Начитала-4
Мне все казалось, что в прошедшем периоде у меня случился перебор по мистике и ужасам, но взглянув на "восьмёрку" целиком, поняла, что, это, видимо, на меня так повлияла последняя из прочитанных в этом сезоне книг - "Красные цепи". К слову сказать - лучшее из того, что я читала в этом году. А так вообще, наоборот, нашлось место чистому, доброму и светлому. Например, дамскому роману, господипрости, не ведала, что творила))Поехали, короче))
1. Константин Образцов, "Красные цепи"
Иногда мне, как и всем нам, снятся страшные сны. У каждого для таких случаев имеются свои "любимые" сюжеты, но что касается меня, то напугать до холодного пота может лишь один. Начинается все с того, что я прихожу в какое-нибудь знакомое здание. От реального оно отличается лишь тем, что в нём имеется какая -нибудь лишняя дверь или неучтённая лестница. И я туда, конечно же, вхожу. Чтобы начать долгое блуждание по затянутым паутиной лестничным переходам и комнатам, почти всегда проходным, с двумя-тремя дверями. Чаще всего внезапно открывшееся мне помещение производит впечатление заброшенной больницы. Койки с сохранившимися на них матрасами и смятым бельём. Пустые мутные стеклянные шприцы в стаканах. Столики на колесах. На стенах следы былой роскоши, отвалившаяся лепнина и поблекшая бледно голубая штукатурка, как будто больница была устроена в каком-то старом дворянском особняке, перешедшем в руки новой власти. В этом сонном мире за коном всегда белесое, пасмурное небо и ощущение полного вневременья - по свету совершенно невозможно определить, который сейчас час. Я знаю, что кроме меня в этом бесконечном лабиринте комнат есть еще кто-то, с кем мне лучше не встречаться и пытаюсь уйти от столкновения с ним. Это создание, которое живёт в помещении постоянно, его хозяин и вечный квартирант. Это самый жуткий кошмар, хотя ничего страшного со мной в нём в конечном счёте никогда не происходит
Константин Образцов перенес мой страшный сон на страницы книги так детально и живо, что каждый раз, открывая "Красные цепи" я вновь погружалась в эти видения. За одну только эту живость, умение написать такое, во что падаешь с головой и без остатка, я ставлю Образцову наивысшую оценку и отдаю свою личную номинацию Книга-2014 и Открытие-2014.
"Красные цепи" это пока единственная книга в моей практике, аннотации к которой описывают именно то, что находится под обложкой. Хотели погружения? Пожалуйста. Хотели нуара? Вот вам. Детектив? Тоже есть. Да еще какой. К скандинавской традиции криминальной литературы, с расчлененкой и зверствами, примешиваются мотивы интеллектуального расследования в стиле "Багровых рек" и "Кода да Винчи", а временами даже отдаёт Конан Дойлом. В сухопаром мизантропе Гронском, который лично мне близок еще и как тип личности, угадываются черты знаменитого Шерлока Холмса, такого же, не чуждого снобизма, с любовью к искусству, громадным интеллектуальным багажом и кучей внезапностей.
Образцов смешал различные жанры. Тут и мистика средневековья, и откровенный хоррор, и литература декаданса, и старая легенда (внутри "Красных цепей" собственной жизнью живёт отдельное самостоятельное произведение - "Хроники Брана" - вокруг которого и закручен сюжет). Смешал, и так, что от этого не тошнит - редкое искусство. Что касается "Хроник Брана", то книги, построенные вокруг других книг, реальных или же выдуманных - не редкость. Редкость, когда автор даёт себе труд придумать и то произведение, которое он пишет и то, о котором он упоминает. Я помню, как читала "Тень ветра" Карлоса Сафона,и до ужаса хотела прочесть ту, другую "Тень ветра", написанную Хулианом Караксом, о которой шла речь в романе. Сафон такой возможности не дал, а у Образцова матрёшка оказалась настоящей)))
Тут действительно будет все. И прогулки по сырому мрачному Петербургу, и посещение закрытой лаборатории и дома на болоте, сидение в библиотеке и светская вечеринка, бандитская разборка, антитеррористическая операция и изматывающий бег по бесконечным петербургским домам-колодцам. Особого упоминания удостаивается путешествие в коммунальную квартиру 22 с её зловещими обитателями - стариком-букинистом, художником-некрореалистом и бабой Вилой, на затылке которой сквозь прореху в платке выглядывает мутный глаз её уродливого близнеца, приросшего к ней еще в утробе матери.
На потрескавшейся клеенчатой обивке большой двустворчатой двери я вижу тронутые зеленью медные цифры 22, кнопку механического звонка и маленькие таблички вокруг. Три из них бумажные, пожелтевшие от времени, с надписями химическим карандашом и чернилами: "Каин - 2 звонка", Зельц - 3 звонка", "Вила - 4 звонка", а рядом еще одна, из потемневшей меди с гравировкой: "Роговер - 1 звонок". НА белесой пластиковой табличке, расположенной ниже всех, была надпись: "Шестолап - 5 звонков". Рядом с ней на обрывке серой оберточной бумаги кто-то крупно написал черным жирным карандашом: "НЕ ЗВОНИТЕ - ПОВЕСИЛСЯ!"
Описание Питера точно соответствует моим представлениям о нём - мрачном, промозглом, покрытым грибком и плесенью. Люди никогда не были полноправными хозяевами этих топких болот, вся их бурная деятельность и "Нева одетая в гранит" - это лишь жалкие попытки хоть немного утвердиться там, где всегда правили бал упыри, вурдалаки, ламии и прочая нежить, ютящаяся в липкой хлюпающей грязи.
Плита становилась все толще, шире, сдавливая под собой вековое болото, заброшенные капища, дремучие легенды и мелкую нечистую силу. Реки и речки стиснулись холодным камнем набережных, многочисленные острова и островки соединились паутиной мостов, и древние обитатели этих мест, задыхающиеся под тяжёлым могильником города, напоминали о себе лишь наводящим тоску дыханием туманов, кошмарными снами да архитектурой домов, которые рано или поздно приобретали их унылые образы и подобия
Что касается подоплеки в виде литературных источников, она удостаивается моей наивысшей похвалы. Все многочисленные талмуды, которые исследует Гронский в тишине библиотечных стен - это реально существующие труды, выдержки из них обнаруживают прекрасное знание автором матчасти и делают роман еще интереснее, живее, а описанные в нём вещи.... реальнее. И наша современность и просвещенность забиваются в угол перед самым настоящим кошмаром: а что, если крип половиц, раздавшийся ночью в квартире, вовсе не следствие движения рассохшегося от времени дерева, а взмах рукой, которого мы точно не делали, но который кажется сделало отражение в зеркале, вовсе не показался нам из-за чрезмерной усталости.
Сейчас можно в любой момент поговорить с любым человеком на любом конце мира - но говорить, как правило, не о чем. Можно прочитать практически любую книгу в виртуальной библиотеке - но мало кому это нужно. Можно через несколько часов оказаться в любой стране - но только для того, чтобы заснять себя на фоне моря или древних храмов, а потом выложить это на всеобщее обозрение в сеть. Очень много средств - но почти нет целей, кроме самых очевидных и материальных. А потом однажды ночью у вас в комнате вдруг сдвинется с места стул - просто так, без всякой причины. Или начнёт зажигаться свет в коридоре. Или дверь в комнату вдруг откроется сама по себе и захлопнется с грохотом. и вы не будете знать что делать, в отличие от ваших невежественных, по вашему убеждению предков...
2. Архимандрит Тихон, "Несвятые святые" и другие рассказы
Я начала читать эту книгу, уже будучи до этого хорошо о ней наслышана. Советовала мама, говорили знакомые и даже рассказывали некоторые важные дядьки в костюмах. Сразу скажу - никакого сакрального значения после прочтения я ей не придала, для меня не открылось откровений, я не обрела новый смысл жизни и тому подобное, что нередко пишут в отзывах по этому поводу.
Но монашеский мир открылся с новой стороны, а моя уверенность в том, что у нашей Вселенной есть какой-то более могущественный создатель, нежели банальная эволюция, укрепилось. Чудеса случаются и гораздо чаще, чем принято считать. Просто не всегда огонь бьёт с неба рядом с грешником. Иногда, чаще всего, божий промысел проявляется в том, что люди по беспечности и незнанию относят к области совпадений. И в этом их можно понять, потому что не каждому дано без страха убедиться в том, что случайности на самом деле не случайны.
Рассказы архимандрита Тихона вызывают противоречивые чувства. Исчезает аскетичный образ сурового человека в черной власянице, какими мы обычно представляем себе монахов. Выясняется, что в жизни за монастырскими стенами есть место и общению, и развлечениям, и отдыху, и выпивке, и беззлобному юмору и даже... злобному юмору в отношении лиц, представляющих полномочия советской власти. Причём в некоторых рассказах несчастным чиновникам остаётся только посочувствовать, так зло вышучивают их монахи. Так зло, что невольно задумываешься - а где-где там про возлюби ближнего? Где-где про подставь вторую щеку? Это ведь не исчадия ада, а тоже своего рода заблудшая паства, и имеют они право на сострадание в своём неведении ровно такое же, как обычные безбожники, не обладающие высоким чином.
Однако претензии к архимандриту Тихону я не предъявляю, а говорю спасибо. Спасибо за откровенность. Потому что он рассказывает о своих друзьях именно как о живых, настоящих людях, которые ходят по земле, а не парят над ней и, даже узрев чудо, большинству людей недоступное, остаются не лишены человеческих слабостей. Автор мог бы создать румяный лубок, но ведь жития святых - это совсем другой жанр.
3. Элджернон Блэквуд, "Ивы" (The Willows)
Любите ли вы Лавкрафта, так, как люблю его я? (с) Я
Очевидно, что не любите, потому что только так, пожалуй и можно объяснить тот факт, что на книгу есть всего две рецензии и вторая из них - моя.
Ну и что, что это не Лавкрафт, а Блэквуд. Я готова воспевать любого, кто повлиял на становление мистической традиции великого создателя Ктулху и "Кошмара над Инсмаутом". А сам Лавкрафт неоднократно называл Блэквуда своим предшественником в области художественной мистики. И у них действительно много общего.
Сверкающий Дунай и густые ивы по его берегам - прекрасное место для уединения и изоляции от всего мира. А чем больше изолируешься от этого мира, тем ближе становишься к миру иному. Этот мир проявляет себя не сразу. Он откусывает по кусочку острова из под твоих ног, прижимает к земле твою палатку, ворует хлеб из дорожной сумки и роет тысячи ямок на берегу. А еще оглушает тебя гонгами и ищет, где ты, чтобы забрать к себе.
Кто это было и почему оно не сожрало двух незадачливых туристов - на это ответа в книге нет. Но он и не нужен. Мистиков конца 19 века любят не за ответы на вопросы, а за процесс погружения в атмосферу мрачной тревожности и ужаса. Поверьте, вам в конце и не захочется узнавать детали. Потому что вы вместе с героями будете радоваться тому, что выбрались наконец из под проклятых ив.
4. Фиона Э. Хиггинс, "Черная книга секретов"
Очень хорошая книга. Сравнение с "Тринадцатой сказкой" Сеттерфилд в аннотации ей ничуть не повредило. Хотя, иногда даже очень хорошие книги губит несоответствие между реальностью и завышенными ожиданиями, появляющимися в результате таких сравнений. Но это не про Фиону Хиггинс.
С английским педантизмом она создаёт очень живой мир, расположенный вне времени и пространства. Так и представляется деревушка, занесенная снегом, несколько рядов домишек, в которых даже ночью не гаснут огни, высокая гора, а на самой её вершине церковь да бывшая лавчонка шляпницы, где поселяется таинственный ростовщик. Непонятно, какой это век и какая страна. Может быть Голландия, может быть 18й. А может быть и нет. Но это и не имеет значения, потому что тема человеческих грехов и пороков актуальна во всем мире во все времена.
В деревню Пагус-Парвус однажды тёмной зимней ночью приходит странный ростовщик. Он щедро ссужает нищих жителей деньгами за казалось бы малоценные предметы, вплоть до выщербленых ночных горшков. Но щедрее всего, конечно, платит за ... секреты. А их в его Черной книге вскоре наберется немало. И тогда начнётся самое интересное - как поведут себя люди по отношению к человеку, который знает немало о самых неблаговидных сторонах их жизни, пусть даже он и является главным их благодетелем? Удивительно, но порой искреннее желание помочь и доброта по отношению к падшему и страждущему этим последним воспринимаются куда хуже, чем неприкрытый шантаж. Действительно, с шантажом то хотя бы все ясно, а что такое доброта эта, уже нет ли в ней подвоха? Сюжет книги чётко завершен, вопросов на эту тему в финале не остаётся, но давать на них ответы в рецензии - значит поступить подло по отношению к будущим читателям))))
Что понравилось лично мне, так это то, как раскрыта сама тема ростовщичества, хотя не знаю, стремилась ли в действительности к этому сама госпожа Хиггинс. Ростовщик в фольклорных и художественных произведениях за редким исключением - персонаж отрицательный. Он наживается на чужом горе, принимает за бесценок самое дорогое из того что осталось, он неумолим в своих расценках. А вот в "Чёрной книге секретов" это как минимум - чемоданчик с двойным дном, потому что ростовщик у Хиггинс - это еще и исповедник, проводник господней милости. То, что Джо Заббиду даёт за черные секреты деньги их обладателям - ничто, по сравнению с по настоящему великим даром - чистой совестью и спокойным сном, который обретают его ночные визитёры, рассказав о своих подлостях и слабостях. Кое в чём они при этом, конечно, теряют. Ведь в мире появляется человек, который тоже знает об их тайне.
Но, как говорится, не хочешь заводить долгов - не ходи к ростовщику. А чтобы не ходить к ростовщику - не впадай в нужду, и если уж финансовые затруднения порой неизбежны, то нравственная чистота зависит только от самого человека. Жители Пагус-Парвуса начинали своё движение к бездне именно с нравственного падения, которое потом становилось предметом торга с шантажистом и вводило их в финансовые затруднения. И это, скорее всего, касается не только Пагус-Парвуса, а большинства мест на земле. Вот только хватит ли на всех "добрых ростовщиков"?)))
5. Барбара О`Брайен, "Необыкновенное путешествие в безумие и обратно. Операторы и вещи"
В теме психических заболеваний меня всегда интересовали два вопроса: Как начинается безумие? и На что оно похоже?
Барбара О Брайен, самоизлечившаяся от шизофрении, даёт ответы на оба. Как начинается? Внезапно и очень убедительно. На что похоже? На путешествие в параллельную реальность или хорошо написанный роман. В остальном же после прочтения книги вопросов гораздо больше чем ответов.
Во-первых, потому что прочитав рассказ Барбары, начинаешь задаваться вопросом, а является ли шизофрения безумием? Безумец, одержимый идеей Операторов, управляющих Вещами, шесть месяцев путешествует по стране. Вступает в диалоги с людьми, покупает билеты на самолёты и автобусы. И никто из сидящих рядом не подозревает о том, что творится в голове у этого человека. А безумие ли это вообще? Или, быть может, шизофреническое состояние разума - это тот самый спусковой клапан, который позволяет сохранить нашу психику от разрушения окончательного и бесповоротного? Этим вопросом задаётся и сама Барбара. Исследования по психиатрии интересны, но еще более интересны исследования по психиатрии, выполненные непосредственно экс-пациенткой. И она устанавливает чёткую связь между своей жизнью ДО переломного момента и тем, как и в чём её стрессы воплотились ПОСЛЕ него. Но это порождает и второй вопрос...
А был ли случай Барбары именно шизофренией? В этой болезни есть немало прецедентов самоизлечения, а есть истории, когда люди до конца жизни сидят в стенах психиатрической клиники, в состоянии овоща. И то и другое относят к шизофрении. А вот правомерно ли это? Быть может то, что заканчивается самоизлечением - лишь тайм-аут, который берет сознание на время "ремонта поломки", а настоящая болезнь начинается как раз тогда, когда поломка неустранима и тайм-аут затягивается? Мир Операторов и Вещей, построенный Барбарой, слишком уж упорядочен для безумного сознания.
И это третий вопрос к Знатокам, прочитавшим книгу)).
Как относиться к изложенному Барбарой? Насколько достоверно её изложение собственных шизофренических мыслей в здоровом "трезвом" состоянии ума? Быть может не было никакой системы, никаких чётких размышлений, а был лишь неразборчивый бред, который воображение и писательский талант Барбары переработали почти в художественное произведение?
Жаль, что на все три вопроса ответ найти будет уже гораздо сложнее. Возможно, лишь посредством путешествия "туда". Чего, признаться, не хочется ни при каких, даже самых благоприятных раскладах))
6. Уильям голдинг, "Повелитель мух"
На эту книгу написано уже столько рецензий, что мне едва ли удастся соригинальничать, тем более что такой цели я и не преследую. Но поделиться чувствами стоит.
А точнее, ощущениями. И самым ярким было ощущение тошноты, преследовавшее меня все то время, пока я слушала книгу. При прослушивании глаза свободны, а потому ничто не мешало представить себе картинку до мельчайших деталей, и я представила. Яркое горячее солнце, резкий запах тропических цветов и фруктов и непрекращающийся галдеж пары дюжин маленьких красных глоток. Все это было настолько осязаемо что от солнца резало глаза, а вопли били по ушам и от этого сильно мутило. Но вот странно, когда началась пора рассудительных и весомых разговоров во всеобщем молчании, то тошнить отчего-то стало еще сильнее. И я даже знаю, отчего. Но об этом - чуть позже.
Голдинг использует популярный художественный приём - ограничение пространства. Практически всегда, когда герои оказываются окружены морем, заперты в замке или замурованы в катакомбах, становится понятно - сейчас начнётся психология малых групп, игра характеров и распределение ролей. Так и здесь. Никто не давал объяснений, как мальчишки оказались на острове, никто не намекал на декорации внешнего мира. Потому что цель Голдинга была в другом - показать, как образуется и как трансформируется маленькое человеческое сообщество. В этом смысле я не открыла для себя ничего нового, скорее я даже предугадывала развитие сюжета - появление лидера, разделение на "умников" и "активистов", избрание козла отпущения, разногласие, конфликт, победа силы над культурой. Мальчишечий мирок на острове демонстрировал все характерные черты, которые неизбежно появляются у ограниченной социальной группы. Эту жесткую иерархию можно разрушить только если сделать её частью группы еще большей, а в случае Голдинга - вернуть в мир взрослых в лице офицера с океанического крейсера. Как только на острове появляется взрослый, то все действия автоматически теряют свой сакральный смысл. "Охота" и боевой раскрас становятся глупой игрой, недостойной английских мальчиков, а цели и задачи, такие важные раньше, превращаются в дурацкие забавы. Не утрачивают реальности и остаются в силе только две смерти и.... готовность Ральфа нести ответственность. За все. И за всех. "Я главный", - по-прежнему заявляет он, и становится таким образом единственным человеком, который не утрачивал связи с реальностью от начала до конца пребывания на острове и продолжал адекватно воспринимать себя и других.
В остальном - все как по маслу. И поведение всех участников этого сообщества абсолютно типично для таких ситуаций - без сенсаций. Мы все вели бы себя так же, среди нас есть Ральфы и Джеки, Хрюши и Роджеры. Сюжет не нов, он стар как мир во всем, кроме одного. Голдинг использует в качестве персонажей детей - эту универсальную линзу, которая во сто крат увеличивает и делает выпуклыми все человеческие черты и качества. Все то, что раньше мы не замечали или предпочитали не замечать в себе и других в нашем взрослом мире, при переносе на детей превращается в огромный ствол секвойи в нашем глазу.
И вот от этого как раз и становится так нестерпимо тошно.
7. Пьер Байяр, "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали"
Книгу Байяра можно смело назвать вызовом всем нам - собравшимся на ЛайвЛибе. Но вызовом в том особом смысле, что за нами остаётся выбор - оскорбиться или прислушаться.
Чтение подобных книг похоже на интеллектуальный пинг-понг: мысль мячиком летает с одной стороны поля на другую, причём как у автора, так и у читателя. Но эта разминка для ума полезна, потому что стараясь уловить откровенно софистические приёмы Байяра и противостоять им, приходится думать гораздо более активно, чем обычно.
Смеясь и подшучивая, Байяр все же рассматривает предмет своего исследования с присущей философам серьёзностью, только вот наряду с их извечными темами "что есть жизнь", "что есть воля", "что есть бытие" он берет к рассмотрению на первый взгляд тривиальный вопрос - "что есть чтение".
Казалось бы, что тут может быть непонятного. Мы открываем книгу, читаем её, делаем по ней вывод и закрываем.
А если мы начали читать... и отложили?
А если мы прочли... а потом забыли, о чём?
А если мы читали, но из-под палки, без интереса, следуя школьной программе?
А если мы не читали книгу, но смотрели экранизацию?
Может ли во всех этих случаях книга считаться прочитанной? А непрочитанной?
Может ли человек, читающий книги механически, залпом, но не понимающий толком того, что там написано, считаться начитанным? Ведь интеллект отличается от начитанности. Как пишет сам Байяр по этому поводу "культура - это прежде всего умение ориентироваться".
Все эти вопросы автор задаёт последовательно, на протяжении всей книги и вместе с нами последовательно на них отвечает, а в некоторых местах просто подталкивает нас к ответу. Поэтому возмущение, накрывающее в начале ("да как он посмел? что за оправдание невежеству?") в конце сменяется тихим одобрением("а ведь он чертовски прав, этот француз").
Байяр вводит остроумную терминологию: КП - книги пролистанные, КС - книги, о которых мы слыхали, КЗ - книги, содержание которых мы забыли и КН - книги неизвестные. Заметьте, здесь нет раздела "книги прочитанные". Но если вдуматься, то наше знакомство с любой книгой начинается со стадии КС, если мы заинтересованы переходит в КП и рано или поздно превращается в КЗ, потому что доказано, что человеческий мозг сохраняет не более 40% информации о книге, да и много ли книг мы прочитали, вглядываясь в каждую строчку? По всему выходит, что Байяр прав. Он не навязывает нам новых теорий, он просто деликатно раскрывает глаза на существующее положение вещей. Байяр не истребляет любви к чтению, но он избавляет книголюбов от их извечной тоски по невозможности прочитать все книги мира, так что в итоге нам даже есть за что сказать ему спасибо ;) Автор знает, о чём говорит, он очень точно описывает ощущения, появляющиеся во время подбора очередной книги для чтения - опаска наткнуться на ерунду и одновременное сожаление об отказе от других книг.
Кроме этого Байяр очень тонко и остроумно изобличает тщеславие, которого не чужды некоторые книголюбы и которым они тешатся, возвышая себя над тем, кто к чтению не приохочен. Байяр развенчивает сакральность чтения, показывая, что оно может быть таким же хобби, как охота, рыбалка, вышивание крестом или оригами. Это приятное проведение времени, но ни одно из этих занятий не возвышает его приверженцев над остальными людьми. Быть может, неприятно это признавать, но жизнь часто подтверждает - начитанные и неначитанные не только способны легко общаться между собой по многим предметам, но и состязаться в живости ума, которая делает это общение возможным. Но ведь это справедливо: давайте задумаемся - мы досконально помним каждую из прочитанных нами книг? Нет, скорее эмоции, общие впечатления, тот самый "виртуальный образ книги", о котором тоже пишет Байяр. Так чем же мы отличаемся от "нечитающих"?))) Вот так приходится воспитывать в себе смирение.
Впрочем, Байяр, как самый настоящий софист, все же оставляет лазейку для нас, а быть может и для себя. В одном из фрагментов книги он упорно доказывает, что известный критик Поль Валери умудрился написать рецензии на работы Марселя Пруста и Анатоля Франса даже не прочитав их. И это... внезапно приводит в замешательство самого Байяра.
Проблема в том, что эти два текста, отдающие "дань уважения" Прусту и Анатолю Франсу, бросают тень на все статьи, которые Валери посвятил другим писателям: из-за них при чтении остальных его критических работ невольно задаёшься вопросом, читал ли он разбираемых авторов?
А с чего бы задаваться таким вопросом убежденном стороннику НЕчтения? Уж не потому ли, что в мире все же должны существовать прочитанные книги и добросовестные читатели?))
8. Питер Мэйл, "Хороший год"
Для тех, кто любит всем вокруг демонстрировать своё знание иностранного языка, в аду приготовлен "спэшл кэтл"
Эта фраза полностью отражает мою основную претензию к книге. Я понимаю, что употреблением огромного количества французских слов автор попытался, как говорят в таких случаях, "передать дух Франции". Но если даже я, зная французский и не имея необходимости постоянно сверяться со сносками, начала уставать, то как же заколебало это, должно быть, других? Или нет?
Нет, я ей-богу, не вижу обоснованности столь частого употребления иностранных слов. Я могу понять, когда такие вставки делаются в диалог англичанина и француза, я считаю вполне оправданным употребление оригинала специальных французских названий и понятий. Но бога ради! Вот это - что?
- Ah bon? Ну, вечером музыка будет самая разная. В деревне сегодня fete, un repas dansant. Приедет ансамбль аккордеонистов и диджей из Авиньона.
Произносит эту тираду, на минуточку, героиня-француженка! На французском от начала и до конца. К чему это двуязычие, автор исподволь пытается познакомить автора с основами языка?
К переводчику тоже масса вопросов, уж будьте покойны. Потому что я не знаю, какими стилистическими, культурными или лексическими предпосылками можно обосновать употребление выражения "уперев руки в боки". И требую сатисфакции за зубную боль, которую оно вызвало.
Сюжет доставляет не меньше, чем форма изложения. Успешный риэлтор ругается с боссом, теряет работу, вылетает на улицу и тут же обнаруживает в почтовом ящике письмо с извещением о крупном наследстве в виде поместья в Провансе. Едет туда, с ходу вписывается в обстановку и вот уже через неделю готов к открытию собственного бизнеса по изготовлению и продаже вина. Сюжет омрачает только тот факт, что вино - г...но, но и это, оказывается, поправимо, надо только распутать козни мошенников, и происходит это так, что в итоге кажется будто стороны и надурили-то друг друга по чистой случайности, настолько слабоумны в этой комедии все. Особенно достойна водевиля сцена со сковородой, попавшей в голову главного героя и не убившей его. Еще и посмеялись все в конце.
Когда все это начало основательно меня раздражать, я попыталась подобрать точное определение жанру и подумала - "это прямо женский роман какой-то". Дело в том, что в электронном формате эта книга у меня была без обложки. А потом тут на ЛайвЛибе я обложку эту нашла. И что же значилось наверху? Правильно - "О чём мечтают женщины". Слава богу, прояснилось.
Книга была прочитана в рамках годового флэшмоба, только этим я могу объяснить попадание в свою читалку дамского романа. Флэшмоб - это новый опыт, поэтому я никогда не имею претензий к тем, кто мне что-то рекомендует. Но и кривить душой не вижу смысла: для тех, кто не хочет нагружать свой мозг, Питер Мэйл - лучший вариант. Но это не про меня.
Потому пришлось искать изюминки, которым все же можно порадоваться. Таковых нашлось две:
"Лошадь спереди и сзади опасна, а в середине - неудобна" и "С одного блюда подмигивала глазками сала колбаса"
Спасибо, Питер. Это я запомню.
1. Константин Образцов, "Красные цепи"
Иногда мне, как и всем нам, снятся страшные сны. У каждого для таких случаев имеются свои "любимые" сюжеты, но что касается меня, то напугать до холодного пота может лишь один. Начинается все с того, что я прихожу в какое-нибудь знакомое здание. От реального оно отличается лишь тем, что в нём имеется какая -нибудь лишняя дверь или неучтённая лестница. И я туда, конечно же, вхожу. Чтобы начать долгое блуждание по затянутым паутиной лестничным переходам и комнатам, почти всегда проходным, с двумя-тремя дверями. Чаще всего внезапно открывшееся мне помещение производит впечатление заброшенной больницы. Койки с сохранившимися на них матрасами и смятым бельём. Пустые мутные стеклянные шприцы в стаканах. Столики на колесах. На стенах следы былой роскоши, отвалившаяся лепнина и поблекшая бледно голубая штукатурка, как будто больница была устроена в каком-то старом дворянском особняке, перешедшем в руки новой власти. В этом сонном мире за коном всегда белесое, пасмурное небо и ощущение полного вневременья - по свету совершенно невозможно определить, который сейчас час. Я знаю, что кроме меня в этом бесконечном лабиринте комнат есть еще кто-то, с кем мне лучше не встречаться и пытаюсь уйти от столкновения с ним. Это создание, которое живёт в помещении постоянно, его хозяин и вечный квартирант. Это самый жуткий кошмар, хотя ничего страшного со мной в нём в конечном счёте никогда не происходит
Константин Образцов перенес мой страшный сон на страницы книги так детально и живо, что каждый раз, открывая "Красные цепи" я вновь погружалась в эти видения. За одну только эту живость, умение написать такое, во что падаешь с головой и без остатка, я ставлю Образцову наивысшую оценку и отдаю свою личную номинацию Книга-2014 и Открытие-2014.
"Красные цепи" это пока единственная книга в моей практике, аннотации к которой описывают именно то, что находится под обложкой. Хотели погружения? Пожалуйста. Хотели нуара? Вот вам. Детектив? Тоже есть. Да еще какой. К скандинавской традиции криминальной литературы, с расчлененкой и зверствами, примешиваются мотивы интеллектуального расследования в стиле "Багровых рек" и "Кода да Винчи", а временами даже отдаёт Конан Дойлом. В сухопаром мизантропе Гронском, который лично мне близок еще и как тип личности, угадываются черты знаменитого Шерлока Холмса, такого же, не чуждого снобизма, с любовью к искусству, громадным интеллектуальным багажом и кучей внезапностей.
Образцов смешал различные жанры. Тут и мистика средневековья, и откровенный хоррор, и литература декаданса, и старая легенда (внутри "Красных цепей" собственной жизнью живёт отдельное самостоятельное произведение - "Хроники Брана" - вокруг которого и закручен сюжет). Смешал, и так, что от этого не тошнит - редкое искусство. Что касается "Хроник Брана", то книги, построенные вокруг других книг, реальных или же выдуманных - не редкость. Редкость, когда автор даёт себе труд придумать и то произведение, которое он пишет и то, о котором он упоминает. Я помню, как читала "Тень ветра" Карлоса Сафона,и до ужаса хотела прочесть ту, другую "Тень ветра", написанную Хулианом Караксом, о которой шла речь в романе. Сафон такой возможности не дал, а у Образцова матрёшка оказалась настоящей)))
Тут действительно будет все. И прогулки по сырому мрачному Петербургу, и посещение закрытой лаборатории и дома на болоте, сидение в библиотеке и светская вечеринка, бандитская разборка, антитеррористическая операция и изматывающий бег по бесконечным петербургским домам-колодцам. Особого упоминания удостаивается путешествие в коммунальную квартиру 22 с её зловещими обитателями - стариком-букинистом, художником-некрореалистом и бабой Вилой, на затылке которой сквозь прореху в платке выглядывает мутный глаз её уродливого близнеца, приросшего к ней еще в утробе матери.
На потрескавшейся клеенчатой обивке большой двустворчатой двери я вижу тронутые зеленью медные цифры 22, кнопку механического звонка и маленькие таблички вокруг. Три из них бумажные, пожелтевшие от времени, с надписями химическим карандашом и чернилами: "Каин - 2 звонка", Зельц - 3 звонка", "Вила - 4 звонка", а рядом еще одна, из потемневшей меди с гравировкой: "Роговер - 1 звонок". НА белесой пластиковой табличке, расположенной ниже всех, была надпись: "Шестолап - 5 звонков". Рядом с ней на обрывке серой оберточной бумаги кто-то крупно написал черным жирным карандашом: "НЕ ЗВОНИТЕ - ПОВЕСИЛСЯ!"
Описание Питера точно соответствует моим представлениям о нём - мрачном, промозглом, покрытым грибком и плесенью. Люди никогда не были полноправными хозяевами этих топких болот, вся их бурная деятельность и "Нева одетая в гранит" - это лишь жалкие попытки хоть немного утвердиться там, где всегда правили бал упыри, вурдалаки, ламии и прочая нежить, ютящаяся в липкой хлюпающей грязи.
Плита становилась все толще, шире, сдавливая под собой вековое болото, заброшенные капища, дремучие легенды и мелкую нечистую силу. Реки и речки стиснулись холодным камнем набережных, многочисленные острова и островки соединились паутиной мостов, и древние обитатели этих мест, задыхающиеся под тяжёлым могильником города, напоминали о себе лишь наводящим тоску дыханием туманов, кошмарными снами да архитектурой домов, которые рано или поздно приобретали их унылые образы и подобия
Что касается подоплеки в виде литературных источников, она удостаивается моей наивысшей похвалы. Все многочисленные талмуды, которые исследует Гронский в тишине библиотечных стен - это реально существующие труды, выдержки из них обнаруживают прекрасное знание автором матчасти и делают роман еще интереснее, живее, а описанные в нём вещи.... реальнее. И наша современность и просвещенность забиваются в угол перед самым настоящим кошмаром: а что, если крип половиц, раздавшийся ночью в квартире, вовсе не следствие движения рассохшегося от времени дерева, а взмах рукой, которого мы точно не делали, но который кажется сделало отражение в зеркале, вовсе не показался нам из-за чрезмерной усталости.
Сейчас можно в любой момент поговорить с любым человеком на любом конце мира - но говорить, как правило, не о чем. Можно прочитать практически любую книгу в виртуальной библиотеке - но мало кому это нужно. Можно через несколько часов оказаться в любой стране - но только для того, чтобы заснять себя на фоне моря или древних храмов, а потом выложить это на всеобщее обозрение в сеть. Очень много средств - но почти нет целей, кроме самых очевидных и материальных. А потом однажды ночью у вас в комнате вдруг сдвинется с места стул - просто так, без всякой причины. Или начнёт зажигаться свет в коридоре. Или дверь в комнату вдруг откроется сама по себе и захлопнется с грохотом. и вы не будете знать что делать, в отличие от ваших невежественных, по вашему убеждению предков...
2. Архимандрит Тихон, "Несвятые святые" и другие рассказы
Я начала читать эту книгу, уже будучи до этого хорошо о ней наслышана. Советовала мама, говорили знакомые и даже рассказывали некоторые важные дядьки в костюмах. Сразу скажу - никакого сакрального значения после прочтения я ей не придала, для меня не открылось откровений, я не обрела новый смысл жизни и тому подобное, что нередко пишут в отзывах по этому поводу.
Но монашеский мир открылся с новой стороны, а моя уверенность в том, что у нашей Вселенной есть какой-то более могущественный создатель, нежели банальная эволюция, укрепилось. Чудеса случаются и гораздо чаще, чем принято считать. Просто не всегда огонь бьёт с неба рядом с грешником. Иногда, чаще всего, божий промысел проявляется в том, что люди по беспечности и незнанию относят к области совпадений. И в этом их можно понять, потому что не каждому дано без страха убедиться в том, что случайности на самом деле не случайны.
Рассказы архимандрита Тихона вызывают противоречивые чувства. Исчезает аскетичный образ сурового человека в черной власянице, какими мы обычно представляем себе монахов. Выясняется, что в жизни за монастырскими стенами есть место и общению, и развлечениям, и отдыху, и выпивке, и беззлобному юмору и даже... злобному юмору в отношении лиц, представляющих полномочия советской власти. Причём в некоторых рассказах несчастным чиновникам остаётся только посочувствовать, так зло вышучивают их монахи. Так зло, что невольно задумываешься - а где-где там про возлюби ближнего? Где-где про подставь вторую щеку? Это ведь не исчадия ада, а тоже своего рода заблудшая паства, и имеют они право на сострадание в своём неведении ровно такое же, как обычные безбожники, не обладающие высоким чином.
Однако претензии к архимандриту Тихону я не предъявляю, а говорю спасибо. Спасибо за откровенность. Потому что он рассказывает о своих друзьях именно как о живых, настоящих людях, которые ходят по земле, а не парят над ней и, даже узрев чудо, большинству людей недоступное, остаются не лишены человеческих слабостей. Автор мог бы создать румяный лубок, но ведь жития святых - это совсем другой жанр.
3. Элджернон Блэквуд, "Ивы" (The Willows)
Любите ли вы Лавкрафта, так, как люблю его я? (с) Я
Очевидно, что не любите, потому что только так, пожалуй и можно объяснить тот факт, что на книгу есть всего две рецензии и вторая из них - моя.
Ну и что, что это не Лавкрафт, а Блэквуд. Я готова воспевать любого, кто повлиял на становление мистической традиции великого создателя Ктулху и "Кошмара над Инсмаутом". А сам Лавкрафт неоднократно называл Блэквуда своим предшественником в области художественной мистики. И у них действительно много общего.
Сверкающий Дунай и густые ивы по его берегам - прекрасное место для уединения и изоляции от всего мира. А чем больше изолируешься от этого мира, тем ближе становишься к миру иному. Этот мир проявляет себя не сразу. Он откусывает по кусочку острова из под твоих ног, прижимает к земле твою палатку, ворует хлеб из дорожной сумки и роет тысячи ямок на берегу. А еще оглушает тебя гонгами и ищет, где ты, чтобы забрать к себе.
Кто это было и почему оно не сожрало двух незадачливых туристов - на это ответа в книге нет. Но он и не нужен. Мистиков конца 19 века любят не за ответы на вопросы, а за процесс погружения в атмосферу мрачной тревожности и ужаса. Поверьте, вам в конце и не захочется узнавать детали. Потому что вы вместе с героями будете радоваться тому, что выбрались наконец из под проклятых ив.
4. Фиона Э. Хиггинс, "Черная книга секретов"
Очень хорошая книга. Сравнение с "Тринадцатой сказкой" Сеттерфилд в аннотации ей ничуть не повредило. Хотя, иногда даже очень хорошие книги губит несоответствие между реальностью и завышенными ожиданиями, появляющимися в результате таких сравнений. Но это не про Фиону Хиггинс.
С английским педантизмом она создаёт очень живой мир, расположенный вне времени и пространства. Так и представляется деревушка, занесенная снегом, несколько рядов домишек, в которых даже ночью не гаснут огни, высокая гора, а на самой её вершине церковь да бывшая лавчонка шляпницы, где поселяется таинственный ростовщик. Непонятно, какой это век и какая страна. Может быть Голландия, может быть 18й. А может быть и нет. Но это и не имеет значения, потому что тема человеческих грехов и пороков актуальна во всем мире во все времена.
В деревню Пагус-Парвус однажды тёмной зимней ночью приходит странный ростовщик. Он щедро ссужает нищих жителей деньгами за казалось бы малоценные предметы, вплоть до выщербленых ночных горшков. Но щедрее всего, конечно, платит за ... секреты. А их в его Черной книге вскоре наберется немало. И тогда начнётся самое интересное - как поведут себя люди по отношению к человеку, который знает немало о самых неблаговидных сторонах их жизни, пусть даже он и является главным их благодетелем? Удивительно, но порой искреннее желание помочь и доброта по отношению к падшему и страждущему этим последним воспринимаются куда хуже, чем неприкрытый шантаж. Действительно, с шантажом то хотя бы все ясно, а что такое доброта эта, уже нет ли в ней подвоха? Сюжет книги чётко завершен, вопросов на эту тему в финале не остаётся, но давать на них ответы в рецензии - значит поступить подло по отношению к будущим читателям))))
Что понравилось лично мне, так это то, как раскрыта сама тема ростовщичества, хотя не знаю, стремилась ли в действительности к этому сама госпожа Хиггинс. Ростовщик в фольклорных и художественных произведениях за редким исключением - персонаж отрицательный. Он наживается на чужом горе, принимает за бесценок самое дорогое из того что осталось, он неумолим в своих расценках. А вот в "Чёрной книге секретов" это как минимум - чемоданчик с двойным дном, потому что ростовщик у Хиггинс - это еще и исповедник, проводник господней милости. То, что Джо Заббиду даёт за черные секреты деньги их обладателям - ничто, по сравнению с по настоящему великим даром - чистой совестью и спокойным сном, который обретают его ночные визитёры, рассказав о своих подлостях и слабостях. Кое в чём они при этом, конечно, теряют. Ведь в мире появляется человек, который тоже знает об их тайне.
Но, как говорится, не хочешь заводить долгов - не ходи к ростовщику. А чтобы не ходить к ростовщику - не впадай в нужду, и если уж финансовые затруднения порой неизбежны, то нравственная чистота зависит только от самого человека. Жители Пагус-Парвуса начинали своё движение к бездне именно с нравственного падения, которое потом становилось предметом торга с шантажистом и вводило их в финансовые затруднения. И это, скорее всего, касается не только Пагус-Парвуса, а большинства мест на земле. Вот только хватит ли на всех "добрых ростовщиков"?)))
5. Барбара О`Брайен, "Необыкновенное путешествие в безумие и обратно. Операторы и вещи"
В теме психических заболеваний меня всегда интересовали два вопроса: Как начинается безумие? и На что оно похоже?
Барбара О Брайен, самоизлечившаяся от шизофрении, даёт ответы на оба. Как начинается? Внезапно и очень убедительно. На что похоже? На путешествие в параллельную реальность или хорошо написанный роман. В остальном же после прочтения книги вопросов гораздо больше чем ответов.
Во-первых, потому что прочитав рассказ Барбары, начинаешь задаваться вопросом, а является ли шизофрения безумием? Безумец, одержимый идеей Операторов, управляющих Вещами, шесть месяцев путешествует по стране. Вступает в диалоги с людьми, покупает билеты на самолёты и автобусы. И никто из сидящих рядом не подозревает о том, что творится в голове у этого человека. А безумие ли это вообще? Или, быть может, шизофреническое состояние разума - это тот самый спусковой клапан, который позволяет сохранить нашу психику от разрушения окончательного и бесповоротного? Этим вопросом задаётся и сама Барбара. Исследования по психиатрии интересны, но еще более интересны исследования по психиатрии, выполненные непосредственно экс-пациенткой. И она устанавливает чёткую связь между своей жизнью ДО переломного момента и тем, как и в чём её стрессы воплотились ПОСЛЕ него. Но это порождает и второй вопрос...
А был ли случай Барбары именно шизофренией? В этой болезни есть немало прецедентов самоизлечения, а есть истории, когда люди до конца жизни сидят в стенах психиатрической клиники, в состоянии овоща. И то и другое относят к шизофрении. А вот правомерно ли это? Быть может то, что заканчивается самоизлечением - лишь тайм-аут, который берет сознание на время "ремонта поломки", а настоящая болезнь начинается как раз тогда, когда поломка неустранима и тайм-аут затягивается? Мир Операторов и Вещей, построенный Барбарой, слишком уж упорядочен для безумного сознания.
И это третий вопрос к Знатокам, прочитавшим книгу)).
Как относиться к изложенному Барбарой? Насколько достоверно её изложение собственных шизофренических мыслей в здоровом "трезвом" состоянии ума? Быть может не было никакой системы, никаких чётких размышлений, а был лишь неразборчивый бред, который воображение и писательский талант Барбары переработали почти в художественное произведение?
Жаль, что на все три вопроса ответ найти будет уже гораздо сложнее. Возможно, лишь посредством путешествия "туда". Чего, признаться, не хочется ни при каких, даже самых благоприятных раскладах))
6. Уильям голдинг, "Повелитель мух"
На эту книгу написано уже столько рецензий, что мне едва ли удастся соригинальничать, тем более что такой цели я и не преследую. Но поделиться чувствами стоит.
А точнее, ощущениями. И самым ярким было ощущение тошноты, преследовавшее меня все то время, пока я слушала книгу. При прослушивании глаза свободны, а потому ничто не мешало представить себе картинку до мельчайших деталей, и я представила. Яркое горячее солнце, резкий запах тропических цветов и фруктов и непрекращающийся галдеж пары дюжин маленьких красных глоток. Все это было настолько осязаемо что от солнца резало глаза, а вопли били по ушам и от этого сильно мутило. Но вот странно, когда началась пора рассудительных и весомых разговоров во всеобщем молчании, то тошнить отчего-то стало еще сильнее. И я даже знаю, отчего. Но об этом - чуть позже.
Голдинг использует популярный художественный приём - ограничение пространства. Практически всегда, когда герои оказываются окружены морем, заперты в замке или замурованы в катакомбах, становится понятно - сейчас начнётся психология малых групп, игра характеров и распределение ролей. Так и здесь. Никто не давал объяснений, как мальчишки оказались на острове, никто не намекал на декорации внешнего мира. Потому что цель Голдинга была в другом - показать, как образуется и как трансформируется маленькое человеческое сообщество. В этом смысле я не открыла для себя ничего нового, скорее я даже предугадывала развитие сюжета - появление лидера, разделение на "умников" и "активистов", избрание козла отпущения, разногласие, конфликт, победа силы над культурой. Мальчишечий мирок на острове демонстрировал все характерные черты, которые неизбежно появляются у ограниченной социальной группы. Эту жесткую иерархию можно разрушить только если сделать её частью группы еще большей, а в случае Голдинга - вернуть в мир взрослых в лице офицера с океанического крейсера. Как только на острове появляется взрослый, то все действия автоматически теряют свой сакральный смысл. "Охота" и боевой раскрас становятся глупой игрой, недостойной английских мальчиков, а цели и задачи, такие важные раньше, превращаются в дурацкие забавы. Не утрачивают реальности и остаются в силе только две смерти и.... готовность Ральфа нести ответственность. За все. И за всех. "Я главный", - по-прежнему заявляет он, и становится таким образом единственным человеком, который не утрачивал связи с реальностью от начала до конца пребывания на острове и продолжал адекватно воспринимать себя и других.
В остальном - все как по маслу. И поведение всех участников этого сообщества абсолютно типично для таких ситуаций - без сенсаций. Мы все вели бы себя так же, среди нас есть Ральфы и Джеки, Хрюши и Роджеры. Сюжет не нов, он стар как мир во всем, кроме одного. Голдинг использует в качестве персонажей детей - эту универсальную линзу, которая во сто крат увеличивает и делает выпуклыми все человеческие черты и качества. Все то, что раньше мы не замечали или предпочитали не замечать в себе и других в нашем взрослом мире, при переносе на детей превращается в огромный ствол секвойи в нашем глазу.
И вот от этого как раз и становится так нестерпимо тошно.
7. Пьер Байяр, "Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали"
Книгу Байяра можно смело назвать вызовом всем нам - собравшимся на ЛайвЛибе. Но вызовом в том особом смысле, что за нами остаётся выбор - оскорбиться или прислушаться.
Чтение подобных книг похоже на интеллектуальный пинг-понг: мысль мячиком летает с одной стороны поля на другую, причём как у автора, так и у читателя. Но эта разминка для ума полезна, потому что стараясь уловить откровенно софистические приёмы Байяра и противостоять им, приходится думать гораздо более активно, чем обычно.
Смеясь и подшучивая, Байяр все же рассматривает предмет своего исследования с присущей философам серьёзностью, только вот наряду с их извечными темами "что есть жизнь", "что есть воля", "что есть бытие" он берет к рассмотрению на первый взгляд тривиальный вопрос - "что есть чтение".
Казалось бы, что тут может быть непонятного. Мы открываем книгу, читаем её, делаем по ней вывод и закрываем.
А если мы начали читать... и отложили?
А если мы прочли... а потом забыли, о чём?
А если мы читали, но из-под палки, без интереса, следуя школьной программе?
А если мы не читали книгу, но смотрели экранизацию?
Может ли во всех этих случаях книга считаться прочитанной? А непрочитанной?
Может ли человек, читающий книги механически, залпом, но не понимающий толком того, что там написано, считаться начитанным? Ведь интеллект отличается от начитанности. Как пишет сам Байяр по этому поводу "культура - это прежде всего умение ориентироваться".
Все эти вопросы автор задаёт последовательно, на протяжении всей книги и вместе с нами последовательно на них отвечает, а в некоторых местах просто подталкивает нас к ответу. Поэтому возмущение, накрывающее в начале ("да как он посмел? что за оправдание невежеству?") в конце сменяется тихим одобрением("а ведь он чертовски прав, этот француз").
Байяр вводит остроумную терминологию: КП - книги пролистанные, КС - книги, о которых мы слыхали, КЗ - книги, содержание которых мы забыли и КН - книги неизвестные. Заметьте, здесь нет раздела "книги прочитанные". Но если вдуматься, то наше знакомство с любой книгой начинается со стадии КС, если мы заинтересованы переходит в КП и рано или поздно превращается в КЗ, потому что доказано, что человеческий мозг сохраняет не более 40% информации о книге, да и много ли книг мы прочитали, вглядываясь в каждую строчку? По всему выходит, что Байяр прав. Он не навязывает нам новых теорий, он просто деликатно раскрывает глаза на существующее положение вещей. Байяр не истребляет любви к чтению, но он избавляет книголюбов от их извечной тоски по невозможности прочитать все книги мира, так что в итоге нам даже есть за что сказать ему спасибо ;) Автор знает, о чём говорит, он очень точно описывает ощущения, появляющиеся во время подбора очередной книги для чтения - опаска наткнуться на ерунду и одновременное сожаление об отказе от других книг.
Кроме этого Байяр очень тонко и остроумно изобличает тщеславие, которого не чужды некоторые книголюбы и которым они тешатся, возвышая себя над тем, кто к чтению не приохочен. Байяр развенчивает сакральность чтения, показывая, что оно может быть таким же хобби, как охота, рыбалка, вышивание крестом или оригами. Это приятное проведение времени, но ни одно из этих занятий не возвышает его приверженцев над остальными людьми. Быть может, неприятно это признавать, но жизнь часто подтверждает - начитанные и неначитанные не только способны легко общаться между собой по многим предметам, но и состязаться в живости ума, которая делает это общение возможным. Но ведь это справедливо: давайте задумаемся - мы досконально помним каждую из прочитанных нами книг? Нет, скорее эмоции, общие впечатления, тот самый "виртуальный образ книги", о котором тоже пишет Байяр. Так чем же мы отличаемся от "нечитающих"?))) Вот так приходится воспитывать в себе смирение.
Впрочем, Байяр, как самый настоящий софист, все же оставляет лазейку для нас, а быть может и для себя. В одном из фрагментов книги он упорно доказывает, что известный критик Поль Валери умудрился написать рецензии на работы Марселя Пруста и Анатоля Франса даже не прочитав их. И это... внезапно приводит в замешательство самого Байяра.
Проблема в том, что эти два текста, отдающие "дань уважения" Прусту и Анатолю Франсу, бросают тень на все статьи, которые Валери посвятил другим писателям: из-за них при чтении остальных его критических работ невольно задаёшься вопросом, читал ли он разбираемых авторов?
А с чего бы задаваться таким вопросом убежденном стороннику НЕчтения? Уж не потому ли, что в мире все же должны существовать прочитанные книги и добросовестные читатели?))
8. Питер Мэйл, "Хороший год"
Для тех, кто любит всем вокруг демонстрировать своё знание иностранного языка, в аду приготовлен "спэшл кэтл"
Эта фраза полностью отражает мою основную претензию к книге. Я понимаю, что употреблением огромного количества французских слов автор попытался, как говорят в таких случаях, "передать дух Франции". Но если даже я, зная французский и не имея необходимости постоянно сверяться со сносками, начала уставать, то как же заколебало это, должно быть, других? Или нет?
Нет, я ей-богу, не вижу обоснованности столь частого употребления иностранных слов. Я могу понять, когда такие вставки делаются в диалог англичанина и француза, я считаю вполне оправданным употребление оригинала специальных французских названий и понятий. Но бога ради! Вот это - что?
- Ah bon? Ну, вечером музыка будет самая разная. В деревне сегодня fete, un repas dansant. Приедет ансамбль аккордеонистов и диджей из Авиньона.
Произносит эту тираду, на минуточку, героиня-француженка! На французском от начала и до конца. К чему это двуязычие, автор исподволь пытается познакомить автора с основами языка?
К переводчику тоже масса вопросов, уж будьте покойны. Потому что я не знаю, какими стилистическими, культурными или лексическими предпосылками можно обосновать употребление выражения "уперев руки в боки". И требую сатисфакции за зубную боль, которую оно вызвало.
Сюжет доставляет не меньше, чем форма изложения. Успешный риэлтор ругается с боссом, теряет работу, вылетает на улицу и тут же обнаруживает в почтовом ящике письмо с извещением о крупном наследстве в виде поместья в Провансе. Едет туда, с ходу вписывается в обстановку и вот уже через неделю готов к открытию собственного бизнеса по изготовлению и продаже вина. Сюжет омрачает только тот факт, что вино - г...но, но и это, оказывается, поправимо, надо только распутать козни мошенников, и происходит это так, что в итоге кажется будто стороны и надурили-то друг друга по чистой случайности, настолько слабоумны в этой комедии все. Особенно достойна водевиля сцена со сковородой, попавшей в голову главного героя и не убившей его. Еще и посмеялись все в конце.
Когда все это начало основательно меня раздражать, я попыталась подобрать точное определение жанру и подумала - "это прямо женский роман какой-то". Дело в том, что в электронном формате эта книга у меня была без обложки. А потом тут на ЛайвЛибе я обложку эту нашла. И что же значилось наверху? Правильно - "О чём мечтают женщины". Слава богу, прояснилось.
Книга была прочитана в рамках годового флэшмоба, только этим я могу объяснить попадание в свою читалку дамского романа. Флэшмоб - это новый опыт, поэтому я никогда не имею претензий к тем, кто мне что-то рекомендует. Но и кривить душой не вижу смысла: для тех, кто не хочет нагружать свой мозг, Питер Мэйл - лучший вариант. Но это не про меня.
Потому пришлось искать изюминки, которым все же можно порадоваться. Таковых нашлось две:
"Лошадь спереди и сзади опасна, а в середине - неудобна" и "С одного блюда подмигивала глазками сала колбаса"
Спасибо, Питер. Это я запомню.