Набор всего
"Девочке завтра замуж. Мальчику - пять ночей до полнолуния. Они сидят на веранде и не знают, что счастливыми им не быть".
Вместо эпиграфа.
В голос смеяться даже тогда, когда тебе совсем не до смеха, биться в истерике из-за "не любит", хотя сама ты - любишь ли? - нет, только играла, бояться промочить ноги, тщательно огибая лужи и ненавидя поэтому дождь, любить липкую, с синевой, манную кашу, веря, что она "как в детстве", верить, что когда-то все было или будет лучше, даже если ничего для этого ты сделать не сможешь, улыбаться нарисованным глазам, втайне радуясь, что они не похожи, осознавать свою полную и абсолютную беспомощность без очков - и принципиально не носить с собой запасных, считать кого-то кем-то совсем другим, не лучше и не хуже, а придуманным тобой лично, выросшим на твоих глазах и по твоему желанию, задыхаться ночами от слов и рыдать в подушку по-настоящему - с закусыванием простыней, судорогами в ногах и маниакальной радостью, беречь несбывшуюся потрепанную сказку в захватанной обложке, знать ее наизусть и все равно перечитывать, малодушно останавливаясь на предпоследней странице, прекрасно зная и безумно желая переписать финал.
Солнце. Снег в апреле.
...Русалочка вышла вслед за Принцем на берег, промучавшись на кинжалах, нарастила мозоли с каблуками, научилась говорить, хотя в это никто не верил, перетанцевала на балах с доброй половиной аристократии, при этом держа себя в монашеской строгости, - и разлюбила Принца, оказавшегося слишком для нее амбициозным, еще до его свадьбы с Принцессой, даже не утрудившись превратиться ни в морскую пену, ни в Дочерь воздуха, чтобы не связывать себя с людскими детьми.
Герда встретила Кая, нет, росли они не вместе, и все начиналось чудесно, и Снежной Королевы никогда не было, но не было у него покоя никогда и нигде, он знал: многое дано - многое спросится, а ведь он не просил, он не нуждался ни в чем, ему не были нужны даже ни Вечность, ни, тем более, санки, в его глазах не было осколка зеркала, льдинок не было - они сами светились полярной ночью, зимним океаном, истоптанным мокрым асфальтом, с которого Кай начал свой путь, они отражали настолько далекие звезды, что Герда никогда не узнала, где их искать. Осколка не было и в сердце, как не было и самого сердца, и он шел искать его, не потому, что ему чего-то не хватало, но потому, что где-то в сознании билась мысль: "Сердце обязано быть". И Герда тоже смело пошла на Север, пошла, не боясь потерять себя, - всего лишь боясь потерять его, даже тогда обманывая себя, ибо он не был ее никогда. Она шла, продираясь с трудом через прекрасный сад, обрывая вместе с хрупкими стебельками цветов прежние связи, наступая на бутоны, топтала чужие чувства - и все-таки выпуталась, как раз вовремя, чтобы увидеть заметаемые поземкой следы Кая и уловить чутким, настроенным только на него слухом отголоски его песни. А дальше была Лапландия... или Финляндия, в общем, тундра, и Герду медленно и мягко заносило снегом, ведь идти она больше не могла: он о ней забыл. Пока он помнил о ней, пока в его песни была хоть нота для нее, она шла, обходя, перешагивая, взбираясь и падая, шла на край света и еще дальше, только бы... Если бы она была мудрее, она бы поняла, что идти стоило не за ним, а за его сердцем, и встертить его на пороге небольшого домика, в котором не было бы роз, но были бы тюльпаны, развести огонь, согреть сначала несчастное - но, впрочем, вполне довольное - сердце, затем постель, а затем - и самого Кая, замерзшего, но все-таки обретшего цель.
Герда этого не знала.
Будет Вэнди из "Питера Пена". Вэнди, готовая лететь "прямо до самого утра" и стать всем мамой - и чтобы у нее был маленький в люльке, лишь бы Питер был настоящим: веселым, непонимающим и бессердечным мальчишкой.
Искатели ей надоели, и хочется ей только танцев субботними вечерами - при условии, что субботой объявляется на семейном совете любой желаемый день.
Вместо эпиграфа.
В голос смеяться даже тогда, когда тебе совсем не до смеха, биться в истерике из-за "не любит", хотя сама ты - любишь ли? - нет, только играла, бояться промочить ноги, тщательно огибая лужи и ненавидя поэтому дождь, любить липкую, с синевой, манную кашу, веря, что она "как в детстве", верить, что когда-то все было или будет лучше, даже если ничего для этого ты сделать не сможешь, улыбаться нарисованным глазам, втайне радуясь, что они не похожи, осознавать свою полную и абсолютную беспомощность без очков - и принципиально не носить с собой запасных, считать кого-то кем-то совсем другим, не лучше и не хуже, а придуманным тобой лично, выросшим на твоих глазах и по твоему желанию, задыхаться ночами от слов и рыдать в подушку по-настоящему - с закусыванием простыней, судорогами в ногах и маниакальной радостью, беречь несбывшуюся потрепанную сказку в захватанной обложке, знать ее наизусть и все равно перечитывать, малодушно останавливаясь на предпоследней странице, прекрасно зная и безумно желая переписать финал.
Солнце. Снег в апреле.
...Русалочка вышла вслед за Принцем на берег, промучавшись на кинжалах, нарастила мозоли с каблуками, научилась говорить, хотя в это никто не верил, перетанцевала на балах с доброй половиной аристократии, при этом держа себя в монашеской строгости, - и разлюбила Принца, оказавшегося слишком для нее амбициозным, еще до его свадьбы с Принцессой, даже не утрудившись превратиться ни в морскую пену, ни в Дочерь воздуха, чтобы не связывать себя с людскими детьми.
Герда встретила Кая, нет, росли они не вместе, и все начиналось чудесно, и Снежной Королевы никогда не было, но не было у него покоя никогда и нигде, он знал: многое дано - многое спросится, а ведь он не просил, он не нуждался ни в чем, ему не были нужны даже ни Вечность, ни, тем более, санки, в его глазах не было осколка зеркала, льдинок не было - они сами светились полярной ночью, зимним океаном, истоптанным мокрым асфальтом, с которого Кай начал свой путь, они отражали настолько далекие звезды, что Герда никогда не узнала, где их искать. Осколка не было и в сердце, как не было и самого сердца, и он шел искать его, не потому, что ему чего-то не хватало, но потому, что где-то в сознании билась мысль: "Сердце обязано быть". И Герда тоже смело пошла на Север, пошла, не боясь потерять себя, - всего лишь боясь потерять его, даже тогда обманывая себя, ибо он не был ее никогда. Она шла, продираясь с трудом через прекрасный сад, обрывая вместе с хрупкими стебельками цветов прежние связи, наступая на бутоны, топтала чужие чувства - и все-таки выпуталась, как раз вовремя, чтобы увидеть заметаемые поземкой следы Кая и уловить чутким, настроенным только на него слухом отголоски его песни. А дальше была Лапландия... или Финляндия, в общем, тундра, и Герду медленно и мягко заносило снегом, ведь идти она больше не могла: он о ней забыл. Пока он помнил о ней, пока в его песни была хоть нота для нее, она шла, обходя, перешагивая, взбираясь и падая, шла на край света и еще дальше, только бы... Если бы она была мудрее, она бы поняла, что идти стоило не за ним, а за его сердцем, и встертить его на пороге небольшого домика, в котором не было бы роз, но были бы тюльпаны, развести огонь, согреть сначала несчастное - но, впрочем, вполне довольное - сердце, затем постель, а затем - и самого Кая, замерзшего, но все-таки обретшего цель.
Герда этого не знала.
Будет Вэнди из "Питера Пена". Вэнди, готовая лететь "прямо до самого утра" и стать всем мамой - и чтобы у нее был маленький в люльке, лишь бы Питер был настоящим: веселым, непонимающим и бессердечным мальчишкой.
Искатели ей надоели, и хочется ей только танцев субботними вечерами - при условии, что субботой объявляется на семейном совете любой желаемый день.