Я регулярный железнодорожный путешественник, а потому знаю, в какой ад может превратиться ночь от Москвы до Питера, когда в купе твоими попутчиками оказывается профессура, возвращающаяся в Мурманск с конференции по термодинамике или училки из Архангельска, возвращающиеся примерно с того же.
Сразу: профессура предпочтительнее. Эти громкие пузатые дядьки в возрасте неопределенно-бодрой старости, с обильно заросшими крепким волосом ноздрями и ушами, садятся в поезд уже хорошо поддатыми и чуть не подпрыгивают в нетерпении от идеи поддать еще. Идея спасительна (для тебя): поскольку, по жлобству, провинциальная профессура делиться алкоголем с незнакомцем не намерена, но в присутствии незнакомца испытывает покалывания вентромедиальной префронтальной коры , она быстренько сматывается в то купе с коллегами, где чужаков нет. Потом им, понятно, все равно не хватит, и когда градус перебьет безденежье, они стайкой удодов потянутся в вагон-ресторан. В твое купе вернутся под утро, уснут мгновенно, не раздеваясь, пузами в поднебесье, успев сонно причмокнуть губами на обрывке разговора либо о термодинамике, либо о бабах, которые, судя по рассказам, у них в дальней молодости водились охапками.
С училками хуже. Эти непьющие гадины будут и за полночь обсуждать новые методики министерства и непорядочность коллег. Непорядочности в том, что они мешают тебе уснуть, они не видят вообще, - и страшно удивляются, когда ты говоришь им, что тебе с утра работать. Мысль о походе для обсуждения методологических проблем в вагон-ресторан или хотя бы в тамбур в их шкрабские мозги прокрасться не может: на входе в их мозг мысль о правах другого встречает барьер почище гематоэнцефалического. Вариант борьбы с училками у ранимого (типа меня) сапиенса один. Проворочавшись на верхней полке до половины второго ночи (раньше может сорваться), сказать вслух: «Ну пиздец, заебали уже!» - и жестко вырубить свет. Училки говорят: «Ой!» - и раздеваются, отходя ко сну, в кромешной тьме, даже не включая ночник.
В общем, раскрывающаяся в поезде главная отличительная черта русского провинциала, то есть Homo postsoveticus (ведь Москве и Питер - это не настоящая, Россия, так?) - это категорическое непризнание за тем, кто не свой, хоть каких прав. Права на отдых, - это уж точно. Москвичи и питерцы в этом смысле в ночных поездах вполне себе европейцы: едут тихо и молча. Высокий патриотический порыв случается с ними обычно в «Сапсанах», когда сразу после просьбы по радио перевести телефоны в бесшумный режим они дружно хватают мобильники и начинают названивать родным и близким, что да! Они уже в «Сапсане»!! Только что отъехали!!! Через 4 часа будут!!!! И перезвонят!!!!! - и ведь, суки, и правда перезванивают.
Но все равно вся эта жизнь родимой до слез ботвы под сенью любимых осин ничто по сравнению с тем ужасом, когда вы едете в одном купе с китайцами.
Я вот как-то раньше сразу с тремя китайцами в одной купе не попадал. Я же говорю, что опытный путешественник: покупая билет, всегда смотрю на схему уже проданных мест, и в купе, куда не продано ни одно место (или проданы сразу три), билет не беру, чтобы не нарваться на очередных работников Минобра.
А тут недосмотрел.
В итоге вагон был полон китайцев, миллиард которых, к великому сожалению, в последнее время разбогател и стал, мотаясь по миру, гадить в этом мире примерно так же, как до этого гадили внезапно разбогатевшие нефтяные пасынки природы типа ближневосточных пустынь, а также, разумеется, духовные наследники Толстого и Пушкина.
Мне из китайцев достались старик, женщина среднего возраста и мужчина такого же. Когда я входил в купе, они пытались сложить Великую стену из своих чемоданов, отчаянно оря. Я вежливо сказал: «Ни хау!», они на секунду улыбнулись, и я решил, что пронесло, тем более, блевотного запаха доширака по вагону не разносилось. Но радовался зря: это было начало лиха, которое, как известно, начало беды.
Во-первых, они друг на друга не орали: ну, в смысле, не ссорились. Они так разговаривали. Провинции вообще свойственно орать, потому что в провинции никто никого не уважает и не слушает, отчего приходится орать еще громче и так далее, самоиндуцируясь - но это была китайская провинция, особо изгрызенная нищенской жизнью в маоистского склада деревне. Я первый раз вздрогнул от таких ребят еще в пекинском Запретном Городе, который был заполонен экскурсиями совершенно сталинских колхозников, только косоглазых.
Во-вторых, растворимую лапшу суммарным объемом с чемодан они все же из чемоданов выгрузили (эта лапша - эквивалент нашей бледно-вареной курицы и серо-вареных железнодорожных яиц в парше крупной соли).
В-третьих, они, похоже, не собирались ложиться.
Дед, ровесник Сяопина, упрямо ласкал чемодан.
Но когда я, натужно улыбаясь, молча выключил верхний свет (не было под рукой «Голубого сала» Сорокина с китайско-русским словарем и полезными словами, типа «лао бай син» или «гунмынь»), они как-то подозрительно покорно стали готовиться баиньки.
И я, дурак, им поверил! (И если наша величайная, разумеется, в мире держава захочет прибегнуть к самоубийству нетрадиционным способом, она должна просто довериться Китаю).
Делать надо было вот что. Срочно пить две таблетки снотворного (у меня всегда с собой донормил на случай попутных училок), ввинчивать до упора в ушные раковины беруши и нахлобучивать на глаза мягкие удобные шоры из бизнес-класса авиакомпании Emirates.
Тогда был шанс пережить храп из трех китайских глоток - потому что это я беру в поезда спрей против храпа «Сайлекс», а в Китае с ним напряженка.
Но я, повторяю, расслабился.
И в итоге подпрыгнул вместе со всем трудовым Китаем - в 4 утра.
Поезд мой прибывал что-то около 7, спать мы завалились в первом часу, но в 4 утра весь Китай был на боевом посту! Доширак вонял! Кипяток побулькивал в мерзких пенопластовых коробочках! Свет сиял! Старик целовал чемодан! Мужик и баба орали!
Я не сразу понял, что это - 4 утра, и что до Питера еще тащиться вечность.
Я поплелся за кофе к проводнице.
Она была в прострации, как будто враги только что сожгли родную хату, и она осознала необратимость.
Но, видимо, я не первый в ее жизни был такой.
- Очередь в туалет они уже выстроились? - спросила она голосом ожившей безнадежности.
- Да, - ответил я, глянув в конец коридора.
- И будут в ней стоять до приезда, - махнула рукой она. - Так каждый раз. Вообще никому спать не дают.
Когда я вернулся с кофе к себе, разобранная на три коротких тревожных часа сна Великая Чемоданная стены была сложена снова. Дед цеплялся в нее, как цитатник Мао. Китайцы жрали и орали. Потом орали и жрали. Сияли лица и лампы под потолком.
И я на своей верхней полочке до самого перрона читал замечательную книгу специалиста по репродуктивной биологии Роберта Мартина «Как мы делаем это?», пытаясь понять, могло ли человечество не дать китайцам репродуктивно возрасти до миллиарда.
Но ответа не нашел.
А потому очень прошу посольство Китая перевести эту полную братской любви заметку на мандаринский язык и довести до сведения хотя бы миллионов ста их соотечественников.
А русского читателя прошу эту заметку перепостить.
Потому что китайцы, данные нам в ощущении - это плата за наш грех, когда мы очень долго были точно такими же (и сейчас порой еще есть) китайцами для всей Европы.
Я в социальных сетях:
ВКонтакте -
https://vk.com/dimagubin777Фейсбук -
https://www.facebook.com/tp.gubinИнстаграм -
https://www.instagram.com/dimagubinТвиттер -
https://twitter.com/gubindima Мои электронные книги:
-
Губин ON AIR. Внутренняя кухня радио и телевидения-
Под чертой (сборник)-
Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)-
Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой Мои бумажные книги:
-
Губин ON AIR. Внутренняя кухня радио и телевидения-
Налог на Родину