ДВИГАТЬ СЕБЯ
Так было бы хорошо, так было бы невероятно - пробежать по этим дорожкам от края до края. Между погружённых в сон деревьев шнырять, обдавая прохожих искрами недоумения. Вперёд, вперёд - наперегонки со стремительными воробьями, с проворными белками, со всем этим недремлющим царством.
Так было бы праздно - и необходимо оттого, - так было бы проникновенно - впитывать окружающее, не прикасаясь взглядом, не фиксируя. Ощущать невесомость собственных шагов - пусть даже это только самообман. В конце концов, что может быть реальнее сна? Того сна, в который мы вынуждены поверить после тысячелетий жесточайшей муштры. Или того сна, который иные из нас приняли как замену навязанному издревле, как альтернативу.
Так было бы оправданно - судом собственной совести. Так было бы. Нельзя, чтобы было иначе. Поэтому мы откладываем. Поэтому мы всё пытаемся анализировать всё пройденное до нас. Ничего не поможет, но нам теперь и не нужна никакая помощь. Мы состоялись совершенно. Мы можем и сами единственный раз в жизни взять себя в руки и промчаться босиком по ледяному асфальту парковых дорожек - отрешённо, радостно. Стать молнией, вспышкой между ветвей.
Сверху падают огромные снежинки. Одна за другой они укладываются на газонах, на крышах, на всём пространстве видимого куска вселенной. Каждая снежинка точно знает предназначенное ей место и стремится именно к нему. Мы по-прежнему далеки от такой безупречности - это так, но мы уже знаем, куда протянуть руку, чтобы прикоснуться. Те, кто придут после нас, скорее всего будут недоумевать, а затем нарисуют собственные схемы, построят собственную модель. Только мы никогда не узнаем об этом. Мы сможем - я точно знаю, - исполнить всё, что было задумано, всё, на что ушло столько вдохновений, столько отчаянной работы, столько бессонных ночей. У нас теперь нет других вариантов. Мы сможем. Когда придёт надлежащее и станет последним, мы мгновенно продлимся в неопределённости падения и в чём-то породнимся с бесконечным разнообразием первых снежинок декабря. В конце концов, мы - такая же часть этого непостижимого неба. А что, в сущности, может быть лучше?
Так было бы праздно - и необходимо оттого, - так было бы проникновенно - впитывать окружающее, не прикасаясь взглядом, не фиксируя. Ощущать невесомость собственных шагов - пусть даже это только самообман. В конце концов, что может быть реальнее сна? Того сна, в который мы вынуждены поверить после тысячелетий жесточайшей муштры. Или того сна, который иные из нас приняли как замену навязанному издревле, как альтернативу.
Так было бы оправданно - судом собственной совести. Так было бы. Нельзя, чтобы было иначе. Поэтому мы откладываем. Поэтому мы всё пытаемся анализировать всё пройденное до нас. Ничего не поможет, но нам теперь и не нужна никакая помощь. Мы состоялись совершенно. Мы можем и сами единственный раз в жизни взять себя в руки и промчаться босиком по ледяному асфальту парковых дорожек - отрешённо, радостно. Стать молнией, вспышкой между ветвей.
Сверху падают огромные снежинки. Одна за другой они укладываются на газонах, на крышах, на всём пространстве видимого куска вселенной. Каждая снежинка точно знает предназначенное ей место и стремится именно к нему. Мы по-прежнему далеки от такой безупречности - это так, но мы уже знаем, куда протянуть руку, чтобы прикоснуться. Те, кто придут после нас, скорее всего будут недоумевать, а затем нарисуют собственные схемы, построят собственную модель. Только мы никогда не узнаем об этом. Мы сможем - я точно знаю, - исполнить всё, что было задумано, всё, на что ушло столько вдохновений, столько отчаянной работы, столько бессонных ночей. У нас теперь нет других вариантов. Мы сможем. Когда придёт надлежащее и станет последним, мы мгновенно продлимся в неопределённости падения и в чём-то породнимся с бесконечным разнообразием первых снежинок декабря. В конце концов, мы - такая же часть этого непостижимого неба. А что, в сущности, может быть лучше?