(no subject)
Кори Тан
Кто-то скажет, во льду
Мы живем на туго натянутом канате экватора. Сколько себя помню, моя жизнь состояла из чередования летнего зноя и муссонных ливней. Еле волочишь ноги по размокшей земле, шлепанцы вязнут в лужах жидкой грязи. Но я мечтала о снеге.
Снег должен был таять между пальцами, покалывая кожу, как алмазы или хрустальные иглы. Я распахнула бы дверь и побрела наугад, глядя на заснеженные деревья, на белые плоскости многоэтажек, теряющиеся в бесцветном небе. Я не верила в Санта-Клауса, но я верила в снег.
В девять лет мне объяснили, что у нас никогда не будет снега. Что-то в положении Солнца и планет нас подвело. Из-за нашей географии нам суждено всегда оставаться в метеорологическом чистилище без смены времен года. Я смотрела «Звуки музыки», и мое сердце сжималось от того, как Джули Эндрюс поет о снежинках, которые садятся ей на ресницы и на нос.
В одиннадцать лет я сделала коричневого снеговика из земли, которую достала из цветочных горшков. Горшки пришлось переворачивать, цветы были разбросаны по всему балкону - с оторвавшимися лепестками и торчащими к небу тонюсенькими корнями. Мой снеговик носил шляпу из свежей травы и опирался на палочку для еды вместо посоха. Отец велел мне идти в свою комнату и запретил включать телевизор.
-
На следующий день в воздухе почувствовался резкий пронзительный холод. Я прикоснулась к запотевшему стеклу, и на нем остались отпечатки моих пальцев. Наши кондиционеры нельзя было использовать для отопления.
Мама и я стояли на балконе, выдыхая клубы пара, пока у нас не замерзли руки и ноги. Отец весь день листал Откровение в поисках ответа и ушел к себе, ничего не сказав, потому что ответа не было. В телевизоре ученые и метеорологи вели горячие дискуссии, переходящие в драки. В Армии Спасения было еще полно одеял, свитеров и пальто, которые до этого долгие годы никто не спрашивал.
Первые снежинки появились в августе. Тогда их никто не заметил: случайность, неожиданный укол холода в мочке уха, легкий озноб, белая пыль на воротнике. Я не помню, когда автострады впервые заполнились остановившимся транспортом и почерневшими от копоти сугробами. Водители бросали свои машины и исчезали в облаках снега. Тропические деревья сгибались под его тяжестью. Уроки теперь заканчивались рано, учителя уезжали домой по переполненным заметенным дорогам, а учебники казались еще бесполезнее, чем раньше. Каждый день я долго брела через белесый туман, чтобы добраться до дома. Деревья склонялись до самой земли, их ветви изгибались и вздрагивали. Было тихо. Бабушка шла впереди в шубе и меховой шапке, протаптывая дорожку, слякоть и грязь разлетались в разные стороны. Клубы пара изо рта оседали на волосах и немедленно превращались в маленькие сосульки, звеневшие при каждом шаге.
«Этого не должно было случиться», - говорил отец. Я не отрываясь смотрела в белую муть за окнами. От моего носа на стекле оттаяла дырка. Отец опустил жалюзи и замолчал на несколько дней.
-
Снег шел уже три недели. Мама перестроила домашнее хозяйство. Вместо того чтобы вывешивать мокрое белье за окно на бамбуковых шестах, она привезла домой электросушилку. Я не знаю, где она ее достала. Сушилка была дорогая, снежно-белого цвета, с кучей лампочек и кнопок. Я включала ее каждый день.
От первой же просушки наши шарфы уменьшились втрое. Мама сильно расстроилась и до вечера ходила мрачная. На следующий день мы с трудом пробились сквозь толпу у торгового центра, стекло разбитых витрин хрустело под ногами. Когда охранники отвернулись, мы вытащили с верхних полок несколько оставшихся шарфов. Тогда я впервые увидела, что моя мама берет что-либо без разрешения. Шарфы были бурые, и один был недовязан.
Чтобы выбраться обратно, нам пришлось пролезать под красно-белыми лентами, я была в резиновых сапогах и все время шевелила пальцами, чтобы они не замерзли. На тротуарах громоздились свежие сугробы, но и на проезжей части снега было мне по пояс, я пробиралась по улице, словно идя вброд. Я вспоминала, как раньше мы ездили к морю по воскресеньям и как вода доходила сначала до щиколоток, потом до колена.
Дома была полная тишина. Отец сидел один в своей крепости из газет, разных изданий Библии и энциклопедий.
О нас больше не говорят в новостях, хотя снег идет третий месяц. Туристы посмелее топают по снегу в пустых парках, где раньше были тропические клумбы. Мы живем в заваленных снегом домах, по очереди прокладывая лопатой дорожки к подъездам. Мы перестали считать больных и умерших.
Я долго вытираю ботинки о коврик и сую шерстяные носки в сушилку. Мама соскребает со стекол морозные узоры. Мой отец сидит, положив одну ногу на обеденный стол. Он лечит свой отмороженный палец, похожий на выключенную черную лампочку.
Поехать в С-пур. Современная сингапурская литература. Антология. Составление, пер. с англ., и предисл. Кирилла Щербицкого. Ailuros publishing.
New York. 2013
Кто-то скажет, во льду
Мы живем на туго натянутом канате экватора. Сколько себя помню, моя жизнь состояла из чередования летнего зноя и муссонных ливней. Еле волочишь ноги по размокшей земле, шлепанцы вязнут в лужах жидкой грязи. Но я мечтала о снеге.
Снег должен был таять между пальцами, покалывая кожу, как алмазы или хрустальные иглы. Я распахнула бы дверь и побрела наугад, глядя на заснеженные деревья, на белые плоскости многоэтажек, теряющиеся в бесцветном небе. Я не верила в Санта-Клауса, но я верила в снег.
В девять лет мне объяснили, что у нас никогда не будет снега. Что-то в положении Солнца и планет нас подвело. Из-за нашей географии нам суждено всегда оставаться в метеорологическом чистилище без смены времен года. Я смотрела «Звуки музыки», и мое сердце сжималось от того, как Джули Эндрюс поет о снежинках, которые садятся ей на ресницы и на нос.
В одиннадцать лет я сделала коричневого снеговика из земли, которую достала из цветочных горшков. Горшки пришлось переворачивать, цветы были разбросаны по всему балкону - с оторвавшимися лепестками и торчащими к небу тонюсенькими корнями. Мой снеговик носил шляпу из свежей травы и опирался на палочку для еды вместо посоха. Отец велел мне идти в свою комнату и запретил включать телевизор.
-
На следующий день в воздухе почувствовался резкий пронзительный холод. Я прикоснулась к запотевшему стеклу, и на нем остались отпечатки моих пальцев. Наши кондиционеры нельзя было использовать для отопления.
Мама и я стояли на балконе, выдыхая клубы пара, пока у нас не замерзли руки и ноги. Отец весь день листал Откровение в поисках ответа и ушел к себе, ничего не сказав, потому что ответа не было. В телевизоре ученые и метеорологи вели горячие дискуссии, переходящие в драки. В Армии Спасения было еще полно одеял, свитеров и пальто, которые до этого долгие годы никто не спрашивал.
Первые снежинки появились в августе. Тогда их никто не заметил: случайность, неожиданный укол холода в мочке уха, легкий озноб, белая пыль на воротнике. Я не помню, когда автострады впервые заполнились остановившимся транспортом и почерневшими от копоти сугробами. Водители бросали свои машины и исчезали в облаках снега. Тропические деревья сгибались под его тяжестью. Уроки теперь заканчивались рано, учителя уезжали домой по переполненным заметенным дорогам, а учебники казались еще бесполезнее, чем раньше. Каждый день я долго брела через белесый туман, чтобы добраться до дома. Деревья склонялись до самой земли, их ветви изгибались и вздрагивали. Было тихо. Бабушка шла впереди в шубе и меховой шапке, протаптывая дорожку, слякоть и грязь разлетались в разные стороны. Клубы пара изо рта оседали на волосах и немедленно превращались в маленькие сосульки, звеневшие при каждом шаге.
«Этого не должно было случиться», - говорил отец. Я не отрываясь смотрела в белую муть за окнами. От моего носа на стекле оттаяла дырка. Отец опустил жалюзи и замолчал на несколько дней.
-
Снег шел уже три недели. Мама перестроила домашнее хозяйство. Вместо того чтобы вывешивать мокрое белье за окно на бамбуковых шестах, она привезла домой электросушилку. Я не знаю, где она ее достала. Сушилка была дорогая, снежно-белого цвета, с кучей лампочек и кнопок. Я включала ее каждый день.
От первой же просушки наши шарфы уменьшились втрое. Мама сильно расстроилась и до вечера ходила мрачная. На следующий день мы с трудом пробились сквозь толпу у торгового центра, стекло разбитых витрин хрустело под ногами. Когда охранники отвернулись, мы вытащили с верхних полок несколько оставшихся шарфов. Тогда я впервые увидела, что моя мама берет что-либо без разрешения. Шарфы были бурые, и один был недовязан.
Чтобы выбраться обратно, нам пришлось пролезать под красно-белыми лентами, я была в резиновых сапогах и все время шевелила пальцами, чтобы они не замерзли. На тротуарах громоздились свежие сугробы, но и на проезжей части снега было мне по пояс, я пробиралась по улице, словно идя вброд. Я вспоминала, как раньше мы ездили к морю по воскресеньям и как вода доходила сначала до щиколоток, потом до колена.
Дома была полная тишина. Отец сидел один в своей крепости из газет, разных изданий Библии и энциклопедий.
О нас больше не говорят в новостях, хотя снег идет третий месяц. Туристы посмелее топают по снегу в пустых парках, где раньше были тропические клумбы. Мы живем в заваленных снегом домах, по очереди прокладывая лопатой дорожки к подъездам. Мы перестали считать больных и умерших.
Я долго вытираю ботинки о коврик и сую шерстяные носки в сушилку. Мама соскребает со стекол морозные узоры. Мой отец сидит, положив одну ногу на обеденный стол. Он лечит свой отмороженный палец, похожий на выключенную черную лампочку.
Поехать в С-пур. Современная сингапурская литература. Антология. Составление, пер. с англ., и предисл. Кирилла Щербицкого. Ailuros publishing.
New York. 2013