За что я не люблю рашизм и рашистов: текстовая версия
К сожалению, то, что определение «метропольные русские» можно заменить гораздо более точным словом «рашисты», и тогда «за что я не люблю Россию и русских» логично превратится в «за что я не люблю рашизм и рашистов», я увидел, уже когда видео и текст на эту тему были записаны и написаны и даже опубликованы.
Оговорки в тексте по поводу «русофобии» и «русских» не помогли, и меня мгновенно обвинили в расизме и шовинизме (а самые глупые - еще и в империализме). Однако национальность как идентификатор для меня существенна не более, чем принадлежность к болельщикам того или иного футбольного клуба. «Предал» ли я Россию, «обнеметчился» ли я звучит для меня примерно как «перестал ли я болеть за «Зенит»» и стал ли ходить на матчи FC Bayern. Да мне вообще футбол неинтересен. И Германия, где тьма народа себя никакими немцами не считает (а считают баварцами, или берлинцами, или, не знаю, теми же футбольными фанатами) - в этом смысле, безусловно, невероятно комфортная для меня страна.
С учетом этих поправок даю текст, вызвавший бурю довольно глупого протеста после публикации на Republic.
ЗА ЧТО Я НЕ ЛЮБЛЮ РОССИЮ И РУССКИХ
У многих сейчас есть потребность определить свое отношение к России и русским. Особенно у тех, кто из России уехал. Но мне сделать это трудно. Мое отношение располагается где-то между страхом, нелюбовью и брезгливостью, но все равно это очень неточно.
Увы: великий и могучий русский язык страдает врожденным бесплодием по части слов, описывающих современность. Обычно он дожидается, когда словечко, описывающее новое явление, появится на Западе, - ну, что-нибудь типа «hybrid regime», «гибридный режим», - и тогда проглатывает его с урчанием, иногда переваривая до полного уничтожения смысла. Так случилось со словами «либерализм» и «демократия». В России ненавидят либерастов и дерьмократов, то есть таких, как я. А я не люблю Россию и русских. Поэтому я, если выбирать среди имеющихся в наличии слов, - русофоб. Но оно тоже неточное.
Последним точным словом, определяющим мое отношение к стране пребывания, было «антисоветчик». В Советском Союзе я им был. При этом я полагал СССР чем-то вроде парши на теле России. Когда же СССР рухнул, выяснилось, что парша и есть тело. Не я один сделал тогда такое открытие. Валерия Новодворская однажды сказала, что ее крупнейшей ошибкой была та, что она считала народ производным от коммунистов. А оказалось, что коммунисты были производным от народа. Проблема в том, что русские своей паршой гордятся. Русские вообще часто гордятся тем, чего следовало бы стыдиться, - и наоборот. Но я не уверен, что слово «русские» тоже является точным.Дело в том, что Россия устроена по принципу центрифуги. Либо ты изо всех сил хватаешься за Москву, спасаясь от центробежных сил, - либо тебя уносит в никуда. Поэтому нередко в Москве встречаются настоящие алмазы. Алмазы вообще рождаются под давлением. И нередко для выросших под давлением людей Россия - колодки на ногах. Я не уверен, что тех, кто ощущает Россию колодками, и тех, для кого они типа домашних тапочек, правильно называть общим словом «русские». Тем более, что за границей «русскими» называют вообще всех, кто из России: хоть украинцев, хоть евреев. И я к этому успел так привыкнуть, что именно в этом смысле слово «русские» и употребляю. Но, может быть, по отношению к этим всем-кто-из-России следует вводить дополнительные уточнения, фиксируя разделение. Например, «метропольные русские» - и (этот термин Дмитрий Гудков уже пытался ввести) global Russians.
Перед самой войной у меня в Германии был разговор с одним из таких алмазов. Ну, или global Russians. Он спросил:
- За что все-таки ты русских так не любишь?
Мне было что ответить! Например, за то, что русские так и не стали народом: метропольные русские больше похожи на оккупированное, а точнее, самооккупированное население. Народы неизменно субъектны. У народов есть идеи и ценности, которые они готовы отстаивать. У русского же населения нет никаких идей, кроме выживания, причем для выживания они каждый раз ложатся под очередного монстра на троне, а в качестве прикрытия этой убогой сцены используют высокомерие. И за комбинацию чванства с униженностью я русских тоже не люблю. За эту вот убогую имперскость, когда у самих пыль, грязь и отсталость, но зато дикое желание видеть других стоящими на коленях. Стояли ведь когда-то? Можем повторить! Россия для меня - страна-гопник, то есть вообще не Европа. Если бы в один прекрасный день все русские проснулись с раскосыми глазами или другого цвета кожей, и при этом без ядерных боеголовок, превратившихся в сахарные (то есть так, как описано у Кафки в «Превращении» и у Сорокина в «Фиолетовых лебедях»), - они бы увидели в зеркале одну из беднейших стран Европы. Драчливую и кичливую. Бесстыжую и скверно образованную. Когда у приматолога Роберта Сапольски я читал о его приключениях в Африке, то нередко вздрагивал, видя, что нравы в Кении или Танзании не слишком отличаются от нравов в русской глубинке, которая начинается резко, с обрыва сразу за Москвой. Садитесь в поезд и выходите на любом полустанке километрах уже в 60 от первопрестольной. Вам там будет и Кения, и Танзания, особенно если в деревне. Да и Москва - столица государства в джунглях. Посмотрите, как везут по ней Путина. Кортеж в сто машин. Движение перекрыто. Мигалки мигают, сирены сиренят, пожарные и «скорые» смиренно дожидаются, пока проедет вождь толстокожих. Третий мир. Если не четвертый.
Я могу продолжать этот список, на который у метропольных русских возникнут, разумеется, обидки, что вообще типично для всех гопников мира, требующих к себе показного уважения. Список, к слову, начат не мной, и даже не Чаадаевым, а, скорее, тремя русскими диссидентами XVII века - Хворостининым, Котошихиным и Крижаничем, которые понаписали много чего про Россию и русских. И про то, что живут в «спесивстве и бесстыдстве», и про то, что «сеют рожью, а живут ложью». И, разумеется, про «отсутствие благородной гордости, чувства личного и народного достоинства», которое русским заменяет «людодёрство». «Здесь умы у народа тупы и косны… Истории, старины мы не знаем», - заключал, например, Крижанич. И в самом деле: какой русский патриот сегодня знает что-нибудь о панслависте Крижаниче, сбежавшем из Рима в 1659 году к русскому царю, - и пришедшем в ужас от увиденного.
Однако на вопрос, за что не люблю русских, я дал все же другой ответ.
Больше всего не люблю русских за то, что у русских нет идеи равенства. То есть, как минимум, убеждения, что все равны в правах, несмотря на расу, происхождение, образование и даже (в России сейчас этого дико пугаются) гендер и сексуальную ориентацию.
У русских равенство существует исключительно во внутреннем узком кругу, для своих. Все, кто вне круга, - не ровня. Они либо лучше, либо хуже, но в любом случае не равны. Отсюда и отношение к Западу, и особенно - к Америке. Американцы для русских либо «тупые америкосы», которых любой русский школьник уделает, либо - о! ах! там Гейтс и Маск, а мы отстали навсегда!.. Этим духом неравенства, к слову, пропитана и русская имперскость, которая совсем иная, чем была когда-то у бриттов. Она не миссионерская, не просветительская, а унижающая, лагерная, заставляющая ходить покоренных на цырлах. Чему, спрашивается, сегодняшняя Россия может Украину научить? Пыткам в ментовках и холуйству судей?
Идея неравенства в форме исключительности, уникальности и превосходства всасывается в России с молоком матери. Поэтому метропольные русские убеждены, что живут в богатейшей стране, хотя в реальности Россия - одна из беднейших стран Европы, 5 место с конца по ВВП на душу населения, каким способом этот показатель ни считай: беднее Румынии. По той же причине русские свято верят, что в России - самая потрясающая в мире природа, хотя потрясает в русской природе ее исключительная загаженность в местах соприкосновения с человеком. (О, я помню, как прилетел на Камчатку. И увидел в Петропавловске слон сопки, превращенный в помойку). И школьные училки литературы с упоением повторяют сказанную германофилом Тургеневым глупость про величие, могущество, правдивость и свободность русского языка. Потому что никаких других языков, кроме русского, не знают.
И когда русские копируют у себя западные институты (а копировать западное в России любят), почти всегда получаются неработающие институты: от парламента до суда присяжных. Именно потому, что из них выхолощены базовые западные идеи - и идея равенства, прежде всего. Да, я знаю, как исторически это объяснить. Идея равенства формировалась в Европе под влиянием нескольких сил. Например, под давлением городской средневековой площади, равно принадлежащей всем горожанам, от епископа до блудницы. Под давлением правовой системы с ее главенством закона и независимостью судов. Под давлением просвещенного христианства, где несть эллина и иудея. На идею равенства в Европе много раз покушались, она много раз извращалась, - но неизменно возвращалась. Есть дивная книжка французского медиевиста, одного из основателей исторической школы «Анналов» Жака Ле Гоффа «Рождение Европы». Там как раз про то, как в средневековье рождались современные социальные институты. Скажем, собирались в 11 веке молодые некие молодые люди и решали, что им необходимо нанять себе учителей, - и так появлялся на свет Болонский университет. То есть университет - это объединение студентов, вот в чем идея! А в России университет появился семь веков спустя как подарок императрицы своему любовнику. Почувствуйте разницу.
Я говорю сейчас о своей нелюбви к русскости, к ее самим основам, не только потому, что нужно же, наконец, выговориться. И не только потому, что таких, как я, немало, но мы одиночки, часто не видим друг друга, и тут особенно тяжко тем, кто в России: им важно знать, что они не одни. Но главное, мне нужно обозначить принципиальный момент. Он состоит в том, что идеи и идеалы важнее структур. Путин возник не потому, что структура президентской республики позволила без особых проблем перековать ее в гибридную автократию. А потому, что в стране не было усвоенных республиканских идей, зато была потребность во всесильном царе и привычка перед царем пресмыкаться. И когда после смерти Путина маятник качнется в обратную сторону, и в России президентская республика заменится парламентской, плюс провозглашен будет какой-нибудь федерализм (похоже, именно к этому идет), - это снова не будет ничего значить. Вообще ничего. Чтобы республиканский строй не перерождался в свою противоположность, необходимо понимать и принимать идеи, лежащие в его основе.
Вот эту самую идею эгалитаризма, в первую очередь. И проистекающий из нее принцип уважения к человеческому достоинству, право на которое имеет каждый: хоть судья, хоть преступник, - и отнять которое не может никто.
Повторю: важно, невероятно важно говорить об идеях, наплевав на то, что думают о них сегодняшние русские.
Вот я и говорю.
Оговорки в тексте по поводу «русофобии» и «русских» не помогли, и меня мгновенно обвинили в расизме и шовинизме (а самые глупые - еще и в империализме). Однако национальность как идентификатор для меня существенна не более, чем принадлежность к болельщикам того или иного футбольного клуба. «Предал» ли я Россию, «обнеметчился» ли я звучит для меня примерно как «перестал ли я болеть за «Зенит»» и стал ли ходить на матчи FC Bayern. Да мне вообще футбол неинтересен. И Германия, где тьма народа себя никакими немцами не считает (а считают баварцами, или берлинцами, или, не знаю, теми же футбольными фанатами) - в этом смысле, безусловно, невероятно комфортная для меня страна.
С учетом этих поправок даю текст, вызвавший бурю довольно глупого протеста после публикации на Republic.
ЗА ЧТО Я НЕ ЛЮБЛЮ РОССИЮ И РУССКИХ
У многих сейчас есть потребность определить свое отношение к России и русским. Особенно у тех, кто из России уехал. Но мне сделать это трудно. Мое отношение располагается где-то между страхом, нелюбовью и брезгливостью, но все равно это очень неточно.
Увы: великий и могучий русский язык страдает врожденным бесплодием по части слов, описывающих современность. Обычно он дожидается, когда словечко, описывающее новое явление, появится на Западе, - ну, что-нибудь типа «hybrid regime», «гибридный режим», - и тогда проглатывает его с урчанием, иногда переваривая до полного уничтожения смысла. Так случилось со словами «либерализм» и «демократия». В России ненавидят либерастов и дерьмократов, то есть таких, как я. А я не люблю Россию и русских. Поэтому я, если выбирать среди имеющихся в наличии слов, - русофоб. Но оно тоже неточное.
Последним точным словом, определяющим мое отношение к стране пребывания, было «антисоветчик». В Советском Союзе я им был. При этом я полагал СССР чем-то вроде парши на теле России. Когда же СССР рухнул, выяснилось, что парша и есть тело. Не я один сделал тогда такое открытие. Валерия Новодворская однажды сказала, что ее крупнейшей ошибкой была та, что она считала народ производным от коммунистов. А оказалось, что коммунисты были производным от народа. Проблема в том, что русские своей паршой гордятся. Русские вообще часто гордятся тем, чего следовало бы стыдиться, - и наоборот. Но я не уверен, что слово «русские» тоже является точным.Дело в том, что Россия устроена по принципу центрифуги. Либо ты изо всех сил хватаешься за Москву, спасаясь от центробежных сил, - либо тебя уносит в никуда. Поэтому нередко в Москве встречаются настоящие алмазы. Алмазы вообще рождаются под давлением. И нередко для выросших под давлением людей Россия - колодки на ногах. Я не уверен, что тех, кто ощущает Россию колодками, и тех, для кого они типа домашних тапочек, правильно называть общим словом «русские». Тем более, что за границей «русскими» называют вообще всех, кто из России: хоть украинцев, хоть евреев. И я к этому успел так привыкнуть, что именно в этом смысле слово «русские» и употребляю. Но, может быть, по отношению к этим всем-кто-из-России следует вводить дополнительные уточнения, фиксируя разделение. Например, «метропольные русские» - и (этот термин Дмитрий Гудков уже пытался ввести) global Russians.
Перед самой войной у меня в Германии был разговор с одним из таких алмазов. Ну, или global Russians. Он спросил:
- За что все-таки ты русских так не любишь?
Мне было что ответить! Например, за то, что русские так и не стали народом: метропольные русские больше похожи на оккупированное, а точнее, самооккупированное население. Народы неизменно субъектны. У народов есть идеи и ценности, которые они готовы отстаивать. У русского же населения нет никаких идей, кроме выживания, причем для выживания они каждый раз ложатся под очередного монстра на троне, а в качестве прикрытия этой убогой сцены используют высокомерие. И за комбинацию чванства с униженностью я русских тоже не люблю. За эту вот убогую имперскость, когда у самих пыль, грязь и отсталость, но зато дикое желание видеть других стоящими на коленях. Стояли ведь когда-то? Можем повторить! Россия для меня - страна-гопник, то есть вообще не Европа. Если бы в один прекрасный день все русские проснулись с раскосыми глазами или другого цвета кожей, и при этом без ядерных боеголовок, превратившихся в сахарные (то есть так, как описано у Кафки в «Превращении» и у Сорокина в «Фиолетовых лебедях»), - они бы увидели в зеркале одну из беднейших стран Европы. Драчливую и кичливую. Бесстыжую и скверно образованную. Когда у приматолога Роберта Сапольски я читал о его приключениях в Африке, то нередко вздрагивал, видя, что нравы в Кении или Танзании не слишком отличаются от нравов в русской глубинке, которая начинается резко, с обрыва сразу за Москвой. Садитесь в поезд и выходите на любом полустанке километрах уже в 60 от первопрестольной. Вам там будет и Кения, и Танзания, особенно если в деревне. Да и Москва - столица государства в джунглях. Посмотрите, как везут по ней Путина. Кортеж в сто машин. Движение перекрыто. Мигалки мигают, сирены сиренят, пожарные и «скорые» смиренно дожидаются, пока проедет вождь толстокожих. Третий мир. Если не четвертый.
Я могу продолжать этот список, на который у метропольных русских возникнут, разумеется, обидки, что вообще типично для всех гопников мира, требующих к себе показного уважения. Список, к слову, начат не мной, и даже не Чаадаевым, а, скорее, тремя русскими диссидентами XVII века - Хворостининым, Котошихиным и Крижаничем, которые понаписали много чего про Россию и русских. И про то, что живут в «спесивстве и бесстыдстве», и про то, что «сеют рожью, а живут ложью». И, разумеется, про «отсутствие благородной гордости, чувства личного и народного достоинства», которое русским заменяет «людодёрство». «Здесь умы у народа тупы и косны… Истории, старины мы не знаем», - заключал, например, Крижанич. И в самом деле: какой русский патриот сегодня знает что-нибудь о панслависте Крижаниче, сбежавшем из Рима в 1659 году к русскому царю, - и пришедшем в ужас от увиденного.
Однако на вопрос, за что не люблю русских, я дал все же другой ответ.
Больше всего не люблю русских за то, что у русских нет идеи равенства. То есть, как минимум, убеждения, что все равны в правах, несмотря на расу, происхождение, образование и даже (в России сейчас этого дико пугаются) гендер и сексуальную ориентацию.
У русских равенство существует исключительно во внутреннем узком кругу, для своих. Все, кто вне круга, - не ровня. Они либо лучше, либо хуже, но в любом случае не равны. Отсюда и отношение к Западу, и особенно - к Америке. Американцы для русских либо «тупые америкосы», которых любой русский школьник уделает, либо - о! ах! там Гейтс и Маск, а мы отстали навсегда!.. Этим духом неравенства, к слову, пропитана и русская имперскость, которая совсем иная, чем была когда-то у бриттов. Она не миссионерская, не просветительская, а унижающая, лагерная, заставляющая ходить покоренных на цырлах. Чему, спрашивается, сегодняшняя Россия может Украину научить? Пыткам в ментовках и холуйству судей?
Идея неравенства в форме исключительности, уникальности и превосходства всасывается в России с молоком матери. Поэтому метропольные русские убеждены, что живут в богатейшей стране, хотя в реальности Россия - одна из беднейших стран Европы, 5 место с конца по ВВП на душу населения, каким способом этот показатель ни считай: беднее Румынии. По той же причине русские свято верят, что в России - самая потрясающая в мире природа, хотя потрясает в русской природе ее исключительная загаженность в местах соприкосновения с человеком. (О, я помню, как прилетел на Камчатку. И увидел в Петропавловске слон сопки, превращенный в помойку). И школьные училки литературы с упоением повторяют сказанную германофилом Тургеневым глупость про величие, могущество, правдивость и свободность русского языка. Потому что никаких других языков, кроме русского, не знают.
И когда русские копируют у себя западные институты (а копировать западное в России любят), почти всегда получаются неработающие институты: от парламента до суда присяжных. Именно потому, что из них выхолощены базовые западные идеи - и идея равенства, прежде всего. Да, я знаю, как исторически это объяснить. Идея равенства формировалась в Европе под влиянием нескольких сил. Например, под давлением городской средневековой площади, равно принадлежащей всем горожанам, от епископа до блудницы. Под давлением правовой системы с ее главенством закона и независимостью судов. Под давлением просвещенного христианства, где несть эллина и иудея. На идею равенства в Европе много раз покушались, она много раз извращалась, - но неизменно возвращалась. Есть дивная книжка французского медиевиста, одного из основателей исторической школы «Анналов» Жака Ле Гоффа «Рождение Европы». Там как раз про то, как в средневековье рождались современные социальные институты. Скажем, собирались в 11 веке молодые некие молодые люди и решали, что им необходимо нанять себе учителей, - и так появлялся на свет Болонский университет. То есть университет - это объединение студентов, вот в чем идея! А в России университет появился семь веков спустя как подарок императрицы своему любовнику. Почувствуйте разницу.
Я говорю сейчас о своей нелюбви к русскости, к ее самим основам, не только потому, что нужно же, наконец, выговориться. И не только потому, что таких, как я, немало, но мы одиночки, часто не видим друг друга, и тут особенно тяжко тем, кто в России: им важно знать, что они не одни. Но главное, мне нужно обозначить принципиальный момент. Он состоит в том, что идеи и идеалы важнее структур. Путин возник не потому, что структура президентской республики позволила без особых проблем перековать ее в гибридную автократию. А потому, что в стране не было усвоенных республиканских идей, зато была потребность во всесильном царе и привычка перед царем пресмыкаться. И когда после смерти Путина маятник качнется в обратную сторону, и в России президентская республика заменится парламентской, плюс провозглашен будет какой-нибудь федерализм (похоже, именно к этому идет), - это снова не будет ничего значить. Вообще ничего. Чтобы республиканский строй не перерождался в свою противоположность, необходимо понимать и принимать идеи, лежащие в его основе.
Вот эту самую идею эгалитаризма, в первую очередь. И проистекающий из нее принцип уважения к человеческому достоинству, право на которое имеет каждый: хоть судья, хоть преступник, - и отнять которое не может никто.
Повторю: важно, невероятно важно говорить об идеях, наплевав на то, что думают о них сегодняшние русские.
Вот я и говорю.