ТРИ МЕСЯЦА
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Библия, Новый Завет, «Евангелие от Матфея»
ГЛАВА 1. ОСТРОЕ
После процедурной меня ввели в палату приемного покоя - «семерки». Широкий дверной проем без дверей и три ряда больничных коек, расположенных перпендикулярно к зарешеченным окнам. День только начался, и больных на скорой все привозили и привозили.
Санитары в приемном были в испачканных, - пятнами крови и грязью прорисовывался фартук, - халатах с засученными по локоть рукавами. Я устроился на одной из свободных коек у окна. От хаоса: стонов, криков, скрипа кроватей, раскачиваемых больными на панцирных сетках, - царившего в палате, она приобретала свойства чудовищного организма - подвижного и уродливого.
Санитаров было двое. Один - молодой, проявлявший рвение в процессе выполнения своих обязанностей, присущее людям, только что наделенным властью, и второй, - опытный, чуть постарше, уже знающий, как этой властью нужно распоряжаться.
- А с этим что? - показал младший на меня.
- Надо бы присмотреть за ним.
Я лежал и молча наблюдал за тем, что происходило в палате. Привезли мужчину с припадками белой горячки. Он галлюцинировал. Его долго не могли успокоить: молодой держал, и опытному, в конце концов, пришлось показывать ему, как надо бить; короткими и сильными ударами кулаком от плеча, положив подушку на голову, чтобы не оставлять следов и не травмировать руку.
- Вколи ему аминазина!
Рядом со мной, на соседней кровати, сидел бородатый мужчина лет тридцати.
- За что тебя? - спросил я его шепотом.
- Хожу, - сказал он, качаясь вперед и назад.- Я здесь уже не в первый раз, мать вызвала. А у тебя что?
- Бессонница.
Он поднялся и стал ходить между рядами коек туда-сюда.
- Сядь, - коротко скомандовал молодой, отвлекшись от своего занятия и отдернув кулак от подушки, под которой бился алкоголик. - Надо его ремнями пристегнуть.
Бородатый сел и стал снова качаться на кровати.- Хожу,- сказал он себе.
От окна дуло холодом. У меня было полпачки «Петра» и я, предварительно спросив санитаров, несколько раз выходил в туалет покурить.
- Этот что-то зачастил, - сказал молодой, когда я в третий раз отпрашивался.
- Пригляди за ним.
В туалете была стена из стеклянных зеленых кирпичей. Один из таких кирпичей был выбит так, что через него могла пройти рука. Я быстро выкурил сигарету и долго потом не ходил в туалет; сигареты нужно было экономить - «стреляли».
Когда я вернулся в палату в последний раз, серый день разошелся, и за окном стало светло. Зима выдалась снежная, и позже, когда солнце поднялось выше, и тени от решеток четко прорисовывались на белых стенах и кроватях, палата наполнилась белым светом.
Днем пришел врач - молодая женщина. Измерила давление, нащупала пульс и, удерживая мою руку в своей, спросила:
- Как настроение?
- Хорошо, только больные по стенкам лазят! - ответил я.
Она пристально посмотрела мне в глаза, лицо её приняло озабоченное выражение лица, и переспросила:
- Так кто, ты говоришь, по стенам лазит?
- Образно, - сказал я, улыбнувшись. - Шумно здесь, не уснешь.
Она присела на край кровати, и я почувствовал её тепло. Затем, подавшись ко мне, она оттянула большим пальцем веко, осмотрела мое глазное яблоко и, заглянув в зрачок, резюмировала:
- Я переведу тебя в соседнюю палату, там спокойнее, и ты сможешь выходить смотреть телевизор в холл. Что тебя вообще беспокоит, почему определили к нам?
- Бессонница.
- Я назначу таблетки.
- Не помогают.
- Я назначу хорошие.
Соседняя палата была значительно меньше приемного покоя, в ней было всего одно окно, такое же зарешеченное, как и в приемном. Я расположился на кровати возле него - лег сверху на постель прямо в одежде. В противоположном углу стоял внушительных размеров платяной шкаф.
Палата была пуста, кроме меня в ней никого не было, а главное, - можно было свободно, не отпрашиваясь, выходить в туалет курить. Есть не хотелось, хотя у меня были бутерброды с колбасой и газировка. В дверном проеме мелькали медсестры туда-сюда, иногда кто-нибудь из них катил тележку со стаканчиками, в которых лежало лекарство. Одна из них принесла мне цветные таблетки - я выпил горсть, а затем еду: геркулесовую кашу, кусок хлеба и чай. Здесь я уже не чувствовал себя под постоянным присмотром, но медсёстры, нет-нет, да заглядывали в палату.
Днём перевели еще двоих. Кровать одного из них находилась у меня в ногах, второго - у противоположной стенки. Первый был двадцати лет отроду, высок ростом и худощав, с бурыми и мелкими прыщами на лице. Он был взвинчен и резок в движениях.
- Перекумарить хочу, почистить печень. Гемодезом прокапают, выйду - снова начну.
Второй - черноволосый кудрявый цыган такого же возраста:
- Деньги есть, вот и балуюсь.
- Есть у тебя че? - спросил прыщавый, обращаясь к цыгану.
- Мамка седня принесет.
В сердцевине рулона туалетной бумаги был шприц, его и дозу цыгану кто-то из родственников передал через дыру в туалете.
- Я первым, - он опустился на корточки в углу за шкафом и быстро подогрел зажигалкой ложку с шипящей жидкостью, обозначив подгоревший ободок.- Присмотри за медсестрами.
- Давай, а то у меня желтуха, я - после, - сказал прыщавый.- Только мне оставь, не забудь.
Я молча наблюдал за ними.
- Будешь? - спросил меня цыган, ослабив шнурок на плече.
- Нет.
Они сидели вдвоем на кровати прыщавого, то и дело роняя голову на грудь, погружаясь в короткий «сон». Потом прыщавый лег, отвернулся к стене и сказал цыгану, чтобы тот шел на своё место. Цыган не уходил, потому что не мог встать на ноги.
Прыщавый кололся уже несколько лет и был опытнее. Об этом он сказал сразу, как только появился в палате. Оба они были немногословны, говорили только по необходимости или из нужды. И, несмотря на то, что познакомились прыщавый с цыганом только здесь, по тому, как они перебрасывались короткими фразами, - по существу и со знанием дела, - посторонний человек мог заключить, что они знают друг друга много лет.
- Никогда не колись, даже не пробуй, - медленно сказал прыщавый в стену, не поворачиваясь ко мне.
Пришла медсестра, приподняла за подбородок голову цыгану, который все еще сидел на кровати прыщавого, и строго спросила:
- Кололся?
Он промычал что-то нечленораздельное.
- Так… а этот?
Она взялась за плечи прыщавого и развернула его к себе лицом.
- Ну-у… Я сплю.
- Так, оба собрали вещи и за мной!
Ближе к вечеру я вышел в холл. Телевизор стоял у окна, а на стуле напротив сидела молодая женщина.
- Привет, - сказала она.
- Привет! - ответил я и сел рядом на свободный стул.
Мы некоторое время молчали, глядя на мельтешащие, меняющие друг друга цветные картинки по телевизору. Казалось, каждый из нас был погружен в собственные мысли; было между нами что-то общее, а может, просто, не было ничего лишнего.
- Я не работаю. Мой муж-бизнесмен разводит спирт. Дома всегда есть, что выпить, вот и пристрастилась от скуки. Пью по несколько месяцев и потом - режу вены. Вот смотри.
Она показала мне свежие алые рубцы сначала на правой руке, а потом закатала левый рукав и показала лесенку старых.
Я прикоснулся пальцами к твердым рубцам и почувствовал нежную кожу.
- А что у тебя? - спросила она. - Ты, вроде, нормальный.
- Бессонница.
- Это пройдет. Пошли, покурим, есть че?
Вечером пришла врач.
- Завтра мы переведем тебя в отделение неврозов; не вижу смысла здесь тебя больше держать.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Библия, Новый Завет, «Евангелие от Матфея»
ГЛАВА 1. ОСТРОЕ
После процедурной меня ввели в палату приемного покоя - «семерки». Широкий дверной проем без дверей и три ряда больничных коек, расположенных перпендикулярно к зарешеченным окнам. День только начался, и больных на скорой все привозили и привозили.
Санитары в приемном были в испачканных, - пятнами крови и грязью прорисовывался фартук, - халатах с засученными по локоть рукавами. Я устроился на одной из свободных коек у окна. От хаоса: стонов, криков, скрипа кроватей, раскачиваемых больными на панцирных сетках, - царившего в палате, она приобретала свойства чудовищного организма - подвижного и уродливого.
Санитаров было двое. Один - молодой, проявлявший рвение в процессе выполнения своих обязанностей, присущее людям, только что наделенным властью, и второй, - опытный, чуть постарше, уже знающий, как этой властью нужно распоряжаться.
- А с этим что? - показал младший на меня.
- Надо бы присмотреть за ним.
Я лежал и молча наблюдал за тем, что происходило в палате. Привезли мужчину с припадками белой горячки. Он галлюцинировал. Его долго не могли успокоить: молодой держал, и опытному, в конце концов, пришлось показывать ему, как надо бить; короткими и сильными ударами кулаком от плеча, положив подушку на голову, чтобы не оставлять следов и не травмировать руку.
- Вколи ему аминазина!
Рядом со мной, на соседней кровати, сидел бородатый мужчина лет тридцати.
- За что тебя? - спросил я его шепотом.
- Хожу, - сказал он, качаясь вперед и назад.- Я здесь уже не в первый раз, мать вызвала. А у тебя что?
- Бессонница.
Он поднялся и стал ходить между рядами коек туда-сюда.
- Сядь, - коротко скомандовал молодой, отвлекшись от своего занятия и отдернув кулак от подушки, под которой бился алкоголик. - Надо его ремнями пристегнуть.
Бородатый сел и стал снова качаться на кровати.- Хожу,- сказал он себе.
От окна дуло холодом. У меня было полпачки «Петра» и я, предварительно спросив санитаров, несколько раз выходил в туалет покурить.
- Этот что-то зачастил, - сказал молодой, когда я в третий раз отпрашивался.
- Пригляди за ним.
В туалете была стена из стеклянных зеленых кирпичей. Один из таких кирпичей был выбит так, что через него могла пройти рука. Я быстро выкурил сигарету и долго потом не ходил в туалет; сигареты нужно было экономить - «стреляли».
Когда я вернулся в палату в последний раз, серый день разошелся, и за окном стало светло. Зима выдалась снежная, и позже, когда солнце поднялось выше, и тени от решеток четко прорисовывались на белых стенах и кроватях, палата наполнилась белым светом.
Днем пришел врач - молодая женщина. Измерила давление, нащупала пульс и, удерживая мою руку в своей, спросила:
- Как настроение?
- Хорошо, только больные по стенкам лазят! - ответил я.
Она пристально посмотрела мне в глаза, лицо её приняло озабоченное выражение лица, и переспросила:
- Так кто, ты говоришь, по стенам лазит?
- Образно, - сказал я, улыбнувшись. - Шумно здесь, не уснешь.
Она присела на край кровати, и я почувствовал её тепло. Затем, подавшись ко мне, она оттянула большим пальцем веко, осмотрела мое глазное яблоко и, заглянув в зрачок, резюмировала:
- Я переведу тебя в соседнюю палату, там спокойнее, и ты сможешь выходить смотреть телевизор в холл. Что тебя вообще беспокоит, почему определили к нам?
- Бессонница.
- Я назначу таблетки.
- Не помогают.
- Я назначу хорошие.
Соседняя палата была значительно меньше приемного покоя, в ней было всего одно окно, такое же зарешеченное, как и в приемном. Я расположился на кровати возле него - лег сверху на постель прямо в одежде. В противоположном углу стоял внушительных размеров платяной шкаф.
Палата была пуста, кроме меня в ней никого не было, а главное, - можно было свободно, не отпрашиваясь, выходить в туалет курить. Есть не хотелось, хотя у меня были бутерброды с колбасой и газировка. В дверном проеме мелькали медсестры туда-сюда, иногда кто-нибудь из них катил тележку со стаканчиками, в которых лежало лекарство. Одна из них принесла мне цветные таблетки - я выпил горсть, а затем еду: геркулесовую кашу, кусок хлеба и чай. Здесь я уже не чувствовал себя под постоянным присмотром, но медсёстры, нет-нет, да заглядывали в палату.
Днём перевели еще двоих. Кровать одного из них находилась у меня в ногах, второго - у противоположной стенки. Первый был двадцати лет отроду, высок ростом и худощав, с бурыми и мелкими прыщами на лице. Он был взвинчен и резок в движениях.
- Перекумарить хочу, почистить печень. Гемодезом прокапают, выйду - снова начну.
Второй - черноволосый кудрявый цыган такого же возраста:
- Деньги есть, вот и балуюсь.
- Есть у тебя че? - спросил прыщавый, обращаясь к цыгану.
- Мамка седня принесет.
В сердцевине рулона туалетной бумаги был шприц, его и дозу цыгану кто-то из родственников передал через дыру в туалете.
- Я первым, - он опустился на корточки в углу за шкафом и быстро подогрел зажигалкой ложку с шипящей жидкостью, обозначив подгоревший ободок.- Присмотри за медсестрами.
- Давай, а то у меня желтуха, я - после, - сказал прыщавый.- Только мне оставь, не забудь.
Я молча наблюдал за ними.
- Будешь? - спросил меня цыган, ослабив шнурок на плече.
- Нет.
Они сидели вдвоем на кровати прыщавого, то и дело роняя голову на грудь, погружаясь в короткий «сон». Потом прыщавый лег, отвернулся к стене и сказал цыгану, чтобы тот шел на своё место. Цыган не уходил, потому что не мог встать на ноги.
Прыщавый кололся уже несколько лет и был опытнее. Об этом он сказал сразу, как только появился в палате. Оба они были немногословны, говорили только по необходимости или из нужды. И, несмотря на то, что познакомились прыщавый с цыганом только здесь, по тому, как они перебрасывались короткими фразами, - по существу и со знанием дела, - посторонний человек мог заключить, что они знают друг друга много лет.
- Никогда не колись, даже не пробуй, - медленно сказал прыщавый в стену, не поворачиваясь ко мне.
Пришла медсестра, приподняла за подбородок голову цыгану, который все еще сидел на кровати прыщавого, и строго спросила:
- Кололся?
Он промычал что-то нечленораздельное.
- Так… а этот?
Она взялась за плечи прыщавого и развернула его к себе лицом.
- Ну-у… Я сплю.
- Так, оба собрали вещи и за мной!
Ближе к вечеру я вышел в холл. Телевизор стоял у окна, а на стуле напротив сидела молодая женщина.
- Привет, - сказала она.
- Привет! - ответил я и сел рядом на свободный стул.
Мы некоторое время молчали, глядя на мельтешащие, меняющие друг друга цветные картинки по телевизору. Казалось, каждый из нас был погружен в собственные мысли; было между нами что-то общее, а может, просто, не было ничего лишнего.
- Я не работаю. Мой муж-бизнесмен разводит спирт. Дома всегда есть, что выпить, вот и пристрастилась от скуки. Пью по несколько месяцев и потом - режу вены. Вот смотри.
Она показала мне свежие алые рубцы сначала на правой руке, а потом закатала левый рукав и показала лесенку старых.
Я прикоснулся пальцами к твердым рубцам и почувствовал нежную кожу.
- А что у тебя? - спросила она. - Ты, вроде, нормальный.
- Бессонница.
- Это пройдет. Пошли, покурим, есть че?
Вечером пришла врач.
- Завтра мы переведем тебя в отделение неврозов; не вижу смысла здесь тебя больше держать.