Она.
Эдик вырвал у своего лучшего друга Мишки банку таблеток, уже почти пустую, прошлепал с ней к креслу.
-Дай хоть посмотреть, что же ты сожрал?!
Нацепив очки,он начал читать вслух название и способ применения. Из туалета доносились стенания, рвотные позывы и надсадный кашель.
-Ммм… Миш, у нас четыре этажа в доме, а ты все этими пилюльками балуешься, - Эдик глядел в баночку на просвет, направив ее на лампу - Уж лучше надень штаны и выйди на крышу. Хоть полетаешь!
Остатки таблеток на дне прозрачной баночки подпрыгнули от обиженного хлопка двери в ванную комнату. Над Эдиком навис мокрый, взъерошенный Миша, сверля его тяжелым взглядом темных глаз. Даже и не подумаешь, что только сейчас он висел над унитазом, пока его желудок извергал горку таблеток, мелькнуло в голове у Эдика.
Неудавшийся суицид зарядил его жизненной энергией, которая, правда, быстро иссякла. Пользуясь моментом, пока Эдик молчал, он выскользнул на лестницу и взлетел по лестнице в столовую. На последней ступеньке он легонько покачнулся назад - и чуть было не упал.
Дача была странной и казалась мертвым домом. В отличии от других, всегда скрипевших, стонущих и вздыхающих, она тонула в тиши и лишь шелестели листья берез об ее крышу. Стены ее впитали в себя годы одиночества, мыслей, страхов прежних жителей, высосали все краски из воспоминаний о детстве, в коих они раньше были освещены солнцем, а сейчас были в тени. Ни Миша, ни Эдик и никто другой не любили оставаться здесь наедине, в доме чувствовалась невозможная пустота, как если бы дача была давно похоронена, закопана, и давно сгнила до последней половицы, лишь стены ее упорно стояли, как надгробие. Негромкий голос в них разносился до верхних этажей и даже до самого нижнего погреба, заваленного пустыми бутылками из под красного вина.
-А что если я расскажу твоим родителям чем ты тут занимаешься? - сказал Эдик.
-Попробуй поймай их.
Неудавшийся самоубийца, чуть приоткрыв тяжелые шторы, смотрел по сторонам в окно гостиной на улицу
-Вот известно тебе, где они сейчас?
И он, неповорачиваясь, проследовал к лестнице и стал подниматься выше. Казалось бы, он избегал Эдика.
-Мои в Швейцарии,- ответил Эдик, следуя за ним и покряхтывая на каждой ступеньке.
Пыльные солнечные лучики кружили в воздухе гостиной, но даже при всей их пошлой назойливости, бессмертности (сколько не задергивай шторы хоть один из них да останется гулять по комнате), ни один из них не касался стен и пола и портили они лишь мебель.
-Ты лучше мне обьясни наконец, тебе правда кажется, что это того стоит?
Миша замер на секунду перед дверью, но опомнившись, быстро ее открыл и исчез в ней, не отвечая на вопрос. Эдик остался мяться перед ней с ноги на ногу, словно стесняясь. Пыльный лучик вляпался в лакированное дерево двери и засел там накрепко, смакуя изгибы резного узора на ней. Шаги Миши удалялись вглубь этажа. Дверь тихо заскрипела, закрываясь, и Эдик инстинктивно схватил ее за ручку.
-Некоторые люди не пытаются себя угробить, как ты, а наоборот ищут в жизни чтото новое - сказал он, просунув голову в темноту коридора,- быть может для того что бы заглушить ее в памяти, но все же это... правильней, чем так, как ты.
Заскрипела кровать. Он в спальне.
-Я не люблю когда правильно - послышался тихий голос.- Она меня приучила.
Эдик метнулся в спальню. Голос друга показался ему... опасным, в очередной раз за три дня, которые он был с ним. Оставлять его было нельзя. Распахнув дверь спальни, он вздохнул с облегчением. Миша лишь сидел на кровати с унылым видом. Прилив жизненных сил у него явно прошел.
-Здесь не так тихо как везде, - словно оправдываясь, пробормотал он.
И действительно, комнату наполняло тихое тиканье. Длинные тени от десятков часов нависали над его согнувшимся, ссутулившимся телом, пугая своей массивностью. Часы Миша собирал с детства, это было его хобби - он чинил их, красил, лакировал и комбинировал, и их становилось все больше, они заполня ли комнату своим тиканьем. Сейчас вся эта стена была наглядным доказательством того, что его жизнь замерла - в последние полгода его зрение сильно ухудшилось и теперь ремонт часов был делом для него невозможным. Часы были покрыты толстым слоем пыли, почти все они остановились.
-Я тоже согласен с тобой, что все это несправедливо, - Эдик медленно подошел к кровати. - Но не забывай, что еще не все кончено. Родители тебе обязательно помогут.
Мишина рука дернулась, как и всегда при этой теме, метнулась к утренней чашке чая на тумбочке и схватила ее. Он изредка убирал прядь волос с глаз, прихлебывая дрожащими губами.
-Они не помогут. - наконец ответил он. - Никогда не помогали, и сейчас не помогут. Когда они вернутся за мной, будет поздно. Она сделает свое дело.
-Ты дурак. Серьезно, дурак. Ты же знаешь срок! Они все успеют. И ты вовсе забудешь про то, что она была в твоей голове.
-Я врятли ее забуду.
Мишины глаза ясно давали понять что ему невыносимо страшно. Они быстро блуждали по комнате, он часто дышал и крепко сжимал кулаки.
Эдик осторожно положил руку на плечо друга. Он и сам уже не выдерживал. При разговорах на отвлеченные темы Миша психовал и жрал таблетки, словно бы его давило то, что скоро он уже больше не увидит, а при разговорах о болезни его бил озноб.
- Мы ведь пойдем купаться с Сашей и Катей? - стуча зубами прошептал Миша.
-Да... - вяло протянул Эдик.
Саша и Катя уехали в Америку много лет назад и Миша это знал... пока она, опухоль, не начала съедать его мозг. Порой Эдику думалось, что он и сам уже сходит с ума. Много они пережили за эти три дня, и многое еще переживут за два оставшихся и, кажется, Эдик уже начинал жалеть о том, что вызвался посидеть с Мишей, пока его родители отправились по лучшим клиникам мира, пытаясь найти врачей, которые согласятся сделать эту сложную операцию. Последние часы на стенке остановились и в комнате стало тихо, как и везде в доме.
Оставалось два дня до возвращения родителей... и полгода до смерти Миши