(no subject)
... возвратившись с Кавказа, я собирался вернуться к Дневникам Кузмина, чтение которых прервал из-за поездки в Баку - а потом началась война и копаться в чьей-то далекой жизни казалось совсем неуместным, хотя именно в этой книге должен был быть описан тот полезный сейчас для меня опыт функционирования в непреемлемом для тебя окружении, который Кузмин приобрел после 1917-го года - но - дочитывая жзл-ную книгу о Хлебникове, я каким-то образом вышел на Владимира Нарбута, а в предисловии к избранному Нарбута, которое я все-таки прочел, закончив читать избранное, я обнаружил отсылку к поздним повестям Катаева, в которых он изобрел мовизм - новый литературный стиль
... "я являюсь основателем новейшей литературной школы мовистов - сообщал Катаев, разыгрывая выдуманную им сценку - от французского слова mauvais - плохой, - суть которой заключается в том, что так как в настоящее время все пишут очень хорошо, то нужно писать плохо, как можно хуже, и тогда на вас обратят внимание ..." (Святой колодец)
... мовизм я моем сознании быстро привился к любимому мной фовизму, а Катаев оказался хорош в качестве Вергилия - проводника по кругам ада советской поэзии - герой поздних - мовистских - повестей Катаева - путешествующий по Европе (Алмазный мой венец), Америке (Святой колодец) старик, для которого перемещение в пространстве становится и перемещением во времени - не только еще одним способом чтения, но и - сна - и - репетицией посмертного существования:
"Хотя в принципе я и не признаю существования времени, но как рабочая гипотеза время может пригодиться, ибо что же как не время скосило, уничтожило и щелкунчика <Мандельштам>, и ключика <Олеша>, и птицелова <Багрицкий>, и мулата <Пастернак>, и всех остальных и превратило меня в старика, путешествующего по Европе и выступающего в славянских отделениях разных респектабельных университетов, где любознательные студенты, уже полурусские потомки граждан бывшей Российской империи, уничтоженной революцией, непременно спрашивают меня о ключике".
"Вероятно, читатель с неудовольствием заметил, что я злоупотребляю цитатами. Но дело в том, что я считаю хорошую литературу такой же составной частью окружающего меня мира, как леса, горы, моря, облака, звезды, реки, города, восходы, закаты, исторические события, страсти и так далее, то есть тем материалом, который писатель употребляет для постройки своих произведений".
"... Тогда я носился со своей теорией движущегося героя, без которого не может обойтись ни один увлекательный роман: он дает возможность переноситься в пространстве и включать в себя множество происшествий, что так любят читатели. Теперь-то я знаю, что теория моя ошибочна. Сейчас у меня совсем противоположное мнение: в хорошем романе (хотя я и не признаю деление прозы на жанры) герой должен быть неподвижен, а обращаться вокруг него должен весь физический мир, что и составит если не галактику, то, во всяком случае, солнечную систему художественного произведения".
... а потом я добрался до других его книг - связанных с юностью - Уже написан Вертер, с детством - Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона - прочесть ее мне нужно не меньше недели, возможно - две - плюс - отказаться от интервью, анализа вакансий на HH, рассылок резюме - это серьезное решение, но - видимо - я его уже принял, только еще не готов себе в этом признаться ...
... "я являюсь основателем новейшей литературной школы мовистов - сообщал Катаев, разыгрывая выдуманную им сценку - от французского слова mauvais - плохой, - суть которой заключается в том, что так как в настоящее время все пишут очень хорошо, то нужно писать плохо, как можно хуже, и тогда на вас обратят внимание ..." (Святой колодец)
... мовизм я моем сознании быстро привился к любимому мной фовизму, а Катаев оказался хорош в качестве Вергилия - проводника по кругам ада советской поэзии - герой поздних - мовистских - повестей Катаева - путешествующий по Европе (Алмазный мой венец), Америке (Святой колодец) старик, для которого перемещение в пространстве становится и перемещением во времени - не только еще одним способом чтения, но и - сна - и - репетицией посмертного существования:
"Хотя в принципе я и не признаю существования времени, но как рабочая гипотеза время может пригодиться, ибо что же как не время скосило, уничтожило и щелкунчика <Мандельштам>, и ключика <Олеша>, и птицелова <Багрицкий>, и мулата <Пастернак>, и всех остальных и превратило меня в старика, путешествующего по Европе и выступающего в славянских отделениях разных респектабельных университетов, где любознательные студенты, уже полурусские потомки граждан бывшей Российской империи, уничтоженной революцией, непременно спрашивают меня о ключике".
"Вероятно, читатель с неудовольствием заметил, что я злоупотребляю цитатами. Но дело в том, что я считаю хорошую литературу такой же составной частью окружающего меня мира, как леса, горы, моря, облака, звезды, реки, города, восходы, закаты, исторические события, страсти и так далее, то есть тем материалом, который писатель употребляет для постройки своих произведений".
"... Тогда я носился со своей теорией движущегося героя, без которого не может обойтись ни один увлекательный роман: он дает возможность переноситься в пространстве и включать в себя множество происшествий, что так любят читатели. Теперь-то я знаю, что теория моя ошибочна. Сейчас у меня совсем противоположное мнение: в хорошем романе (хотя я и не признаю деление прозы на жанры) герой должен быть неподвижен, а обращаться вокруг него должен весь физический мир, что и составит если не галактику, то, во всяком случае, солнечную систему художественного произведения".
... а потом я добрался до других его книг - связанных с юностью - Уже написан Вертер, с детством - Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона - прочесть ее мне нужно не меньше недели, возможно - две - плюс - отказаться от интервью, анализа вакансий на HH, рассылок резюме - это серьезное решение, но - видимо - я его уже принял, только еще не готов себе в этом признаться ...