Отрывок
И вот так мы ехали, и наш поезд в очередной раз остановился безо всякого расписания. Я высунулся в окно, и посмотрел по ходу состава. Вагоны тянулись далеко вперед, и там вдалеке горел красный семафор. Вокруг было чисто поле. Поле было уже желтое. Сухие колосья кругом, с островками каких-то сорных голубых цветов. У железнодорожного полотна и возле нашего вагона оказался маленький дощатый полустанок, длиной с один железнодорожный вагон. К полустанку вела через поле извилистая дорожка. На полустанке стоял мужичок, довольно высокий, худой и сутулый дядька. На голове у него была какая-то светлая выгоревшая фуражечка, одет он был в светло-серую рубаху, с закатанными выше локтя рукавами, рубаха висела на нем навыпуск, ниже были видны коричневые брюки, и я не помню, что у него было на ногах. Но все чистое и поглаженное. На брюках даже виднелись стрелки. На досках ветхого полустанка у ног мужичка лежал большой холщовый мешок. Дядька курил папиросу и с любопытством, щурясь от дыма, рассматривал большой поезд дальнего следования, который явно случайно там остановился и был ему в диковинку.
Я лежал на своей верхней полке, высунулся в окно и разглядывал мужичка. Так же делали многие…
- Дед, чем торгуешь? - спросил я, каким-то не особенно свойственным мне образом. Мне казалось, что так обратиться будет проще и как бы народнее, что ли.
- Да ничем, сынок, - сначала пожал плечами, а потом ответил дядька, - еду только торговать.
- Так давай, садись, а то поезд уйдет! - сказал кто-то из другого окна.
- Не-е-е, куда там! - ответил человек с полустанка. - Вы-то вон куда едете, а я в район на базар. Щас дизель подойдет, и поеду, - он говорил немного смущенно, но улыбался.
- А чё в мешке-то, дед? - послышалось еще откуда-то. - Кота, небось, везешь продавать?
- Лапти, ребята. Лапоточки, - услышали мы.
- Покажи, а! - крикнул я.
Он нагнулся, медленно развязал мешок и достал пару настоящих лаптей с длинными плетеными вязками. Лапти были настоящие, такие, в каких Емеля ездил на своей печи, и даже еще более настоящие.
- Ух ты! - восхитился я. - Продай, дед.
- Да покупай на здоровье, только зачем они тебе?
- Погоди, дед, - крикнул я. - Я сейчас.
Я соскочил с полки, схватил деньги и побежал к выходу из вагона.
- Куда, куда? - закричала проводница в тамбуре. - Сейчас поедем уже.
- Я мигом, мне надо, - крикнул я, проскочил мимо нее и спрыгнул на полустанок. - Ну дед, давай, сколько стоят твои лапти?
- А какая у тебя нога?
- Да какая разница, давай любые.
- Погоди, погоди, сынок, - он внимательно посмотрел на мои ноги и полез в свой мешок. - Сейчас.
- Дед, да давай любые уже, а то поезд уйдет, - торопил я.
- А дамских у вас нету? - кричали наши девчонки из окна вагона и смеялись.
- Вот, - наконец сказал дяденька, достал аккуратные лапти и протянул мне. - С тебя, сынок, (тут он сказал какую-то совсем маленькую цену, ну, например, три рубля, я не помню точно).
- Отлично! - сказал я, представляя, как повешу эти лапти на стенку у себя в комнате. - Вот, держи, - и я протянул ему купюру (ну, например… десять).
- Ой, у меня сдачи не будет, я еще не наторговал, - сказал тот в ответ.
- Все, давай в вагон, зеленый дали, - крикнула мне проводница.
Я растерялся и не знал, что делать.
- Возьми еще, - засуетился мужик, - пригодятся, может быть.
- Давай, бери весь мешок, - кричали мои приятели, - потом еще наваришься…
- Да не надо, дед. Мне одной пары достаточно, - засмущался от всего этого шума я.
- Так сдачи-то нету, - растеряно твердил дядька.
- Да брось ты, - махнул рукой я, - ерунда.
- Как это брось? Такие деньги! Мне не надо! - даже испуганно быстро ответил он.
Тут поезд лязгнул вагонами, натянулся и тронулся, я со своими лаптями добежал до подножки и вскочил на нее. Наш вагон был последним…
- Да как же?! Возьми деньги, сынок! Лапти себе оставь, на здоровье, - услышал я и оглянулся. Дяденька быстро шагал по полустанку за медленно ускоряющимся вагоном. Он шел с протянутой рукой, в которой были деньги.
- Отец, оставь себе! Все нормально! - крикнул я.
Он быстро дошел до конца полустанка, сбежал по ступенькам вниз и зашагал по земле все быстрее и быстрее, не опуская руки. Он смотрел мне в глаза. В этих глазах были смятение, стыд и непонимание. Поезд шел все быстрее. Он побежал, все не опуская руки. Потом стал отставать, но бежал.
- Сынок, весь сенокос в них проходишь! - крикнул он, пробежал еще несколько шагов, остановился и медленно опустил руку. Я долго видел его, стоящим неподвижно…
Как же мне потом было стыдно! Я даже ушел в туалет и коротко расплакался. Мне было тошно и не хватало воздуха от стыда. Как я мог так сделать?… Не ресторанному же халдею я оставил щедрые чаевые… Я ругал себя за ту манеру, с которой говорил с тем человеком, за то, что обращался к нему на «ты». Хотя было видно, что он этого даже не заметил, не обратил на это внимания.
Я терзался тогда от того, что прикоснулся к чему-то большому, и, как выяснилось, важному и не чужому мне… Но коснулся глупо, бессмысленно и пошло…
Евгений Гришковец «Реки»
Я лежал на своей верхней полке, высунулся в окно и разглядывал мужичка. Так же делали многие…
- Дед, чем торгуешь? - спросил я, каким-то не особенно свойственным мне образом. Мне казалось, что так обратиться будет проще и как бы народнее, что ли.
- Да ничем, сынок, - сначала пожал плечами, а потом ответил дядька, - еду только торговать.
- Так давай, садись, а то поезд уйдет! - сказал кто-то из другого окна.
- Не-е-е, куда там! - ответил человек с полустанка. - Вы-то вон куда едете, а я в район на базар. Щас дизель подойдет, и поеду, - он говорил немного смущенно, но улыбался.
- А чё в мешке-то, дед? - послышалось еще откуда-то. - Кота, небось, везешь продавать?
- Лапти, ребята. Лапоточки, - услышали мы.
- Покажи, а! - крикнул я.
Он нагнулся, медленно развязал мешок и достал пару настоящих лаптей с длинными плетеными вязками. Лапти были настоящие, такие, в каких Емеля ездил на своей печи, и даже еще более настоящие.
- Ух ты! - восхитился я. - Продай, дед.
- Да покупай на здоровье, только зачем они тебе?
- Погоди, дед, - крикнул я. - Я сейчас.
Я соскочил с полки, схватил деньги и побежал к выходу из вагона.
- Куда, куда? - закричала проводница в тамбуре. - Сейчас поедем уже.
- Я мигом, мне надо, - крикнул я, проскочил мимо нее и спрыгнул на полустанок. - Ну дед, давай, сколько стоят твои лапти?
- А какая у тебя нога?
- Да какая разница, давай любые.
- Погоди, погоди, сынок, - он внимательно посмотрел на мои ноги и полез в свой мешок. - Сейчас.
- Дед, да давай любые уже, а то поезд уйдет, - торопил я.
- А дамских у вас нету? - кричали наши девчонки из окна вагона и смеялись.
- Вот, - наконец сказал дяденька, достал аккуратные лапти и протянул мне. - С тебя, сынок, (тут он сказал какую-то совсем маленькую цену, ну, например, три рубля, я не помню точно).
- Отлично! - сказал я, представляя, как повешу эти лапти на стенку у себя в комнате. - Вот, держи, - и я протянул ему купюру (ну, например… десять).
- Ой, у меня сдачи не будет, я еще не наторговал, - сказал тот в ответ.
- Все, давай в вагон, зеленый дали, - крикнула мне проводница.
Я растерялся и не знал, что делать.
- Возьми еще, - засуетился мужик, - пригодятся, может быть.
- Давай, бери весь мешок, - кричали мои приятели, - потом еще наваришься…
- Да не надо, дед. Мне одной пары достаточно, - засмущался от всего этого шума я.
- Так сдачи-то нету, - растеряно твердил дядька.
- Да брось ты, - махнул рукой я, - ерунда.
- Как это брось? Такие деньги! Мне не надо! - даже испуганно быстро ответил он.
Тут поезд лязгнул вагонами, натянулся и тронулся, я со своими лаптями добежал до подножки и вскочил на нее. Наш вагон был последним…
- Да как же?! Возьми деньги, сынок! Лапти себе оставь, на здоровье, - услышал я и оглянулся. Дяденька быстро шагал по полустанку за медленно ускоряющимся вагоном. Он шел с протянутой рукой, в которой были деньги.
- Отец, оставь себе! Все нормально! - крикнул я.
Он быстро дошел до конца полустанка, сбежал по ступенькам вниз и зашагал по земле все быстрее и быстрее, не опуская руки. Он смотрел мне в глаза. В этих глазах были смятение, стыд и непонимание. Поезд шел все быстрее. Он побежал, все не опуская руки. Потом стал отставать, но бежал.
- Сынок, весь сенокос в них проходишь! - крикнул он, пробежал еще несколько шагов, остановился и медленно опустил руку. Я долго видел его, стоящим неподвижно…
Как же мне потом было стыдно! Я даже ушел в туалет и коротко расплакался. Мне было тошно и не хватало воздуха от стыда. Как я мог так сделать?… Не ресторанному же халдею я оставил щедрые чаевые… Я ругал себя за ту манеру, с которой говорил с тем человеком, за то, что обращался к нему на «ты». Хотя было видно, что он этого даже не заметил, не обратил на это внимания.
Я терзался тогда от того, что прикоснулся к чему-то большому, и, как выяснилось, важному и не чужому мне… Но коснулся глупо, бессмысленно и пошло…
Евгений Гришковец «Реки»