Сказка средь бела дня
Алексей Битов (poziloy)
Стоял на горе терем-теремок. Может, был он с колоннами, может, без - летописи об этом умалчивают. Неизвестно даже, когда и откуда он там, на горе, появился.
Поселились в нём две сестры; одну звали Мельпомена, а другую - Талия. Тех, кто к ним в гости приходил, встречали они неласково, требовали надеть сменную обувь (называлась она котурнами; тяжёлая такая обувь, неудобная). Потом, правда, нравы попроще стали, а сменную обувь и вовсе на помойку выкинули. А потом пришла к ним жить третья сестра, звали её Трагикомедия. Сёстры на неё косились, носы воротили, но терпели, не выгоняли. Был у них ещё кузен, тоже иногда заглядывал, даже переночевать оставался. Франт такой, с усами нафабренными, откликался на имя Водевиль. Кузина ещё иногда забредала, вечно страдалицу из себя изображавшая; лука, бывало, нанюхается - и рыдает, рыдает, пока кто-нибудь на неё не прикрикнет: Ну, ты, Мелодрама, хорош прикидываться, пошла вон.
В остальное время жили три сестры довольно тихо. В столицу особо не рвались, про отца родного, если и был таковой, не вспоминали.
Неизвестно, в каком порядке пробегали мимо другие звери: монолог, сценарий, что-то там прозаическое. Только всех их неудержимо рвало в теремок. И все пытались в него залезть, да вот беда: у одного уши наружу торчали, у другого - хвост. Но кричали, один другого громче: Пустите нас, мы тоже родственники. Сёстры иногда отпихивались, но как-то вяло. Всё больше и больше их набивалось, родственничков этих сомнительных. И теремок наш однажды - бац! - и развалился.
Вот такая у нас сказка грустная получилась.
Не надо её детям на ночь рассказывать.
Стоял на горе терем-теремок. Может, был он с колоннами, может, без - летописи об этом умалчивают. Неизвестно даже, когда и откуда он там, на горе, появился.
Поселились в нём две сестры; одну звали Мельпомена, а другую - Талия. Тех, кто к ним в гости приходил, встречали они неласково, требовали надеть сменную обувь (называлась она котурнами; тяжёлая такая обувь, неудобная). Потом, правда, нравы попроще стали, а сменную обувь и вовсе на помойку выкинули. А потом пришла к ним жить третья сестра, звали её Трагикомедия. Сёстры на неё косились, носы воротили, но терпели, не выгоняли. Был у них ещё кузен, тоже иногда заглядывал, даже переночевать оставался. Франт такой, с усами нафабренными, откликался на имя Водевиль. Кузина ещё иногда забредала, вечно страдалицу из себя изображавшая; лука, бывало, нанюхается - и рыдает, рыдает, пока кто-нибудь на неё не прикрикнет: Ну, ты, Мелодрама, хорош прикидываться, пошла вон.
В остальное время жили три сестры довольно тихо. В столицу особо не рвались, про отца родного, если и был таковой, не вспоминали.
Неизвестно, в каком порядке пробегали мимо другие звери: монолог, сценарий, что-то там прозаическое. Только всех их неудержимо рвало в теремок. И все пытались в него залезть, да вот беда: у одного уши наружу торчали, у другого - хвост. Но кричали, один другого громче: Пустите нас, мы тоже родственники. Сёстры иногда отпихивались, но как-то вяло. Всё больше и больше их набивалось, родственничков этих сомнительных. И теремок наш однажды - бац! - и развалился.
Вот такая у нас сказка грустная получилась.
Не надо её детям на ночь рассказывать.