Дорога через желтое поле. Свидетель. Глава вторая
(Для тех ста человек, что все-таки читают нарождающуюся повесть. Третья глава, скорее всего, сегодня тоже будет. Посмотрим, как пойдет.=)))
Начало тут: http://dim-deev.livejournal.com/28493.html
Глава вторая.
Неделю спустя, суд над родителями Томми прошел, как я и предполагал, - идеально, с учетом обстоятельств. Свидетель тоже не подкачал. Он предоставил судье Карри разговор с дедушкой Томми, и судья принял это свидетельство. Дедушка, вот ведь удивительно, сам обучал внука строить укрепления, как и его, обучали когда-то в корпусе защитников. У дедушки было две высоких награды. Дедушка был старенький и его даже в суд не вызвали.
Родители Томми только восемь лет назад переселились из второй технологической зоны в наш город. И хотя Томми, разумеется, не мог помнить детские игры из той прошлой жизни, но Судья и это принял к сведению.
А уж когда Свидетель дал показания о религиозности семьи, судья совсем расслабился и, кажется, принял окончательное решение. Еще бы… язычники в городе, где нет ни одного действующего капища. Религиозные люди, которым даже негде уединится со своими богами. Я еле сдерживал смех, когда Свидетель рассказывал, что при повторном обследовании лесного жилища были найдены предметы религиозного культа. Сейчас эта яма в лесу уже закопана и дополнительные исследования - не провести, но Свидетель есть Свидетель.
Приговор, как я и ожидал, был мягче мягкого. Томми, конечно, отправится в интернат с правом проводить выходные со своими родителями. Но без права выбора дальнейшей специализации. Родителям несущественный штраф. Зато в департамент образование было направлено личное мнение Судьи относительно Наставников. В этом мнении рекомендовалось провести профессиональную проверку их годности.
Я был доволен. Свидетель был доволен, но не показывал вида. Он хорошо сделал свою работу, ему даже пришлось мотаться в другие экономические и технологические зоны за данными, но он сделал это. Еще одно дело, без доследований и без изъятия блока памяти, у него в копилке. Родители Томми тоже были довольны. И им, было отчего, плакать от радости. Но самое важное - что был доволен Великий Судья! Сидя рядом со мной в моем кабинете и просматривая заканчивающееся в зале заседание, он сказал:
- Харн, вот это я называю хорошей работой. Посмотрите на Судью. Посмотрите на подсудимых. Вот я уже сейчас могу сказать, что апелляции не поступит. Значит: мне не придется еще и с этими детскими шалостями разбираться. Свидетель только, мне кажется, недоволен. Он рассчитывал на более суровое наказание для подопечных своих.
- Думаете, будет подавать протест? - учтиво поинтересовался я.
- Кто? Гоптери? Да никогда. Он же боязлив наш Свидетель. Вы же видели, Харн, чтобы не допустить ошибки, как он мотался по миру. Дедушку даже для этого нашел. Как человек, столь переживающий за свое дело, будет подавать протест, на решение, которым все довольны?
Я, конечно же, согласился с Великим Судьей. А он, довольно улыбаясь, вдруг повернулся ко мне и спросил:
- А с вами-то, Харн, что мы будем делать? Вы ведь любящий отец нарушителя двенадцатого закона.
Я не терялся:
- Предлагаю меня примерно наказать, Судья. Давайте меня премируем и отправим в отпуск!
- Вам бы все шуточки, - улыбался Великий, - а ведь комиссия может и задуматься о том, достаточно ли вы внимания уделяете воспитанию сознательности дочери, и не стоит ли и ее отправить в интернат.
Я не боялся таких предположений.
- Судья, я слишком хорошо знаю нарушителей двенадцатого закона. И свою дочь. Она же сделает подкоп и на завтрак уже вернется домой. И тогда вам уже меня придется в ссылку отправлять! Неужели вам так не терпится от меня избавиться?
- Не смешно, Харн, - сказал судья, улыбаясь еще сильнее, - проследите все же за дочкой.
- Ну, разумеется, - тоже прекращая ерничать, ответил я.
Отпивая чай из своего бочонка, по ошибке названного чайной кружкой, судья напомнил мне:
- Вы, кстати должны зайти к Треннис, у нее ночью, как всегда, родилась масса вопросов к вам и той подсудимой, что еще до праздников должны били осудить и отправить.
- Да, судья. Она уже с утра обрадовала, что требует меня к себе. Я все тяну время, пытаясь понять, что и где я мог упустить.
- Не тяните, Харн, - сказал Судья. - Просто сходите к ней. Вы хороший Свидетель, не думаю, что проблема в вас. Скорее в неуемной фантазии Треннис.
Он ушел, а я, собрав в папку прозрачные пластинки с информацией по делу бродяжки, поспешил на третий этаж северной башни в кабинет моего Судьи.
Треннис, сухая старушка, с холодными, серыми, блеклыми глазами, стояла у окна и с удивительной резвостью повернулась ко мне, когда я вошел постучав. Указав мне на место за столом, она сама осталась стоять и потребовала у меня:
- Дайте мне вашу выкладку по ее месту обитания. Не ту что вы давали в процессе, а полную.
Я был готов к этому и сразу протянул ей одну из пластинок.
Судья минут десять в тишине рассматривала через настенный проигрыватель интерьеры и окрестности хижины бродяжки, а потом остановила запись и спросила:
- Почему вы не свидетельствовали о том, что в ее жилище не было никаких продуктов. Не было даже подобия кухни. Почему вы это упустили!?
У меня как-то сами по себе вздернулись брови и округлились глаза. Вал вопросов прокатился по моей голове, и я не знал какой вопрос - более первоочередной. - Причем тут продукты? Или какое отношение наличие кухни имеет к делу о бродяжничестве?
Я, не зная, что отвечать, театрально развел руками.
- Вы понимаете, что это большая ошибка с вашей стороны, и я подам мнение против вас Великому Судье. Как вы могли подать мне свидетельство, без доказательства, что она там действительно постоянно живет. А какое постоянное жительство без продуктов и места приготовления пищи? Харн?
Набирая в грудь побольше воздуха, я все равно еще не понимал, что отвечать.
- Судья Треннис, - взмолился я. - Объясните, наконец, что происходит.
Судья прошла, семеня своими старческими ножками по паркету и только обойдя кругом стол, ответила:
- Вчера ее обследовали медики при поступлении во временный центр содержания. И немедленно вызвали меня. Я не молодая девочка, Харн, но я Судья. И я поехала. И пыталась потом вызвать вас!
Делая брови домиком и всячески стараясь вызвать у этого куска льда, милость к себе, я сказал:
- Судья, было шесть утра или даже еще раньше. Вызов я проигнорировал, так как инструкция мне позволяет это делать, не находясь на сборе свидетельских данных. Точнее, я просто проспал вызов. Не смог заставить себя встать.
Старая бабка чуть не взвилась:
- А мне инструкция позволяет, призвать для вас квалификационную комиссию. Проспал он!
Ой, как все сложно, про себя подумал я. Ну если ты хочешь меня наказать - накажи. Если я набедокурил, то хоть объясни где. Ну и что, что не было продуктов. Что за бред? Сержанты показали данные наблюдения автоматики. Бродяга жила рядом с мостом не меньше недели. Какая мне или закону разница, что она там ела и ела ли вообще.
Но я делал серьезное внимательное лицо. Пока еще без признаков раскаяния в том, в чем совсем не раскаивался.
Треннис, оглядела меня, кажется презрительно, вернула карточку с данными и сказала:
- Сейчас поедете в центр содержания. Сначала к медикам. Я хочу, чтобы вы это увидели сами. Потом к ней зайдете и проведете полный опрос. Мне недостаточно того, что она наговорила в прошлый раз. Я ей не верю! И если она не хочет на новые миры пусть говорит правду. И вы добьетесь этой правды, Харн!
Я кивнул, абсолютно не догадываясь, что она имеет в виду. Поднялся и собрался уйти. Но на пороге я спросил:
- Судья, а почему мне ехать к ней, если через два часа заседание у вас, и мы могли бы все выяснить в ходе заседания.
- Езжайте к ней и заново. - Устало отмахнулась старушка. - Все заново! Вы меня слышите, Харн? Я переношу слушание на следующую неделю. Я не думаю, что у вас получится все быстро узнать. Но четыре - пять дней вам должно хватить.
В центр Задержанных я, естественно, прилетел как ужаленный и немедленно понесся в медицинский корпус. Меня ждали. Высокий врач с надменным лицом проводил меня в свой кабинет и вывел на настенный экран коммуникатора информацию. Я стал читать. Чем больше читал, тем больше мне это все что-то напоминало.
- А можно увидеть это? - попросил я и врач, кивнув, включил видео обследования.
Я внимательно просмотрел получасовой фильм и когда он закончился, попросил себе воды. Выпив из поданного врачом стаканчика, я поблагодарил и спросил:
- Мне кажется или буквально полгода назад, мы сталкивались с подобным?
Врач задумчиво пожевал губами и сказал:
- Там были не вы Свидетелем и не я обследующим. Но, да, я знаю, о чем вы говорите.
- Но там был мужчина? - спросил на всякий случай я.
- Да, старик неопределенного возраста. - Кивнул врач, тоже отпивая из стакана воду.
- Одну минуту. - Попросил я, проваливаясь в поток информации, что услужливо мне передавал центральный накопитель информации судейского корпуса.
Выслушав все, что мне было позволено знать и, пролистав перед глазами довольно скупые данные, я вернулся к реальности и попросил врача:
- Вы не могли бы вывести на экран ее помещение. Надеюсь, она изолирована?
Когда на экране появилась маленькая комнатка без окон, зато с экраном коммуникатора в полстены, я сначала даже не замелил подопечную. Она словно слилась, стоя в самом углу возле железной двери. Целых пять минут я рассматривал эту молодую женщину, а она за это время даже не соизволила пошевельнуться.
- А почему об этот узнали только вчера? - спросил я. - Она же была у вас сразу, как я провел ее задержание.
Врач объяснил мне их внутренние процедуры, по которым обследуются не все, кто попал, а те, по кому уже прошло предварительное слушание и что сам факт совершения ими правонарушения установлен с достаточной вероятностью. И не сразу, как было раньше, а в порядке очередности поступления в центр.
Я кивнул и попросил проводить меня к подопечной. Мы довольно долго шли по врачебному корпусу. Затем подземным переходом прошли в сам центр содержания. Поднялись в лифте на нужный этаж. И все это в полном молчании. Врач понимал, что все сказанное немедленно фиксируется мной, а я не считал возможным комментировать или даже обсуждать полученную мной информацию.
Войдя в помещение, я сразу увидел ее лежащей на постели. Наверное, надоело все-таки изображать памятник Герцогу Дарующему Вольности. Кивнув врачу, я попросил оставить нас с задержанной наедине.
По моей команде из стены под коммуникатором выдвинулись стол и два сидения. Я сел и только тогда обратился к женщине:
- Доброго дня, Олэся.
Задержанная, которая только наблюдала за мной с момента появления, моргнула, словно отвечая на приветствие. Вставать с постели она, кажется, не собиралась.
Я, радушно улыбаясь, указал на второе сидение напротив и сказал:
- Олэся, у вашего Судьи и даже у меня, скажем честно, возникли некоторые вопросы и вам придется на них подробно ответить. От вашего сотрудничества зависит решение Судьи и ваша дальнейшая жизнь. Сейчас, когда вы стоите перед пропастью, я бы вам посоветовал помочь мне, нам… и мы поможем, разумеется, вам.
Она отвернулась. Я пожал плечами и сказал:
- Я понимаю ваше состояние. Но если вы не хотите, чтобы специальные средства принесли вам неприятности… а вы с ними знакомы уже, вам лучше сесть и поговорить со мной.
Это ее проняло. Она поднялась с постели, постояла, словно удерживая равновесие, и только после этого присела напротив.
- Вы не будете больше делать как в прошлый раз? - спросила она хриплым каким-то старушечьим голосом.
- Буду. - Честно ответил я. - Воздействие на психику подследственного регламентировано моими инструкциями. Вы будете себя лучше чувствовать, если честно и полно ответите на все мои вопросы.
- Вы пытали меня уже! Вы уже все знаете, что хотели! - Истерично крикнула она.
Но я спокойно ответил:
- Напоминаю, перед вами Свидетель. Все что вы говорите - фиксируется. Обвиняя меня в пытках, вы совершаете преступление. Пытки запрещены во всех технологических зонах и в первых трех экономических.
- Вы меня пытали! - Продолжала сквозь зубы женщина.
Мне не оставалось ничего иного, как пояснить:
- Олэся, - сказал я, чуть наклоняясь к ней и одновременно включая аппарат у себя в кармане куртки. - Я понимаю, о чем вы говорите. Но тогда это не я пытал вас, а ваша психика пытала вас. Ведь все, что делает психотехника - увеличивает или смягчает действия вашей же психики. Вы врете - и даже не испытываете страха разоблачения. Только где-то на самом дне вашей души. А техника просто поднимает этот страх и делает его невыносимым. Так же и чувство стыда. И другие эмоции. Когда вы говорите правду, вы испытываете облегчение, и техника превращает это чувство в блаженство. В экстаз. Попробуйте. Скажите: вас правда зовут Олэся?
- Да! - ответила она.
Женщина не хотела выдавать своих эмоций. Но против аппаратуры ничего нельзя было сделать, если не обладал защитой. Лицо ее, до этого словно сжатое злобой ко мне, разгладилось. Взгляд посветлел. Значит ее и, правда, зовут этим странным для моего слуха именем.
- Вот видите. Я фиксирую, что вам стало сейчас очень хорошо и спокойно. Если вы так и будете честно отвечать на мои вопросы, вы получите незабываемое наслаждение. Вы будете вспоминать нашу встречу с радостью. Давайте попробуем еще раз.
Она, разумеется, не ответила ничего, только зло поглядывая на меня исподлобья.
- Я вас задержал на полигоне твердых бытовых отходов. Это правда?
Она кивнула. И автоматически получила очередную дозу удовольствия. Но главное было не расслабить подследственную, а вызвать контраст между этой вот радостью и адом отрицательных эмоций. Поэтому я продолжил поднимать ее по ступенькам довольства.
- И вы там некоторое время жили, да Олэся? И вы помните, что, когда вас задержали Сержанты и вызвали меня, я вам так же говорил, что не надо меня бояться и надо просто честно ответить на мои вопросы. Я правильно помню, что была глубокая ночь? А вы не спали, когда вас задержали, правда?
Она уже была на вершине. Осталось только расплакаться от удовольствия, что ее понимают, что ее слушают, что она так кому-то нужна и интересна. Она была готова для падения.
- Но вы мне сказали тогда, что всегда жили на той свалке. - Сказал я, видя ее очередной кивок.
- А сейчас скажите мне, Олэся, как давно вы там жили?
Она, как и в прошлый раз попыталась отмолчаться. Техника работала, и я просто откинулся на спинку, наблюдая, как внутренние проблемы этой женщины сами ее ломают и переламывают. Ее хорошо скрючило, когда, наконец, она выдавила из себя:
- Неделю. Я приехала за неделю… до тебя сволочь!
Кивнув удовлетворенно, я спросил снова, чтобы не терять времени. Человек привыкает даже к боли, и потому надо было заново начинать ее поднимать вверх по нарастающему наслаждению.
- Почему вы поселились там Олэся? Почему не в городе? Почему не попытались устроиться в центре для туристов к примеру? Ведь это бесплатно. У вас нет документов? Правда, Олэся? Мы не нашли их.
- Нет. - Выдавила она и ее стало отпускать.
-А где ваши документы? - спросил я.
- Потеряла.
- Почему вы жили на свалке, а не восстановили документы сначала?
- Вы не сможете восстановить мой паспорт. - Усмехнулась она и я видел, как техника ее не угнетает, а наоборот удерживает в полосе удовольствия.
Удивленно я спросил:
- Почему мы не сможем восстановить ваш пасскарт?
- Паспорт… - поправила она меня. - Потому что я уже знаю, что у вас нет таких документов, ни у кого.
- Паспорт? - повторил я непривычное для меня слово. - Ладно. Но это не объясняет самого важного - почему вы жили на свалке?
Вся, изгибаясь от наслаждения, она ответила:
- Я ждала…
- Чего ждали?
- Полнолуния.
- Я вас не очень понимаю, Олэся. Зачем вы ждали на свалке полнолуния? - Искренне недоумевал я. В прошлый раз она вытерпела все муки ада, но не сказала об этом ни слова. Отговаривалась тем, что в городе никого не знает и боялась, что ее задержат. Техника тогда ее тоже отпускала из своих жалящих объятий.
- В полнолуние придет поезд. Я должна его встретить.
Как бы описать мое состояние. Я настолько развеселился в тот момент, что даже не сразу обратил внимание, что она не врет.
- Олэся… Какой поезд? Там нет дороги для поезда. И мост древний, по которому она проходила, разрушен.
- Это не важно. Это все не важно. - Твердила она и вдруг понесла очевидный бред: - Те… они уже починили рельсы. Они нашли тех, других, кто починил рельсы. Кто своей кровью сшил полотно. Поезд уже идет. И в полнолуние он будет здесь. Он остановится только на две минуты и пойдет дольше. Я должна его встретить. Я должна быть там, и я там буду…
На судью Треннис это все произвело тяжкое впечатление. Она вызвала специалистов из Института Человека и те вместе с нами заново просмотрели материалы допроса.
- Мы должны ее обследовать. - Убежденно сказала молодая девушка со значком второй ступени ученого. А ее, более старший, коллега добавил:
- Судя по некоторым особенностям строения ее органов ей не больше шести - семи лет. Мозг, полагаю, настолько же не развитый. Отсюда именно те проблемы, что мы видим. Подробнее мы можем узнать только, получив все нужные анализы.
- Сколько вам надо времени? - Спросила Судья.
- Немного. Физиологический осмотр - день. А химия… ну от силы еще два дня. Мы быстро сможем определить, что так повлияло на ее тело и разум. И привело к такому бреду. Я сейчас уже могу, с долей уверенности, сказать о наличии генетических и гормональных патологий.
Судья кивнула и сказала, что у них есть это время, но одновременно с изучением, Свидетель будет продолжать допросы.
Вечером я честно сказал жене, что, кажется, вляпался в очень нехорошую историю. Мы с ней сидели за обеденным столом. Я просматривал дневные свои записи и рассказывал, в пределах разумного, конечно. Уяснив, что из-за этой девушки мне придется теперь довольно поздно возвращаться домой, Лэнди заранее забронировала мне личный мобиль. Пусть это будет и подороже, зато не надо будет ждать освободившийся от вечерних гулен и туристов транспорт, чтобы вернуться домой.
Дочь, сидела с нами же, только чуть поодаль. Одновременно переписывалась с подругами школьными по личному терминалу и нас слушала в оба уха. Когда речь зашла, что мне это может повредить по службе, ей стало неинтересно, и она бесцеремонно перебила меня:
- Пап, так я не поняла ничего. Она что ли пришлая? Раз у нее и документов никаких никогда не было… Из дикарей совсем-совсем? Но нам говорили на уроках, что дикари ходят голыми, и, вообще, не говорят по-нашему.
Я вздохнул, потребовал у нее очередной раз не обсуждать домашние разговоры ни с кем, и сказал:
- Нет, она не дикарка. Они сильно отличаются от нас. А она очень похожа на… как же ее зовут… забыл эту… ведущую новостей, блондинку. Но у нее проблемы со здоровьем. С телом и с головой. Сейчас будут исследовать, чтобы понять подсудна ли она вообще и, если да, то какой ей положен предел наказания. Это сложные вопросы, солнышко.
- А про поезд? Кстати поезда же еще существуют. Я знаю. Мы видели фильм про полярные земли, там поездов много.
- Да, в полярных широтах еще выгодно применять поезда. Но в наших технологических зонах уже давно подобного нет. - Пояснил я дочери, убирая карточки с данными в сумку. - И какой поезд вообще может идти по свалке… Глупости все это.
- А мост? - Неопределенно спросила она.
- Что мост? - Не понял я.
- Мама, а помнишь, ты рассказывала про этот мост?!- переключилась дочь. - Ну почему он стоит посередине поля и что там нет ни реки, ни рва… И почему только одна его половина стоит.
Даже мне стало любопытно. Я попросил и мне рассказать. Раз я такой неуч и, когда все дети делились страшными сказками, я в интернате изучал право и учился подавлять подозреваемых.
Рассказанное меня ничуть не порадовало. Как и положено страшным сказкам на ночь, в нем было все - и злые ведьмы, и колдуны, и рыцари что спасали город от тех, кто пришел по мосту. И рассказ про мальчика - ученика кузнеца, что смог разрушить мост, выбив замковый камень. В общем, для детей начальной школы сказочка. Пока моя супруга все это слегка флегматично рассказывала, я незаметно почувствовал себя совсем уставшим и сонным. Извинившись перед своими кошками, я побрел в спальню, на ходу скидывая амуницию.
Ночью снились ведьмы. Странные ведьмы - с лицами шести-семилетних детей.
Продолжение тут http://dim-deev.livejournal.com/41285.html
Начало тут: http://dim-deev.livejournal.com/28493.html
Глава вторая.
Неделю спустя, суд над родителями Томми прошел, как я и предполагал, - идеально, с учетом обстоятельств. Свидетель тоже не подкачал. Он предоставил судье Карри разговор с дедушкой Томми, и судья принял это свидетельство. Дедушка, вот ведь удивительно, сам обучал внука строить укрепления, как и его, обучали когда-то в корпусе защитников. У дедушки было две высоких награды. Дедушка был старенький и его даже в суд не вызвали.
Родители Томми только восемь лет назад переселились из второй технологической зоны в наш город. И хотя Томми, разумеется, не мог помнить детские игры из той прошлой жизни, но Судья и это принял к сведению.
А уж когда Свидетель дал показания о религиозности семьи, судья совсем расслабился и, кажется, принял окончательное решение. Еще бы… язычники в городе, где нет ни одного действующего капища. Религиозные люди, которым даже негде уединится со своими богами. Я еле сдерживал смех, когда Свидетель рассказывал, что при повторном обследовании лесного жилища были найдены предметы религиозного культа. Сейчас эта яма в лесу уже закопана и дополнительные исследования - не провести, но Свидетель есть Свидетель.
Приговор, как я и ожидал, был мягче мягкого. Томми, конечно, отправится в интернат с правом проводить выходные со своими родителями. Но без права выбора дальнейшей специализации. Родителям несущественный штраф. Зато в департамент образование было направлено личное мнение Судьи относительно Наставников. В этом мнении рекомендовалось провести профессиональную проверку их годности.
Я был доволен. Свидетель был доволен, но не показывал вида. Он хорошо сделал свою работу, ему даже пришлось мотаться в другие экономические и технологические зоны за данными, но он сделал это. Еще одно дело, без доследований и без изъятия блока памяти, у него в копилке. Родители Томми тоже были довольны. И им, было отчего, плакать от радости. Но самое важное - что был доволен Великий Судья! Сидя рядом со мной в моем кабинете и просматривая заканчивающееся в зале заседание, он сказал:
- Харн, вот это я называю хорошей работой. Посмотрите на Судью. Посмотрите на подсудимых. Вот я уже сейчас могу сказать, что апелляции не поступит. Значит: мне не придется еще и с этими детскими шалостями разбираться. Свидетель только, мне кажется, недоволен. Он рассчитывал на более суровое наказание для подопечных своих.
- Думаете, будет подавать протест? - учтиво поинтересовался я.
- Кто? Гоптери? Да никогда. Он же боязлив наш Свидетель. Вы же видели, Харн, чтобы не допустить ошибки, как он мотался по миру. Дедушку даже для этого нашел. Как человек, столь переживающий за свое дело, будет подавать протест, на решение, которым все довольны?
Я, конечно же, согласился с Великим Судьей. А он, довольно улыбаясь, вдруг повернулся ко мне и спросил:
- А с вами-то, Харн, что мы будем делать? Вы ведь любящий отец нарушителя двенадцатого закона.
Я не терялся:
- Предлагаю меня примерно наказать, Судья. Давайте меня премируем и отправим в отпуск!
- Вам бы все шуточки, - улыбался Великий, - а ведь комиссия может и задуматься о том, достаточно ли вы внимания уделяете воспитанию сознательности дочери, и не стоит ли и ее отправить в интернат.
Я не боялся таких предположений.
- Судья, я слишком хорошо знаю нарушителей двенадцатого закона. И свою дочь. Она же сделает подкоп и на завтрак уже вернется домой. И тогда вам уже меня придется в ссылку отправлять! Неужели вам так не терпится от меня избавиться?
- Не смешно, Харн, - сказал судья, улыбаясь еще сильнее, - проследите все же за дочкой.
- Ну, разумеется, - тоже прекращая ерничать, ответил я.
Отпивая чай из своего бочонка, по ошибке названного чайной кружкой, судья напомнил мне:
- Вы, кстати должны зайти к Треннис, у нее ночью, как всегда, родилась масса вопросов к вам и той подсудимой, что еще до праздников должны били осудить и отправить.
- Да, судья. Она уже с утра обрадовала, что требует меня к себе. Я все тяну время, пытаясь понять, что и где я мог упустить.
- Не тяните, Харн, - сказал Судья. - Просто сходите к ней. Вы хороший Свидетель, не думаю, что проблема в вас. Скорее в неуемной фантазии Треннис.
Он ушел, а я, собрав в папку прозрачные пластинки с информацией по делу бродяжки, поспешил на третий этаж северной башни в кабинет моего Судьи.
Треннис, сухая старушка, с холодными, серыми, блеклыми глазами, стояла у окна и с удивительной резвостью повернулась ко мне, когда я вошел постучав. Указав мне на место за столом, она сама осталась стоять и потребовала у меня:
- Дайте мне вашу выкладку по ее месту обитания. Не ту что вы давали в процессе, а полную.
Я был готов к этому и сразу протянул ей одну из пластинок.
Судья минут десять в тишине рассматривала через настенный проигрыватель интерьеры и окрестности хижины бродяжки, а потом остановила запись и спросила:
- Почему вы не свидетельствовали о том, что в ее жилище не было никаких продуктов. Не было даже подобия кухни. Почему вы это упустили!?
У меня как-то сами по себе вздернулись брови и округлились глаза. Вал вопросов прокатился по моей голове, и я не знал какой вопрос - более первоочередной. - Причем тут продукты? Или какое отношение наличие кухни имеет к делу о бродяжничестве?
Я, не зная, что отвечать, театрально развел руками.
- Вы понимаете, что это большая ошибка с вашей стороны, и я подам мнение против вас Великому Судье. Как вы могли подать мне свидетельство, без доказательства, что она там действительно постоянно живет. А какое постоянное жительство без продуктов и места приготовления пищи? Харн?
Набирая в грудь побольше воздуха, я все равно еще не понимал, что отвечать.
- Судья Треннис, - взмолился я. - Объясните, наконец, что происходит.
Судья прошла, семеня своими старческими ножками по паркету и только обойдя кругом стол, ответила:
- Вчера ее обследовали медики при поступлении во временный центр содержания. И немедленно вызвали меня. Я не молодая девочка, Харн, но я Судья. И я поехала. И пыталась потом вызвать вас!
Делая брови домиком и всячески стараясь вызвать у этого куска льда, милость к себе, я сказал:
- Судья, было шесть утра или даже еще раньше. Вызов я проигнорировал, так как инструкция мне позволяет это делать, не находясь на сборе свидетельских данных. Точнее, я просто проспал вызов. Не смог заставить себя встать.
Старая бабка чуть не взвилась:
- А мне инструкция позволяет, призвать для вас квалификационную комиссию. Проспал он!
Ой, как все сложно, про себя подумал я. Ну если ты хочешь меня наказать - накажи. Если я набедокурил, то хоть объясни где. Ну и что, что не было продуктов. Что за бред? Сержанты показали данные наблюдения автоматики. Бродяга жила рядом с мостом не меньше недели. Какая мне или закону разница, что она там ела и ела ли вообще.
Но я делал серьезное внимательное лицо. Пока еще без признаков раскаяния в том, в чем совсем не раскаивался.
Треннис, оглядела меня, кажется презрительно, вернула карточку с данными и сказала:
- Сейчас поедете в центр содержания. Сначала к медикам. Я хочу, чтобы вы это увидели сами. Потом к ней зайдете и проведете полный опрос. Мне недостаточно того, что она наговорила в прошлый раз. Я ей не верю! И если она не хочет на новые миры пусть говорит правду. И вы добьетесь этой правды, Харн!
Я кивнул, абсолютно не догадываясь, что она имеет в виду. Поднялся и собрался уйти. Но на пороге я спросил:
- Судья, а почему мне ехать к ней, если через два часа заседание у вас, и мы могли бы все выяснить в ходе заседания.
- Езжайте к ней и заново. - Устало отмахнулась старушка. - Все заново! Вы меня слышите, Харн? Я переношу слушание на следующую неделю. Я не думаю, что у вас получится все быстро узнать. Но четыре - пять дней вам должно хватить.
В центр Задержанных я, естественно, прилетел как ужаленный и немедленно понесся в медицинский корпус. Меня ждали. Высокий врач с надменным лицом проводил меня в свой кабинет и вывел на настенный экран коммуникатора информацию. Я стал читать. Чем больше читал, тем больше мне это все что-то напоминало.
- А можно увидеть это? - попросил я и врач, кивнув, включил видео обследования.
Я внимательно просмотрел получасовой фильм и когда он закончился, попросил себе воды. Выпив из поданного врачом стаканчика, я поблагодарил и спросил:
- Мне кажется или буквально полгода назад, мы сталкивались с подобным?
Врач задумчиво пожевал губами и сказал:
- Там были не вы Свидетелем и не я обследующим. Но, да, я знаю, о чем вы говорите.
- Но там был мужчина? - спросил на всякий случай я.
- Да, старик неопределенного возраста. - Кивнул врач, тоже отпивая из стакана воду.
- Одну минуту. - Попросил я, проваливаясь в поток информации, что услужливо мне передавал центральный накопитель информации судейского корпуса.
Выслушав все, что мне было позволено знать и, пролистав перед глазами довольно скупые данные, я вернулся к реальности и попросил врача:
- Вы не могли бы вывести на экран ее помещение. Надеюсь, она изолирована?
Когда на экране появилась маленькая комнатка без окон, зато с экраном коммуникатора в полстены, я сначала даже не замелил подопечную. Она словно слилась, стоя в самом углу возле железной двери. Целых пять минут я рассматривал эту молодую женщину, а она за это время даже не соизволила пошевельнуться.
- А почему об этот узнали только вчера? - спросил я. - Она же была у вас сразу, как я провел ее задержание.
Врач объяснил мне их внутренние процедуры, по которым обследуются не все, кто попал, а те, по кому уже прошло предварительное слушание и что сам факт совершения ими правонарушения установлен с достаточной вероятностью. И не сразу, как было раньше, а в порядке очередности поступления в центр.
Я кивнул и попросил проводить меня к подопечной. Мы довольно долго шли по врачебному корпусу. Затем подземным переходом прошли в сам центр содержания. Поднялись в лифте на нужный этаж. И все это в полном молчании. Врач понимал, что все сказанное немедленно фиксируется мной, а я не считал возможным комментировать или даже обсуждать полученную мной информацию.
Войдя в помещение, я сразу увидел ее лежащей на постели. Наверное, надоело все-таки изображать памятник Герцогу Дарующему Вольности. Кивнув врачу, я попросил оставить нас с задержанной наедине.
По моей команде из стены под коммуникатором выдвинулись стол и два сидения. Я сел и только тогда обратился к женщине:
- Доброго дня, Олэся.
Задержанная, которая только наблюдала за мной с момента появления, моргнула, словно отвечая на приветствие. Вставать с постели она, кажется, не собиралась.
Я, радушно улыбаясь, указал на второе сидение напротив и сказал:
- Олэся, у вашего Судьи и даже у меня, скажем честно, возникли некоторые вопросы и вам придется на них подробно ответить. От вашего сотрудничества зависит решение Судьи и ваша дальнейшая жизнь. Сейчас, когда вы стоите перед пропастью, я бы вам посоветовал помочь мне, нам… и мы поможем, разумеется, вам.
Она отвернулась. Я пожал плечами и сказал:
- Я понимаю ваше состояние. Но если вы не хотите, чтобы специальные средства принесли вам неприятности… а вы с ними знакомы уже, вам лучше сесть и поговорить со мной.
Это ее проняло. Она поднялась с постели, постояла, словно удерживая равновесие, и только после этого присела напротив.
- Вы не будете больше делать как в прошлый раз? - спросила она хриплым каким-то старушечьим голосом.
- Буду. - Честно ответил я. - Воздействие на психику подследственного регламентировано моими инструкциями. Вы будете себя лучше чувствовать, если честно и полно ответите на все мои вопросы.
- Вы пытали меня уже! Вы уже все знаете, что хотели! - Истерично крикнула она.
Но я спокойно ответил:
- Напоминаю, перед вами Свидетель. Все что вы говорите - фиксируется. Обвиняя меня в пытках, вы совершаете преступление. Пытки запрещены во всех технологических зонах и в первых трех экономических.
- Вы меня пытали! - Продолжала сквозь зубы женщина.
Мне не оставалось ничего иного, как пояснить:
- Олэся, - сказал я, чуть наклоняясь к ней и одновременно включая аппарат у себя в кармане куртки. - Я понимаю, о чем вы говорите. Но тогда это не я пытал вас, а ваша психика пытала вас. Ведь все, что делает психотехника - увеличивает или смягчает действия вашей же психики. Вы врете - и даже не испытываете страха разоблачения. Только где-то на самом дне вашей души. А техника просто поднимает этот страх и делает его невыносимым. Так же и чувство стыда. И другие эмоции. Когда вы говорите правду, вы испытываете облегчение, и техника превращает это чувство в блаженство. В экстаз. Попробуйте. Скажите: вас правда зовут Олэся?
- Да! - ответила она.
Женщина не хотела выдавать своих эмоций. Но против аппаратуры ничего нельзя было сделать, если не обладал защитой. Лицо ее, до этого словно сжатое злобой ко мне, разгладилось. Взгляд посветлел. Значит ее и, правда, зовут этим странным для моего слуха именем.
- Вот видите. Я фиксирую, что вам стало сейчас очень хорошо и спокойно. Если вы так и будете честно отвечать на мои вопросы, вы получите незабываемое наслаждение. Вы будете вспоминать нашу встречу с радостью. Давайте попробуем еще раз.
Она, разумеется, не ответила ничего, только зло поглядывая на меня исподлобья.
- Я вас задержал на полигоне твердых бытовых отходов. Это правда?
Она кивнула. И автоматически получила очередную дозу удовольствия. Но главное было не расслабить подследственную, а вызвать контраст между этой вот радостью и адом отрицательных эмоций. Поэтому я продолжил поднимать ее по ступенькам довольства.
- И вы там некоторое время жили, да Олэся? И вы помните, что, когда вас задержали Сержанты и вызвали меня, я вам так же говорил, что не надо меня бояться и надо просто честно ответить на мои вопросы. Я правильно помню, что была глубокая ночь? А вы не спали, когда вас задержали, правда?
Она уже была на вершине. Осталось только расплакаться от удовольствия, что ее понимают, что ее слушают, что она так кому-то нужна и интересна. Она была готова для падения.
- Но вы мне сказали тогда, что всегда жили на той свалке. - Сказал я, видя ее очередной кивок.
- А сейчас скажите мне, Олэся, как давно вы там жили?
Она, как и в прошлый раз попыталась отмолчаться. Техника работала, и я просто откинулся на спинку, наблюдая, как внутренние проблемы этой женщины сами ее ломают и переламывают. Ее хорошо скрючило, когда, наконец, она выдавила из себя:
- Неделю. Я приехала за неделю… до тебя сволочь!
Кивнув удовлетворенно, я спросил снова, чтобы не терять времени. Человек привыкает даже к боли, и потому надо было заново начинать ее поднимать вверх по нарастающему наслаждению.
- Почему вы поселились там Олэся? Почему не в городе? Почему не попытались устроиться в центре для туристов к примеру? Ведь это бесплатно. У вас нет документов? Правда, Олэся? Мы не нашли их.
- Нет. - Выдавила она и ее стало отпускать.
-А где ваши документы? - спросил я.
- Потеряла.
- Почему вы жили на свалке, а не восстановили документы сначала?
- Вы не сможете восстановить мой паспорт. - Усмехнулась она и я видел, как техника ее не угнетает, а наоборот удерживает в полосе удовольствия.
Удивленно я спросил:
- Почему мы не сможем восстановить ваш пасскарт?
- Паспорт… - поправила она меня. - Потому что я уже знаю, что у вас нет таких документов, ни у кого.
- Паспорт? - повторил я непривычное для меня слово. - Ладно. Но это не объясняет самого важного - почему вы жили на свалке?
Вся, изгибаясь от наслаждения, она ответила:
- Я ждала…
- Чего ждали?
- Полнолуния.
- Я вас не очень понимаю, Олэся. Зачем вы ждали на свалке полнолуния? - Искренне недоумевал я. В прошлый раз она вытерпела все муки ада, но не сказала об этом ни слова. Отговаривалась тем, что в городе никого не знает и боялась, что ее задержат. Техника тогда ее тоже отпускала из своих жалящих объятий.
- В полнолуние придет поезд. Я должна его встретить.
Как бы описать мое состояние. Я настолько развеселился в тот момент, что даже не сразу обратил внимание, что она не врет.
- Олэся… Какой поезд? Там нет дороги для поезда. И мост древний, по которому она проходила, разрушен.
- Это не важно. Это все не важно. - Твердила она и вдруг понесла очевидный бред: - Те… они уже починили рельсы. Они нашли тех, других, кто починил рельсы. Кто своей кровью сшил полотно. Поезд уже идет. И в полнолуние он будет здесь. Он остановится только на две минуты и пойдет дольше. Я должна его встретить. Я должна быть там, и я там буду…
На судью Треннис это все произвело тяжкое впечатление. Она вызвала специалистов из Института Человека и те вместе с нами заново просмотрели материалы допроса.
- Мы должны ее обследовать. - Убежденно сказала молодая девушка со значком второй ступени ученого. А ее, более старший, коллега добавил:
- Судя по некоторым особенностям строения ее органов ей не больше шести - семи лет. Мозг, полагаю, настолько же не развитый. Отсюда именно те проблемы, что мы видим. Подробнее мы можем узнать только, получив все нужные анализы.
- Сколько вам надо времени? - Спросила Судья.
- Немного. Физиологический осмотр - день. А химия… ну от силы еще два дня. Мы быстро сможем определить, что так повлияло на ее тело и разум. И привело к такому бреду. Я сейчас уже могу, с долей уверенности, сказать о наличии генетических и гормональных патологий.
Судья кивнула и сказала, что у них есть это время, но одновременно с изучением, Свидетель будет продолжать допросы.
Вечером я честно сказал жене, что, кажется, вляпался в очень нехорошую историю. Мы с ней сидели за обеденным столом. Я просматривал дневные свои записи и рассказывал, в пределах разумного, конечно. Уяснив, что из-за этой девушки мне придется теперь довольно поздно возвращаться домой, Лэнди заранее забронировала мне личный мобиль. Пусть это будет и подороже, зато не надо будет ждать освободившийся от вечерних гулен и туристов транспорт, чтобы вернуться домой.
Дочь, сидела с нами же, только чуть поодаль. Одновременно переписывалась с подругами школьными по личному терминалу и нас слушала в оба уха. Когда речь зашла, что мне это может повредить по службе, ей стало неинтересно, и она бесцеремонно перебила меня:
- Пап, так я не поняла ничего. Она что ли пришлая? Раз у нее и документов никаких никогда не было… Из дикарей совсем-совсем? Но нам говорили на уроках, что дикари ходят голыми, и, вообще, не говорят по-нашему.
Я вздохнул, потребовал у нее очередной раз не обсуждать домашние разговоры ни с кем, и сказал:
- Нет, она не дикарка. Они сильно отличаются от нас. А она очень похожа на… как же ее зовут… забыл эту… ведущую новостей, блондинку. Но у нее проблемы со здоровьем. С телом и с головой. Сейчас будут исследовать, чтобы понять подсудна ли она вообще и, если да, то какой ей положен предел наказания. Это сложные вопросы, солнышко.
- А про поезд? Кстати поезда же еще существуют. Я знаю. Мы видели фильм про полярные земли, там поездов много.
- Да, в полярных широтах еще выгодно применять поезда. Но в наших технологических зонах уже давно подобного нет. - Пояснил я дочери, убирая карточки с данными в сумку. - И какой поезд вообще может идти по свалке… Глупости все это.
- А мост? - Неопределенно спросила она.
- Что мост? - Не понял я.
- Мама, а помнишь, ты рассказывала про этот мост?!- переключилась дочь. - Ну почему он стоит посередине поля и что там нет ни реки, ни рва… И почему только одна его половина стоит.
Даже мне стало любопытно. Я попросил и мне рассказать. Раз я такой неуч и, когда все дети делились страшными сказками, я в интернате изучал право и учился подавлять подозреваемых.
Рассказанное меня ничуть не порадовало. Как и положено страшным сказкам на ночь, в нем было все - и злые ведьмы, и колдуны, и рыцари что спасали город от тех, кто пришел по мосту. И рассказ про мальчика - ученика кузнеца, что смог разрушить мост, выбив замковый камень. В общем, для детей начальной школы сказочка. Пока моя супруга все это слегка флегматично рассказывала, я незаметно почувствовал себя совсем уставшим и сонным. Извинившись перед своими кошками, я побрел в спальню, на ходу скидывая амуницию.
Ночью снились ведьмы. Странные ведьмы - с лицами шести-семилетних детей.
Продолжение тут http://dim-deev.livejournal.com/41285.html