(no subject)
... Самарканд в русской живописи начинается с В.В. Верещагина, попавшего сюда весной 1868 г. в качестве личного представителя первого генерал-губернатора Туркестанского края Константин фон Кауфмана
... Верещагину было поручено не только проведение этнографических зарисовок, но и сбор информации об отношении населения недавно присоединенных к Империи среднеазиатских территорий к действиям новой администрации - "поручаю Вам - было сказано в предписании, выданном Верещагину Кауфманом - обратить особое внимание на то, каким значением пользуется местная русская администрация в среде населения и имеет ли имя русское то высокое нравственное влияние, какое оно должно иметь по своему положению в отношении цивилизации и правильного гражданского устройства края. И если не имеет, то выяснить личным наблюдением, от чего это происходит»
... не известно, насколько успешно выполнял Верещагин данное предписание, но даже с этнографическими зарисовками возникали проблемы - жители кишлаков опасались позировать из-за существующего общего представления о том, что с "зарисованным" может что-то случиться - кто-то, например, мог распустить слух, что "зарисованных" - заберут в армию - этим слухам верили (т.е. подтверждается гипотеза о том, что мальчики-бача стали излюбленными натурщиками "самаркандских прерафаэлитов" в том числе из-за отсутствия иных натурщиков - см. https://dim-ma.livejournal.com/774417.html)
... Верещагин находился в небольшом кишлаке Бука, недалеко от Ташкента, когда Бухарский эмир объявил священную войну - газават - против русских - его главные войска заняли возвышенность Чупан ата (которая позже так полюбится Петрову-Водкину) расположенную к северу от Самарканда
... русские войска достаточно быстро выбили армию эмира с Чупан ата и без боя 14 (26)-го мая вошли в Самарканд - жители сами открыли его ворота - эмир отступил на запад - к Зерабулакским высотам - Кауфман, оставив в крепости небольшой гарнизон - полтысячи человек - взялся его преследовать - среди этих полутысячи оказался и личный представитель генерал-губернатора Верещагин
ххх
"... генерал Кауфман, не говоря о многих других чудных его качествах - писал Верещагин в своих воспоминаниях "Самарканд в 1868 году" - был еще человек высокой доброты: он не дал пальцем тронуть жителей, когда занял Самарканд, и, конечно, не мог решиться уничтожить треть города вокруг крепости и разорить столько народа, ничем еще официально не провинившегося, - этим только и можно объяснить то, что он ушел вперед, не приведя крепость в тылу в состояние возможности обороняться» - буквально через несколько дней покинутая Кауфманом крепость оказалась в осаде - шахрисябским бекам удалось поднять анти русское восстание
... восставшие заняли недавно оставленную высоту Чупан ата - установили фальконеты на минаретах Шер Дора - начали обстреливать цитадель - предприняли попытку штурма - оборона Самарканда - Верещагин называл ее "самаркандское сидение" - длилась всего восемь дней - до подхода основных сил генерала Кауфмана - на эту неделю Верещагин стал солдатом
ххх
"Проклятая эта крепость, в три версты окружности, везде обваливалась, везде можно было пройти в нее, и так как внутри прилегало к стенам бесчисленное множество сакль, то вошедшую партию неприятеля, даже и малочисленную, стоило бы большого труда перебить.
И жутко, и смешно отчасти вспомнить: только что повернулись отсюда, и Николай Николаевич Назаров стал уже поговаривать о том, что не худо бы поесть борщу, как бегут опять, разыскивая его, с нашего старого места:
- Ваше высокоблагородие, пожалуйте, наступают.
Мы опять бегом. Сильный шум, но ничего еще нет, шум все увеличивается, слышны уже крики отдельных голосов, очевидно, они направляются к пролому, невдалеке от нас; мы перешли туда, притаились у стены, ждем.
- Пройдем на стену, встретим их там, - шепчу я Назарову, наскучив ожиданием.
- Тсс…- отвечает он мне,- пусть войдут.
Этот момент послужил мне для одной из моих картин. Вот крики над самыми нашими головами, смельчаки показываются на гребне - грянуло ура! с нашей стороны, и такая пальба открылась, что снова для штыков работы не осталось, все отхлынуло от пуль."
У крепостной стены.
"Вот один солдатик, ловко выбиравший моменты для стрельбы, уложил уже на моих глазах неосторожно показавшегося у сакли узбека, да кроме того ухитрился еще влепить пулю в одну из амбразур, так ловко, что, очевидно, повредил ружье, а может быть, и нос стрелявшего, потому что огонь оттуда на время вовсе прекратился. Очень потешает солдатика такая удача, он работает с усмешкою, шутит, и вдруг падает как подкошенный: пуля ударила его прямо в лоб; его недостреленные патроны достались мне в наследство. Другого пуля ударила в ребра, он выпустил из рук ружье, схватился за грудь и побежал по площадке вкруговую, крича:
- Ой, братцы, убили, ой, убили! Ой, смерть моя пришла!
- Что ты кричишь-то, сердешный, ты ляг, - говорит ему ближний товарищ, но бедняк ничего уже не слышал, он описал еще круг, пошатнулся, упал навзничь и умер - и его патроны пошли в мой запас."
Смертельно раненый
"Ужасны были тела тех нескольких солдат, которые зарвались и головы которых, как я сказал, были глубоко вырезаны из плеч, чтобы ничего, вероятно, не потерять из доставшегося трофея. Солдаты кучкою стояли кругом этих тел и решали, кто бы это мог быть - «Сидоров или Федоров», и только по некоторым интимным знакам на теле земляки признали одного из них. Известно, что за каждую доставленную голову убитого неприятеля выдается награда преимущественно одеждою, и это не в одной Средней Азии, но и в Европе у турок, у албанцев, черногорцев и др. Этот случай дал мне также тему для небольшой картины, представляющей собирание в мешок голов убитых неприятелей".
После удачи.
После неудачи
ххх
Но многое осталось так и не запечатленным, например:
"Помню, я застрелил тут двоих из нападавших, если можно так выразиться, по-профессорски. «Не торопись стрелять, - говорил я, - вот положи сюда ствол и жди»; я положил ружье на выступ стены; как раз в это время халатник, ружье на перевес, перебежал дорогу перед самыми воротами; я выстрелил, и тот упал, убитый наповал. Выстрел был на таком близком расстоянии, что ватный халат на моей злополучной жертве загорелся, и она, т.е. жертва, медленно горевши в продолжение целых суток, совсем обуглилась, причем рука, поднесенная в последнюю минуту ко рту, так и осталась, застыла; эта черная масса валялась тут целую неделю до самого возвращения нашего отряда, который весь прошел через нее, т.е. мою злополучную жертву. Другой упал при тех же условиях и тоже наповал.
«Ай да Василий Васильевич,- говорили солдаты,- вот так старается за нас».
"Я воспользовался маленьким затишьем, чтобы попробовать объехать мое новое приобретение - рыжего туркмена, захваченного на вылазке. Но не успел отъехать и 100 сажен, как разразился целый ад - сильнейший из всех бывших приступов в крепости.
Передавши лошадь на руки первому казаку, я бросился к битве. Узбеки, должно быть, давно уже прокрались к стенам через сакли, которые к ней в этом месте, т.е. у самых ворот, примыкали, разобрали стену так тихо, что решительно никакого шума мы не слыхали, и через постройки, выходившие на эту сторону, ринулись на наше орудие. При этом, кроме пуль, посыпался через кровли сакль целый град, очевидно, заранее приготовленных камней. Первое приветствие, полученное мною, был страшный удар камня в левую ногу - я взвыл от боли! думал, нога переломлена, - нет, ничего. Все кричат ура, но вперед не идет никто. Вижу, в самой середине Назаров, раскрасневшийся от злости, бьет солдат на отмах шашкою по затылкам, понуждая идти вперед, но те только пятятся. «Черкасов! - раздается его голос, - лупите вы этих подлецов!..» Мысли буквально с быстротою молнии мелькают в такие минуты: моя первая мысль была - не идут, надо пойти впереди; вторая - вот хороший случай показать, как надобно идти вперед; третья - да ведь убьют, наверно; четвертая - авось не убьют! Двух секунд не заняли все эти мысли; впереди меня лежали наваленные какие-то бревна, - в моем очень не представительном костюме, старом пальто нараспашку, серой же пуховой шляпе на голове, с ружьем в руке я вскочил на эти бревна, оборотился к солдатам и, крикнувши: «братцы, за мной», бросился в саклю на неприятельскую толпу, которая сдала и отступила. Я хорошо помню все мои действия и побуждения и сознательно разбираю их: первое мое движение, пробежавши благополучно в саклю, было встать в простенок между окнами, в которые убежавший неприятель крепко стрелял, и таким образом схорониться от пуль; то же сделал вбежавший за мною Назаров, благополучно миновавший фатальное пространство, но многие из следовавших за нами солдат попались; немало убито наповал, много ранено, а некоторых, увлекшихся преследованием, неприятель захватил в плен и, отрезав им головы, унес их. Один солдатик чуть не сшиб меня с ног: раненный в голову, он так чубурахнулся об меня, что совсем закровянил пальто мое. Он хрипел еще, я вынес его, но он скоро умер, бросив на меня жалкий взгляд, в котором мне виделся укор: зачем ты завлек меня туда! Эти взгляды умирающих остаются памятными на всю жизнь!"
"На другой день <после снятия осады>, как ни упрашивал меня Назаров и офицеры встретить вместе отряд, я ушел в свою саклю и в первый раз после 8 дней лег на чистую простыню. Хотелось заснуть, но не мог, нервы были слишком напряжены. Я лежал в полудремоте, когда ворвался ко мне Николай Николаевич Назаров. .
- Василий Васильевич! У меня свежий батальон, пойдем город жечь?!
- Нет, не пойду, - отвечал я.
- Так не пойдете?
- Нет.
- Ну, так я пойду один, пусть скажут, что Назаров сжег Самарканд!!! Скоро огромный столб дыма дал знать, что Назаров время не потерял - весь
громадный базар запылал.
Добрейший Кауфман, понимавший, что надобно будет дать пример строгости, очевидно, нарочно провел предыдущую ночь не доходя несколько верст, чтобы дать возможность уйти большому числу народа, особенно женщинам и детям, зато теперь он отдал приказ примерно наказать город, не щадить никого и ничего. Один военный интендантский чиновник, бывший в числе добровольных карателей, рассказывал, что «вбегает он с несколькими солдатами в саклю, где видит старую, престарую старуху, встречающую их словами: аман, аман! (будь здоров). Видим, говорит, что под рогожами, на которых она сидит, что-то шевелится, - глядь! а там парень лет 16; вытащили его и пришибли, конечно, вместе с бабушкою».
Солдатам дозволили освидетельствовать лавки, и чего, чего они оттуда не натаскали! Нельзя было без смеху смотреть, как они одевались потом во всевозможные туземные одеяния, одно другого пестрее и наряднее. За несколько рублей можно было купить у них целые сокровища для этнографа.
А что погибло в пожаре старых, чудесной работы, резных деревянных дверей, колонок и проч., то и вспомнить досадно!
Назаров потешился и с лихвою заплатил городу за все беспокойства, ему причиненные в продолжение памятных 8 дней осады: особенно выместил он злобу на мечети Ширдари, с минарета которой так метко стреляли из фальконетов по нашим больным, раненым и по артиллерийскому парку. «Всех перебил в проклятой мечети», - хвастал он потом. Так как у меня был в этой мечети знакомый мулла, которого я, признаюсь, втайне подозревал в помянутой злой стрельбе по нас, но участь которого меня все-таки беспокоила, то я расспросил подробно одного из офицеров, участвовавших в войне с Назаровым, много ли и какого народа нашли они в мечети. «Нет, не много, - отвечал он, - все разбежались, подлецы!» Я вздохнул свободно. «Только один старикашка мулла попался; поверите ли, как кошка, убежал от нас на самый верх минарета».
- Ну?!
- Ну, конечно, сбросили его штыками оттуда.
- Уф!!
Как теперь вижу генерала Кауфмана на нашем дворе, творящего, после всего происшедшего, суд и расправу над разным людом, захваченным в плен с оружием в руках или уличенным в других неблаговидных делах. Добрейший Константин Петрович, окруженный офицерами, сидел на походном стуле и, куря папиросу, совершенно бесстрастно произносил: «Расстрелять, расстрелять, расстрелять, расстрелять!»
ххх
Я брожу по пустоши, которую когда-то занимала царская и - ранее - тимуридская - цитадель - сохранившийся фундамент дворца самого Тимура скромно огорожен низенькой металлической решеткой - на ветвях деревьев - как будто их - ветвей - продолжения - вытянулись желтоклювые майны - при приближении они разлетаются - за спиной - здание хокимията - новое место власти - впереди - культи минаретов медресе Регистана с их фантомными болями по утраченным частям
... эта архитектура требовала единственной точки зрения - взгляда, смотрящего спереди - от портала - отсюда - с холма, на котором когда то располагалась цитадель, Регистан воспринимается как архитектурная какофония - хаотическая перекличка майн - так же воспринимается и разрушенный дворец Кук Сарай - и - по инерции - весь существующий мир вокруг
... фантомная ностальгия ...
вид на хокимият с места, где находилась старая цитадель
внизу - останки дворца Тимура Кук Сарай
вид с холма, на котором находилась старая цитадель, на Регистан - снизу, за оградкой - останки дворца Кук Сарай
вид от медресе Улугбека на цитадель - с картины Бурэ Л.Л. Регистан (медресе Улугбека)
"главная улица в Самарканде"
Верещагин. Главная улица в Самарканде с высоты цитадели ранним утром.
Верещагин. Медресе Шир-Дор на площади Регистан в Самарканде
Верещагин. Мавзолей Шахи-Зинда в Самарканде
ххх
Самарканд в Турекстанском цикле (все - между 1869 и 1870. Государственная Третьяковская Галерея)
Гур Эмир
Нищие в Самарканде
Из серии "Варвары". "Торжествуют"
дополнение
Портрет бачи
Бача и его поклонники - написанная в 1868 г. картина была сочтена «неприличной» К.П. Кауфманом и Верещагин ее уничтожил, предварительно сделав несколько больших фотокопий - эти фотокопии позднее и демонстрировалась на выставках
Материалы:
Самарканд в 1868 г. Из воспоминаний В.В Верещагина. https://mytashkent.uz/2011/04/10/samarkand-v-1868-godu-iz-vospominanij-xudozhnika-v-v-vereshhagina-nachalo/
ЖЗЛ-овская книга о Верещагине - https://biography.wikireading.ru/156480?ysclid=lbupyppmq2874796636
... Верещагину было поручено не только проведение этнографических зарисовок, но и сбор информации об отношении населения недавно присоединенных к Империи среднеазиатских территорий к действиям новой администрации - "поручаю Вам - было сказано в предписании, выданном Верещагину Кауфманом - обратить особое внимание на то, каким значением пользуется местная русская администрация в среде населения и имеет ли имя русское то высокое нравственное влияние, какое оно должно иметь по своему положению в отношении цивилизации и правильного гражданского устройства края. И если не имеет, то выяснить личным наблюдением, от чего это происходит»
... не известно, насколько успешно выполнял Верещагин данное предписание, но даже с этнографическими зарисовками возникали проблемы - жители кишлаков опасались позировать из-за существующего общего представления о том, что с "зарисованным" может что-то случиться - кто-то, например, мог распустить слух, что "зарисованных" - заберут в армию - этим слухам верили (т.е. подтверждается гипотеза о том, что мальчики-бача стали излюбленными натурщиками "самаркандских прерафаэлитов" в том числе из-за отсутствия иных натурщиков - см. https://dim-ma.livejournal.com/774417.html)
... Верещагин находился в небольшом кишлаке Бука, недалеко от Ташкента, когда Бухарский эмир объявил священную войну - газават - против русских - его главные войска заняли возвышенность Чупан ата (которая позже так полюбится Петрову-Водкину) расположенную к северу от Самарканда
... русские войска достаточно быстро выбили армию эмира с Чупан ата и без боя 14 (26)-го мая вошли в Самарканд - жители сами открыли его ворота - эмир отступил на запад - к Зерабулакским высотам - Кауфман, оставив в крепости небольшой гарнизон - полтысячи человек - взялся его преследовать - среди этих полутысячи оказался и личный представитель генерал-губернатора Верещагин
ххх
"... генерал Кауфман, не говоря о многих других чудных его качествах - писал Верещагин в своих воспоминаниях "Самарканд в 1868 году" - был еще человек высокой доброты: он не дал пальцем тронуть жителей, когда занял Самарканд, и, конечно, не мог решиться уничтожить треть города вокруг крепости и разорить столько народа, ничем еще официально не провинившегося, - этим только и можно объяснить то, что он ушел вперед, не приведя крепость в тылу в состояние возможности обороняться» - буквально через несколько дней покинутая Кауфманом крепость оказалась в осаде - шахрисябским бекам удалось поднять анти русское восстание
... восставшие заняли недавно оставленную высоту Чупан ата - установили фальконеты на минаретах Шер Дора - начали обстреливать цитадель - предприняли попытку штурма - оборона Самарканда - Верещагин называл ее "самаркандское сидение" - длилась всего восемь дней - до подхода основных сил генерала Кауфмана - на эту неделю Верещагин стал солдатом
ххх
"Проклятая эта крепость, в три версты окружности, везде обваливалась, везде можно было пройти в нее, и так как внутри прилегало к стенам бесчисленное множество сакль, то вошедшую партию неприятеля, даже и малочисленную, стоило бы большого труда перебить.
И жутко, и смешно отчасти вспомнить: только что повернулись отсюда, и Николай Николаевич Назаров стал уже поговаривать о том, что не худо бы поесть борщу, как бегут опять, разыскивая его, с нашего старого места:
- Ваше высокоблагородие, пожалуйте, наступают.
Мы опять бегом. Сильный шум, но ничего еще нет, шум все увеличивается, слышны уже крики отдельных голосов, очевидно, они направляются к пролому, невдалеке от нас; мы перешли туда, притаились у стены, ждем.
- Пройдем на стену, встретим их там, - шепчу я Назарову, наскучив ожиданием.
- Тсс…- отвечает он мне,- пусть войдут.
Этот момент послужил мне для одной из моих картин. Вот крики над самыми нашими головами, смельчаки показываются на гребне - грянуло ура! с нашей стороны, и такая пальба открылась, что снова для штыков работы не осталось, все отхлынуло от пуль."
У крепостной стены.
"Вот один солдатик, ловко выбиравший моменты для стрельбы, уложил уже на моих глазах неосторожно показавшегося у сакли узбека, да кроме того ухитрился еще влепить пулю в одну из амбразур, так ловко, что, очевидно, повредил ружье, а может быть, и нос стрелявшего, потому что огонь оттуда на время вовсе прекратился. Очень потешает солдатика такая удача, он работает с усмешкою, шутит, и вдруг падает как подкошенный: пуля ударила его прямо в лоб; его недостреленные патроны достались мне в наследство. Другого пуля ударила в ребра, он выпустил из рук ружье, схватился за грудь и побежал по площадке вкруговую, крича:
- Ой, братцы, убили, ой, убили! Ой, смерть моя пришла!
- Что ты кричишь-то, сердешный, ты ляг, - говорит ему ближний товарищ, но бедняк ничего уже не слышал, он описал еще круг, пошатнулся, упал навзничь и умер - и его патроны пошли в мой запас."
Смертельно раненый
"Ужасны были тела тех нескольких солдат, которые зарвались и головы которых, как я сказал, были глубоко вырезаны из плеч, чтобы ничего, вероятно, не потерять из доставшегося трофея. Солдаты кучкою стояли кругом этих тел и решали, кто бы это мог быть - «Сидоров или Федоров», и только по некоторым интимным знакам на теле земляки признали одного из них. Известно, что за каждую доставленную голову убитого неприятеля выдается награда преимущественно одеждою, и это не в одной Средней Азии, но и в Европе у турок, у албанцев, черногорцев и др. Этот случай дал мне также тему для небольшой картины, представляющей собирание в мешок голов убитых неприятелей".
После удачи.
После неудачи
ххх
Но многое осталось так и не запечатленным, например:
"Помню, я застрелил тут двоих из нападавших, если можно так выразиться, по-профессорски. «Не торопись стрелять, - говорил я, - вот положи сюда ствол и жди»; я положил ружье на выступ стены; как раз в это время халатник, ружье на перевес, перебежал дорогу перед самыми воротами; я выстрелил, и тот упал, убитый наповал. Выстрел был на таком близком расстоянии, что ватный халат на моей злополучной жертве загорелся, и она, т.е. жертва, медленно горевши в продолжение целых суток, совсем обуглилась, причем рука, поднесенная в последнюю минуту ко рту, так и осталась, застыла; эта черная масса валялась тут целую неделю до самого возвращения нашего отряда, который весь прошел через нее, т.е. мою злополучную жертву. Другой упал при тех же условиях и тоже наповал.
«Ай да Василий Васильевич,- говорили солдаты,- вот так старается за нас».
"Я воспользовался маленьким затишьем, чтобы попробовать объехать мое новое приобретение - рыжего туркмена, захваченного на вылазке. Но не успел отъехать и 100 сажен, как разразился целый ад - сильнейший из всех бывших приступов в крепости.
Передавши лошадь на руки первому казаку, я бросился к битве. Узбеки, должно быть, давно уже прокрались к стенам через сакли, которые к ней в этом месте, т.е. у самых ворот, примыкали, разобрали стену так тихо, что решительно никакого шума мы не слыхали, и через постройки, выходившие на эту сторону, ринулись на наше орудие. При этом, кроме пуль, посыпался через кровли сакль целый град, очевидно, заранее приготовленных камней. Первое приветствие, полученное мною, был страшный удар камня в левую ногу - я взвыл от боли! думал, нога переломлена, - нет, ничего. Все кричат ура, но вперед не идет никто. Вижу, в самой середине Назаров, раскрасневшийся от злости, бьет солдат на отмах шашкою по затылкам, понуждая идти вперед, но те только пятятся. «Черкасов! - раздается его голос, - лупите вы этих подлецов!..» Мысли буквально с быстротою молнии мелькают в такие минуты: моя первая мысль была - не идут, надо пойти впереди; вторая - вот хороший случай показать, как надобно идти вперед; третья - да ведь убьют, наверно; четвертая - авось не убьют! Двух секунд не заняли все эти мысли; впереди меня лежали наваленные какие-то бревна, - в моем очень не представительном костюме, старом пальто нараспашку, серой же пуховой шляпе на голове, с ружьем в руке я вскочил на эти бревна, оборотился к солдатам и, крикнувши: «братцы, за мной», бросился в саклю на неприятельскую толпу, которая сдала и отступила. Я хорошо помню все мои действия и побуждения и сознательно разбираю их: первое мое движение, пробежавши благополучно в саклю, было встать в простенок между окнами, в которые убежавший неприятель крепко стрелял, и таким образом схорониться от пуль; то же сделал вбежавший за мною Назаров, благополучно миновавший фатальное пространство, но многие из следовавших за нами солдат попались; немало убито наповал, много ранено, а некоторых, увлекшихся преследованием, неприятель захватил в плен и, отрезав им головы, унес их. Один солдатик чуть не сшиб меня с ног: раненный в голову, он так чубурахнулся об меня, что совсем закровянил пальто мое. Он хрипел еще, я вынес его, но он скоро умер, бросив на меня жалкий взгляд, в котором мне виделся укор: зачем ты завлек меня туда! Эти взгляды умирающих остаются памятными на всю жизнь!"
"На другой день <после снятия осады>, как ни упрашивал меня Назаров и офицеры встретить вместе отряд, я ушел в свою саклю и в первый раз после 8 дней лег на чистую простыню. Хотелось заснуть, но не мог, нервы были слишком напряжены. Я лежал в полудремоте, когда ворвался ко мне Николай Николаевич Назаров. .
- Василий Васильевич! У меня свежий батальон, пойдем город жечь?!
- Нет, не пойду, - отвечал я.
- Так не пойдете?
- Нет.
- Ну, так я пойду один, пусть скажут, что Назаров сжег Самарканд!!! Скоро огромный столб дыма дал знать, что Назаров время не потерял - весь
громадный базар запылал.
Добрейший Кауфман, понимавший, что надобно будет дать пример строгости, очевидно, нарочно провел предыдущую ночь не доходя несколько верст, чтобы дать возможность уйти большому числу народа, особенно женщинам и детям, зато теперь он отдал приказ примерно наказать город, не щадить никого и ничего. Один военный интендантский чиновник, бывший в числе добровольных карателей, рассказывал, что «вбегает он с несколькими солдатами в саклю, где видит старую, престарую старуху, встречающую их словами: аман, аман! (будь здоров). Видим, говорит, что под рогожами, на которых она сидит, что-то шевелится, - глядь! а там парень лет 16; вытащили его и пришибли, конечно, вместе с бабушкою».
Солдатам дозволили освидетельствовать лавки, и чего, чего они оттуда не натаскали! Нельзя было без смеху смотреть, как они одевались потом во всевозможные туземные одеяния, одно другого пестрее и наряднее. За несколько рублей можно было купить у них целые сокровища для этнографа.
А что погибло в пожаре старых, чудесной работы, резных деревянных дверей, колонок и проч., то и вспомнить досадно!
Назаров потешился и с лихвою заплатил городу за все беспокойства, ему причиненные в продолжение памятных 8 дней осады: особенно выместил он злобу на мечети Ширдари, с минарета которой так метко стреляли из фальконетов по нашим больным, раненым и по артиллерийскому парку. «Всех перебил в проклятой мечети», - хвастал он потом. Так как у меня был в этой мечети знакомый мулла, которого я, признаюсь, втайне подозревал в помянутой злой стрельбе по нас, но участь которого меня все-таки беспокоила, то я расспросил подробно одного из офицеров, участвовавших в войне с Назаровым, много ли и какого народа нашли они в мечети. «Нет, не много, - отвечал он, - все разбежались, подлецы!» Я вздохнул свободно. «Только один старикашка мулла попался; поверите ли, как кошка, убежал от нас на самый верх минарета».
- Ну?!
- Ну, конечно, сбросили его штыками оттуда.
- Уф!!
Как теперь вижу генерала Кауфмана на нашем дворе, творящего, после всего происшедшего, суд и расправу над разным людом, захваченным в плен с оружием в руках или уличенным в других неблаговидных делах. Добрейший Константин Петрович, окруженный офицерами, сидел на походном стуле и, куря папиросу, совершенно бесстрастно произносил: «Расстрелять, расстрелять, расстрелять, расстрелять!»
ххх
Я брожу по пустоши, которую когда-то занимала царская и - ранее - тимуридская - цитадель - сохранившийся фундамент дворца самого Тимура скромно огорожен низенькой металлической решеткой - на ветвях деревьев - как будто их - ветвей - продолжения - вытянулись желтоклювые майны - при приближении они разлетаются - за спиной - здание хокимията - новое место власти - впереди - культи минаретов медресе Регистана с их фантомными болями по утраченным частям
... эта архитектура требовала единственной точки зрения - взгляда, смотрящего спереди - от портала - отсюда - с холма, на котором когда то располагалась цитадель, Регистан воспринимается как архитектурная какофония - хаотическая перекличка майн - так же воспринимается и разрушенный дворец Кук Сарай - и - по инерции - весь существующий мир вокруг
... фантомная ностальгия ...
вид на хокимият с места, где находилась старая цитадель
внизу - останки дворца Тимура Кук Сарай
вид с холма, на котором находилась старая цитадель, на Регистан - снизу, за оградкой - останки дворца Кук Сарай
вид от медресе Улугбека на цитадель - с картины Бурэ Л.Л. Регистан (медресе Улугбека)
"главная улица в Самарканде"
Верещагин. Главная улица в Самарканде с высоты цитадели ранним утром.
Верещагин. Медресе Шир-Дор на площади Регистан в Самарканде
Верещагин. Мавзолей Шахи-Зинда в Самарканде
ххх
Самарканд в Турекстанском цикле (все - между 1869 и 1870. Государственная Третьяковская Галерея)
Гур Эмир
Нищие в Самарканде
Из серии "Варвары". "Торжествуют"
дополнение
Портрет бачи
Бача и его поклонники - написанная в 1868 г. картина была сочтена «неприличной» К.П. Кауфманом и Верещагин ее уничтожил, предварительно сделав несколько больших фотокопий - эти фотокопии позднее и демонстрировалась на выставках
Материалы:
Самарканд в 1868 г. Из воспоминаний В.В Верещагина. https://mytashkent.uz/2011/04/10/samarkand-v-1868-godu-iz-vospominanij-xudozhnika-v-v-vereshhagina-nachalo/
ЖЗЛ-овская книга о Верещагине - https://biography.wikireading.ru/156480?ysclid=lbupyppmq2874796636