А в это время за границей… (о мужском и женском в культуре дальне- и юго-восточного региона)
Предыдущие мои заметки касались отношений мужчин и женщин в Средиземноморском и Ближневосточном регионах до Рождества Христова (которое эти отношения качественным образом изменило и наметило отчетливый путь к примирению и сотрудничеству обоих полов, о чем речь еще впереди). Сегодня я предлагаю вашему вниманию очерк взаимоотношения мужчин и женшщин в культуре дальне-и юго-восточного региона. Прошу извинить меня за некоторую объемность материала - но такое обширное изложение совершенно необходимо мне для того, чтобы перейти к следующему крайне интересующему меня вопросу - о характере женских персонажей в уже упоминавшихся мною выше японских дорамах "Класс королевы" и "Игра лжецов". Очерк на эту тему еще впереди, а пока -
Довольно долгое время для меня, как и для большинства людей, получивших современное европейское воспитание, мировая история и культура в основном и сводилась к истории и культуры средиземноморско-ближневосточного региона. К культуре и истории других регионов мира, в частности, к истории и культуре Дальнего Востока и Юго-восточной Азии, интерес у меня, как и у многих моих соотечественников, долгое время был факультативным, на уровне не столько культуры, сколько культурных штампов. Во многом этому способствует и школьный курс истории, в котором культурные феномены арийской Индии, древнего и средневекового Китая и Японии представлены самым жалким и невнятным образом. О культурах Юго-восточного региона - Лаоса, Вьетнама, Кореи - мы знаем и того меньше, для нас это страны, культуры которых как бы вообще не имеют никакого значения для развития современной цивилизации - и в первую очередь, опять же, потому, что в школьных учебниках об истории и этих стран не говорится вообще ни слова.
Между тем теперь я склонна считать, что такая позиция является в лучшем случае прискорбным недоразумением, а в худшем - сокрытием жизненно важной информации. Дело в том, что в Дальне- и Юго-восточных регионах развитие истории и культуры пошло по совершенно и ной модели, отличной от европейской, и эта модель дала свои, особые плоды, усвоение которых жизненно необходимо европейской культуре для следующего витка развития. И наоборот - но азиаты, как раз, весьма успешно ассимилируют достижения европейской цивилизации в свои культуры, хотя и не без перегибов и эксцессов. Что касается «европейцев», то им, несмотря на внешний, поверхностный интерес ко всему «восточном», не хватает именно глубины проникновения в специфику культур Дальне- и Юго-восточного регионов. А мешает этому проникновению, скорее всего, на многих поколениях уже усвоенное предубеждение ко всему «восточному» как связанному с несвободой, деспотизмом, ограничением прав личности на свободное волеизъявление. Поэтому поверхностный интерес к «востоку» на уровне йоги или других традиционных телесных техник, или к разным видам восточных психотехник или оккультизма всегда оставался для европейцев не более чем пряной экзотикой для томящегося от скуки праздного ума. Никакого желания на самом деле понимать дальневосточную культуру и историю у среднего европейца нет - и у меня ее не было долгое время до тех пор, пока безысходность самозамкнутости европейской цивилизации в буквальном смысле не вытолкнуло меня на просторы иной, чуждой мне дотоле, культурной традиции.
Открытиям, которые я сделала за очень короткий промежуток времени, который я потратила на изучение дальне- и юго-восточных культур, уже сейчас нет числа, и я не устаю изумляться глубине Божественного замысла о человеке, с одной стороны, и разнообразию человеческой природы и человеческой гениальности, с другой стороны. Между тем, понятно, что пока я продвинулась очень недалеко и неглубоко и потому не буду даже делать вид, что я какой-то там специалист, овладевший неким великим знанием. Все, что я хочу сделать - это поделиться с теми, кому это будет интересно, некоторыми открытиями и наблюдениями, которые я успела сделать за время своих штудий. Потому что уже одних их довольно для того, чтобы понять, какой огромный пласт знаний для нас практически не существует - и своим несуществованием наносит огромный урон нашему развитию.
Ну а для того аспекта человеческой культуры и истории, о котором я веду повествование, то есть для аспекта семьи и отношений мужчин и женщин, дальневосточная культура имеет непреходящее значение. То есть: разобраться в хитросплетениях отношений мужчин и женщин и обрести какую-то перспективу без постижения феномена азиатской семьи вообще невозможно, ибо это - существенная часть мозаики, без которой восприятие всей картины в значительной мере искажается.
Однако довольно предисловий. Перейдем к делу.
Итак, что я могу сказать о развитии семьи и государства в дальне- и юго-восточном регионах?
Первой удивительной особенностью исторического развития данных регионов является «мягкость» и спокойствие перехода от догосударственного к государственному периоду. Неолитическая революция имела место и в Китае, и в Корее, и в других регионах Азии, как и почти во всех регионах земного шара - но собственно «революции» в привычном европейцу смысле - то есть бурного столкновения интересов с разрывом традиции и силовым утверждением нового порядка тут не было и в помине. Археологические исследования показывают, что переход от неолитических родовых городищ к традиционным для Китая городам-государствам протоимперского типа был непосредственным, без каких-либо промежуточных и переходных форм. При этом крайне важным является факт того, что этот переход произошел, по всей видимости, без какого-либо разрыва с предшествующей традицией, уходящей в глубочайшую древность. В первую очередь это означало, что значение семьи, семейного уклада и внутрисемейных отношений в новую, государственную эпоху в Китае и других государствах дальне- и юго-восточного региона, не уменьшилось, а только возросло. Семья не была здесь, как в Средиземноморских аграрных цивилизациях, задвинута на периферию общественного развития; мало того, в Азии, судя по всему, вообще никогда не существовало никакого привычного для нас разрыва между «частной» и «общественной» жизнями: государство представлялось просто «большой семьей», с сохранением всех присущих семье отношений между мужем и женой, старшими и младшими. В этом смысле глава государства, «ван», воспринимался как в первую очередь отец семейства, только очень большого, в которое входил весь народ. Именно «семейственность» азиатской государственной системы определила ее ориентацию не на абстрактный закон, отчужденный от личных отношений, как в ближневосточном и средиземноморском регионах, а на «мораль» человеческих отношений внутри семьи - главным образом, между старшими и младшими (отношения между мужчинами и женщинами входили в комплекс отношений старший-младший как часть в целое). В этом смысле быть мужчиной или женщиной вообще в этом регионе невозможно - это бессмыслица. Но можно и нужно быть мужчиной-отцом или мужчиной-сыном, мужчиной-братом, или мужчиной-мужем, так же как женщиной-дочерью, женщиной-женой или женщиной-матерью (свекровью). Общественное служение того или иного члена семьи никак не отличалось от «частного» служения: это было исполнение той же социальной функции служения младшего старшему, какие бы поручения при этом старший (Ван) не возлагал на младшего. Таким образом, нельзя было быть плохим семьянином, плохим, непочтительным сыном, мужем, отцом, и хорошим государственным чиновником. Это просто нонсенс. Семейные, как и государственный отношения, строятся на одном и том же фундаменте - на уважении, а точнее, любви младших к старшим (и наоборот) и безусловном подчинении им. Главный принцип, заложенный в основе китайской культуры - принцип «сыновьей почтительности». Один из старейших и наиболее уважаемых основоположников китайской культуры, Кун-цзы (Конфуций), в своих беседах, записанных его многочисленными учениками, изложил основные принципы взаимоотношений между членами социума, построенную на этой основе. Конфуцианская нравственность, регулирующая все систему социальных отношений внутри государства, имела непреходящее значение для культуры дальневосточного региона. До такой степени, что любое посягательство на нее воспринималось как тяжкое преступление. В частности, крах династии Цинь, основанной императором-объединителем Цинь Ши-хуаном, был вызван не столько его деспотизмом и жестокостью, а выказанным им неуважением к древней традиции, и первую очередь, к трудам Конфуция, которые сжигались повсеместно на территории объединенной империи, и к его последователям, которых зарывали живыми в землю. Удивительно, но потомки вменяли в вину Ши-хуану даже не столько миллионы жертв строительства Великой Китайской стены, сколько попытку уравнять всех перед лицом закона, единого для всех! А именно в этом была суть предложенной Циньским императором реформы, подразумевающей искоренение конфуцианства и насаждение легизма, законничества в привычном европейцу смысле. Китайская культура и китайское самосознание отторгло идею равенства граждан перед законом, безотносительно от их социального статуса, как совершенно чуждую и во многом даже преступную.
Эта удивительная и непостижимая для европейского восприятия стихийная иерархичность азиатского мировосприятия имеет, безусловно, сверхрациональную основу, которая сводится, в первую очередь, к культу предков и обращенности всей дальне-и юго-восточной культуры в прошлое. Культ предков для жителя Китая, Японии, Кореи и любой другой страны интересующего нас региона - это нечто в корне отличное от привычного для нас почитания умерших. Предки для них - вечно живы в куда большей даже степени, нежели их живые потомки. Особенно это относится к первопредкам, к 5 легендарным совершенномудрым правителям-основателям Китайской культуры, Фуси, Шеньнуну, Хуан-ди, Яо, Шунь и Юй. Эти фигуры всегда величественно возвышаются над всем комплексом китайской культуры, придавая ей присущий ей вес и сообщая устойчивость. Важно отметить, что никаких, даже малейших, конфликтов или противоречий между сменяющими друг друга божественными личностями в китайской культуре нет. Как странно это смотрится на фоне ближневосточной или античной мифологии, где одни поколения богов и героев только и делают, что враждуют друг с другом и свергают друг друга с престолов! Далее в Китайском пантеоне следуют восемь бессмертных, 4 духа-покровителя сторон света и далее - бесчисленный сонм героев, гениев, демонов и духов, каждый из которых обладает своей неповторимой функцией и претендует на толику почитания своих потомков. Особым почитанием окружены предки семьи - однако никакой отчетливой грани между «внутренними» и «внешними» по отношению к семье предками нет - видимо, в силу того, что в дальневосточной культуре вся страна воспринималась во многом как одна семья и все люди мыслились как находящиеся в более или менее отдаленном родстве друг с другом. Предков полагалось почитать не только духовно, но и вполне материально, посредством почитания могил и принесения жертв - от кровавых (в эпоху первой исторической династии Шань-Инь) до бескровных (в последующее время). Грамматической параллелью этому удивительному в своей устойчивости культу составляет отсутствие в китайском языке категории времени у глагола: для китайца просто-напросто нет прошлого, настоящего и будущего, как для европейца, есть что-то, близкое к вечности, в которой предки никуда не исчезают, а просто «переходят в иное агрегатное состоянии», оставаясь, при этом, гениями-хранителями своих потомков, во многом более прекрасными и совершенными, чем они. Китайцу, для того, чтоб пояснить, к какому времени относится то или иное событие, нужно упомянуть фигуру того или иного исторического или мифологического лица, предка, то есть роль категории времени в их языке берет на себя контекст. Будущее вообще лишено для восточного человека такой привлекательности и притягательности, как для западного. Для китайца нет никакого «прекрасного далека» в отношении будущего - «прекрасное далеко» может быть только в прошлом, когда жили совершенномудрые правители и бессмертные мудрецы. Культ «прекрасного далека»-прошлого, неотъемлемой частью которого является культ предков, наложил также неизгладимый отпечаток на китайскую научную мысль, которая представляет собой ничто иное, как рационализацию самых архаичных представлений и практик. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что посредством изучения таких памятников китайской культуры, как «Книга Перемен» (И-Цзин), «Книга Пути и Добродетели» (Дао Дэ Цзин) и проч., мы можем прикоснуться, правда, через тени тысяч и тысяч комментаторов и посредников, но тем не менее - к сокровенной мудрости времен настолько древних, насколько мы только можем себе представить. Ибо время формирования канонов этих книг никому не известно; можно с большей или меньшей достоверностью указать только время, когда эти книги обрели письменный вариант. Научная мысль Дальнего востока редко билась над открытием нового, что считалось естественным для европейских ученых - потому что сокровенное знание минувших тысячелетий было для китайских мудрецов куда более притягательной и манящей загадкой.
Однако, вскользь упомянув об особом развитии научной мысли в Китае, я сразу хотела бы перейти ко второму разительному отличию культур дальне-и юго-восточного региона от ближневосточно-средиземноморских культур: удивительной и непостижимой, на европейский взгляд, гармоничности - или, скорее, непротиворечивости отношений между мужчиной и женщиной - при том, что положение женщины в этих культурах ничуть не отличается в лучшую сторону от положения в культурах других регионов земного шара. Если оно и отличается, то, на первый взгляд, только в худшую сторону - ибо культура дальневосточная является в значительно большей степени Янской, чем культура ближневосточно-средиземноморская на самых высоких пароксизмах Ян. То есть, в отличие от ближневосточной, дальневосточную культуру можно назвать устойчиво-Янской, ибо никакие невзгоды и катаклизмы, внешние и внутренние, не смогли изменить спокойной уверенности Ян - то есть, мужчин и в первую очередь - аристократию во главе с правителем, - в своей силе, власти и праве эту власть осуществлять. Это базовое свойство азиатских мужчин и аристократов, от Маодуня и Цинь Ши Хуана до Чингиз-Хана и японских сегунов, обнажающее полное отсутствие у них какого бы то ни было комплекса неполноценности, настолько удивительно в сравнении с мужчиной-европейцем, всю жизнь ведущим безнадежное сражение с этими самыми комплексами, что заслуживает построения специальной гипотезы, что я сейчас и намерена сделать.
Довольно долгое время для меня, как и для большинства людей, получивших современное европейское воспитание, мировая история и культура в основном и сводилась к истории и культуры средиземноморско-ближневосточного региона. К культуре и истории других регионов мира, в частности, к истории и культуре Дальнего Востока и Юго-восточной Азии, интерес у меня, как и у многих моих соотечественников, долгое время был факультативным, на уровне не столько культуры, сколько культурных штампов. Во многом этому способствует и школьный курс истории, в котором культурные феномены арийской Индии, древнего и средневекового Китая и Японии представлены самым жалким и невнятным образом. О культурах Юго-восточного региона - Лаоса, Вьетнама, Кореи - мы знаем и того меньше, для нас это страны, культуры которых как бы вообще не имеют никакого значения для развития современной цивилизации - и в первую очередь, опять же, потому, что в школьных учебниках об истории и этих стран не говорится вообще ни слова.
Между тем теперь я склонна считать, что такая позиция является в лучшем случае прискорбным недоразумением, а в худшем - сокрытием жизненно важной информации. Дело в том, что в Дальне- и Юго-восточных регионах развитие истории и культуры пошло по совершенно и ной модели, отличной от европейской, и эта модель дала свои, особые плоды, усвоение которых жизненно необходимо европейской культуре для следующего витка развития. И наоборот - но азиаты, как раз, весьма успешно ассимилируют достижения европейской цивилизации в свои культуры, хотя и не без перегибов и эксцессов. Что касается «европейцев», то им, несмотря на внешний, поверхностный интерес ко всему «восточном», не хватает именно глубины проникновения в специфику культур Дальне- и Юго-восточного регионов. А мешает этому проникновению, скорее всего, на многих поколениях уже усвоенное предубеждение ко всему «восточному» как связанному с несвободой, деспотизмом, ограничением прав личности на свободное волеизъявление. Поэтому поверхностный интерес к «востоку» на уровне йоги или других традиционных телесных техник, или к разным видам восточных психотехник или оккультизма всегда оставался для европейцев не более чем пряной экзотикой для томящегося от скуки праздного ума. Никакого желания на самом деле понимать дальневосточную культуру и историю у среднего европейца нет - и у меня ее не было долгое время до тех пор, пока безысходность самозамкнутости европейской цивилизации в буквальном смысле не вытолкнуло меня на просторы иной, чуждой мне дотоле, культурной традиции.
Открытиям, которые я сделала за очень короткий промежуток времени, который я потратила на изучение дальне- и юго-восточных культур, уже сейчас нет числа, и я не устаю изумляться глубине Божественного замысла о человеке, с одной стороны, и разнообразию человеческой природы и человеческой гениальности, с другой стороны. Между тем, понятно, что пока я продвинулась очень недалеко и неглубоко и потому не буду даже делать вид, что я какой-то там специалист, овладевший неким великим знанием. Все, что я хочу сделать - это поделиться с теми, кому это будет интересно, некоторыми открытиями и наблюдениями, которые я успела сделать за время своих штудий. Потому что уже одних их довольно для того, чтобы понять, какой огромный пласт знаний для нас практически не существует - и своим несуществованием наносит огромный урон нашему развитию.
Ну а для того аспекта человеческой культуры и истории, о котором я веду повествование, то есть для аспекта семьи и отношений мужчин и женщин, дальневосточная культура имеет непреходящее значение. То есть: разобраться в хитросплетениях отношений мужчин и женщин и обрести какую-то перспективу без постижения феномена азиатской семьи вообще невозможно, ибо это - существенная часть мозаики, без которой восприятие всей картины в значительной мере искажается.
Однако довольно предисловий. Перейдем к делу.
Итак, что я могу сказать о развитии семьи и государства в дальне- и юго-восточном регионах?
Первой удивительной особенностью исторического развития данных регионов является «мягкость» и спокойствие перехода от догосударственного к государственному периоду. Неолитическая революция имела место и в Китае, и в Корее, и в других регионах Азии, как и почти во всех регионах земного шара - но собственно «революции» в привычном европейцу смысле - то есть бурного столкновения интересов с разрывом традиции и силовым утверждением нового порядка тут не было и в помине. Археологические исследования показывают, что переход от неолитических родовых городищ к традиционным для Китая городам-государствам протоимперского типа был непосредственным, без каких-либо промежуточных и переходных форм. При этом крайне важным является факт того, что этот переход произошел, по всей видимости, без какого-либо разрыва с предшествующей традицией, уходящей в глубочайшую древность. В первую очередь это означало, что значение семьи, семейного уклада и внутрисемейных отношений в новую, государственную эпоху в Китае и других государствах дальне- и юго-восточного региона, не уменьшилось, а только возросло. Семья не была здесь, как в Средиземноморских аграрных цивилизациях, задвинута на периферию общественного развития; мало того, в Азии, судя по всему, вообще никогда не существовало никакого привычного для нас разрыва между «частной» и «общественной» жизнями: государство представлялось просто «большой семьей», с сохранением всех присущих семье отношений между мужем и женой, старшими и младшими. В этом смысле глава государства, «ван», воспринимался как в первую очередь отец семейства, только очень большого, в которое входил весь народ. Именно «семейственность» азиатской государственной системы определила ее ориентацию не на абстрактный закон, отчужденный от личных отношений, как в ближневосточном и средиземноморском регионах, а на «мораль» человеческих отношений внутри семьи - главным образом, между старшими и младшими (отношения между мужчинами и женщинами входили в комплекс отношений старший-младший как часть в целое). В этом смысле быть мужчиной или женщиной вообще в этом регионе невозможно - это бессмыслица. Но можно и нужно быть мужчиной-отцом или мужчиной-сыном, мужчиной-братом, или мужчиной-мужем, так же как женщиной-дочерью, женщиной-женой или женщиной-матерью (свекровью). Общественное служение того или иного члена семьи никак не отличалось от «частного» служения: это было исполнение той же социальной функции служения младшего старшему, какие бы поручения при этом старший (Ван) не возлагал на младшего. Таким образом, нельзя было быть плохим семьянином, плохим, непочтительным сыном, мужем, отцом, и хорошим государственным чиновником. Это просто нонсенс. Семейные, как и государственный отношения, строятся на одном и том же фундаменте - на уважении, а точнее, любви младших к старшим (и наоборот) и безусловном подчинении им. Главный принцип, заложенный в основе китайской культуры - принцип «сыновьей почтительности». Один из старейших и наиболее уважаемых основоположников китайской культуры, Кун-цзы (Конфуций), в своих беседах, записанных его многочисленными учениками, изложил основные принципы взаимоотношений между членами социума, построенную на этой основе. Конфуцианская нравственность, регулирующая все систему социальных отношений внутри государства, имела непреходящее значение для культуры дальневосточного региона. До такой степени, что любое посягательство на нее воспринималось как тяжкое преступление. В частности, крах династии Цинь, основанной императором-объединителем Цинь Ши-хуаном, был вызван не столько его деспотизмом и жестокостью, а выказанным им неуважением к древней традиции, и первую очередь, к трудам Конфуция, которые сжигались повсеместно на территории объединенной империи, и к его последователям, которых зарывали живыми в землю. Удивительно, но потомки вменяли в вину Ши-хуану даже не столько миллионы жертв строительства Великой Китайской стены, сколько попытку уравнять всех перед лицом закона, единого для всех! А именно в этом была суть предложенной Циньским императором реформы, подразумевающей искоренение конфуцианства и насаждение легизма, законничества в привычном европейцу смысле. Китайская культура и китайское самосознание отторгло идею равенства граждан перед законом, безотносительно от их социального статуса, как совершенно чуждую и во многом даже преступную.
Эта удивительная и непостижимая для европейского восприятия стихийная иерархичность азиатского мировосприятия имеет, безусловно, сверхрациональную основу, которая сводится, в первую очередь, к культу предков и обращенности всей дальне-и юго-восточной культуры в прошлое. Культ предков для жителя Китая, Японии, Кореи и любой другой страны интересующего нас региона - это нечто в корне отличное от привычного для нас почитания умерших. Предки для них - вечно живы в куда большей даже степени, нежели их живые потомки. Особенно это относится к первопредкам, к 5 легендарным совершенномудрым правителям-основателям Китайской культуры, Фуси, Шеньнуну, Хуан-ди, Яо, Шунь и Юй. Эти фигуры всегда величественно возвышаются над всем комплексом китайской культуры, придавая ей присущий ей вес и сообщая устойчивость. Важно отметить, что никаких, даже малейших, конфликтов или противоречий между сменяющими друг друга божественными личностями в китайской культуре нет. Как странно это смотрится на фоне ближневосточной или античной мифологии, где одни поколения богов и героев только и делают, что враждуют друг с другом и свергают друг друга с престолов! Далее в Китайском пантеоне следуют восемь бессмертных, 4 духа-покровителя сторон света и далее - бесчисленный сонм героев, гениев, демонов и духов, каждый из которых обладает своей неповторимой функцией и претендует на толику почитания своих потомков. Особым почитанием окружены предки семьи - однако никакой отчетливой грани между «внутренними» и «внешними» по отношению к семье предками нет - видимо, в силу того, что в дальневосточной культуре вся страна воспринималась во многом как одна семья и все люди мыслились как находящиеся в более или менее отдаленном родстве друг с другом. Предков полагалось почитать не только духовно, но и вполне материально, посредством почитания могил и принесения жертв - от кровавых (в эпоху первой исторической династии Шань-Инь) до бескровных (в последующее время). Грамматической параллелью этому удивительному в своей устойчивости культу составляет отсутствие в китайском языке категории времени у глагола: для китайца просто-напросто нет прошлого, настоящего и будущего, как для европейца, есть что-то, близкое к вечности, в которой предки никуда не исчезают, а просто «переходят в иное агрегатное состоянии», оставаясь, при этом, гениями-хранителями своих потомков, во многом более прекрасными и совершенными, чем они. Китайцу, для того, чтоб пояснить, к какому времени относится то или иное событие, нужно упомянуть фигуру того или иного исторического или мифологического лица, предка, то есть роль категории времени в их языке берет на себя контекст. Будущее вообще лишено для восточного человека такой привлекательности и притягательности, как для западного. Для китайца нет никакого «прекрасного далека» в отношении будущего - «прекрасное далеко» может быть только в прошлом, когда жили совершенномудрые правители и бессмертные мудрецы. Культ «прекрасного далека»-прошлого, неотъемлемой частью которого является культ предков, наложил также неизгладимый отпечаток на китайскую научную мысль, которая представляет собой ничто иное, как рационализацию самых архаичных представлений и практик. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что посредством изучения таких памятников китайской культуры, как «Книга Перемен» (И-Цзин), «Книга Пути и Добродетели» (Дао Дэ Цзин) и проч., мы можем прикоснуться, правда, через тени тысяч и тысяч комментаторов и посредников, но тем не менее - к сокровенной мудрости времен настолько древних, насколько мы только можем себе представить. Ибо время формирования канонов этих книг никому не известно; можно с большей или меньшей достоверностью указать только время, когда эти книги обрели письменный вариант. Научная мысль Дальнего востока редко билась над открытием нового, что считалось естественным для европейских ученых - потому что сокровенное знание минувших тысячелетий было для китайских мудрецов куда более притягательной и манящей загадкой.
Однако, вскользь упомянув об особом развитии научной мысли в Китае, я сразу хотела бы перейти ко второму разительному отличию культур дальне-и юго-восточного региона от ближневосточно-средиземноморских культур: удивительной и непостижимой, на европейский взгляд, гармоничности - или, скорее, непротиворечивости отношений между мужчиной и женщиной - при том, что положение женщины в этих культурах ничуть не отличается в лучшую сторону от положения в культурах других регионов земного шара. Если оно и отличается, то, на первый взгляд, только в худшую сторону - ибо культура дальневосточная является в значительно большей степени Янской, чем культура ближневосточно-средиземноморская на самых высоких пароксизмах Ян. То есть, в отличие от ближневосточной, дальневосточную культуру можно назвать устойчиво-Янской, ибо никакие невзгоды и катаклизмы, внешние и внутренние, не смогли изменить спокойной уверенности Ян - то есть, мужчин и в первую очередь - аристократию во главе с правителем, - в своей силе, власти и праве эту власть осуществлять. Это базовое свойство азиатских мужчин и аристократов, от Маодуня и Цинь Ши Хуана до Чингиз-Хана и японских сегунов, обнажающее полное отсутствие у них какого бы то ни было комплекса неполноценности, настолько удивительно в сравнении с мужчиной-европейцем, всю жизнь ведущим безнадежное сражение с этими самыми комплексами, что заслуживает построения специальной гипотезы, что я сейчас и намерена сделать.