать. Двинулись на вездеходе в одну сторону - застряли, в другую - заклинило двигатель, как назло, а время-то уходит, хоть караул кричи, позором светит. Вспомнил про одного нашего любителя езды на оленях, который животных для этого держал. Он, оказывается, в отгуле и уже собрался двинуть в тайгу. А нам это и надо. Бросили в нарты ящик водки и - туда. Спустя несколько часов, без приключений, нашли знакомых оленеводов, а у них только что выбранного из сетей гольца - некуда девать, полная сеть сига и всё остальное. Загрузили нарты, оставили им водку и ровно в срок вернусь на шахту. Угостили министра и его спутников по полной, что называется, программе и с собой навязали. Со всем уважением, по-простому, министр у нас был мужик строгий, деловой и человечный. И если что обещал, обязательно исполнялось.
О шахтёрском периоде можно рассказывать много, всё-таки тридцать лет под землёй, иногда сам задумываюсь, чего только не пришлось пережить за это в целом нелёгкое, но очень интересное время. Воркутинский уголь очень качественный, используется в металлургии, высоко ценится.
В моём распоряжении более двухсот человек, все заключённые, кроме двоих. Ни у кого менее десяти лет срока не было, а то пятнадцать и двадцать лет. Часть их из Томского института, доктора, кандидаты технических наук, пришили им какой-то заговор. Остальные - шахтёры из Донбасса, которые при немцах остались на шахтах и продолжали для оккупантов добывать топливо - бывшие начальники шахт, участков, классные специалисты. Но никуда не денешься - предатели.
Заключённые жили в зоне, а вольнонаёмные в посёлке, в жутких условиях. Кроме охранников лагеря, которым построили нормальные двухквартирные дома. Поэтому было принято правильное решение возвести жилой микрорайон для вольнонаёмных и тех, кто выходит из лагеря в связи с окончанием срока, но без права покидать Воркуту, иначе здесь некому будет работать. Люди все добросовестные, грамотные, ничего плохого про них не скажу. Был здесь бывший директор исследовательского горного института Мухин, а также управляющий трестом в городе Шахты Червоный, который халтуру в работе совершенно не терпел. Под его надзором, как авторитетного специалиста, начали сооружать раздвижку нижней части шахтного ствола, а самого по скорой положили в больницу. Чтобы быстрей закончить работу и отчитаться, начальство решило уменьшить толщину бетона и отказаться от каменной засыпки, как это положено по проекту. Так, Червоный, выйдя из больницы, заставил пробить дыру в стене, пролез в неё (а он толстый, диабетик), чтобы проверить, как исполнены его рекомендации. Никто его не мог остановить. Когда увидел халтуру, что наделали, стал на колени и начал истово креститься. При мне это было, я живой свидетель. Всё заставил переделать, неделю работали тридцать человек. Это совершили вольнонаёмные, в основном партийные, а заключённый - пресёк.
Меня вместе с приданной рабочей силой временно перевели на строительство этого жилого района, но и за шахту ответственность никто не снимал. К площадке проложили прямо по земле шахтёрский резиновый четырёхжильный кабель крупного сечения. Установили трансформаторы и от них подали напряжение к котлованам фундаментов и выгребных ям для подогрева укладываемого бетона, как положено по технологии. Забивается арматура в свежий бетон, соединяется хомутом с проводом низкого напряжения, и тёплая смесь набирает прочность. Кстати, эти объекты до сей поры стоят хоть бы что.
Я обычно на работу шёл не по дороге, а по кабелю и проверял, как действует обогрев, и голыми руками подтягивал контакты, потому что току не боюсь. Меня может как угодно тряхнуть, но не убивает. Ну, и с ружьём, конечно, одностволкой, и на лыжах Кабель грел так, что в снегу получился туннель, особенно в низинах, где сугробы намело толщиной метров в пять, можно было в полный рост идти, и сухо. С удивлением обнаружил, что в туннеле собираются зайцы, десятками. Трава зелёная, уютно. В туннеле только дурак промажет. Набью зайцев этих, а рядом - куропаток мешок, принесу ребятам, они разделают, приготовят. С водкой вопрос тоже решали, в магазине не купишь, пара бутылок на такую команду - капля в море. Была лошадь с санями, я ездил за водкой на рудник за 17 километров, где снабжение было получше, беру пару ящиков, уже что-то. Водку прятал в электрощите, куда охранники страшно боялись заглядывать, один попробовал и другим заказал не лазить. К тому времени заключённым стали платить, а купить-то нечего, как и всем другим. За два месяца, что заключённые оказались под моим началом, они заметно отъелись, а то шатались от недоедания. Работали они безудержу и грамотно, а поскольку я всегда был внимательным учеником, то многому у них учился - по электрике, бетону, деревянным конструкциям, организации строительного производства
В общем, проверяю в очередной раз кабель, а «процедура» эта не занимала много времени и проводилась ранним утром, до появления людей на стройплощадке, и замечаю, что как-то неуютно в атмосфере. Выглянул из тоннеля, а снаружи мрак, какие-то всполохи, пурга несусветная… К тому моменту у меня уже было несколько зайцев, сунул их в рюкзак с инструментами и патронташем, а пару - за пояс.
Что на меня подействовало, ума не приложу, но вместо того, чтобы по тоннелю пойти до конца и свернуть в бытовку, пустился на лыжах по ветру, и меня куда-то понесло, словно под парусом. Таким образом отдалился от стройки километров на тридцать, если не больше. Короче говоря, заблудился так, что не соображаю, куда идти. И это просоленный моряк, заядлый охотник и рыбак… Пурга не утихала. Попалась речка, начал её переходить, а под снегом - быстряк. Упал туда плашмя, по самую шею, как-то выкарабкался, с меня течёт, мороз градусов пятнадцать. Лыжи очистил ножом, рукоять в руках, а лезвие отломилось и куда - то отлетело. Всё на мне колом, но неимоверно хочется пить, о еде и не вспоминаю, хотя пошёл на работу, не сделав и глотка, такая у меня привычка.
А уже ночь наступила, мороз крепчает. Возникло чувство полной безысходности и апатии, но не страха. Представил себя с отмёрзшими ногами и руками, сколько предстоит мучений мне и людям…
Короче говоря, пришла в голову дурная мысль - зачем жить? В таком безвыходном положении. А пока нормально и ружьё есть, давай-ка я застрелюсь. Случайно в сугробе нащупал столб, которые геодезисты ставят, притулился к нему, снял правый валенок… Приготовил на всякий случай два патрона, чтобы наверняка, ствол приставил к лицу, палец на спусковой крючок, нажимаю изо всех сил, не могу дожать. И так несколько раз. Тогда машинально надеваю валенок, плюю на руки, со злостью хватаю ружьё за ствол, раскрутил его над головой и кинул куда-то, что было сил. Значит, самострел - не для меня. Немного продвинулся, ружье моё лежит, поблёскивает. К этому времени природа переменилась, свет появился, видимо, от северного сияния, даже столб разглядел, а на нём светлой краской - знак, который запомнил на всю жизнь - ТГК 406. Двинулся в обратную сторону, вновь пришёл к столбу, затем к ружью. Заорал во весь голос: - «Ни хрена, рогатый, твой номер не пройдёт (чёрта имею ввиду), я твои проделки знаю, и пошёл ты к ……матери!» Ставлю ружьё к столбу, нашарил в рюкзаке блокнот, промокший, но писать можно, и химическим карандашом вывел, кто я такой, потом стихами. Откуда только они взялись?: - «Без суеты, повеселее, не важны род и сколько жил. Три слова только напишите - покойный водочку любил». Если всё-таки не выдюжу, замёрзну, то если найдут, хоть посмеются, человек в последние часы не унывал. Нажал легко на курок - стрельнуло(!), и больше с ружьем не расставался.
Перешёл речку, выкопал лыжей в снегу замечательную такую пещеру, можно сказать каюту, с диваном и с подушкой, разогрелся, и уже всё нипочём. Есть захотел невероятно! Лёг на диван, крутит живот, невмоготу. Зайцы - тут, а ножа нету. Вспомнил про часы со светящимся циферблатом, которые сунул куда-то в спешке еще дома. Оказались в сумке под зайцем, и я воспрянул. Спать решил по полчаса. Проходит точно отведённое время, встаю и разогреваюсь движениями. И так много раз. А потом соображаю, чего это я попусту трачу силы на разогрев, когда можно греться на зайце. Наступаю ногой на лапу, разрываю его, сдираю шкуру и добираюсь до мяса и давай рвать зубами… Насытился. Думаю, надо экономить. Стал собирать внутренности, складывать в угол «дачи», вход замуровал, чтобы уберечься от лишнего холода. Две заячьи шкуры подоткнул под одежду, остальные тушки приложил к ногам, стало теплее и уютнее.
Пурга, хоть и с меньшей силой, бушевала ещё трое суток. На четвёртый день пробил крышу, а там солнышко светит! Выбрался, а невдалеке скирда сена стоит, удержалась в бурю за снежный откос, сделана по-северному, внутри - пустота для проветривания. Влез туда - благодать, еще более пришёл в чувство. И питание обнаружил диетическое - лошадиные котяхи, в них наполовину овёс, сама по себе вкуснейшая вещь, да ещё с зайчатиной и со снегом… Заправился, ободрился, натянул лыжи, и двинулся в уже знакомом направлении. Прошёл тройку часов, взобрался на бугор, вижу вдали погруженный в темноту посёлок, узнаю Воркутинскую ТЭЦ, как оказалось, обесточенную во время урагана. Подхожу к домам, огонёк мерцает - путевой обходчик бредёт с карбидным фонарём. Говорю ему: - «Добрый человек, мне бы кружку воды, помираю, помоги, пожалуйста». Поднёс фонарь к моему лицу, да как заорёт от ужаса. Лицо - то в ошмётках заячьей крови, в шерсти, заросшее, явный чёрт, плюхнулся на колени и только икает. Единственное, что смог произнести:- «Иди на станцию». Только приблизился к зданию, свет включили. Никого не спрашивая, нашёл бочку с водой, пополам с углем, еле наклонил её на себя, облился с головы до ног, но всё же напился. Какой же сладкой показалась эта застоявшаяся, грязная спасительная влага! И кусок хлеба дали. Еще три километра пути и я, наконец, полностью обессиленный, на пороге своего дома. Захожу, сидят родители, на столе сковорода с котлетами, все котлеты до одной целы. Горюют по сыну. А я им: - «Какого чёрта вы тут скучаете, ложитесь спать,- надо ж подшутить, - завтра рано встану, да постреляю дичи». Чтобы, значит, атмосферу развеять, обрадовать их. Валенки снять уже не смог. У нас был диван широкий, вот и вся мебель, лёг и не встал, они мне разрезали валенки, соседка принесла стакан вина, дёрнул и - готов. Сутки проспал, не шевелясь. Называется, пошёл за зайцами.
Наведал начальник участка Резниченко, тоже юморист. «Тебе в ресторане четверо суток не хватило, - говорит, - так ты здесь добираешь? А ну, собирайся на работу, и никаких разговоров, дел невпроворот». Пошутить-то надо. На другой день, собрав себя в кулак, пошёл в шахту. Вроде остался здоров, но, оказалось, до первого испытания. Надо было переместить на другое, более сухое место трансформатор весом под двести килограммов. В штреке вода в отдельных местах по пояс, надвинули его вдвоем с подручным Аркашкой на плот, потянули как бурлаки, а плот до места не доходит, уже мелко. Говорю помощнику:- «У тебя сапоги короткие, наберёшь воды, простынешь, я сам попробую (у меня сапоги были высокие), на коленях перекантую». Несколько метров протащил эту махину, и вдруг пронзила такая невыносимая боль, что потемнело в глазах. И всё…Он затащил меня опять на плот, тянул с полкилометра, положил на угольный конвейер, позвонил люковому, что сейчас едет больной человек, будь внимательным. Разговор их слышу, а пошевелиться не в состоянии. А люковой, тоже шутник, из заключённых, по фамилии Подкова, орёт в ответ:- «А ты знаешь, что по предписанию людей запрещено возить? Буду на полную включать, и вообще уйду!» Это, чтобы понта придать. Всё же меня дотащили, пришёл электровоз с медсестрой, привезли в медпункт, а оттуда - в больницу, только что построенную, неплохую, ничего не скажешь, и я её опробовал. Находился там полмесяца.
Но не бывает счастья без несчастья. Возникла горящая путёвка в Ессентуки, уже завтра надо быть на месте. Жена расстроилась, а я ей: - «Мёртвый я тебе хорош, что ли?». Взял билет без очереди, уважили как участника боевых действий, иначе бы сорвалось, и вот очутился на курорте.
Главный врач санатория лично беседовал с каждым прибывшим, такой был порядок. Попытал у него, как же мне со спиной и ногами быть, у вас же желудки лечат. Он мне про грязь рассказал, заверил, что поможет. Никаких процедур, кроме грязи, и не давали. Приходил ежедневно в лечебницу, бабушки расстилают резиновый полог, накладывают грязь, завернут, скажут:- «Ну, сынок, полчаса полежи», а сами идут новости или песни слушать по радио, и час, и полтора их нету. А как моё сердце чувствует, им до лампочки. Сердце, выдержало, и вообще лечение мне помогло. Может ещё и потому, что отпустили три лишних процедуры. Из всех номеров воды самая хорошая «Ессентуки-17», и пей, сколько хочешь. Ну, и вина там полно, через автомат продают. Бывает, что автомат заклинит, и льётся без конца, только подставляй посуду, сам наблюдал. Сбежалась братва, и понеслось,…некоторые с графинами прискакали. Любят у нас урвать на халяву.
Давай, Георгич, поработаем. В другой раз продолжим, если желание возникнет».
PS. Позвонил Пётр Антонович Гришелёнок, просит приехать и помочь залатать кровлю на доме, протекает, а одному уже не управиться.
Ему, как фронтовику, местные власти ещё два года назад обещали отремонтировать избу, сроки устанавливали. Не выполнили. Да и с машиной непонятная история. По Указу Президента Российской Федерации участникам Великой Отечественной войны положено бесплатные «жигули». Написал просьбу в Правительство, оттуда её переправили Владимирскому губернатору. Так и затихло. Мы - то знаем, как у начальства часто не стыкуются слова с делами.
Телефон Петра Антоновича - 8-492-372-21-62
Цыганков Ю.Г. -
ветеран ВОВ - труженик тыла,
Заслуженный строитель РСФСР, член Союза журналистов с 1956 г.
Апрель 2012г.
Дню Победы посвящаю Ю. Г. Цыганков
«КАКОЕ ГЕРОЙСТВО?
ПРОСТО ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ»
(Часть 2 из 2)
Однажды удалось схитрить, когда неожиданно пришли два заправщика, в одном - спирт, в другом - бензин, какой- то сбой у них произошёл. Пришвартовались к борту, ребята перекинули на катер два шланга, от спиртовой ёмкости наполовину тоньше, чем от бензиновой, и предупредили, чтобы вставил их в одну воронку. Залезть ко мне поленились, а может в доверие вошёл, потому, как ни говори, был уже командиром отделения. А я и подумал, почему бы тонкий шланг не направить и в другое место, и залил за минуту спиртом запасной бачок на 500 литров, а две с половиной тонны направил в основной бак вместе с бензином. Никто ничего не заметил, а для двигателя - это мелочь. Правда, напарник Васька Зябликов что-то почувствовал. «Чего, - спрашивает, - химичишь?». Я ему - «Потом увидишь». Спустя какое-то время налил Ваське, у него глаза на лоб:- «Как же ты сумел?».
У нас на корабле такой порядок сложился: - старше он тебя, значит,- «Василий Васильевич», а если одинаковые,- «Васька», даже командира по имени - отчеству называли, но не по званию, и под козырёк ему никто не делал. Но все приказы выполнялись беспрекословно. У друга командира был день рождения. По этому поводу налил ему чайник спирта, по другому поводу - флягу, а потом начали уже не то что просить, но требовать, даже решил пораньше спирт израсходовать. В общем, за месяц полтонны ушли как миленькие. Ну, конечно, для лечения оставил НЗ две канистры американские. Некоторые ухищрялись добывать спирт на железной дороге. Снимали с путей цистерну, скатывали в море, а затем буксиром подтягивали куда надо и сливали, а ёмкость аккуратно возвращали на место, не придерёшься, а спирт распределяли по братски, предельно доверительно.
Главным механиком бригады торпедных катеров, а там числились и другие суда, был Рихтер, немец из русских, коммунист до мозга костей, преданный России, дело своё знал как «Отче наш». Я туда был недоступен. Заходит в машинное отделение, и не дай Бог ему замараться - труба механику, десять суток гауптвахты обеспечены. Немцы вообще любят порядок, это их натура. У меня всё действовало:- двигатели отлажены, отопление грело во всех отсеках, камбуз исправен, генератор крутится, в гальюнах порядок. Кроме меня никто из команды не имел навыков водолаза, лазил при необходимости под днище, очищал винт, пластыри накладывал, однажды повредил костюм, и чуть было не захлебнулся. Хорошо, конечно, что хвалили, но, с другой стороны - лишняя волокита. Только с похода вернёмся, час-два поспим, уже будоражат, нужно начальство корпуса везти в штаб в Полярный или в Мурманск. Или командиры решили расслабиться в уютном месте, или соберут у нас занятия по обучению механиков с других лодок. Не хотят того знать, как это достаётся, люди отсыпаются, а мы с напарником техобслуживанием или ремонтом занимаемся. Ну, ничего, главное, что командир спокоен, он у нас недолго задержался, повысили. Рихтер же продолжал наводить порядок, да ещё какой! Он и насчёт дегустации был силён. Разведённый спирт ему не подавай, сто грамм примет или полкружки и скажет, сколько туда влили воды, без всякой лаборатории. До него дошел слух, что соседний с нами интендант торгует горючим. Рихтер самолично - к нему, берёт на пушку, спрашивает:- «Признавайся, сколько влил воды в цистерну с бензином!». Тот отвечает:- «Только две бочки». А ведь наличие воды для двигателя может быть чревато. Рихтер вынимает пистолет и застреливает его. Без суда и следствия! На показ остальным, чтоб таким бл…ом не занимались. Где и как похоронили - не известно.
Лафа со спиртом постепенно кончилась. Бензин перевели на немецкую технологию, повысили его октановое число за счёт добавки ядовитого свинцового соединения. Если каплю этой гадости ввести шприцем лошади, она за минуту неминуемо погибнет. А мы, когда этот бензин пошёл, по привычке продолжали мыть в нём руки, стирать спецовки. Думаешь, здоровье от этого у меня прибавилось? Это отдельный разговор. После войны к нам стали поступать немецкие катера, так называемые «стотонники», у них уже 4 торпедных аппарата, 6 торпед, из них 2 - на перезагрузку, пушки мощней, и три дизеля по 2 тысячи лошадиных сил. Да и на наши катера грех жаловаться.
2 мая 45-го я ночевал на американском корабле. Мы не знали, что Берлин уже взят, нам ничего не сообщили, и вообще со связью было хреново. В то утро пришли в Мурманск за валами и винтами после их правки на заводе, а они не готовы. Командир говорит, что дело тут длинное, через пару часов уходим. Мы с боцманом Забоевым, кстати, комиком, старше меня на пять лет, отпросились на берег достать спирту. Вернулись раньше, а катера - нет. Куда идти? Мы же здесь ничего не знаем, всё кругом разбито, одни груды камней, улицы кое-как разгребли бульдозерами…У причала стоит американский корвет. Возле трапа - вахтенный на стуле, кофе пьёт и сигарету покуривает. У нас бы за такое сразу на гауптвахту. Мы без всякой формы, как в поход ходим, я в кожаной куртке, боцман в меховой, без знаков отличия, с пистолетами на боку - к ним. Видимо, подумали, что мы офицеры. «Добро пожаловать! Союзники, союзники» И сразу один нашёлся с русским языком, а боцман немного знал английский. Они говорят:- «Знаете, что Берлин пал?.....Это дело давайте и отпразднуем». Вот это новость! Через полчаса стоял во-оо-т такой стол. Негр приносит поросёнка жареного килограмм на десять, всяких овощей, вино, виски несколько бутылок. Нам такое и во сне не увидеть... Первым долгом подняли за взятие Берлина, они по рюмке, мы по стакану, а вино пили как воду. Поросёнком заедали всласть. Начали трепаться, обниматься, хлопать друг друга по плечу. Погудели славно, пора и на боковую. Положили нас в хорошей каюте, воду на стол поставили, как дома. Наутро опять выпили и закусили, а нас вроде как не берёт. Боцман говорит:- «Теперь наша очередь» и достаёт свою бутылку. Наливает по полстакана спирта 96-градусного, выпил, не закусывая, я за ним. Двое из них глотнули, поперхнулись, скривились, перешли на своё…Долго галдели, пока не сморило, и уснули.
К вечеру поднялись, попили чаю, распростились и пешком - до Варенги, где штаб Северного Флота, перебирая в памяти неожиданное событие минувшего дня. И как же мы приглянулись союзникам нашим? В Варенге никого своих не оказалось, двигаемся дальше, уже на выделенном «газике»- в город Полярный, в Екатерининскую гавань, где штаб подводных лодок. И тут повезло, редкий случай, появился гражданский катер по обслуживанию нашей бригады.
Запрыгнули на борт, и вскоре оказались на родной базе, доложились капитану. Мы-то не виноваты, командир отпустил, вернулись вовремя, а катера нет, так что без вопросов. Хотя как посмотреть…
Узнаём, что без нас произошло незаурядное событие. Катер срочно вызвали потому, что в охраняемом квадрате заметили перископ неизвестной подводной лодки, а ближайшим торпедоносцем оказался наш, как вроде «скорая помощь». Подскочили к указанному месту, и спустя некоторое время доложили в штаб, что задание выполнено. Такое вот дело. A потом мы меж собой рассуждали, что корабли союзников стоят в заливе рядом с нашими, так надо же ещё и подсматривать в перископы, чтобы засечь, допустим, расположение береговых батарей. Потом в нашей военной газете прочитали, что неизвестная подлодка утонула вследствие взрыва собственных аккумуляторных батарей. Как раз в день взятия Берлина.
В день Победы своего сбили. Через нашу базу летела тройка самолётов, несмотря на запрет появляться на этой трассе. Они шли, как оказалось, с боевого задания, может горючее было на исходе, поэтому взяли через Мурманск и через нас, так им ближе. А тут как все с радости начали палить кверху, не глядя в небо, изо всех стволов, один и налетел. Но, правда, лётчик остался жив, его нашли, отогрели, откормили, он даже не был ранен. Мы воевали вовсю до конца мая. Немцы в это время утопили несколько наших гражданских кораблей. Был такой сухогруз «Марина Раскова», 70 человек команды, больше половины - женщины, никель везли в Ленинград. Немецкая лодка лежала незамеченной долгое время, откуда они могли знать, что война кончилась и капитуляция подписана даже их адмиралом, ждали удобного момента. Всплыли и выпустили в сухогруз две торпеды. Все ушли на дно, один кочегар остался благодаря спасательному жилету. Лодку обнаружили и бомбами заставили подняться, уничтожили тоже двумя торпедами. А если бы на лодке были информированы о мире, все могли бы остаться, такая вот судьба.
После войны в Мурманске было много немцев. Оборудование с их заводов и специалистов везли к нам. А охраняли их поляки. Так больше всего они боялись поляков. Они полякам здорово насолили, как и нашим. Но наш народ отходчивый, а поляки не такие. Они их там, знаешь, как муштровали!
Война - то закончилась, отпраздновали, думали скоро домой, но не тут-то было. Флот укрепляли, у Верховного Главнокомандующего наверно были думки на этом не останавливаться. Так что о дембеле, как многим из нас сказали, и не помышлять. Служил на флоте еще целых пять лет.
Сразу после войны разрешили старшим офицерам приглашать свои семьи на свидание. А - куда? В казарму что ли, или на катер? На краю нашего военного посёлка, в губе «Долгая Западная», в тридцати километрах до выхода в море, где основная стоянка торпедных катеров, построили несколько домиков на две семьи в каждом. Печки кирпичные, топили берёзкой и углем. В глубине зарослей находилось какое-то помещение вроде землянки.
Меня туда назначили отвечающим за электроснабжение и всю механику: - генератор, электроплиты, освещение, воду. Иду вечером по тропинке между валунами, смотрю, - дверь землянки открыта, свет горит, подошёл поближе, и вижу такую картину: - стоит женщина в погонах старшего лейтенанта и мужик с ножом. Я вынул пистолет (мы все держали оружие при себе), вбежал в помещение, кричу:- «Бросай нож! Иначе стреляю, без промаха!». Он сразу нож бросил на пол, я на него глянул, а рядом пистолет лежит. Обращаюсь к женщине:- «Товарищ старший лейтенант, возьми себя в руки, подними оружие!», она так и сделала. А в глубине комнаты притаился второй мужик, тоже с ножом, чувствую, готовый кинуться. Стреляю в пол, он присел и нож выпустил. Берём обоих и ведём на гауптвахту. Оказалось, что они из состава штрафного батальона, который вырубал в скале крытую нишу для торпедных катеров и туннель к морю. Работали насмерть. Пробрались они сюда в поисках еды, и не только. Документы на себя хотели забрать. Оказывается, эта землянка особого отдела, а женщина - его сотрудник.
Так у меня завязалась первая нешуточная любовь. После гауптвахты случайная знакомая попросила проводить её домой, угостила чаем. Расставаться уж надо, а одной оставаться после пережитого страшно. Ну, я-то парень, 20 лет мне, а она на два года старше, и - остался. Потом встречались всякий день, по сто раз целовались, если не пошлют в море. У меня уж мысль возникла, не жениться ли… Вдруг узнаю, что по предложению главного механика бригады катеров Рихтера меня, как лучшего механика катера, направляют на учёбу в Ленинградское высшее инженерное училище.
Похвалился возлюбленной, а она в ответ: - «Рано, дружок, радуешься. Список для проверки придёт ко мне, и кого пропущу или не пропущу - это моё дело». Я ей в шутку:- «Мол, бабушка моя в кавалерии Деникина служила», а она:- «Ты сам-то кто? проверка покажет». И показала, что мой дед раскулаченный, потому его внук в офицеры не подходит. «Я тебя, - говорит, еле сдерживая слёзы, - понравившегося, четного парня пропустила бы хоть в рай, но на учёбу не имею права, иначе меня выгонят». Вот так закончились наши отношения. И ничего не сделаешь.
Во флоте меня звали в партию, но всё отнекивался и сомневался, а после этой обидной истории совсем расхотелось. Коммунистов было много, в основном хорошие люди, и дружил со всеми, «не разлей вода», а в партию не пошёл.
Мне первый раз дали две недели отпуска, чтобы навестить родных. Боцман попросил передать его матери гостинец, и навьючил так, что я еле поднял. Он заведовал всем - продовольствием, обмундированием, чем угодно. У меня оказались пуд американского шоколада, плитками по 96 граммов, масло, сухое молоко, яичный порошок, в общем, два чемодана и 20 килограммов муки. «Половина, - говорит, - твоё». Но вот как всё это довезти…Муку отдал в Кандалахше незнакомой бабке за 200 рублей, почти задаром, у ней больше не было, как она решительно заявила, а может, приврала, какая разница, лишь добавила:- «Молиться буду за тебя, за твоё здоровье до конца жизни». Может, помогло.
Мы состыковались с одним подводником, тоже отпускником, Сначала ехали со скоростью черепахи трое суток в угольной коробке до Котласа. Колею только испытывали, качались на рельсах, как на волнах, чуть не свалились несколько раз. Уже распустилась берёзка, наломали веток и устроили мягкую подстилку, запах,…настоящее лекарство, барская постель получилась. В Сыктывкаре перешли на пароход, пассажиров битком, по разговорам выяснилось, что здесь и депутаты Верховного Совета из Москвы, после первой сессии возвращаются домой. Пригляделся, тут мой директор школы, в которой я учился, такой же остался, с депутатским значком, и жена рядом, наша учительница, может в столицу ездили вместе. Они меня не угадывают, я же на полметра, не менее, вырос, да и обличьем другой, в форме, с оружием. Молчу пока. Время к ночи, живот поджимает от голода, столовую уже закрыли. Нашёл кока, уговорил его приготовить из моих продуктов омлет, открыл банки с тушёнкой, выложил шоколад, развёл в графине спирту. Когда стол накрыли, подхожу к директору с женой, а там, оказывается, и капитан парохода появился, и приглашаю к трапезе. Те недоумённо всматриваются, ничего понять не могут, а потом учительница ко мне на шею с криком:- «Так это ж Петя, что ли?! Дорогой ты наш! Да не может быть…» Такая вот произошла встреча.
Весь следующий день плыли вверх по Вычегде, любовались просторами, не терпелось добраться до дома, уж больно по матери с отцом истосковался, по охоте, по рыбалке, по ставшему для меня родному месту. Оставшиеся гостинцы доставил по назначению.
Всё когда-нибудь кончается, пришла к завершению и флотская служба. На сберкнижке собралось несколько тысяч рублей, погулять хватило, но надо было начинать трудиться на гражданке. Не особенно раздумывая, пошёл участковым механиком угольной шахты в Воркуте. Подумал, что тяжелее, чем на флоте, всё равно не будет, а ещё пленил этот край дикой природой, тундрой.
Тут один мне как-то высказал, не фантазирую ли я чего. Нет, как на духу, помню прошлое в деталях, привирать не умею, если попрёшь какую-то отсебятину, попадёшь в душевную неприятность. Жизнь сложнее и забавнее, чем можно придумать, Возьми Гулливера, надо же таких фантазий заплести, уши вянут. У меня «жизнь такая, какая она есть, и больше никакая». Слышал эту фразу и запомнил.
На Кольском полуострове брусники не видел, черники много, но ходить за ней тяжело, а морошки - море. По размеру крупней малины, цвет меняет после заморозков с красного на жёлтый и становится мягкой и приятной. Считается очень лечебной. Я даже объезжал на вездеходе поля морошки, чтобы не давить это богатство, хотя знаешь, что нога другого сюда вряд ли ступит. Был на побережье Ледовитого Океана, возле Карских Ворот. Неоглядный простор, чуть покрытый снежком, а сквозь него тянутся к свету неисчислимые стебельки с гроздями красной ягоды. Мы дурачились словно дети, ползали на коленях по этому диковинному ковру и паслись словно братья наши меньшие, набивая животы удивительным даром Севера. Это богатство каждый год возрождается, чтобы тут же пропасть бесцельно… У нашего спутника была кинокамера, он снял это чудо и демонстрировал зачарованным зрителям.
На охоту и рыбалку ушло полжизни, как я шучу. Для себя, а больше для людей. Зайчатина, куропатки, рябчики, рыба в сезон не переводились. Весь наш восьмиквартирный дом, был мною обеспечен дичью. Некоторые женщины так избаловались, что им подавай готовенькое, а то, видишь ли, не нравится ощипывать или снимать шкуру. Доходило, что с охоты привозил на вездеходе с сотню гусей, а они по 5-6 килограмм, и бросать нельзя, это же ценность, и отстреливать положено по законам природы. Когда вспорхнёт стая куропаток или рябчиков, над головой темнеет, одним выстрелом полмешка можно сбить, вот только собрать их невозможно, много пропадает. Птица почти равноценная, но рябчики вроде считались царской дичью, хотя они встречаются чаще, даже в Киржаче они есть.
Ну, и рыбалка, конечно. В нашей постоянной компании - завгар, проходчик, директор шахты, учитель и я с техникой и снастями. Если гости из центра - значит непременно северная уха с приложением, Знаю там рыбные места, оленеводов, рыбаков, местные порядки и обычаи.
Прилетел Братченко, министр угольной промышленности, и с ним свита, он же один не будет. Директор шахты говорит,- «Надо рыбы, аврально, желательно разнообразной, красной, белой, но, конечно хорошей». Самое близкое до красной - сто километров, до белой - двести, по полному бездорожью. Так надо ещё и поймать. Двинулись на вездеходе в одну сторону - застряли, в другую - заклинило двигатель, как назло, а время-то уходит, хоть караул кричи, позором светит. Вспомнил про одного нашего любителя езды на оленях, который животных для этого держал. Он, оказывается, в отгуле и уже собрался двинуть в тайгу. А нам это и надо. Бросили в нарты ящик водки и - туда. Спустя несколько часов, без приключений, нашли знакомых оленеводов, а у них только что выбранного из сетей гольца - некуда девать, полная сеть сига и всё остальное. Загрузили нарты, оставили им водку и ровно в срок вернусь на шахту. Угостили министра и его спутников по полной, что называется, программе и с собой навязали. Со всем уважением, по-простому, министр у нас был мужик строгий, деловой и человечный. И если что обещал, обязательно исполнялось.
О шахтёрском периоде можно рассказывать много, всё-таки тридцать лет под землёй, иногда сам задумываюсь, чего только не пришлось пережить за это в целом нелёгкое, но очень интересное время. Воркутинский уголь очень качественный, используется в металлургии, высоко ценится.
В моём распоряжении более двухсот человек, все заключённые, кроме двоих. Ни у кого менее десяти лет срока не было, а то пятнадцать и двадцать лет. Часть их из Томского института, доктора, кандидаты технических наук, пришили им какой-то заговор. Остальные - шахтёры из Донбасса, которые при немцах остались на шахтах и продолжали для оккупантов добывать топливо - бывшие начальники шахт, участков, классные специалисты. Но никуда не денешься - предатели.
Заключённые жили в зоне, а вольнонаёмные в посёлке, в жутких условиях. Кроме охранников лагеря, которым построили нормальные двухквартирные дома. Поэтому было принято правильное решение возвести жилой микрорайон для вольнонаёмных и тех, кто выходит из лагеря в связи с окончанием срока, но без права покидать Воркуту, иначе здесь некому будет работать. Люди все добросовестные, грамотные, ничего плохого про них не скажу. Был здесь бывший директор исследовательского горного института Мухин, а также управляющий трестом в городе Шахты Червоный, который халтуру в работе совершенно не терпел. Под его надзором, как авторитетного специалиста, начали сооружать раздвижку нижней части шахтного ствола, а самого по скорой положили в больницу. Чтобы быстрей закончить работу и отчитаться, начальство решило уменьшить толщину бетона и отказаться от каменной засыпки, как это положено по проекту. Так, Червоный, выйдя из больницы, заставил пробить дыру в стене, пролез в неё (а он толстый, диабетик), чтобы проверить, как исполнены его рекомендации. Никто его не мог остановить. Когда увидел халтуру, что наделали, стал на колени и начал истово креститься. При мне это было, я живой свидетель. Всё заставил переделать, неделю работали тридцать человек. Это совершили вольнонаёмные, в основном партийные, а заключённый - пресёк.
Меня вместе с приданной рабочей силой временно перевели на строительство этого жилого района, но и за шахту ответственность никто не снимал. К площадке проложили прямо по земле шахтёрский резиновый четырёхжильный кабель крупного сечения. Установили трансформаторы и от них подали напряжение к котлованам фундаментов и выгребных ям для подогрева укладываемого бетона, как положено по технологии. Забивается арматура в свежий бетон, соединяется хомутом с проводом низкого напряжения, и тёплая смесь набирает прочность. Кстати, эти объекты до сей поры стоят хоть бы что.
Я обычно на работу шёл не по дороге, а по кабелю и проверял, как действует обогрев, и голыми руками подтягивал контакты, потому что току не боюсь. Меня может как угодно тряхнуть, но не убивает. Ну, и с ружьём, конечно, одностволкой, и на лыжах Кабель грел так, что в снегу получился туннель, особенно в низинах, где сугробы намело толщиной метров в пять, можно было в полный рост идти, и сухо. С удивлением обнаружил, что в туннеле собираются зайцы, десятками. Трава зелёная, уютно. В туннеле только дурак промажет. Набью зайцев этих, а рядом - куропаток мешок, принесу ребятам, они разделают, приготовят. С водкой вопрос тоже решали, в магазине не купишь, пара бутылок на такую команду - капля в море. Была лошадь с санями, я ездил за водкой на рудник за 17 километров, где снабжение было получше, беру пару ящиков, уже что-то. Водку прятал в электрощите, куда охранники страшно боялись заглядывать, один попробовал и другим заказал не лазить. К тому времени заключённым стали платить, а купить-то нечего, как и всем другим. За два месяца, что заключённые оказались под моим началом, они заметно отъелись, а то шатались от недоедания. Работали они безудержу и грамотно, а поскольку я всегда был внимательным учеником, то многому у них учился - по электрике, бетону, деревянным конструкциям, организации строительного производства
В общем, проверяю в очередной раз кабель, а «процедура» эта не занимала много времени и проводилась ранним утром, до появления людей на стройплощадке, и замечаю, что как-то неуютно в атмосфере. Выглянул из тоннеля, а снаружи мрак, какие-то всполохи, пурга несусветная… К тому моменту у меня уже было несколько зайцев, сунул их в рюкзак с инструментами и патронташем, а пару - за пояс.
Что на меня подействовало, ума не приложу, но вместо того, чтобы по тоннелю пойти до конца и свернуть в бытовку, пустился на лыжах по ветру, и меня куда-то понесло, словно под парусом. Таким образом отдалился от стройки километров на тридцать, если не больше. Короче говоря, заблудился так, что не соображаю, куда идти. И это просоленный моряк, заядлый охотник и рыбак… Пурга не утихала. Попалась речка, начал её переходить, а под снегом - быстряк. Упал туда плашмя, по самую шею, как-то выкарабкался, с меня течёт, мороз градусов пятнадцать. Лыжи очистил ножом, рукоять в руках, а лезвие отломилось и куда - то отлетело. Всё на мне колом, но неимоверно хочется пить, о еде и не вспоминаю, хотя пошёл на работу, не сделав и глотка, такая у меня привычка.
А уже ночь наступила, мороз крепчает. Возникло чувство полной безысходности и апатии, но не страха. Представил себя с отмёрзшими ногами и руками, сколько предстоит мучений мне и людям…
Короче говоря, пришла в голову дурная мысль - зачем жить? В таком безвыходном положении. А пока нормально и ружьё есть, давай-ка я застрелюсь. Случайно в сугробе нащупал столб, которые геодезисты ставят, притулился к нему, снял правый валенок… Приготовил на всякий случай два патрона, чтобы наверняка, ствол приставил к лицу, палец на спусковой крючок, нажимаю изо всех сил, не могу дожать. И так несколько раз. Тогда машинально надеваю валенок, плюю на руки, со злостью хватаю ружьё за ствол, раскрутил его над головой и кинул куда-то, что было сил. Значит, самострел - не для меня. Немного продвинулся, ружье моё лежит, поблёскивает. К этому времени природа переменилась, свет появился, видимо, от северного сияния, даже столб разглядел, а на нём светлой краской - знак, который запомнил на всю жизнь - ТГК 406. Двинулся в обратную сторону, вновь пришёл к столбу, затем к ружью. Заорал во весь голос: - «Ни хрена, рогатый, твой номер не пройдёт (чёрта имею ввиду), я твои проделки знаю, и пошёл ты к ……матери!» Ставлю ружьё к столбу, нашарил в рюкзаке блокнот, промокший, но писать можно, и химическим карандашом вывел, кто я такой, потом стихами. Откуда только они взялись?: - «Без суеты, повеселее, не важны род и сколько жил. Три слова только напишите - покойный водочку любил». Если всё-таки не выдюжу, замёрзну, то если найдут, хоть посмеются, человек в последние часы не унывал. Нажал легко на курок - стрельнуло(!), и больше с ружьем не расставался.
Перешёл речку, выкопал лыжей в снегу замечательную такую пещеру, можно сказать каюту, с диваном и с подушкой, разогрелся, и уже всё нипочём. Есть захотел невероятно! Лёг на диван, крутит живот, невмоготу. Зайцы - тут, а ножа нету. Вспомнил про часы со светящимся циферблатом, которые сунул куда-то в спешке еще дома. Оказались в сумке под зайцем, и я воспрянул. Спать решил по полчаса. Проходит точно отведённое время, встаю и разогреваюсь движениями. И так много раз. А потом соображаю, чего это я попусту трачу силы на разогрев, когда можно греться на зайце. Наступаю ногой на лапу, разрываю его, сдираю шкуру и добираюсь до мяса и давай рвать зубами… Насытился. Думаю, надо экономить. Стал собирать внутренности, складывать в угол «дачи», вход замуровал, чтобы уберечься от лишнего холода. Две заячьи шкуры подоткнул под одежду, остальные тушки приложил к ногам, стало теплее и уютнее.
Пурга, хоть и с меньшей силой, бушевала ещё трое суток. На четвёртый день пробил крышу, а там солнышко светит! Выбрался, а невдалеке скирда сена стоит, удержалась в бурю за снежный откос, сделана по-северному, внутри - пустота для проветривания. Влез туда - благодать, еще более пришёл в чувство. И питание обнаружил диетическое - лошадиные котяхи, в них наполовину овёс, сама по себе вкуснейшая вещь, да ещё с зайчатиной и со снегом… Заправился, ободрился, натянул лыжи, и двинулся в уже знакомом направлении. Прошёл тройку часов, взобрался на бугор, вижу вдали погруженный в темноту посёлок, узнаю Воркутинскую ТЭЦ, как оказалось, обесточенную во время урагана. Подхожу к домам, огонёк мерцает - путевой обходчик бредёт с карбидным фонарём. Говорю ему: - «Добрый человек, мне бы кружку воды, помираю, помоги, пожалуйста». Поднёс фонарь к моему лицу, да как заорёт от ужаса. Лицо - то в ошмётках заячьей крови, в шерсти, заросшее, явный чёрт, плюхнулся на колени и только икает. Единственное, что смог произнести:- «Иди на станцию». Только приблизился к зданию, свет включили. Никого не спрашивая, нашёл бочку с водой, пополам с углем, еле наклонил её на себя, облился с головы до ног, но всё же напился. Какой же сладкой показалась эта застоявшаяся, грязная спасительная влага! И кусок хлеба дали. Еще три километра пути и я, наконец, полностью обессиленный, на пороге своего дома. Захожу, сидят родители, на столе сковорода с котлетами, все котлеты до одной целы. Горюют по сыну. А я им: - «Какого чёрта вы тут скучаете, ложитесь спать,- надо ж подшутить, - завтра рано встану, да постреляю дичи». Чтобы, значит, атмосферу развеять, обрадовать их. Валенки снять уже не смог. У нас был диван широкий, вот и вся мебель, лёг и не встал, они мне разрезали валенки, соседка принесла стакан вина, дёрнул и - готов. Сутки проспал, не шевелясь. Называется, пошёл за зайцами.
Наведал начальник участка Резниченко, тоже юморист. «Тебе в ресторане четверо суток не хватило, - говорит, - так ты здесь добираешь? А ну, собирайся на работу, и никаких разговоров, дел невпроворот». Пошутить-то надо. На другой день, собрав себя в кулак, пошёл в шахту. Вроде остался здоров, но, оказалось, до первого испытания. Надо было переместить на другое, более сухое место трансформатор весом под двести килограммов. В штреке вода в отдельных местах по пояс, надвинули его вдвоем с подручным Аркашкой на плот, потянули как бурлаки, а плот до места не доходит, уже мелко. Говорю помощнику:- «У тебя сапоги короткие, наберёшь воды, простынешь, я сам попробую (у меня сапоги были высокие), на коленях перекантую». Несколько метров протащил эту махину, и вдруг пронзила такая невыносимая боль, что потемнело в глазах. И всё…Он затащил меня опять на плот, тянул с полкилометра, положил на угольный конвейер, позвонил люковому, что сейчас едет больной человек, будь внимательным. Разговор их слышу, а пошевелиться не в состоянии. А люковой, тоже шутник, из заключённых, по фамилии Подкова, орёт в ответ:- «А ты знаешь, что по предписанию людей запрещено возить? Буду на полную включать, и вообще уйду!» Это, чтобы понта придать. Всё же меня дотащили, пришёл электровоз с медсестрой, привезли в медпункт, а оттуда - в больницу, только что построенную, неплохую, ничего не скажешь, и я её опробовал. Находился там полмесяца.
Но не бывает счастья без несчастья. Возникла горящая путёвка в Ессентуки, уже завтра надо быть на месте. Жена расстроилась, а я ей: - «Мёртвый я тебе хорош, что ли?». Взял билет без очереди, уважили как участника боевых действий, иначе бы сорвалось, и вот очутился на курорте.
Главный врач санатория лично беседовал с каждым прибывшим, такой был порядок. Попытал у него, как же мне со спиной и ногами быть, у вас же желудки лечат. Он мне про грязь рассказал, заверил, что поможет. Никаких процедур, кроме грязи, и не давали. Приходил ежедневно в лечебницу, бабушки расстилают резиновый полог, накладывают грязь, завернут, скажут:- «Ну, сынок, полчаса полежи», а сами идут новости или песни слушать по радио, и час, и полтора их нету. А как моё сердце чувствует, им до лампочки. Сердце, выдержало, и вообще лечение мне помогло. Может ещё и потому, что отпустили три лишних процедуры. Из всех номеров воды самая хорошая «Ессентуки-17», и пей, сколько хочешь. Ну, и вина там полно, через автомат продают. Бывает, что автомат заклинит, и льётся без конца, только подставляй посуду, сам наблюдал. Сбежалась братва, и понеслось,…некоторые с графинами прискакали. Любят у нас урвать на халяву.
Давай, Георгич, поработаем. В другой раз продолжим, если желание возникнет».
PS. Позвонил Пётр Антонович Гришелёнок, просит приехать и помочь залатать кровлю на доме, протекает, а одному уже не управиться.
Ему, как фронтовику, местные власти ещё два года назад обещали отремонтировать избу, сроки устанавливали. Не выполнили. Да и с машиной непонятная история. По Указу Президента Российской Федерации участникам Великой Отечественной войны положено бесплатные «жигули». Написал просьбу в Правительство, оттуда её переправили Владимирскому губернатору. Так и затихло. Мы - то знаем, как у начальства часто не стыкуются слова с делами.
Телефон Петра Антоновича - 8-492-372-21-62
Цыганков Ю.Г. -
ветеран ВОВ - труженик тыла,
Заслуженный строитель РСФСР, член Союза журналистов с 1956 г.
Апрель 2012г.