"Михаэль" доктора Йозефа Геббельса и русские.
Наконец-то неделю назад дочитал эту книгу. Хотел поделиться с вами своими впечатлениями и не только.
Книга написана в 1923 году и подверглась переработке в 1929. К сожалению сложно выделить более поздние переосмысления, критики лишь напрямую указывают на часть относящуюся к мюнхенскому периоду жизни Михаэля, где появляется образ оратора-вождя - Дедушки т.е.
Не скажу, что книга захватывающая, она более относится к психологической прозе с оттенком политиканства и графоманства. Я бы назвал её психологической политической прозой.
Наиболее ценно в "Михаэле" - широчайшее раскрытие ценностей идеологии национал-социализма. Это концентрированный и канонический НС. Критики указывают, что в 23ем году доктор стоял на принципах христианского-социализма. Христианства в книге действительно очень много:
"Христианство - это религия не для многих, тем более не для всех. Лелеемая и воплощаемая
немногими она - изысканный цветок, могущий расшевелить культурную душу."
Некоторые могут сказать, что это искажает НС. Однако я так не считаю, т.к. НС хоть и всецело материалистическая идеология, но никак не богоборческая. Параллельное существование и религии и политики возможно, в Третьем Рейхе это было. Как показано в Михаэле религия даже может служить опорой политическим взглядам, быть их органической частью. Что есть и там и там? 1). Социализм (да простят меня люди православные за столь вольную трактовку) 2). Антисемитизм 3). Избранность последователей (элитарность).
Кроме того, к 19ому веку культура Европы была пропущена через призму христианства. Многие светские, казалось бы, ценности имеют христианские корни.
Единственное, что не стыкуется - это вождизм. Но сосуществование во всяком случае с каганами, да царями, да императорами было достигнуто и отработано на должном уровне.
При чем тут русские?
Критики пишут, что Геббельс очень внимательно изучал Ф.М. Достоевского. И скорее всего (понятно при чтении) воспринял и понял именно его национализм как эталонно русский. Скорее всего в 20ых годах он еще не осознал новых реалий России, что есть большевизм, насколько он отличен, а возможно считал большевизм ширмой, этаким ребрендингом.
Основным идеологическим противником Михаэля выступает - Иван Войнаровский. Сейчас я приведу много цитат из книги. Пусть сам автор расскажет о своем видении России и русских. После этого мне кажется ни у кого не останется сомнений, что сказки советских жидов, будто элита Рейха воспринимала русский народ не более чем унтерменшей, животных подлежащих уничтожению, не видела в них белых людей и пр. - наглая ложь. Нет, они долго и внимательно присматривались, исследовали. Так же много размышлений о марксизме, либерализме, плебсе, демократии и пр.
"Горячая, порывистая, внезапная, безмерно гнетущая, ждущая, надеющаяся, бесконечно
злая и бесконечно добрая, исполненная глубочайших страстей, благосклонная и нежная,
фанатичная во лжи, равно как и в правде, к тому же обильная бездонностью, весельем, юмором,
болью и тоской: такова душа славянина; душа русского.
Достоевский несётся от страсти к страсти, от проблемы к проблеме, от бездны к бездне.
Пылкая боль и пылкое наслаждение. Люди в искажённых формах, противоестественность и
порода, порочность, пучина и гениальность, безумие и идиотия; ясность рассудка и подобная
солнцу чистота способна искажаться вплоть до болезненной смехотворности. Таково его
произведение.
Великая расовая душа в судороге рождения или смерти. Он способен будто бы стоять у
койки больного. Способен чуять воздух нависающей беды.
Достоевский опередил своё время на несколько рискованных шагов вперёд. За ним
следуют смятённо, боязливо, без веры; но следуют. Он не выпускает - остаётся следовать.
Здесь мы находим всё: натурализм, экспрессионизм, идеализм, скептицизм, и выводим из
них все прочие «-измы». И, тем не менее, не приходится говорить о чём-то его собственном.
Достоевский знает это только по названиям.
Он пишет так, как он видит, так, как выжигает в мозгу и в душе его демон, его дьявол. Он
пишет, поскольку только это давало возможность являться кем-либо в девятнадцатом столетии.
Политическое всё ещё оставалось в зародыше. Он пишет, потому что любовь к России, ненависть
к врагу, к западу, выжигает ему душу.
Можно просто принять его за уникума. Он приходит из ниоткуда и следует в никуда. И при
этом он стабильно русский.
Его романы - грандиозные баллады. То, что остаётся в стороне, смешно, малозначимо,
несущественно, подчас пусто. Всё можно найти между строк.
Наконец, он позволяет догадаться и осязать то, что ему хотелось сказать.
Блёстка, хлам и мишура, форма и символ, из-под которых вырывается народная душа.
Иван Войнаровский смеётся, когда я говорю ему всё то, что я с трудом охватываю здесь
словами. Для него это его символ веры, его евангелие.
«Мы веруем в Достоевского так же, как наши отцы веровали во Христа» - заявляет он.
Громадной проблемой Европы является старая и новая Россия. Россия - это прошлое, быть
может, будущее, но никак не настоящее. Так как российское настоящее - это всегда мыльная
пена, скрывающая сильный яд. На русской земле зарождается раскрытие её великой загадочности.
Это чреватый будущностью дух Достоевского, носящийся в воздухе, над покойной, сонной
землёй. Когда Россия пробудится, мир станет свидетелем национального чуда.
Национальное чудо? Да, это так. Политические чудеса только национальны.
Интернационал же - это лишь рассудочное учение, направленное против крови. Чудо народа
никогда не пролегает в его мозгу, но всегда в его крови.
То, что называется интернационалом в России - всего лишь мешанина из еврейского
крючкотворства, малодушного кровавого террора, безграничной терпеливости широких масс и
поднявшегося, благодаря чудовищной воле, в сферу мировой политики одного человека: Ленина.
Без Ленина большевизма не существует.
Опять же: историю творят люди. Но люди бывают и скверные.
В России освободили крестьян. Освободили ли? Да, в известной мере, поскольку иначе
было невозможно. Но это уже не марксизм.
«Собственность - это воровство!» - утверждает настоящий классовый борец. Ленин дал
каждому русскому крестьянину землю во владение. С тех пор в России живёт сто миллионов
собственников.
Когда Иван Войнаровский говорит, он кажется совершенно мягким и застенчивым; но в
его словах горит скрытый демонизм. Мы спорим час за часом."
"21 октября.
С Гертой Хольк я наношу визит Ивану Войнаровскому. Вечернее время, и мы застаём его
за чаепитием.
Иван Войнаровский постарел. Он выглядит усталым и утомлённым. Вначале он ни о чём
меня не расспрашивает (или наоборот?). Затем ворчливо и резко приветствует нас.
Он говорит о своей революционной деятельности. Он задействован в партийных делах,
наименее ему любимых, и теперь желает выговориться.
«Этих люмпенов ведёт дьявол. Они все работают на свой собственный карман. Вообще же
революция целиком разбивается о людей. Этот сброд слишком мелок для нового мира».
«Это ещё слишком мало - возжелать жертвовать. Нужно ещё и выжидать. Время работает
на нас. И пусть оно работает».
Он смотрит на меня, наполовину непримиримо, наполовину насмешливо.
«Нет, это не так. Таким противопоказано руководить. Ведь они желают вовсе не
революции. Им смешно, если речь заходит о чём бы то ни было, кроме экономики. Им недостаёт
пути в величие, вдохновения, пламенности. Они - тунеядцы, взятые все вместе».
«Можно быть выходцем из народа. Если я смотрю на эти вещи с германской точки зрения,
то всегда вижу наши бедствия в том, что мы ещё слишком глубоко втиснуты в фальшивые
традиции. Мы всё ещё не германцы. Мы были ими только в самые великие моменты нашей
истории; а тут вы приходите к нам с мировой республикой. Нам такое не подходит».
«Идея объединённых государств Европы - разумнейшая из всех, что подвергались
осмыслению в этом столетии. Но это не окончание всего. Это лишь этап на пути к целому. Мы,
русские революционеры, поставили себе цель: свободные люди на свободной земле».
«Это прекрасная фраза. Но она ломается о суровую действительность. Нам, германцам,
достаточно оставаться самими собой».
«Вы будете вынуждены. Мировая идея не может разбиться об оригинальничание
узколобых бахвалов».
«Так, так! Вынуждение происходит между двоими: вынуждающим и вынуждаемым».
«Пока что мы ещё хозяева у себя дома» - язвительно вставляет Герта Хольк.
Иван Войнаровский смеётся.
Он выглядит совсем устало.
Теперь он обращается к Герте Хольк. Тихо, почти женственно. Он не смотрит на неё. Его
взгляд тягостно и медленно устремляется вниз.
Внезапно он встаёт, лицо его белое, как мел. В его глазах вспыхивает тот былой демонизм,
от которого я не могу освободиться.
«Но однажды ворвётся день, он должен ворваться!
Я не доживу до него, и вы не доживёте. Но он грядёт! Мы страдаем не зря.
Мир не сможет позабыть, как молодёжь Европы истекала кровью на полях битв за
единственную идею - быть может, бессознательно - но во всём жила лишь эта идея, для знающих
она была верой, для верующих - предчувствием. Не получится замалчивать молодёжь.
Что с того, что нам не увидеть этого дня? Было бы достаточно стать лидерами,
первопроходцами нового времени. Не думайте, что мы сражаемся с ветряными мельницами. Нам
заранее ведомо, какой разыграется сценарий. Нужно лишь сменить тактику.
Можно нас уничтожить. Мы замолчим только мёртвыми. Но наши слова вернутся.
Европа должна нас услышать.
Мы - закваска, приводящая мир в брожение. Мы - соль земли».
Обессилев, он погружается в себя и взирает на нас так изумлённо, будто бы заметил наше
присутствие только сейчас. Затем он надолго умолкает.
Стало поздно. Мы собираемся назад.
«Я ненавижу Ивана Войнаровского» - говорит Герта Хольк по пути домой."
15 июня.
Россия представляет для нас опасность, которую нам надлежит преодолеть. Но, если мы
желаем преодолеть её, мы должны её знать.
Во-первых, теперь я постепенно начинаю понимать, что представляет собой Иван
Войнаровский. Он очень несчастный человек. Панславизм обрекает его на гибель.
Я всё ещё не могу освободиться от влияния Ивана Войнаровского.
Борьба, несущаяся по сегодняшней Европе, - это борьба между новообразованными
аристократическими слоями.
Каждый век, если он имеет исторический ранг, был сформирован аристократами.
Аристократия = господствуют лучшие.
Никогда народы не управляют сами собой. Это безумие изобрёл либерализм. Его
народным суверенитетом прикрываются лишь продувные шельмы, желающие, чтобы их никогда
не узнали.
Как видно, - дешёвое надувательство, поддаться которому может только полный глупец.
Победа массы: какое безумие! То же самое, если бы я сказал: мрамор выполняет работу
скульптора. Произведение искусства без своего создателя! Народ невозможен без вождя. Мир -
без Бога!
История - это ход решений отдельных людей. Побеждают не армии, а их командиры.
Европа будет заново воссоздана теми народами, которые раньше всех преодолеют
иллюзию массы и найдут обратный путь к принципу личности.
Слой новой аристократии, несомненно, возникает и на почве новых законов. Традиция
сменяется посредством достижений. Лучший! - этот титул должен стать не наследственным, а
благоприобретённым.
Гении - это всегда только высшие формы проявления народной воли. Они, в известной
степени, представляют воплощение творческой народности.
Дуб не может расти без почвы, корней и силы. Не может возникнуть из ниоткуда и
человек. Его почва - народ, его корни - история, его сила - кровь.
Великие идеи всегда пробиваются из меньшинства. Но, в конечном итоге, они укореняются
так, что целые народы становятся им обязанными самим своим существованием.
Произведения искусства, изобретения, идеи, битвы, законы и государства - их началом и
концом всегда является человек.
Питательная почва всех творческих сил - это раса. Человечество - это всего лишь
допущение. Действительность - это только народ. Человечество - это не что иное как множество
народов. Народ органичен. Человечество лишь раньше было органичным.
Быть органичным означает сохранять в себе способность культивировать органичную
жизнь.
Лес - всего лишь множество деревьев.
Я не смогу уничтожить народы, чтобы получить человечество, так же как не стану
корчевать деревья для того, чтобы улучшить лес.
Деревья - это то, что в совокупности являет лес.
Народы - это то, что в совокупности являет человечество.
Чем более разрастается дуб, тем пуще он украшает лес.
Чем более разрастается народ - тем более он народ, ещё жизнетворнее служащий
человечеству…
Всё остальное надумано и не жизнеспособно. Потому что не способно выдерживать перед
историей.
Меньшинство настанет тогда, когда оно подключит лучших повернуть колесо германской
судьбы.
Мы должны стать ещё мужественнее, умнее, решительнее и твёрже характером, чем
некоторые; тогда мы гарантированно победим.
Нам нечего ломать голову над тем, что в других народах заправляет отребье. Тем скорее
мы получаем возможность осуществиться сами.
Имей бразды правления в своих руках отважнейшие, они бы открыто провозгласили: «Мы
осуществляем диктатуру: ради этого мы принимаем на себя ответственность перед историей - кто
первым швырнёт в нас камень?»
Имей бразды правления в своих руках трусы, они бы сказали: «Властвует народ; мнитесь
перед ответственностью и побивайте камнями того, кто борется против этого лицемерия».
Господствовать всегда будет меньшинство. Народ - лишь имеет выбор, желает ли он жить
под открытой диктатурой отважнейших или хочет погибнуть под лицемерной демократией
трусов.
Вывод до очевидного логичен."
"8 июля.
«Я возвращаюсь в Россию и с надеждой и горечью беру с собой мысли о Вас. Быть может,
однажды наши клинки скрестятся ещё раз; если не нас самих, то наших идей. Мы не поквитались.
Ваш мир и мой мир должны будут однажды сразиться за окончательную форму бытия. Возможен
ли их синтез? Мне хотелось бы на это надеяться, но я с трудом в это верю. Природу не изменить.
Вашим старейшим законом является борьба.
Итак, борьба! Но борьба честным оружием!
Поэтому я срываю маску и демонстрирую Вам своё истинное лицо: я - русский!
Я хочу, чтобы Россия построила новый мир. Вечный Рим. Великое новое «Р»: Россия.
Всего наилучшего!
Агнес Шталь рассказывает мне, что Вы хотите начать работать снизу. Я достаточно Вас
знаю, чтобы разуметь, что Вы воистину претворите Ваши намерения. Вы делаете поразительный
шахматный ход. Мне нужно время, чтобы его отпарировать.
Вы быстро приходите в готовность; Вы ведёте борьбу инстинктивно, я же веду её с
осознанием дела.
Вы для меня - германская молодёжь, которая стоит на идее освобождения самой себя. Вы
сильны, но мы будем сильнее.
Иван Войнаровский».
Вот я и освобождаюсь от тебя, Иван Войнаровский!
Я знаю, что мне нужно делать
Ты, без твоего на то желания, указал мне путь. Я должен найти освобождение.
Да, мы скрестим клинки, - германец и русский.
Германец и славянин!"
"29 ноября.
Я прижал Ивана Войнаровского к земле:
в нём я преодолел русского человека.
Я освободил самого себя:
освободил в себе германского человека.
Теперь мы оба стоим, как непримиримые соперники один против другого.
Вооружённые до зубов, ибо на кон поставлено всё!
Кто завоюет будущее?
Панславизм! Пангерманизм!
Нет, я не отступлю. Я верю в нас, в Германию!
Из боли возникнет империя!
Сегодня мир имеет причину презирать разыгрываемую за границей Германию.
Но вот мы! Мы, юноши, живущие и готовые скрестить оружие во имя будущего со всеми
врагами нашей самобытности!
Когда мы снова обретём себя, тогда перед нами содрогнётся мир.
Земной шар будет принадлежать тому, кто возьмёт его себе!"
А вот так, для сравнения Йозеф Фридрихович в лице Михаэля думает о "богоизбранных":
"Сегодня я не встретил ни одного еврея. Это поистине облегчение.
Еврей и в самом деле отвратен мне физически. Видя его, я начинаю испытывать приступы
тошноты. Еврей противоположен нам онтологически. Я вовсе не ненавижу его, просто презираю.
Он опозорил наш народ, вымарал наши идеалы, парализовал силу нации, разложил обычаи и
обезобразил нравственность.
Он - гнойная язва на теле нашей больной народности.
Религия? Как вы наивны. Что общего это имеет с религией и тем более с христианством?
Либо он нас погубит, либо мы его обезвредим. Третьего не дано.
Согласие? Может ли лёгкое находиться в согласии с туберкулёзной бациллой?
Еврей - не созидатель. По натуре он склонен к торговле. Он торгует всем: тряпками,
деньгами, акциями, куксами, картинами, книгами, партиями и народами.
Разве найдётся кто-либо хитрее его? Он даже не хитёр. Он лишь рафинирован, пронырлив,
изворотлив, ловок и беззастенчив. Здесь мы с ним не сравнимся.
«Так нужно народу» - говорит еврей. На самом же деле так нужно ему. Он скрывается от
народа под маской приветливости, чтобы его цели не оказались безжалостно разоблачены. Народу
ничего не нужно. Лишь порядочное правление.
Еврей кричит до тех пор, пока германец ему позволяет, только тогда крик прекратится.
Кому не противен дьявол, тому не люб и Господь. Кому люб свой народ, тому должен быть
противен убийца своего народа, противен до глубины души.
О евреях можно ясно сказать: это самое страшное наказание, какое только может
обрушиться на германцев.
Если еврею нужен палец, то он во всю глотку кричит, что ему нужна вся рука. Тогда
«Михель»1 встречает его на полпути и даёт ему два пальца. Христос не может являться евреем. И
я должен доказать это, только сперва не по-научному. Вот так!"
"Христос - гений любви, которой, как таковое, наиболее диаметрально противоположно
еврейство, представляющее воплощение ненависти. Еврей демонстрирует отсутствие расы среди
земных рас. Он выполняет ту же задачу, что и вредоносная бацилла в человеческом организме:
мобилизовать сопротивляемость здоровых сил или же скорее и тише погубить обречённое на
смерть живое существо.
Христос - первый по размаху противник евреев. «Ты сожрёшь все народы!» Он объявил им
войну. Поэтому еврейство убрало Его с дороги. Ибо Он перетряхнул до основания их грядущее
мировое господство.
Еврей - это ложь в человеческом обличье. Он впервые в истории прибил ко кресту вечную
Истину в обличье Христа. Это дюжину раз повторялось в последующие двадцать столетий, а
сегодня повторяется снова.
Идея жертвенности впервые приобрела во Христе зримое обличье. Жертвенность
представляет собой суть социализма. Отдать самого себя другим. Это неподвластно пониманию
еврея. Для него социализм означает: принести других в жертву самому себе.
Так выглядит на практике и марксизм.
Раздай своё добро бедным: Христос.
Собственность - воровство, пока она не принадлежит мне: Маркс.
Христосоциализмом называется добровольное и охотное исполнение того, что
интернациональные социалисты делают, руководствуясь либо жалостью, либо государственным
интересом.
Моральная необходимость против политической надобности.
Борьба, которую мы сегодня ведём до победного конца либо до ещё большего провала, в
самом глубоком смысле, есть борьба между Христом и Марксом.
Христос: принцип любви.
Маркс: принцип ненависти."
Действительно Гений. Не пропаганды, но правды.
14/88
Книга написана в 1923 году и подверглась переработке в 1929. К сожалению сложно выделить более поздние переосмысления, критики лишь напрямую указывают на часть относящуюся к мюнхенскому периоду жизни Михаэля, где появляется образ оратора-вождя - Дедушки т.е.
Не скажу, что книга захватывающая, она более относится к психологической прозе с оттенком политиканства и графоманства. Я бы назвал её психологической политической прозой.
Наиболее ценно в "Михаэле" - широчайшее раскрытие ценностей идеологии национал-социализма. Это концентрированный и канонический НС. Критики указывают, что в 23ем году доктор стоял на принципах христианского-социализма. Христианства в книге действительно очень много:
"Христианство - это религия не для многих, тем более не для всех. Лелеемая и воплощаемая
немногими она - изысканный цветок, могущий расшевелить культурную душу."
Некоторые могут сказать, что это искажает НС. Однако я так не считаю, т.к. НС хоть и всецело материалистическая идеология, но никак не богоборческая. Параллельное существование и религии и политики возможно, в Третьем Рейхе это было. Как показано в Михаэле религия даже может служить опорой политическим взглядам, быть их органической частью. Что есть и там и там? 1). Социализм (да простят меня люди православные за столь вольную трактовку) 2). Антисемитизм 3). Избранность последователей (элитарность).
Кроме того, к 19ому веку культура Европы была пропущена через призму христианства. Многие светские, казалось бы, ценности имеют христианские корни.
Единственное, что не стыкуется - это вождизм. Но сосуществование во всяком случае с каганами, да царями, да императорами было достигнуто и отработано на должном уровне.
При чем тут русские?
Критики пишут, что Геббельс очень внимательно изучал Ф.М. Достоевского. И скорее всего (понятно при чтении) воспринял и понял именно его национализм как эталонно русский. Скорее всего в 20ых годах он еще не осознал новых реалий России, что есть большевизм, насколько он отличен, а возможно считал большевизм ширмой, этаким ребрендингом.
Основным идеологическим противником Михаэля выступает - Иван Войнаровский. Сейчас я приведу много цитат из книги. Пусть сам автор расскажет о своем видении России и русских. После этого мне кажется ни у кого не останется сомнений, что сказки советских жидов, будто элита Рейха воспринимала русский народ не более чем унтерменшей, животных подлежащих уничтожению, не видела в них белых людей и пр. - наглая ложь. Нет, они долго и внимательно присматривались, исследовали. Так же много размышлений о марксизме, либерализме, плебсе, демократии и пр.
"Горячая, порывистая, внезапная, безмерно гнетущая, ждущая, надеющаяся, бесконечно
злая и бесконечно добрая, исполненная глубочайших страстей, благосклонная и нежная,
фанатичная во лжи, равно как и в правде, к тому же обильная бездонностью, весельем, юмором,
болью и тоской: такова душа славянина; душа русского.
Достоевский несётся от страсти к страсти, от проблемы к проблеме, от бездны к бездне.
Пылкая боль и пылкое наслаждение. Люди в искажённых формах, противоестественность и
порода, порочность, пучина и гениальность, безумие и идиотия; ясность рассудка и подобная
солнцу чистота способна искажаться вплоть до болезненной смехотворности. Таково его
произведение.
Великая расовая душа в судороге рождения или смерти. Он способен будто бы стоять у
койки больного. Способен чуять воздух нависающей беды.
Достоевский опередил своё время на несколько рискованных шагов вперёд. За ним
следуют смятённо, боязливо, без веры; но следуют. Он не выпускает - остаётся следовать.
Здесь мы находим всё: натурализм, экспрессионизм, идеализм, скептицизм, и выводим из
них все прочие «-измы». И, тем не менее, не приходится говорить о чём-то его собственном.
Достоевский знает это только по названиям.
Он пишет так, как он видит, так, как выжигает в мозгу и в душе его демон, его дьявол. Он
пишет, поскольку только это давало возможность являться кем-либо в девятнадцатом столетии.
Политическое всё ещё оставалось в зародыше. Он пишет, потому что любовь к России, ненависть
к врагу, к западу, выжигает ему душу.
Можно просто принять его за уникума. Он приходит из ниоткуда и следует в никуда. И при
этом он стабильно русский.
Его романы - грандиозные баллады. То, что остаётся в стороне, смешно, малозначимо,
несущественно, подчас пусто. Всё можно найти между строк.
Наконец, он позволяет догадаться и осязать то, что ему хотелось сказать.
Блёстка, хлам и мишура, форма и символ, из-под которых вырывается народная душа.
Иван Войнаровский смеётся, когда я говорю ему всё то, что я с трудом охватываю здесь
словами. Для него это его символ веры, его евангелие.
«Мы веруем в Достоевского так же, как наши отцы веровали во Христа» - заявляет он.
Громадной проблемой Европы является старая и новая Россия. Россия - это прошлое, быть
может, будущее, но никак не настоящее. Так как российское настоящее - это всегда мыльная
пена, скрывающая сильный яд. На русской земле зарождается раскрытие её великой загадочности.
Это чреватый будущностью дух Достоевского, носящийся в воздухе, над покойной, сонной
землёй. Когда Россия пробудится, мир станет свидетелем национального чуда.
Национальное чудо? Да, это так. Политические чудеса только национальны.
Интернационал же - это лишь рассудочное учение, направленное против крови. Чудо народа
никогда не пролегает в его мозгу, но всегда в его крови.
То, что называется интернационалом в России - всего лишь мешанина из еврейского
крючкотворства, малодушного кровавого террора, безграничной терпеливости широких масс и
поднявшегося, благодаря чудовищной воле, в сферу мировой политики одного человека: Ленина.
Без Ленина большевизма не существует.
Опять же: историю творят люди. Но люди бывают и скверные.
В России освободили крестьян. Освободили ли? Да, в известной мере, поскольку иначе
было невозможно. Но это уже не марксизм.
«Собственность - это воровство!» - утверждает настоящий классовый борец. Ленин дал
каждому русскому крестьянину землю во владение. С тех пор в России живёт сто миллионов
собственников.
Когда Иван Войнаровский говорит, он кажется совершенно мягким и застенчивым; но в
его словах горит скрытый демонизм. Мы спорим час за часом."
"21 октября.
С Гертой Хольк я наношу визит Ивану Войнаровскому. Вечернее время, и мы застаём его
за чаепитием.
Иван Войнаровский постарел. Он выглядит усталым и утомлённым. Вначале он ни о чём
меня не расспрашивает (или наоборот?). Затем ворчливо и резко приветствует нас.
Он говорит о своей революционной деятельности. Он задействован в партийных делах,
наименее ему любимых, и теперь желает выговориться.
«Этих люмпенов ведёт дьявол. Они все работают на свой собственный карман. Вообще же
революция целиком разбивается о людей. Этот сброд слишком мелок для нового мира».
«Это ещё слишком мало - возжелать жертвовать. Нужно ещё и выжидать. Время работает
на нас. И пусть оно работает».
Он смотрит на меня, наполовину непримиримо, наполовину насмешливо.
«Нет, это не так. Таким противопоказано руководить. Ведь они желают вовсе не
революции. Им смешно, если речь заходит о чём бы то ни было, кроме экономики. Им недостаёт
пути в величие, вдохновения, пламенности. Они - тунеядцы, взятые все вместе».
«Можно быть выходцем из народа. Если я смотрю на эти вещи с германской точки зрения,
то всегда вижу наши бедствия в том, что мы ещё слишком глубоко втиснуты в фальшивые
традиции. Мы всё ещё не германцы. Мы были ими только в самые великие моменты нашей
истории; а тут вы приходите к нам с мировой республикой. Нам такое не подходит».
«Идея объединённых государств Европы - разумнейшая из всех, что подвергались
осмыслению в этом столетии. Но это не окончание всего. Это лишь этап на пути к целому. Мы,
русские революционеры, поставили себе цель: свободные люди на свободной земле».
«Это прекрасная фраза. Но она ломается о суровую действительность. Нам, германцам,
достаточно оставаться самими собой».
«Вы будете вынуждены. Мировая идея не может разбиться об оригинальничание
узколобых бахвалов».
«Так, так! Вынуждение происходит между двоими: вынуждающим и вынуждаемым».
«Пока что мы ещё хозяева у себя дома» - язвительно вставляет Герта Хольк.
Иван Войнаровский смеётся.
Он выглядит совсем устало.
Теперь он обращается к Герте Хольк. Тихо, почти женственно. Он не смотрит на неё. Его
взгляд тягостно и медленно устремляется вниз.
Внезапно он встаёт, лицо его белое, как мел. В его глазах вспыхивает тот былой демонизм,
от которого я не могу освободиться.
«Но однажды ворвётся день, он должен ворваться!
Я не доживу до него, и вы не доживёте. Но он грядёт! Мы страдаем не зря.
Мир не сможет позабыть, как молодёжь Европы истекала кровью на полях битв за
единственную идею - быть может, бессознательно - но во всём жила лишь эта идея, для знающих
она была верой, для верующих - предчувствием. Не получится замалчивать молодёжь.
Что с того, что нам не увидеть этого дня? Было бы достаточно стать лидерами,
первопроходцами нового времени. Не думайте, что мы сражаемся с ветряными мельницами. Нам
заранее ведомо, какой разыграется сценарий. Нужно лишь сменить тактику.
Можно нас уничтожить. Мы замолчим только мёртвыми. Но наши слова вернутся.
Европа должна нас услышать.
Мы - закваска, приводящая мир в брожение. Мы - соль земли».
Обессилев, он погружается в себя и взирает на нас так изумлённо, будто бы заметил наше
присутствие только сейчас. Затем он надолго умолкает.
Стало поздно. Мы собираемся назад.
«Я ненавижу Ивана Войнаровского» - говорит Герта Хольк по пути домой."
15 июня.
Россия представляет для нас опасность, которую нам надлежит преодолеть. Но, если мы
желаем преодолеть её, мы должны её знать.
Во-первых, теперь я постепенно начинаю понимать, что представляет собой Иван
Войнаровский. Он очень несчастный человек. Панславизм обрекает его на гибель.
Я всё ещё не могу освободиться от влияния Ивана Войнаровского.
Борьба, несущаяся по сегодняшней Европе, - это борьба между новообразованными
аристократическими слоями.
Каждый век, если он имеет исторический ранг, был сформирован аристократами.
Аристократия = господствуют лучшие.
Никогда народы не управляют сами собой. Это безумие изобрёл либерализм. Его
народным суверенитетом прикрываются лишь продувные шельмы, желающие, чтобы их никогда
не узнали.
Как видно, - дешёвое надувательство, поддаться которому может только полный глупец.
Победа массы: какое безумие! То же самое, если бы я сказал: мрамор выполняет работу
скульптора. Произведение искусства без своего создателя! Народ невозможен без вождя. Мир -
без Бога!
История - это ход решений отдельных людей. Побеждают не армии, а их командиры.
Европа будет заново воссоздана теми народами, которые раньше всех преодолеют
иллюзию массы и найдут обратный путь к принципу личности.
Слой новой аристократии, несомненно, возникает и на почве новых законов. Традиция
сменяется посредством достижений. Лучший! - этот титул должен стать не наследственным, а
благоприобретённым.
Гении - это всегда только высшие формы проявления народной воли. Они, в известной
степени, представляют воплощение творческой народности.
Дуб не может расти без почвы, корней и силы. Не может возникнуть из ниоткуда и
человек. Его почва - народ, его корни - история, его сила - кровь.
Великие идеи всегда пробиваются из меньшинства. Но, в конечном итоге, они укореняются
так, что целые народы становятся им обязанными самим своим существованием.
Произведения искусства, изобретения, идеи, битвы, законы и государства - их началом и
концом всегда является человек.
Питательная почва всех творческих сил - это раса. Человечество - это всего лишь
допущение. Действительность - это только народ. Человечество - это не что иное как множество
народов. Народ органичен. Человечество лишь раньше было органичным.
Быть органичным означает сохранять в себе способность культивировать органичную
жизнь.
Лес - всего лишь множество деревьев.
Я не смогу уничтожить народы, чтобы получить человечество, так же как не стану
корчевать деревья для того, чтобы улучшить лес.
Деревья - это то, что в совокупности являет лес.
Народы - это то, что в совокупности являет человечество.
Чем более разрастается дуб, тем пуще он украшает лес.
Чем более разрастается народ - тем более он народ, ещё жизнетворнее служащий
человечеству…
Всё остальное надумано и не жизнеспособно. Потому что не способно выдерживать перед
историей.
Меньшинство настанет тогда, когда оно подключит лучших повернуть колесо германской
судьбы.
Мы должны стать ещё мужественнее, умнее, решительнее и твёрже характером, чем
некоторые; тогда мы гарантированно победим.
Нам нечего ломать голову над тем, что в других народах заправляет отребье. Тем скорее
мы получаем возможность осуществиться сами.
Имей бразды правления в своих руках отважнейшие, они бы открыто провозгласили: «Мы
осуществляем диктатуру: ради этого мы принимаем на себя ответственность перед историей - кто
первым швырнёт в нас камень?»
Имей бразды правления в своих руках трусы, они бы сказали: «Властвует народ; мнитесь
перед ответственностью и побивайте камнями того, кто борется против этого лицемерия».
Господствовать всегда будет меньшинство. Народ - лишь имеет выбор, желает ли он жить
под открытой диктатурой отважнейших или хочет погибнуть под лицемерной демократией
трусов.
Вывод до очевидного логичен."
"8 июля.
«Я возвращаюсь в Россию и с надеждой и горечью беру с собой мысли о Вас. Быть может,
однажды наши клинки скрестятся ещё раз; если не нас самих, то наших идей. Мы не поквитались.
Ваш мир и мой мир должны будут однажды сразиться за окончательную форму бытия. Возможен
ли их синтез? Мне хотелось бы на это надеяться, но я с трудом в это верю. Природу не изменить.
Вашим старейшим законом является борьба.
Итак, борьба! Но борьба честным оружием!
Поэтому я срываю маску и демонстрирую Вам своё истинное лицо: я - русский!
Я хочу, чтобы Россия построила новый мир. Вечный Рим. Великое новое «Р»: Россия.
Всего наилучшего!
Агнес Шталь рассказывает мне, что Вы хотите начать работать снизу. Я достаточно Вас
знаю, чтобы разуметь, что Вы воистину претворите Ваши намерения. Вы делаете поразительный
шахматный ход. Мне нужно время, чтобы его отпарировать.
Вы быстро приходите в готовность; Вы ведёте борьбу инстинктивно, я же веду её с
осознанием дела.
Вы для меня - германская молодёжь, которая стоит на идее освобождения самой себя. Вы
сильны, но мы будем сильнее.
Иван Войнаровский».
Вот я и освобождаюсь от тебя, Иван Войнаровский!
Я знаю, что мне нужно делать
Ты, без твоего на то желания, указал мне путь. Я должен найти освобождение.
Да, мы скрестим клинки, - германец и русский.
Германец и славянин!"
"29 ноября.
Я прижал Ивана Войнаровского к земле:
в нём я преодолел русского человека.
Я освободил самого себя:
освободил в себе германского человека.
Теперь мы оба стоим, как непримиримые соперники один против другого.
Вооружённые до зубов, ибо на кон поставлено всё!
Кто завоюет будущее?
Панславизм! Пангерманизм!
Нет, я не отступлю. Я верю в нас, в Германию!
Из боли возникнет империя!
Сегодня мир имеет причину презирать разыгрываемую за границей Германию.
Но вот мы! Мы, юноши, живущие и готовые скрестить оружие во имя будущего со всеми
врагами нашей самобытности!
Когда мы снова обретём себя, тогда перед нами содрогнётся мир.
Земной шар будет принадлежать тому, кто возьмёт его себе!"
А вот так, для сравнения Йозеф Фридрихович в лице Михаэля думает о "богоизбранных":
"Сегодня я не встретил ни одного еврея. Это поистине облегчение.
Еврей и в самом деле отвратен мне физически. Видя его, я начинаю испытывать приступы
тошноты. Еврей противоположен нам онтологически. Я вовсе не ненавижу его, просто презираю.
Он опозорил наш народ, вымарал наши идеалы, парализовал силу нации, разложил обычаи и
обезобразил нравственность.
Он - гнойная язва на теле нашей больной народности.
Религия? Как вы наивны. Что общего это имеет с религией и тем более с христианством?
Либо он нас погубит, либо мы его обезвредим. Третьего не дано.
Согласие? Может ли лёгкое находиться в согласии с туберкулёзной бациллой?
Еврей - не созидатель. По натуре он склонен к торговле. Он торгует всем: тряпками,
деньгами, акциями, куксами, картинами, книгами, партиями и народами.
Разве найдётся кто-либо хитрее его? Он даже не хитёр. Он лишь рафинирован, пронырлив,
изворотлив, ловок и беззастенчив. Здесь мы с ним не сравнимся.
«Так нужно народу» - говорит еврей. На самом же деле так нужно ему. Он скрывается от
народа под маской приветливости, чтобы его цели не оказались безжалостно разоблачены. Народу
ничего не нужно. Лишь порядочное правление.
Еврей кричит до тех пор, пока германец ему позволяет, только тогда крик прекратится.
Кому не противен дьявол, тому не люб и Господь. Кому люб свой народ, тому должен быть
противен убийца своего народа, противен до глубины души.
О евреях можно ясно сказать: это самое страшное наказание, какое только может
обрушиться на германцев.
Если еврею нужен палец, то он во всю глотку кричит, что ему нужна вся рука. Тогда
«Михель»1 встречает его на полпути и даёт ему два пальца. Христос не может являться евреем. И
я должен доказать это, только сперва не по-научному. Вот так!"
"Христос - гений любви, которой, как таковое, наиболее диаметрально противоположно
еврейство, представляющее воплощение ненависти. Еврей демонстрирует отсутствие расы среди
земных рас. Он выполняет ту же задачу, что и вредоносная бацилла в человеческом организме:
мобилизовать сопротивляемость здоровых сил или же скорее и тише погубить обречённое на
смерть живое существо.
Христос - первый по размаху противник евреев. «Ты сожрёшь все народы!» Он объявил им
войну. Поэтому еврейство убрало Его с дороги. Ибо Он перетряхнул до основания их грядущее
мировое господство.
Еврей - это ложь в человеческом обличье. Он впервые в истории прибил ко кресту вечную
Истину в обличье Христа. Это дюжину раз повторялось в последующие двадцать столетий, а
сегодня повторяется снова.
Идея жертвенности впервые приобрела во Христе зримое обличье. Жертвенность
представляет собой суть социализма. Отдать самого себя другим. Это неподвластно пониманию
еврея. Для него социализм означает: принести других в жертву самому себе.
Так выглядит на практике и марксизм.
Раздай своё добро бедным: Христос.
Собственность - воровство, пока она не принадлежит мне: Маркс.
Христосоциализмом называется добровольное и охотное исполнение того, что
интернациональные социалисты делают, руководствуясь либо жалостью, либо государственным
интересом.
Моральная необходимость против политической надобности.
Борьба, которую мы сегодня ведём до победного конца либо до ещё большего провала, в
самом глубоком смысле, есть борьба между Христом и Марксом.
Христос: принцип любви.
Маркс: принцип ненависти."
Действительно Гений. Не пропаганды, но правды.
14/88