Две встречи
Под катом - моя личная история обращения в христианскую веру.
Первая моя встреча с Богом произошла от избытка бытия.
Это было году в 90 или в 91, сейчас уже не могу сказать точно. Точно помню только, что это был разгар весны - конец апреля или начало мая. И еще то, что никогда - ни до ни после этого - я не была так счастлива, как в том баснословном году. В ту весну в моей жизни было все, чего могла желать моя душа: в ней были дружба, любовь, тайна, дело и смысл. И этого мне было вполне достаточно для того чтобы быть полностью счастливой.
Моя встреча с Богом состоялась на Малом проспекте Васильевского острова города Санкт-Петербурга, тогда еще Ленинграда, где-то между 7 и 2 линиями.
Мы с моей подругой Т.М. учились тогда на то ли на втором, то ли на третьем курсе, и как все студенты-дневники, не столько учились, сколько прогуливали учебу. И вот в тот день мы уже прогуляли первую пару - кажется, историческую грамматику, и прекрасно провели время, гуляя по Васильевскому острову в хмельном пару набирающей ходу весны, бесчисленно отражаясь в сияющих лужах, целуя соленый морской ветер, говоря обо всем и не о чем. Мы как обычно зашли на рынок и купили наши любимые крокусы, сине-желто-зеленые и пахнущие, как сама весна - внезапным пробуждением, и отнесли их Маше Каменкович (тогда еще Трофимчик), по дороге обратно в институт на следующую пару (она жила на 7 линии, а филологический факультет Пединститута им. Герцена располагался на 2-й). На удивление. Маша была дома и не отказалась нас принять. Взяв цветы, Маша засмеялась, смешно наморщив нос (я теперь также морщу нос, когда смеюсь и всегда вспоминаю при этом ее), и пригласила нас выпить чаю, и мы, недолго думая, прогуляли еще одну пару (кажется, педагогику), проведя время еще прекраснее, чем предыдущие 2 часа.
Когда мы вышли обратно на Малый проспект и наконец направились на факультет, чтобы успеть хотя бы 3-ю пару, радость бытия достигла исторического максимума. Проспект сиял: блестящей чернотой асфальта, бездонными провалами луж, разноцветными фасадами домов, синевой неба в просветах между крышами. Голова кружилась, и в ней кружился весенний ветер, холодный и влажный, и весь мир был похож на огромный солнечный зайчик.
И вдруг - я ничего не могу сказать про это «вдруг», я даже не знаю точно, где это «вдруг» случилось - во время перехода одной из линий - кажется, между 4 и 3-й, напротив лютеранской кирхи св. Михаила, - сияющий мир замер и бесшумно взорвался изнутри.
И среди миллионов сверкающих осколков, замерев на полушаге, стояла я, и мне в лицо сияло 2 солнца, и одно из них я могла перестать видеть, просто закрыв глаза, а второе - больше не могла перестать видеть никогда. Одно солнце истекало теплом и светом, второе - любовью и благом, и в нем одном был исток переполнявших меня любви и счастья. В тот же миг я поняла, что Бог есть, что вот, это Он и есть, ни нет в этом ничего странного.
Я поняла также, что Он есть - и это значит, что мне нечего бояться. Я подумала, что могу ходить по улицам с закрытыми глазами, и никто и ничто не сможет причинить мне вред. Я закрыла глаза и ступила на проезжую часть, руководимая только пыланием духовного солнца за моими закрытыми веками. Перейдя дорогу, я остановила свою подругу и сказала ей:
- Ты знаешь, я только что узнала, что Бог есть.
Т.М. обратилась через несколько месяцев. Наше воцерковление было беспорядочным и бурным. Чего там только не было: и запойное чтение запрещенных книг, и клирос, и Андреевский фонд, и самиздатовские журналы, безрассудные аскетические опыты по «Добротолюбию», война с родственниками и друзьями за право вести «христианский образ жизни», сладкие мечты об уходе в монастырь…
..потом Т.М. а вышла замуж, я тоже, и наши пути разошлись. Маша уехала в Германию, я презрела Толкиновское общество, бросила работу в школе, ушла из церковного хора, развелась с мужем и пошла в журнал «Мир Петербурга» продавать рекламу. Следующие 5 лет меня несло по кругу, все ниже и ниже, как самолет в штопоре. И мне все время казалось, что ниже падать некуда, но я все падала и падала, и конца этому падению все не было и не было.
Вы спросите, что же случилось со вторым солнцем, увиденным мной между 4-й и 3-й линиями Васильевского острова? Перестала ли я Его видеть?
Нет, не перестала. Просто сначала я привыкла к нему, потом перестала замечать, потом решила что мне вообще это все померещилось, и наконец я пришла к выводу, что я уже взрослый человек, и выросла из христианства, как из детской одежды. В самом деле, смешно продолжать верить в Спасителя мира, если тебя саму Бог и не подумал спасти. Наше расставание не было бурным. Я просто решила, что я и мои дети - сами по себе, а Он - Сам по Себе. Я просто не хотела иметь с Ним ничего общего, но в целом не имела к Нему никаких претензий.
Мир, в котором я осталась без Него, был похож на недействующий фонтан, чаша которого засыпана сухой листвой многих осеней подряд и разным бытовым мусором. В нем не было ни эстетизма, ни функциональности. Вообще ничего, кроме сухого шуршания прошлого и дурного запаха настоящего. Он был пустым как разграбленный склад и бедным как воображение имбецила. Зато, как мне казалось, он был реальным - это была некрасивая арматура бытия, которая остается после того, как с него сдерешь драпировку иллюзий и предрассудков. В этом мире моим любимым тостом на Новый Год был «Вот и еще один год прошел. Ну и хрен с ним».
И однажды (это было, если я ничего не путаю, поздней осенью 2002 года), мы с друзьями засиделись на крошечной коммунальной кухне далеко за полночь. О чем был разговор, я не помню, вряд ли о чем-то важном. Мы пили вино, много курили, а потом мы пошли спать.
А когда я легла в кровать и попыталась заснуть, мир вдруг исчез. Исчезла кровать, одеяло, подушка. Исчез ковер на стене, потом стена, потом дом. Исчезла улица Лени Голикова, а за ней в ничто распался и весь город Петербург. И самое мое тело исчезло - и кожа, и мышцы, и кровь. И осталось только мое «я», трепещущее в пустоте. И леденящее понимание того, что Бог здесь, что Он видит меня, и мне никуда от Него не скрыться.
Я вскочила с постели так резво, как если бы она подо мной загорелась. Ощущение тела и пространства вернулись, но головокружение от подвешенности в пустоте и ужас от богоприсутствия никуда не делись. Сердце билось в груди, как сумасшедший в карцере, ноги подкашивались от страха, слезы катились градом от невыносимого отчаяния. Я знала: Бог тут. Он повсюду. Куда бы я не попыталась скрыться, Он найдет меня и схватит, как охотник дичь. Сколько бы я не пыталась думать, что Его нет - Он единственное, что по-настоящему ЕСТЬ, а вот все остальное - это просто видимость. Леденея от смертного одиночества, я разбудила свою подругу, за ней проснулся и вышел ее муж, мой приятель - но их присутствие, их слова ничем не могли мне помочь. Они не видели Его и не понимали, что привело меня в такой дикий ужас и отчаяние. Они спрашивали: «Что с тобой?». Я говорила «Бог меня видит. Это ужасно, ужасно. Я не могу больше жить»
7 Куда пойду от Духа Твоего,
от лица Твоего куда убегу?
8 Взойду ли на небо - Ты там;
сойду ли в преисподнюю - и там Ты.
Возьму ли крылья зари
переселюсь на край моря, -
10 и там рука Твоя поведет меня,
удержит меня десница Твоя.
11 Скажу ли: "может быть, тьма скроет меня,
и свет вокруг меня сделается ночью";
12 но и тьма не затмит от Тебя,
и ночь светла, как день:
как тьма, так и свет.
(Пс. 138)
В самом деле, на пустыре моей жизни бушевал огненный смерч, который высвечивал на нем каждую трещинку, каждую былинку. Все тайное стало явным, все мои дела и слова обнажились во всем своем неописуемом уродстве. Я задыхалась от стыда и отвращения к себе, от ужаса от того, что Бог видит меня такой.
Через час, когда слезы кончились, озноб перестал меня бить, а все вещи вернулись на свои места, я поняла что Он бросил на меня один-единственный взгляд - и этот взгляд едва не испепелил меня. Конечно, я как «разумный» человек «трезво» оценивала себя и знала свои «недостатки» - но что я настолько, неописуемо безобразна и никуда не годна - я поняла только тогда, когда Его взгляд настиг меня в пустыне моего самодовольства и «самодостаточности».
После уже, анализируя этот опыт, я пришла к выводу, что в обоих случаях я имела дело с одним и тем же Богом. Что неправильно было бы говорить, что в первом случае Он меня любил и желал мне блага. А во втором - преследовал и гневался. Это наивный антропоморфизм, а в реальности все совсем не так. Я конечно же имела встречу с одной и той же Реальностью - Истины, Блага, и Любви - разницу восприятия в обоих случаях обеспечила мое собственное состояние. В первом случае я была реальна как никогда в своей жизни - и потому встреча с Истинной Реальностью не могла меня ни устрашить, ни смутить. А вот во втором случае меня уже почти не осталось - и Взгляд Истинной Реальности был не более чем констатацией этого нерадостного факта. Из этого можно сделать вывод, что людям вообще свойственно воспринимать истинное бытие как угрозу для себя - со всеми вытекающими. Отсюда и отношение к Церкви как к злу, и к христианам - как к человеконенавистникам. Но, к несчастью, это недоказуемое утверждение, хотя многие могут интуитивно со мной согласиться, на основании схожего мистического или жизненного опыта.
Что же до тех людей, у которых такого опыта нет, то они, конечно же, могут объяснить все вышеописанное моей какой-нибудь специальной болезнью мозга - ну там гипофиз отвалился или мозжечек опух, или просто гормональные бури. На что я могу сказать, что в целом, относительно мира, это ничего не меняет: даже если это не более чем какая-нибудь химия в моем мозгу и в мозгах других людей - если эта химия заставляет нас быть лучше и заботиться друг о друге вместо того чтоб друг друга жрать - значит к этой химии следует относиться как к Богу и поступать в соответствии с ней, не задумываясь о том, будет тебе посмертное воздаяние или нет.
И вот после этого умозаключения я поняла, что спасение мне может быть только в Церкви. Я забыла про всю свою самодостаточность, и про свою взрослость, и про реализм. Я перестала бояться язв и нестроений Церкви - я знала, что мои собственные язвы и нестроения ничуть не лучше, но что вместе у нас есть шанс их преодолеть. Обожженная взглядом Божьим, я еще долго после этого боялась голову поднять - и так и жила, уткнувшись взглядом себе под ноги, сурово и сосредоточенно выверяя следующий шаг. До тех пор пока не случилось многое и многое не изменилось, и до тех пор пока я не поняла, что настало время распрямиться и посмотреть вперед, без страха и с надеждой.