Могучий русский язык
Вспомнилось, почему-то, мне лето 1985 года. Мы, группа студентов МЭИ, отправились на практику в ГДР. Принимающая сторона - делегация студентов Дрезденского университета, встречала наш поезд в Берлине.
Мы вывалились из поезда с рюкзаками, наряженные в стройотрядовскую форму со множеством значков, нашивок, надписей и шевронов, отражающих наш путь по «коммунистическим стройкам века» (значки на воротниках и нашивки) вперемежку с откровенными шабашками (трафареты на спине курток).
А что делать? - как говаривала Нонна Мордюкова, вывешивая стенгазету, позорящую пьяницу и дебошира Семена Семёновича Горбункова. Колхозники и совхозники Страны Советов откровенно не желали строить свинарники и коровники, строительные рабочие отказывались закрывать наряды на бетонные работы по 3-4 рязрядам, строительные организации отчаянно нуждались в рабочих, готовых работать в три смены. И вот тут на помощь социалистическому образу хозяйствования приходили студенты, оправляемые по разнарядкам райкомов КПСС и ВЛКСМ в помошь «подшефным организациям» или «всенародным стройкам». Торжественные сборы, построения, полувоенная форма, знамя, командир и «начальник штаба», все красиво, романтично, по-революционному.
Правда, после первой недели тяжёлой и грязной работы, революционная романтика исчезала, вместо нее возникала другая, студенческая романтика, но это совсем другой разговор. Помимо романтики в стройотряды нас влекла возможность заработать. И тут на первый план выходила фигура «начальника штаба», в задачи которого входила вся финансово-материальная часть нашей работы. Хороший начальник штаба, умеющий выгодно закрыть работы с максимальной выручкой, ценился на вес золота. И если удавалось под знаменем ВССО построить коровник в деревне Миндюкино, заработав по 300-400 рублей на человека в месяц, мы гордились таким стройотрядом. А наши однокашники завидовали нам.
И вот чтобы эта зависть не проходила как можно дольше, мы наносили трафареты на наши стройотрядовские куртки. Конечно, никто не писал «Коровник в Миндюкино’82», это было бы как-то не по-комсомольски. А вот трафарет «Абакан - 82» или «Хакасия-82» годились вполне. Вообще-то Абакан - это река и город одновременно, но сколько тех хакасских деревушек по берегам реки? То есть и звучит гордо, и придраться не к чему, да и правда - от коровника до реки всего-то пара километров. Посвященные в то, что это была шабашка, смотрели на наши спины с завистью, непосвященные - тоже, мечтая о романтике трудовых подвигов.
А главное - в нашем понимании такая форма, с трафаретами, со значками и с нашивками, была КРАСИВОЙ.
Так вот, мы вывалились из поезда под объявление «Берлин Хауптбанхофф», наряженные в нашу красивую стройотрядовскую форму. Встречающая нас делегация немецких студентов была впечатлена. Восточные немцы вообще, как мне показалось, питали слабость к форме. Да и мода тогда во всем мире начала склоняться к стилю «милитари». Так что наше первое появление в дружественной ГДР оказалось если не фееричным, то вполне в духе времени.
Сложив рюкзаки около общественной пепельницы, мы решили «покурить», поскольку испытывали то неловкое чувство, которое возникает, когда тебя встречают незнакомые тебе люди. Конечно поздоровались, познакомились, но контакт сразу не получается. Надо постоять-покурить, приглядеться друг к другу. Угостив друг друга сигаретами (я специально с переплатой купил блок «Явы», чтоб не позориться перед иностранцами), затянувшись и выразив на лицах уважение к иностранным «палочкам здоровья», мы стали приглядываться друг к другу и рассматривать окружающую нас обстановку. Все вокруг было на иностранном языке, все необычно, и это будоражило наше любопытство.
- А что это? - спросил кто-то из нас, указывая на желтый поезд, стоящий на противоположной стороне перрона, напоминающий поезда московского метро.
- Это У-бан, - любезно сообщили немцы, - идет в Западный Берлин.
- Куда идет? - мне стало немного неуютно от того, что вот это самое, желтое с блестящими, как будто только что помытыми окнами, сейчас отправится в лапы американской военщине и реваншистским кругам НАТО, - как это в Западный Берлин?
- Ну система метро, или У-бан, осталась единой для всего Берлина, - ответили мне, - Эта ветка У-бан работает и в Западном и в Восточном Берлине.
Желтый поезд - близнец родного московского метрополитена блистал чистотой, двери были закрыты, но главное - он был абсолютно пуст. Ни в нём, ни рядом с ним на перроне не было пассажиров, только две фигуры шли вдоль него. Одна фигура явно принадлежала то ли кондуктору, то ли контролеру. Одетый в черную форму и фуражку, немец нес в руках прибор, который в то время заменял (да и сегодня иногда заменяет) привычные советскому пассажиру компостеры. Рядом с ним крутился пестро одетый … ммм.. афроевропеец, если можно его так назвать, с сумкой через плечо, и что-то на очень хорошем немецком языке доказывал кондуктору, показывая на закрытый поезд, стерилизованный для отправки в стан идеологического противника.
По-видимому, чернокожему пассажиру хотелось попасть в Западный Берлин и он настаивал на том, чтобы кондуктор пустил его в поезд. Кондуктор отругивался, негр повышал громкость и скорость своих объяснений, увеличивая частоту и амплитуду размахивания руками.
Когда эта парочка поравнялась с нами, кондуктор остановился, хмуро разглядывая своего собеседника. Тот, в свою очередь, увеличил громкость до истерического крика, и стал притаптывать ногами в такт размахивания руками, находясь, по-видимому, в стадии крайнего раздражения. Громкость его воплей заглушила наше неуверенное международное общение и мы все уставились на эту парочку.
Негр орал так, что его, наверное, должны были услышать в Африке. Немец слушал, молчал, но постепенно наливался краской. В конце концов, кондуктор не выдержал и рявкнул на весь перрон по-русски:
- ПОШЁЛ НА Х@Й!!!!!
Повисла тишина. Негр, не ожидавший, наверное, такого отпора, сдулся и молча направился в сторону вокзала, а кондуктор, бормоча какие-то немецкие ругательства себе под нос, продолжил свой путь вдоль пустых закрытых желтых вагонов, оправляющихся в Западный Берлин.
Эта сценка, разыгравшаяся на наших глазах, удивительным образом сломила ледок недоверия между нами и встречавшими нас немцами. Мы стали искренне улыбаться друг другу, почувствовали какую-то общность, единение…
Действительно, велик и могуч русский язык!
Мы вывалились из поезда с рюкзаками, наряженные в стройотрядовскую форму со множеством значков, нашивок, надписей и шевронов, отражающих наш путь по «коммунистическим стройкам века» (значки на воротниках и нашивки) вперемежку с откровенными шабашками (трафареты на спине курток).
А что делать? - как говаривала Нонна Мордюкова, вывешивая стенгазету, позорящую пьяницу и дебошира Семена Семёновича Горбункова. Колхозники и совхозники Страны Советов откровенно не желали строить свинарники и коровники, строительные рабочие отказывались закрывать наряды на бетонные работы по 3-4 рязрядам, строительные организации отчаянно нуждались в рабочих, готовых работать в три смены. И вот тут на помощь социалистическому образу хозяйствования приходили студенты, оправляемые по разнарядкам райкомов КПСС и ВЛКСМ в помошь «подшефным организациям» или «всенародным стройкам». Торжественные сборы, построения, полувоенная форма, знамя, командир и «начальник штаба», все красиво, романтично, по-революционному.
Правда, после первой недели тяжёлой и грязной работы, революционная романтика исчезала, вместо нее возникала другая, студенческая романтика, но это совсем другой разговор. Помимо романтики в стройотряды нас влекла возможность заработать. И тут на первый план выходила фигура «начальника штаба», в задачи которого входила вся финансово-материальная часть нашей работы. Хороший начальник штаба, умеющий выгодно закрыть работы с максимальной выручкой, ценился на вес золота. И если удавалось под знаменем ВССО построить коровник в деревне Миндюкино, заработав по 300-400 рублей на человека в месяц, мы гордились таким стройотрядом. А наши однокашники завидовали нам.
И вот чтобы эта зависть не проходила как можно дольше, мы наносили трафареты на наши стройотрядовские куртки. Конечно, никто не писал «Коровник в Миндюкино’82», это было бы как-то не по-комсомольски. А вот трафарет «Абакан - 82» или «Хакасия-82» годились вполне. Вообще-то Абакан - это река и город одновременно, но сколько тех хакасских деревушек по берегам реки? То есть и звучит гордо, и придраться не к чему, да и правда - от коровника до реки всего-то пара километров. Посвященные в то, что это была шабашка, смотрели на наши спины с завистью, непосвященные - тоже, мечтая о романтике трудовых подвигов.
А главное - в нашем понимании такая форма, с трафаретами, со значками и с нашивками, была КРАСИВОЙ.
Так вот, мы вывалились из поезда под объявление «Берлин Хауптбанхофф», наряженные в нашу красивую стройотрядовскую форму. Встречающая нас делегация немецких студентов была впечатлена. Восточные немцы вообще, как мне показалось, питали слабость к форме. Да и мода тогда во всем мире начала склоняться к стилю «милитари». Так что наше первое появление в дружественной ГДР оказалось если не фееричным, то вполне в духе времени.
Сложив рюкзаки около общественной пепельницы, мы решили «покурить», поскольку испытывали то неловкое чувство, которое возникает, когда тебя встречают незнакомые тебе люди. Конечно поздоровались, познакомились, но контакт сразу не получается. Надо постоять-покурить, приглядеться друг к другу. Угостив друг друга сигаретами (я специально с переплатой купил блок «Явы», чтоб не позориться перед иностранцами), затянувшись и выразив на лицах уважение к иностранным «палочкам здоровья», мы стали приглядываться друг к другу и рассматривать окружающую нас обстановку. Все вокруг было на иностранном языке, все необычно, и это будоражило наше любопытство.
- А что это? - спросил кто-то из нас, указывая на желтый поезд, стоящий на противоположной стороне перрона, напоминающий поезда московского метро.
- Это У-бан, - любезно сообщили немцы, - идет в Западный Берлин.
- Куда идет? - мне стало немного неуютно от того, что вот это самое, желтое с блестящими, как будто только что помытыми окнами, сейчас отправится в лапы американской военщине и реваншистским кругам НАТО, - как это в Западный Берлин?
- Ну система метро, или У-бан, осталась единой для всего Берлина, - ответили мне, - Эта ветка У-бан работает и в Западном и в Восточном Берлине.
Желтый поезд - близнец родного московского метрополитена блистал чистотой, двери были закрыты, но главное - он был абсолютно пуст. Ни в нём, ни рядом с ним на перроне не было пассажиров, только две фигуры шли вдоль него. Одна фигура явно принадлежала то ли кондуктору, то ли контролеру. Одетый в черную форму и фуражку, немец нес в руках прибор, который в то время заменял (да и сегодня иногда заменяет) привычные советскому пассажиру компостеры. Рядом с ним крутился пестро одетый … ммм.. афроевропеец, если можно его так назвать, с сумкой через плечо, и что-то на очень хорошем немецком языке доказывал кондуктору, показывая на закрытый поезд, стерилизованный для отправки в стан идеологического противника.
По-видимому, чернокожему пассажиру хотелось попасть в Западный Берлин и он настаивал на том, чтобы кондуктор пустил его в поезд. Кондуктор отругивался, негр повышал громкость и скорость своих объяснений, увеличивая частоту и амплитуду размахивания руками.
Когда эта парочка поравнялась с нами, кондуктор остановился, хмуро разглядывая своего собеседника. Тот, в свою очередь, увеличил громкость до истерического крика, и стал притаптывать ногами в такт размахивания руками, находясь, по-видимому, в стадии крайнего раздражения. Громкость его воплей заглушила наше неуверенное международное общение и мы все уставились на эту парочку.
Негр орал так, что его, наверное, должны были услышать в Африке. Немец слушал, молчал, но постепенно наливался краской. В конце концов, кондуктор не выдержал и рявкнул на весь перрон по-русски:
- ПОШЁЛ НА Х@Й!!!!!
Повисла тишина. Негр, не ожидавший, наверное, такого отпора, сдулся и молча направился в сторону вокзала, а кондуктор, бормоча какие-то немецкие ругательства себе под нос, продолжил свой путь вдоль пустых закрытых желтых вагонов, оправляющихся в Западный Берлин.
Эта сценка, разыгравшаяся на наших глазах, удивительным образом сломила ледок недоверия между нами и встречавшими нас немцами. Мы стали искренне улыбаться друг другу, почувствовали какую-то общность, единение…
Действительно, велик и могуч русский язык!