В. И. Срыбник. Воспоминания. На хуторе имени Шевченко, четыре года спустя
В сентябре 1941 г., когда я попал в окружение при сдаче Киева, я зарыл в землю свои документы, в том числе и партбилет. В 1945 году я обратился в ЦК ВКП(б) с просьбой о разборе моего партийного дела, обстоятельно сообщил, как я лишился партбилета (запомнил его номер - 2000793) и попросил выдать мне новый. ЦК ВКП(б) направил моё заявление для разбора в партийную комиссию СВАГ (Советской военной администрации Германии). На заседании партийной комиссии СВАГ мне было предложено привезти характеристику из Божедаровского района (в нём находится хутор им. Шевченко, где я работал сапожником, скрываясь от немцев). С этой целью мне дали запечатанное письмо на имя секретаря Божедаровского райкома, содержания письма я не знал. Я выехал в СССР. В Кривом Роге я взял у своего друга детства Пети Синера грузовую машину (он в то время работал директором кирпичного завода, и другого транспорта у него не было). Со мной в Божедаровский (сейчас он переименован в Щорсовский) район поехал мой брат Аркадий Срибник. По приезду я предъявил секретарю райкома адресованный ему пакет. После ознакомления меня с содержанием письма секретарь запретил мне разговаривать с людьми на хуторе; я должен был только показать людей, которые меня знают. Я подтвердил, что понял его и выполню условия. Секретарь поехал с нами на грузовике на хутор. На хутор мы приехали вечером, уже сильно стемнело. Я был одет в военную форму с погонами капитана и двумя орденами Отечественной войны на кителе и был совершенно не похож на того небритого дядьку, что ходил в латаных брюках и грязного цвета рубашке. Жители хутора знали меня как Владимира Ивановича Саенко. Когда мы начали идти по хутору, я сказал секретарю райкома, что в первом доме с левой стороны проживает бывший колхозный бригадир Григорий Овчаренко. Указав на второй дом, я сказал, что в нём жил Иван Быченко, рядовой колхозник. Затем я сказал секретарю, что с правой стороны, во втором ряду (на хуторе было два ряда домов) проживает колхозница Колесникова, у которой мы с Николаем Сырцовым жили и работали.
В первом доме секретарь спросил у Григория Овчаренко: «Вы знаете этого человека?» Тот ответил: «Первый раз вижу», даже поднёс ближе к моему лицу керосиновую лампу и опять повторил, что не знает. В дом был приглашён Иван Быченко, который также сказал, что не знает меня. Когда пригласили Колесникову, она тоже поднесла ко мне лампу, чтобы лучше рассмотреть. Я молча снял фуражку. Колесникова воскликнула: «Это же Володька Саенко, который у меня проживал!», обняла меня и начала целовать, я в ответ тоже обнял её и горячо расцеловал. После встречи с Колесниковой я попросил у секретаря райкома разрешения заговорить со своими знакомыми. По окончании официальной части в доме Григория Овчаренко был организован ужин. Я дал от себя хорошую выпивку и закуску, хозяин дома поставил самогон собственного производства, и мы вместе поужинали. От жителей хутора я узнал, что произошло после моего ухода. Облава, действительно, была проведена во второй половине дня 23 февраля. Николай Сырцов перешёл в приймы к сестре старосты, не попав таким образом в гестапо, и рассказал всем жителям хутора о моём уходе, добавив, что я по национальности еврей, являюсь бывшим политработником Красной Армии, и фамилия моя не Саенко, а Срыбник. Сырцов предложил хуторянам проверить свои чердаки, ибо в такой мороз нельзя далеко уйти, «он, видимо, повесился». Когда наши войска освободили Божедаровский район, Сырцов был мобилизован в Красную Армию и погиб в первых же боях. После ужина мы тепло попрощались со всеми и уехали в райком. Секретарь райкома написал на меня характеристику по рассказам колхозников и вручил мне её в запечатанном пакете, адресованном партийной комиссии СВАГ. Перед отъездом мы в кабинете секретаря райкома распили бутылку превосходного ликёра. Я вернулся к месту своей службы. По приезду я вручил пакет секретарю партийной комиссии СВАГ. Тот вскрыл пакет и одобрительно сказал, что теперь всё в порядке. Примерно через две недели я был приглашён на заседание комиссии. Секретарь ознакомил всех членов комиссии с материалами и сказал, что я достойно себя вёл на временно оккупированной территории, и есть предложение ходатайствовать перед партийной комиссией главного политического управления Красной Армии о выдаче нового партбилета. Через месяц я был вызван в эту комиссию в Москву. Было решено выдать мне партбилет, сделав в нём запись: «10 месяцев перерыва в партийном стаже».
В первом доме секретарь спросил у Григория Овчаренко: «Вы знаете этого человека?» Тот ответил: «Первый раз вижу», даже поднёс ближе к моему лицу керосиновую лампу и опять повторил, что не знает. В дом был приглашён Иван Быченко, который также сказал, что не знает меня. Когда пригласили Колесникову, она тоже поднесла ко мне лампу, чтобы лучше рассмотреть. Я молча снял фуражку. Колесникова воскликнула: «Это же Володька Саенко, который у меня проживал!», обняла меня и начала целовать, я в ответ тоже обнял её и горячо расцеловал. После встречи с Колесниковой я попросил у секретаря райкома разрешения заговорить со своими знакомыми. По окончании официальной части в доме Григория Овчаренко был организован ужин. Я дал от себя хорошую выпивку и закуску, хозяин дома поставил самогон собственного производства, и мы вместе поужинали. От жителей хутора я узнал, что произошло после моего ухода. Облава, действительно, была проведена во второй половине дня 23 февраля. Николай Сырцов перешёл в приймы к сестре старосты, не попав таким образом в гестапо, и рассказал всем жителям хутора о моём уходе, добавив, что я по национальности еврей, являюсь бывшим политработником Красной Армии, и фамилия моя не Саенко, а Срыбник. Сырцов предложил хуторянам проверить свои чердаки, ибо в такой мороз нельзя далеко уйти, «он, видимо, повесился». Когда наши войска освободили Божедаровский район, Сырцов был мобилизован в Красную Армию и погиб в первых же боях. После ужина мы тепло попрощались со всеми и уехали в райком. Секретарь райкома написал на меня характеристику по рассказам колхозников и вручил мне её в запечатанном пакете, адресованном партийной комиссии СВАГ. Перед отъездом мы в кабинете секретаря райкома распили бутылку превосходного ликёра. Я вернулся к месту своей службы. По приезду я вручил пакет секретарю партийной комиссии СВАГ. Тот вскрыл пакет и одобрительно сказал, что теперь всё в порядке. Примерно через две недели я был приглашён на заседание комиссии. Секретарь ознакомил всех членов комиссии с материалами и сказал, что я достойно себя вёл на временно оккупированной территории, и есть предложение ходатайствовать перед партийной комиссией главного политического управления Красной Армии о выдаче нового партбилета. Через месяц я был вызван в эту комиссию в Москву. Было решено выдать мне партбилет, сделав в нём запись: «10 месяцев перерыва в партийном стаже».