По поводу завтрашнего митинга против Газоскреба
Я не пойду, и не только по семейным обстоятельствам (хотя последние и имеются). Хотя я и против этого убожества фантазии и пощечины общественному вкусу ( я имею ввиду небоскреб, а не митинг). Просто я считаю, что в данном случае защитники города и его эстетики спохватились слишком поздно - Петербурга великой русской культуры, Петербурга Достоевского, Белого и Блока, Петербурга поэтов и художников нет уже слишком давно, чтобы считать, что возведение или невозведение какого угодно монумента сколь угодной высотности может что-то существенно изменить к худшему. "Все украдено до нас" - в смысле, что все, что можно было сделать для того, чтобы убить самый дух Петербурга - потихонечку-полегонечку, безо всякой помпы и пиара, уже было сделано за прошедшие годы.
Петербург, который Мария Каменкович называла Домом Тишины и о котором наверняка вспоминала перед смертью, вряд ли сейчас кого-то интересует, вряд ли его кто-то даже помнит - уж больно он был невзрачный и невидный. Петербург подворотен, проходных дворов, головокружительных крыш, таинственных мансард и слуховых окон, Петербург неведомых дорожек и невидимых дверей, неслучайных встреч, непоправимых разлук, пронзительного ноябрьского холода, промозглой туманной сырости, царственных облаков, полифонических восходов и закатов, возвышенного благородства поступков и мыслей - где он теперь? Давно пропал под погонными метрами рекламного глянца, тоннами штукатурки, гламуром евроремонта, пластиком и неоном магазинов и офисов. Но ведь это никого не волнует - ведь это прогресс, цивилизация, развитие, и это же смехотворно и неприлично - противостоять им, все что мы можем - отойти в сторону.....и я уже давно отошла, оставшись верной Питеру своей юности - бесконечно бедному, но и бесконечно же честному. Хотя был в моей жизни период, когда я приняла непосредственное участие в похоронах любимого города. Ведь я тоже работала в рекламном агентстве, и забила не один гвоздь в его крышку гроба. И мне даже нечего сказать в свое оправдание. И я даже не буду пытаться. И не пойду на завтрашний митинг, который мне кажется такой попыткой коллективного самооправдания, коллективным умыванием рук:"не повинен я в смерти сего праведника..."Слишком поздно, господа петербуржцы. Дело ведь не только в деньгах, и даже не только в принципе нашей власти - что хочу, то и ворочу; просто сейчас рождается новый мистический символ нового Петербурга-двойника (уже какого по счету!), он возник не просто так, он - воплощение надежд и чаяний слишком многих, в том числе - многих и из вас. И как таковой, он не может не воплотиться, можно смело считать, что он уже стоит - как надгробный памятник над той самой могилой, которую мы с вами коллективно копали все эти годы. И я даже уже мысленно положила цветы к его подножию. Спи спокойно, любимый город - я знаю, что там, в своем хрустальном гробу (или в просмоленной бочке?) ты тихонечко дышишь, и пульс твой еле слышен, и сны твои по-прежнему дивны. Однажды, когда я тоже засну надолго, я снова пройдусь по твоим твоим бездонным площадям, по кинжалам твоих мостов, но кроличьим норам твоих дворов - и войду в тот дом, о котором никогда не забуду до тех пор, пока еще бьется сердце где-то между ключицами - в тот дом на Васильевском, где за огромными, в полстены окнами будет гореть храм на фоне вечного заката, а мы будем сидеть за маленьким столом - как когда-то, вдвоем, пить чай с бальзамом и говорить о бесконечно высоком...когда-нибудь...
Дом Тишины
Город, с улиц твоих мне воды не пить,
И на шпили твои не наводить буссоль.
Я живу в тебе, Город, чтобы тебя накопить,
А потом понемногу расходовать,
как из тряпочки соль.
Облака твои исполинские
держат меня в кольце,
В кулаке меня держат,
в грохочущей тишине.
Я в твоих закатах, как в бабочкиной пыльце.
Оттого-то, наверно, никто и не нужен мне,
Оттого, наверно, я во всех влюблена,
Оттого-то надежды мало,
что мы не умрем,
Оттого-то вселенная начинается у моего окна,
А мышиный лаз пасхальным заканчивается тропарем.
Отраженья значительнее предметов,
и лужи - как жидкий свет.
Город, я сложусь ковшом - пей с моего лица.
Облачная бахрома
отползает за ливнем вслед,
А вдали, за бараками - новый фронт,
и так без конца.
Город, мне твоих небес не исчерпать,
По соринке всех слов не вынести за порог -
Бесконечен Дом Тишины,
и сладко в него вступать,
И, запасшись солью, спускаться вниз,
давая себе зарок, -
С улиц и зданий твоих, о Город,
Нет, мне воды не пить,
Воздуху твоего вдохнувши, верхней ноты не брать,
В реках твоих хмельных судьбы не топить,
По мышиным норам и лисьим лазам рук не марать…
Мария Каменкович, 2001
Петербург, который Мария Каменкович называла Домом Тишины и о котором наверняка вспоминала перед смертью, вряд ли сейчас кого-то интересует, вряд ли его кто-то даже помнит - уж больно он был невзрачный и невидный. Петербург подворотен, проходных дворов, головокружительных крыш, таинственных мансард и слуховых окон, Петербург неведомых дорожек и невидимых дверей, неслучайных встреч, непоправимых разлук, пронзительного ноябрьского холода, промозглой туманной сырости, царственных облаков, полифонических восходов и закатов, возвышенного благородства поступков и мыслей - где он теперь? Давно пропал под погонными метрами рекламного глянца, тоннами штукатурки, гламуром евроремонта, пластиком и неоном магазинов и офисов. Но ведь это никого не волнует - ведь это прогресс, цивилизация, развитие, и это же смехотворно и неприлично - противостоять им, все что мы можем - отойти в сторону.....и я уже давно отошла, оставшись верной Питеру своей юности - бесконечно бедному, но и бесконечно же честному. Хотя был в моей жизни период, когда я приняла непосредственное участие в похоронах любимого города. Ведь я тоже работала в рекламном агентстве, и забила не один гвоздь в его крышку гроба. И мне даже нечего сказать в свое оправдание. И я даже не буду пытаться. И не пойду на завтрашний митинг, который мне кажется такой попыткой коллективного самооправдания, коллективным умыванием рук:"не повинен я в смерти сего праведника..."Слишком поздно, господа петербуржцы. Дело ведь не только в деньгах, и даже не только в принципе нашей власти - что хочу, то и ворочу; просто сейчас рождается новый мистический символ нового Петербурга-двойника (уже какого по счету!), он возник не просто так, он - воплощение надежд и чаяний слишком многих, в том числе - многих и из вас. И как таковой, он не может не воплотиться, можно смело считать, что он уже стоит - как надгробный памятник над той самой могилой, которую мы с вами коллективно копали все эти годы. И я даже уже мысленно положила цветы к его подножию. Спи спокойно, любимый город - я знаю, что там, в своем хрустальном гробу (или в просмоленной бочке?) ты тихонечко дышишь, и пульс твой еле слышен, и сны твои по-прежнему дивны. Однажды, когда я тоже засну надолго, я снова пройдусь по твоим твоим бездонным площадям, по кинжалам твоих мостов, но кроличьим норам твоих дворов - и войду в тот дом, о котором никогда не забуду до тех пор, пока еще бьется сердце где-то между ключицами - в тот дом на Васильевском, где за огромными, в полстены окнами будет гореть храм на фоне вечного заката, а мы будем сидеть за маленьким столом - как когда-то, вдвоем, пить чай с бальзамом и говорить о бесконечно высоком...когда-нибудь...
Дом Тишины
Город, с улиц твоих мне воды не пить,
И на шпили твои не наводить буссоль.
Я живу в тебе, Город, чтобы тебя накопить,
А потом понемногу расходовать,
как из тряпочки соль.
Облака твои исполинские
держат меня в кольце,
В кулаке меня держат,
в грохочущей тишине.
Я в твоих закатах, как в бабочкиной пыльце.
Оттого-то, наверно, никто и не нужен мне,
Оттого, наверно, я во всех влюблена,
Оттого-то надежды мало,
что мы не умрем,
Оттого-то вселенная начинается у моего окна,
А мышиный лаз пасхальным заканчивается тропарем.
Отраженья значительнее предметов,
и лужи - как жидкий свет.
Город, я сложусь ковшом - пей с моего лица.
Облачная бахрома
отползает за ливнем вслед,
А вдали, за бараками - новый фронт,
и так без конца.
Город, мне твоих небес не исчерпать,
По соринке всех слов не вынести за порог -
Бесконечен Дом Тишины,
и сладко в него вступать,
И, запасшись солью, спускаться вниз,
давая себе зарок, -
С улиц и зданий твоих, о Город,
Нет, мне воды не пить,
Воздуху твоего вдохнувши, верхней ноты не брать,
В реках твоих хмельных судьбы не топить,
По мышиным норам и лисьим лазам рук не марать…
Мария Каменкович, 2001