Лурье о Шамбезийской унии
" В 1990-е годы казалось, что мы можем заниматься защитой православия в РПЦ МП. Как раз в это время были предприняты очень яркие акции по сдаче православия ереси экуменизма. В 1993 году была подписана Шамбезийская уния с монофизитами и Баламандская - с католиками. Они были подписаны представителями Московской патриархии. И можно было препятствовать ратификации этих документов, требовать наказания тех, кто их подписал, как неправославных, и вообще создать какое-то антиэкуменическое движение.
В это время в Петербурге, с поддержкой Валаамского монастыря, который тогда только возрождался, было довольно мощное движение мирян и клириков, которое было направлено на искоренение экуменизма в Московской патриархии.
Благодаря тому, что Андрей Кураев узнал о планах ратификации на соборе Шамбезийской унии, мы смогли с ним отвратить некоторые экуменические решения (я считаю, что это была моя главная ошибка). Там же важную роль сыграл Петербургский митрополит Иоанн, который не был экуменистом. Вскоре после его прибытия на нашу кафедру мы ему открыли глаза на опасность экуменизма. То есть не надо думать, что он всегда знал, что такое экуменизм, но он как-то принял близко к сердцу и стал поддерживать антиэкуменистов. Он при этом был человеком очень хорошим, открытым, все позволял сделать.
Был такой случай, что в конце лета 1994 года проходило заседание Синода в Троице-Сергиевой лавре, где, ничего не записав в протокол - протокол опубликовали, там ничего такого не было - обсуждали, что на ближайшем Соборе в ноябре 1994 надо принять Шамбезийскую унию. Уния состояла в том, что у нас одна вера с монофизитами, что мы преодолеваем разделения. И они как-то между собой договорились. А это услышал кто-то из иподиаконов и проболтался отцу Кураеву. А Кураев тоже стал говорить разным людям, что с этим можно поделать. Это дошло до меня. Я позвонил нашему митрополиту Иоанну. Спросил, что правда ли это, что такое придумали на Синоде. Он не сказал, что я прав, - видимо, не имел права рассекречивать, - но дал мне абсолютно четко понять, что это правда, и сказал, что вот ты напиши на имя митрополита Филарета [Вахромеева], главы комиссии, почему этого не надо делать. Я написал.
А тут как раз Андрей Кураев приехал в наш город. Я как-то шел мимо того места, где он выступал, и передал ему копию того, что я написал. Он мне звонит и говорит, что я тоже, мол, написал свою брошюру, давай, мы с тобой издадим вдвоем, сложим. Он издал это на бумаге. И это раздавалось архиереям при входе на Собор.
Дальше нас пригласили, отца Андрея Кураева (он был персоной нон грата в этом смысле, а тут перестал быть) и меня, участвовать в заседании Богословской комиссии под председательством митрополита Филарета, на котором нас как цепных псов спускали на представителей Константинопольского патриархата, чтобы мы их обличили в ереси. Подоплека была такова, что Константинополь начинал принимать в Северной Америке украинские юрисдикции, надо было что-то людям про него сказать".
http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=116789
***
от себя добавлю:
- Мне тогда было 30 лет. Патриаршим иподиаконам - около 25. Разница в возрасте была небольшой. Мы были взаимно на ты. И эти добрые отношения сохранились и после моего ухода из патриархии. И вот один из них, прислуживая на патриаршем обеде в Сергиев день в Лавре (в ту пору заседания Синода приурочивались к этому дню) услышал, как именно будет преодолеваться возможное сопротивление епископата унии с монофизитами. Дескать, в повестку дня собора этот вопрос не будет включен. Заранее епископы предупреждаться не будут. Но в отчете ОВЦС перед собором эти документы будут упомянуты как разработанные и принятые синодами всех православных церквей. И епископы, голосуя за формальное утверждение отчета ОВЦС, заодно проголосуют и за шамбезийские документы...
Иподиакон (у него все же было академическое образование) решил проконсультироваться со мной. Я тоже не знал, что это за документы. Публикаций в ЖМП не было, интернета еще тоже не было. Но секретность насторожила и меня.
И тут (да, Промысл Божий) мне предлагают поехать на конференцию в Женеву.
Не помню, о чем она была (организатором, кажется, был ВСЦ). Но в один из дней я сбежал с нее и поехал в Шамбези - городок, где располагается резиденция Вселенского Патриарха (запасная резиденция на случай его окончательного изгнания из Турции).
Там я пояснил, что меня интересует экуменический диалог и, в частности, перспективы сближения с "восточными церквями". Радостный греческий монах дал мне итоговые документы Всеправославно-Древне-Восточного диалога. И добавил что по такой же формуле вскоре можно будет достичь унии с католиками.
Формула была такова: "Обе семьи церквей признают три Вселенский собора. Православная сторона признает, кроме того, еще четыре собора в качестве Вселенских, а Древне-Восточные Церкви считают это частным мнением православной стороны".
Понятно, что так же можно написать и о православно-католических отношениях: "Обе церкви признают 7 Вселенских соборов. Католическая сторона признает, кроме того, еще 14 соборов в качестве Вселенских, а Православные считают это частным мнением католической стороны".
Вот по этим франкоязычным материалам из Шамбези мы с Лурье и написали брошюрку "На пороге унии".
Деньги на издание нашей брошюры дал один епископ, имя которого крайне удивит моих читателей. Но и сейчас называть его я не стану. А сами издательские труды взял на себя другой владыка.
Текст был написан в форме открытого письма на имя главы богословской комиссии митр. Филарета.
Я специально в избыточно резких выражениях критиковал митрополита Питирима, от имени РПЦ подписавшего унию в Шамбези. Мой аппаратный опыт подсказывал мне, что собор не сможет понудить себя к согласию с мнением какого-то заштатного диаконишки. Поэтому надо было дать ему шанс занять "мудрую взвешенную срединную позицию": и Питирима не одобряем, но и его критики тоже переборщили.
Брошюра была разослана по всем епархиальным адресам. Епископы съезжались уже предупрежденными. Конечно, наше письмо не фигурировало среди документов Собора. Но решение оказалось именно таким, какое я и предполагал: была решено "продолжить диалог и доработать документы".
Стоит также добавить, что одной из причин, почему шамбезийские документы не были утверждены - в том, что подписывал их митр. Питирим, а патр. Алексий давно уже искал повод, чтобы его снять.
Что не означает, будто я действовал по поручению патриарха.
Греки были в ярости от московского неожиданного отказа. В Москву прилетел их богословский спецназ во главе с митр. Иоанном Зизиулосом.
Было заседание расширенной Богословской Комиссии. Я не был тогда ее членом, но митр. Филарет все же пригласил меня на это заседание. Мне запомнился один эпизод: по ходу дискуссии проф К. Е. Скурат решил напомнить грекам одно место из Василия Великого. Греки поинтересовались, где он такое вычитал. Константин Ефимович честно называет издание: "Сергиев Посад, 18... год, страница...". Греки долго смеялись: "В ваших переводах может быть все что угодно. Вы дайте нам цитату на языке оригинала, на греческом, процитируйте по изданию хотя бы Миня!".
И вот тут выяснилось, что НИКТО из тогдашнего состава Синодальной Богословской Комиссии не знал греческого языка. От полного конфуза спасло лишь присутствие о. Валентина Асмуса (среди опять же приглашенных гостей).
... Как бы то ни было, "доработка" тех документов идет до сих пор.
В это время в Петербурге, с поддержкой Валаамского монастыря, который тогда только возрождался, было довольно мощное движение мирян и клириков, которое было направлено на искоренение экуменизма в Московской патриархии.
Благодаря тому, что Андрей Кураев узнал о планах ратификации на соборе Шамбезийской унии, мы смогли с ним отвратить некоторые экуменические решения (я считаю, что это была моя главная ошибка). Там же важную роль сыграл Петербургский митрополит Иоанн, который не был экуменистом. Вскоре после его прибытия на нашу кафедру мы ему открыли глаза на опасность экуменизма. То есть не надо думать, что он всегда знал, что такое экуменизм, но он как-то принял близко к сердцу и стал поддерживать антиэкуменистов. Он при этом был человеком очень хорошим, открытым, все позволял сделать.
Был такой случай, что в конце лета 1994 года проходило заседание Синода в Троице-Сергиевой лавре, где, ничего не записав в протокол - протокол опубликовали, там ничего такого не было - обсуждали, что на ближайшем Соборе в ноябре 1994 надо принять Шамбезийскую унию. Уния состояла в том, что у нас одна вера с монофизитами, что мы преодолеваем разделения. И они как-то между собой договорились. А это услышал кто-то из иподиаконов и проболтался отцу Кураеву. А Кураев тоже стал говорить разным людям, что с этим можно поделать. Это дошло до меня. Я позвонил нашему митрополиту Иоанну. Спросил, что правда ли это, что такое придумали на Синоде. Он не сказал, что я прав, - видимо, не имел права рассекречивать, - но дал мне абсолютно четко понять, что это правда, и сказал, что вот ты напиши на имя митрополита Филарета [Вахромеева], главы комиссии, почему этого не надо делать. Я написал.
А тут как раз Андрей Кураев приехал в наш город. Я как-то шел мимо того места, где он выступал, и передал ему копию того, что я написал. Он мне звонит и говорит, что я тоже, мол, написал свою брошюру, давай, мы с тобой издадим вдвоем, сложим. Он издал это на бумаге. И это раздавалось архиереям при входе на Собор.
Дальше нас пригласили, отца Андрея Кураева (он был персоной нон грата в этом смысле, а тут перестал быть) и меня, участвовать в заседании Богословской комиссии под председательством митрополита Филарета, на котором нас как цепных псов спускали на представителей Константинопольского патриархата, чтобы мы их обличили в ереси. Подоплека была такова, что Константинополь начинал принимать в Северной Америке украинские юрисдикции, надо было что-то людям про него сказать".
http://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=116789
***
от себя добавлю:
- Мне тогда было 30 лет. Патриаршим иподиаконам - около 25. Разница в возрасте была небольшой. Мы были взаимно на ты. И эти добрые отношения сохранились и после моего ухода из патриархии. И вот один из них, прислуживая на патриаршем обеде в Сергиев день в Лавре (в ту пору заседания Синода приурочивались к этому дню) услышал, как именно будет преодолеваться возможное сопротивление епископата унии с монофизитами. Дескать, в повестку дня собора этот вопрос не будет включен. Заранее епископы предупреждаться не будут. Но в отчете ОВЦС перед собором эти документы будут упомянуты как разработанные и принятые синодами всех православных церквей. И епископы, голосуя за формальное утверждение отчета ОВЦС, заодно проголосуют и за шамбезийские документы...
Иподиакон (у него все же было академическое образование) решил проконсультироваться со мной. Я тоже не знал, что это за документы. Публикаций в ЖМП не было, интернета еще тоже не было. Но секретность насторожила и меня.
И тут (да, Промысл Божий) мне предлагают поехать на конференцию в Женеву.
Не помню, о чем она была (организатором, кажется, был ВСЦ). Но в один из дней я сбежал с нее и поехал в Шамбези - городок, где располагается резиденция Вселенского Патриарха (запасная резиденция на случай его окончательного изгнания из Турции).
Там я пояснил, что меня интересует экуменический диалог и, в частности, перспективы сближения с "восточными церквями". Радостный греческий монах дал мне итоговые документы Всеправославно-Древне-Восточного диалога. И добавил что по такой же формуле вскоре можно будет достичь унии с католиками.
Формула была такова: "Обе семьи церквей признают три Вселенский собора. Православная сторона признает, кроме того, еще четыре собора в качестве Вселенских, а Древне-Восточные Церкви считают это частным мнением православной стороны".
Понятно, что так же можно написать и о православно-католических отношениях: "Обе церкви признают 7 Вселенских соборов. Католическая сторона признает, кроме того, еще 14 соборов в качестве Вселенских, а Православные считают это частным мнением католической стороны".
Вот по этим франкоязычным материалам из Шамбези мы с Лурье и написали брошюрку "На пороге унии".
Деньги на издание нашей брошюры дал один епископ, имя которого крайне удивит моих читателей. Но и сейчас называть его я не стану. А сами издательские труды взял на себя другой владыка.
Текст был написан в форме открытого письма на имя главы богословской комиссии митр. Филарета.
Я специально в избыточно резких выражениях критиковал митрополита Питирима, от имени РПЦ подписавшего унию в Шамбези. Мой аппаратный опыт подсказывал мне, что собор не сможет понудить себя к согласию с мнением какого-то заштатного диаконишки. Поэтому надо было дать ему шанс занять "мудрую взвешенную срединную позицию": и Питирима не одобряем, но и его критики тоже переборщили.
Брошюра была разослана по всем епархиальным адресам. Епископы съезжались уже предупрежденными. Конечно, наше письмо не фигурировало среди документов Собора. Но решение оказалось именно таким, какое я и предполагал: была решено "продолжить диалог и доработать документы".
Стоит также добавить, что одной из причин, почему шамбезийские документы не были утверждены - в том, что подписывал их митр. Питирим, а патр. Алексий давно уже искал повод, чтобы его снять.
Что не означает, будто я действовал по поручению патриарха.
Греки были в ярости от московского неожиданного отказа. В Москву прилетел их богословский спецназ во главе с митр. Иоанном Зизиулосом.
Было заседание расширенной Богословской Комиссии. Я не был тогда ее членом, но митр. Филарет все же пригласил меня на это заседание. Мне запомнился один эпизод: по ходу дискуссии проф К. Е. Скурат решил напомнить грекам одно место из Василия Великого. Греки поинтересовались, где он такое вычитал. Константин Ефимович честно называет издание: "Сергиев Посад, 18... год, страница...". Греки долго смеялись: "В ваших переводах может быть все что угодно. Вы дайте нам цитату на языке оригинала, на греческом, процитируйте по изданию хотя бы Миня!".
И вот тут выяснилось, что НИКТО из тогдашнего состава Синодальной Богословской Комиссии не знал греческого языка. От полного конфуза спасло лишь присутствие о. Валентина Асмуса (среди опять же приглашенных гостей).
... Как бы то ни было, "доработка" тех документов идет до сих пор.