(no subject)
... в палисаднике, расположенном перед домом - несколько деревьев граната - яркие жизнеутверждающие плоды - райские яблоки, которые невозможно сорвать - сорвать которые - грех
... Л. говорит, что она не чувствует, что она в Тбилиси, если не видит тв-башню, расположенную на Мтацминде - ей хочется чтобы вид на башню был хотя бы с одного балкона - ни в одной из квартир, которую мы смотрели, такого вида нет - в качестве альтернативы мы едем в старый город - на Авлабари - чтобы спуститься к Мтквари - подняться к Нарикала, которая - по Тициану Табидзе - "стоит как простреленный гроб" - а сам Тбилиси - "в котловине ... как врытое в горы гнездо"
ххх
... Юрий Тынянов говорил, что «Тициан <Табидзе> ходит по Тифлису, как ходит человек по своей комнате. Он в своих предстиховых ощущениях (а у него, по- видимому, такие ощущения всегда наличествуют) историчен. У него история - это не есть книга, поставленная на полку, нет, история в нем и с ним, он ее чувствует... "
... о том же писал Симон Чиковани: "его чтение походило на его походку, на то, как он носит свое тело, на его чуть развинченные движения. ... Беседовал и спорил он также по-особому, по-своему. Вступая в спор, он говорил так же, как ходил, - чуть развинченно, как бы раскачиваясь. И с первого раза порою казалось, что его речь композиционно бессвязна, но от внимательного слушателя не ускользал напряженный ход мысли поэта, его большая литературная эрудиция ..."
ххх
... в Нарикала - если добраться до самой верхней башни - непривычный для Тбилиси простор для взгляда - он беспрепятственно может следовать в любом направлении - как в любом направлении может следовать воображение во время чтения стихов
ххх
Тициан Табидзе
Соганлуг
Тихая, смолкла Кура этой ночью суровою,
Лишь под Метехом бушует. У плотовщиков
Ангелы, видно, украли лучину сосновую.
Девой луна возлежит на коврах облаков.
Гонит тюрчонок ослов с Соганлуга. И дроги
Фруктовщика без товара гремят на ходу.
Кто упрекнет меня, если по той же дороге,
Вслед за тобой, современник великий, бреду?
Чем я владею сегодня? Что завтра мне надо?
Я беззаботен и гол, словно склон Шавна-бада.
Думаю я об одном средь полуночных троп:
Близка Марабда, и холмы Крцанисские рядом,
Грабить тут вволю случалось лезгинским отрядам,
Тут Нарикала стоит, как простреленный гроб.
Тихая, смолкла Кура этой ночью суровою,
Лишь под Метехом бушует. У плотовщиков
Ангелы, видно, украли лучину сосновую.
Девой луна возлежит на коврах облаков,
1927
Пер. С Спасского
ххх
Тбилиси
(Ода)
О землю посохом ударил Горгасал,
И город мой восстал на горе и на муки.
Он голосами павших лиру мою звал,
Бесчисленных крестов протягивая руки.
Сказаньем песенным хотел бы в высоту
Над Картли взмыть, в заоблачные выси,
От смертной жажды изнывая на лету,
Подобно соколу в легенде о Тбилиси.
В Куру потоками стекала кровь с полей,
Врагом растоптанных и кровью напоенных;
Катились наземь купола твоих церквей
В те дни с плеч каменных, как головы казненных.
Меч Саакадзе на врагов за взмахом взмах
Тогда обрушивал разящие удары,
И, как снопы, на окровавленных токах
Детей расплющивали досками татары.
Навек с душой царя Ираклия ушла
Печаль, окутанная сумеречной правдой,
Когда над Картли дымно розовела мгла
От моря крови и от зарев над Марабдой.
О том поэты нам не смеют рассказать,
Листая летопись измученной столицы,
И даже Руставели отводил глаза
От крови, склеившей шафранные страницы.
И если чья-то песнь, как стих Саят-Нова,
Как лебедь, крылья над тобою распростерла,
То знай, что эти полумертвые слова
Текут из насмерть перерезанного горла.
Ты - город-мученик, и вечный твой гранит
Мне стал уже давно источником мучений, -
Певец твой легендарным соколом сгорит
В неопалимости купины поколений...
Так жди, когда тобой сраженный влет
Поэт к ногам твоим, как сокол, упадет.
1923
Пер. Л. Мальцева
ххх
Мухамбази, которое не поется
Из Ортачалы плыл Орбелиани
С уловом рыбы в легком челноке,
Зурна звенела в утреннем тумане,
Как будто бы подъем в татарском стане
Пронзительно трубили вдалеке...
И зурначами встрепанное утро
Уже грузилось в сливах на мулов,
В корзинах, отливая перламутром
Росы коджорских утренних лесов.
Саят-Нова словами поутру
Трясет за косы сонную Куру,-
Там песнь его вовсю Каро горланит:
«Где прогремят стихи Саят-Нова,
Там гром гремит и клонится трава!»
И вот опять проснулся мой Тбилиси,
Спросонья потянулись цепи гор.
Ущельями зевнув, поднялись выси
И вызывают сердце на простор.
На двух горах с зарею над Кабахом
Необычайно снег порозовел,
Как на щеках сестер, которых замуж
Орбелиани выдать не успел.
С зарей еще прекрасней храм Кашвети.
В такое точно время, на рассвете,
Орбелиани плыл в родные дали,
Туда, где тамаду уже давно
Рога, вином наполненные, ждали
И подносили с криками вино:
«А ну-ка, парень, пей до дна смелее!»
Я - Тициан. Пусть знают, как я пью...
Но я в стихах во много раз сильнее:
Не только гром гремит под песнь мою -
Она под шум кладбищенской травы
Рассыплет в щепы гроб Саят-Новы.
Май 1925
Пер. Л. Мальцева
... Л. говорит, что она не чувствует, что она в Тбилиси, если не видит тв-башню, расположенную на Мтацминде - ей хочется чтобы вид на башню был хотя бы с одного балкона - ни в одной из квартир, которую мы смотрели, такого вида нет - в качестве альтернативы мы едем в старый город - на Авлабари - чтобы спуститься к Мтквари - подняться к Нарикала, которая - по Тициану Табидзе - "стоит как простреленный гроб" - а сам Тбилиси - "в котловине ... как врытое в горы гнездо"
ххх
... Юрий Тынянов говорил, что «Тициан <Табидзе> ходит по Тифлису, как ходит человек по своей комнате. Он в своих предстиховых ощущениях (а у него, по- видимому, такие ощущения всегда наличествуют) историчен. У него история - это не есть книга, поставленная на полку, нет, история в нем и с ним, он ее чувствует... "
... о том же писал Симон Чиковани: "его чтение походило на его походку, на то, как он носит свое тело, на его чуть развинченные движения. ... Беседовал и спорил он также по-особому, по-своему. Вступая в спор, он говорил так же, как ходил, - чуть развинченно, как бы раскачиваясь. И с первого раза порою казалось, что его речь композиционно бессвязна, но от внимательного слушателя не ускользал напряженный ход мысли поэта, его большая литературная эрудиция ..."
ххх
... в Нарикала - если добраться до самой верхней башни - непривычный для Тбилиси простор для взгляда - он беспрепятственно может следовать в любом направлении - как в любом направлении может следовать воображение во время чтения стихов
ххх
Тициан Табидзе
Соганлуг
Тихая, смолкла Кура этой ночью суровою,
Лишь под Метехом бушует. У плотовщиков
Ангелы, видно, украли лучину сосновую.
Девой луна возлежит на коврах облаков.
Гонит тюрчонок ослов с Соганлуга. И дроги
Фруктовщика без товара гремят на ходу.
Кто упрекнет меня, если по той же дороге,
Вслед за тобой, современник великий, бреду?
Чем я владею сегодня? Что завтра мне надо?
Я беззаботен и гол, словно склон Шавна-бада.
Думаю я об одном средь полуночных троп:
Близка Марабда, и холмы Крцанисские рядом,
Грабить тут вволю случалось лезгинским отрядам,
Тут Нарикала стоит, как простреленный гроб.
Тихая, смолкла Кура этой ночью суровою,
Лишь под Метехом бушует. У плотовщиков
Ангелы, видно, украли лучину сосновую.
Девой луна возлежит на коврах облаков,
1927
Пер. С Спасского
ххх
Тбилиси
(Ода)
О землю посохом ударил Горгасал,
И город мой восстал на горе и на муки.
Он голосами павших лиру мою звал,
Бесчисленных крестов протягивая руки.
Сказаньем песенным хотел бы в высоту
Над Картли взмыть, в заоблачные выси,
От смертной жажды изнывая на лету,
Подобно соколу в легенде о Тбилиси.
В Куру потоками стекала кровь с полей,
Врагом растоптанных и кровью напоенных;
Катились наземь купола твоих церквей
В те дни с плеч каменных, как головы казненных.
Меч Саакадзе на врагов за взмахом взмах
Тогда обрушивал разящие удары,
И, как снопы, на окровавленных токах
Детей расплющивали досками татары.
Навек с душой царя Ираклия ушла
Печаль, окутанная сумеречной правдой,
Когда над Картли дымно розовела мгла
От моря крови и от зарев над Марабдой.
О том поэты нам не смеют рассказать,
Листая летопись измученной столицы,
И даже Руставели отводил глаза
От крови, склеившей шафранные страницы.
И если чья-то песнь, как стих Саят-Нова,
Как лебедь, крылья над тобою распростерла,
То знай, что эти полумертвые слова
Текут из насмерть перерезанного горла.
Ты - город-мученик, и вечный твой гранит
Мне стал уже давно источником мучений, -
Певец твой легендарным соколом сгорит
В неопалимости купины поколений...
Так жди, когда тобой сраженный влет
Поэт к ногам твоим, как сокол, упадет.
1923
Пер. Л. Мальцева
ххх
Мухамбази, которое не поется
Из Ортачалы плыл Орбелиани
С уловом рыбы в легком челноке,
Зурна звенела в утреннем тумане,
Как будто бы подъем в татарском стане
Пронзительно трубили вдалеке...
И зурначами встрепанное утро
Уже грузилось в сливах на мулов,
В корзинах, отливая перламутром
Росы коджорских утренних лесов.
Саят-Нова словами поутру
Трясет за косы сонную Куру,-
Там песнь его вовсю Каро горланит:
«Где прогремят стихи Саят-Нова,
Там гром гремит и клонится трава!»
И вот опять проснулся мой Тбилиси,
Спросонья потянулись цепи гор.
Ущельями зевнув, поднялись выси
И вызывают сердце на простор.
На двух горах с зарею над Кабахом
Необычайно снег порозовел,
Как на щеках сестер, которых замуж
Орбелиани выдать не успел.
С зарей еще прекрасней храм Кашвети.
В такое точно время, на рассвете,
Орбелиани плыл в родные дали,
Туда, где тамаду уже давно
Рога, вином наполненные, ждали
И подносили с криками вино:
«А ну-ка, парень, пей до дна смелее!»
Я - Тициан. Пусть знают, как я пью...
Но я в стихах во много раз сильнее:
Не только гром гремит под песнь мою -
Она под шум кладбищенской травы
Рассыплет в щепы гроб Саят-Новы.
Май 1925
Пер. Л. Мальцева