(no subject)
Иногда я забываю, что бабушки больше нет. И обещаю маме позвонить ей.
В свой последний день, который я зачем-то провела на Крестовском острове, вместо того, чтобы узнать у нее все то, что я уже никогда не узнаю, она читала Искандера и дыхательную гимнастику по Стрельниковой, делая оставшиеся нам вечным укором заметки на полях.
Я рада, что бабушка успела прочитать "Сто лет одиночества". Я рада, что она думала до конца, что я, в принципе, устроена в жизни.
Прости, дорогая, что я не разбудила тебя, когда зимой к нам приходили Лядовы с Веркой, и ты так и не посмотрела на их "поросенка". Прости, что в день накануне так долго ехала к тебе, потому что были какие-то ничего не значащие для моей вечности встречи.
Когда-то она переводила для КГБ в Берлине. Чуть позже, в Ленинграде, она любила певца Рафаэля и возглавляля его фан-клуб. Немного фарцевала и одевала маму и ее первого, румынского, мужа в модные польские шмотки. Она до последнего дня спрашивала меня, хожу ли я по выходным "на танцы". Дорогая бабушка! Сегодня, впервые с того дня, как тебя больше нет, сходила "на танцы" на Фонтанку. Ваня проводил меня до дома. Все хорошо, и, видимо, будет только лучше. Мне только чертовски жаль, что я не могу сказать тебе это вслух по непрочной телефонной линии. И ты больше не попросишь меня подкинуть тебе деньги на телефон. И не позвонишь убедиться, что я уже дома.
Людей, которым действительно не наплевать, становится все меньше.
Светлая память.
В свой последний день, который я зачем-то провела на Крестовском острове, вместо того, чтобы узнать у нее все то, что я уже никогда не узнаю, она читала Искандера и дыхательную гимнастику по Стрельниковой, делая оставшиеся нам вечным укором заметки на полях.
Я рада, что бабушка успела прочитать "Сто лет одиночества". Я рада, что она думала до конца, что я, в принципе, устроена в жизни.
Прости, дорогая, что я не разбудила тебя, когда зимой к нам приходили Лядовы с Веркой, и ты так и не посмотрела на их "поросенка". Прости, что в день накануне так долго ехала к тебе, потому что были какие-то ничего не значащие для моей вечности встречи.
Когда-то она переводила для КГБ в Берлине. Чуть позже, в Ленинграде, она любила певца Рафаэля и возглавляля его фан-клуб. Немного фарцевала и одевала маму и ее первого, румынского, мужа в модные польские шмотки. Она до последнего дня спрашивала меня, хожу ли я по выходным "на танцы". Дорогая бабушка! Сегодня, впервые с того дня, как тебя больше нет, сходила "на танцы" на Фонтанку. Ваня проводил меня до дома. Все хорошо, и, видимо, будет только лучше. Мне только чертовски жаль, что я не могу сказать тебе это вслух по непрочной телефонной линии. И ты больше не попросишь меня подкинуть тебе деньги на телефон. И не позвонишь убедиться, что я уже дома.
Людей, которым действительно не наплевать, становится все меньше.
Светлая память.