О жизни после смерти. 95 лет Валерию Аграновскому (мои ровесники+ должны это имя помнить)
Сегодня исполнилось бы 95 лет моему учителю (будь я актером, написал бы «моему мастеру») Валерию Аграновскому. Мои ровесники+, думаю, помнят имена братьев Аграновских, Анатолия и Валерия, гремевших в эпоху брежневского увядания, полного лакун и ниш, одну из которых заняла очеркистика: журналистика лонгридов. Это вообще было время лонгридов. Криминальные очерки Аркадия Ваксберга, операции-провокации Анатолия Рубинова, социальные очерки Лидии Графовой и Леонида Жуковицкого, - все это были громкие песни конца.
Аграновский-старший, Анатолий, печатался в «Известиях», и уже по этой причине считался журналистом калибра крупнее, чем Валерий, работавший в «Комсомолке». Однако у пишущих (неважно, тексты, картины или музыку) есть возможность прожить и вторую жизнь: правда, уже после смерти. Аграновский-старший оказался весь исчерпан своей эпохой, с ее проблемами бригадного подряда и формализма в социалистическом соревновании. А вот Валерий Аграновский вполне себе жив и сегодня. Когда я сам превратился в учителя профессии, то вдруг понял, что учебников по написанию документальной прозы попросту нет. То есть отечественные книги «как правильно писать, редактировать и продавать» тогда уже были, но из них можно было выудить в лучшем случае полудохлую уклейку, в то время как авторы обещали сафари на тунца. А вот написанная Валерием Аграновским в СССР «Ради единого слова» оказалась вполне себе пережившим эпоху учебником. Уже после развала Аграновский эту книгу перепишет, дополнит, переиздаст под названием «Вторая древнейшая», - но мной до сих пор больше любим первый вариант. Оба, впрочем, легко скачиватся с полузапрещенной Flibusta.is. Когда я стал писать собственные учебники («Губин ON AIR» - про работу на радио и ТВ, «Интервью как «Вишневый сад» - понятно, про что), то неизменно держал «Вторую древнейшую» под рукой.
Справедливости ради, у меня было еще двое наставников в профессии: Владимир Шахиджанян (учивший технической стороне дела, благодаря ему я печатаю десятью пальцами вслепую и на кириллице, и на латинице) и Давид Самойлов (он учил мыслить концептуально, покрикивая: «Истина исторически конкретна! То, что было временем величайшего унижения России, было временем величайшего подъема для империи монголов!»). Аграновский объединял в себе оба этих таланта. С одной стороны, он учил, например, отказываться от бесцветной прямой речи в пользу косвенной, которую всегда можно раскрасить собственным комментарием («и она, отводя глаза в сторону, как поступают люди, либо врущие, либо неуверенные, смущенно ответила, что да, любви и правда не было, а было лишь то, что случается между мужчиной и женщиной, и тоже нельзя сказать, что это такое уж было счастье, но все лучше одиночества, и вот так Сашенька и родился»). А с другой - вбил в меня намертво, что главным героем нон-фикшн является мысль. «Что вы хотите сказать? Что вы хотите сказать?» - требовал я от своих учеников спустя много лет после смерти Аграновского с той же настойчивостью, с какой он когда-то требовал ответа от меня.
Этим текстом я хочу сказать несколько вещей. Например, что в первом абзаце допустил ошибку, написав, что сегодня Валерию Аграновскому исполнилось бы 95 лет. Не «исполнилось бы», а «исполнилось»: человек живет до тех пор, пока его помнят, и жизнь Аграновского продолжается. Еще я рекомендую всем, кто занимается сегодня публицистикой (особенно - лонгридами и интервью) «Ради единого слова». Глава «Искусство беседы» с ее четко сформулированными принципами хорошего интервью перекочевала в переработанном виде в мою «Интервью как «Вишневый сад»», а других книг про идеологию и технологию интервью я не знаю. И третье: шанс на жизнь после смерти есть у всех, кто пишет, - и не обязательно в силу профессии. Просто у посмертной жизни свои законы. В итоге учебник о том, как писать очерки, переживает сами очерки, а мемуары или частные дневники писателя оказываются важнее всего, что он, мучаясь и страдая, писал.
Аграновский-старший, Анатолий, печатался в «Известиях», и уже по этой причине считался журналистом калибра крупнее, чем Валерий, работавший в «Комсомолке». Однако у пишущих (неважно, тексты, картины или музыку) есть возможность прожить и вторую жизнь: правда, уже после смерти. Аграновский-старший оказался весь исчерпан своей эпохой, с ее проблемами бригадного подряда и формализма в социалистическом соревновании. А вот Валерий Аграновский вполне себе жив и сегодня. Когда я сам превратился в учителя профессии, то вдруг понял, что учебников по написанию документальной прозы попросту нет. То есть отечественные книги «как правильно писать, редактировать и продавать» тогда уже были, но из них можно было выудить в лучшем случае полудохлую уклейку, в то время как авторы обещали сафари на тунца. А вот написанная Валерием Аграновским в СССР «Ради единого слова» оказалась вполне себе пережившим эпоху учебником. Уже после развала Аграновский эту книгу перепишет, дополнит, переиздаст под названием «Вторая древнейшая», - но мной до сих пор больше любим первый вариант. Оба, впрочем, легко скачиватся с полузапрещенной Flibusta.is. Когда я стал писать собственные учебники («Губин ON AIR» - про работу на радио и ТВ, «Интервью как «Вишневый сад» - понятно, про что), то неизменно держал «Вторую древнейшую» под рукой.
Справедливости ради, у меня было еще двое наставников в профессии: Владимир Шахиджанян (учивший технической стороне дела, благодаря ему я печатаю десятью пальцами вслепую и на кириллице, и на латинице) и Давид Самойлов (он учил мыслить концептуально, покрикивая: «Истина исторически конкретна! То, что было временем величайшего унижения России, было временем величайшего подъема для империи монголов!»). Аграновский объединял в себе оба этих таланта. С одной стороны, он учил, например, отказываться от бесцветной прямой речи в пользу косвенной, которую всегда можно раскрасить собственным комментарием («и она, отводя глаза в сторону, как поступают люди, либо врущие, либо неуверенные, смущенно ответила, что да, любви и правда не было, а было лишь то, что случается между мужчиной и женщиной, и тоже нельзя сказать, что это такое уж было счастье, но все лучше одиночества, и вот так Сашенька и родился»). А с другой - вбил в меня намертво, что главным героем нон-фикшн является мысль. «Что вы хотите сказать? Что вы хотите сказать?» - требовал я от своих учеников спустя много лет после смерти Аграновского с той же настойчивостью, с какой он когда-то требовал ответа от меня.
Этим текстом я хочу сказать несколько вещей. Например, что в первом абзаце допустил ошибку, написав, что сегодня Валерию Аграновскому исполнилось бы 95 лет. Не «исполнилось бы», а «исполнилось»: человек живет до тех пор, пока его помнят, и жизнь Аграновского продолжается. Еще я рекомендую всем, кто занимается сегодня публицистикой (особенно - лонгридами и интервью) «Ради единого слова». Глава «Искусство беседы» с ее четко сформулированными принципами хорошего интервью перекочевала в переработанном виде в мою «Интервью как «Вишневый сад»», а других книг про идеологию и технологию интервью я не знаю. И третье: шанс на жизнь после смерти есть у всех, кто пишет, - и не обязательно в силу профессии. Просто у посмертной жизни свои законы. В итоге учебник о том, как писать очерки, переживает сами очерки, а мемуары или частные дневники писателя оказываются важнее всего, что он, мучаясь и страдая, писал.