Беспрецедентный диалогический эксперимент Бахтина
(аватары Бахтина: П.М.Медведев-И.И.Канаев-В.Н.Волошинов)
Прощание с Бахтиным (Реплика в споре)
автор: М. Строганов
http://www.filgrad.ru/sitizens/bahtin3.htm
Эти заметки были написаны в апреле 1994 г. по просьбе журнала "Апокриф", соиздатели которого затеяли и осуществляли серию "Бахтин под маской". В заметках этих было много полемичного по отношению к издателям журнала и серии, но журнал приказал долго жить. Я не унывал: в 1995 г. можно было напечатать - по причине столетия - все. Но было грустно вливаться в поток. Кажется, С.С. Аверинцев лет десять назад (если не больше) сказал, что нам еще долго предстоит пережевывать Бахтина. Но неужели всякую жвачку печатать? Я сократил и переделал заметки, сориентировав их на возникший в "Лит. обозе" спор о том, кому авторские платить за переиздание книг, вышедших под именем В.Н. Волошинова. Грустный для меня спор, потому что в нем принимают участие уважаемые мной люди. Редакция "ЛО" предложила мне написать обзор бахтинской литературы 1995 г. и включить туда эти мои заметки. Я было начал. Читать и писать. И мне стало еще грустнее. Когда раньше заставляли процитировать что-либо из прежних классиков и мы цитировали - это я понимаю: заставляли. Но теперь? Да и зачем из Бахтина классика делать? Не лучше ли считать его великим ученым и философом, которого нам вряд ли понять? Погрустнев окончательно от того, что "воспроизведение и цитирование произведений В.Н. Волошинова с нарушением указанных прав ("Об авторском праве и смежных правах". - М.С.) преследуется в судебном порядке" (Волошинов Валентин. Философия и социология гуманитарных наук. СПб., 1995. Оборот титула), но книга вышла в серии "Круг Бахтина", что можно прочесть в надзаглавии и на корешке обложки - кто защитит права Бахтина? - погрустнев окончательно от всего, я решился предложить свое прощание с Бахтиным со слабой надеждой: может быть, еще кто-то попрощается и промолчит в глупых спорах и мелочных воспоминаниях. Или уж мы так мелочны, что хотим, чтобы наш голос зазвучал наравне с бахтинским в великом диалоге эпох? Как бы не осрамиться...
Январь 1996 г. Я пишу о Бахтине не только потому, что сейчас ленивый только не пишет о Бахтине. - Для Бахтина на самом деле "уже потомство настает".
Я пишу о Бахтине потому, что хочу сказать:Бахтин совершил уникальный эксперимент, он был говорящим философом, - больше он никем не был.
На фоне мыслителей - философствующих писателей ХХ века - Бахтин выглядит малопродуктивным. Зато потрясает самый факт участия его в говорении эпохи. Когда Бердяева просили где-нибудь лекцию прочесть, это я понимаю: Бердяев имя. Он, может быть, сам-то и не хотел, но положение Бердяева обязывало. (Я специально беру пример "от фонаря", не справляясь с биографическими данными и исходя только из имиджа того или иного типа философа). Бахтин... Вот он приехал из Витебска в Петроград и стал лекции читать. Но что за имя - "Бахтин"? А он - то матросам, то на дому узкому кругу людей, то еще как. Конечно, надо было на жизнь зарабатывать. Но только ли это? Ведь и Сократ ничего не писал, а только говорил, говорил, говорил. Вот и Диоген из своей бочки - говорил только тоже. Вот еще вереница таких же - не писавших, а говоривших, которых мы относим к философам. Не из этой ли вереницы Бахтин?
Не потому ли и ввел он так уверенно в наш обиход разные "мениппеи", "диатрибы", "солилоквиумы", - что нутром чувствовал бочку Диогена, агору Сократа? Ведь что удивительно: посмотришь на частность этих терминов у Бахтина и скажешь: да они же по разу у него и встречаются. Но зато уж это "по разу" так прочно засело в наших мозгах, как будто мы до того и самих антиков не читали.
Конечно, Советская Россия - это не Древняя Греция. Но бочка Диогена и двухкомнатная "бочка" Бахтина в Саранске 1940-х годов (см. о ней и план ее: Карпунов Г.В., Естифеева В.Б. Годы жизни М.М. Бахтина в Саранске. В кн.: М.М. Бахтин: эстетическое наследие и современность. [Саранск], 1992. Ч. II. С. 363.) - не одно ли это и то же? Хотя человек и меняется с течением времени, человечество во все времена - при всех изменениях - как дурак - никогда не меняется. Не потому ли и нам удивляться не стоит сходству и совпадению?
Бахтин - говорящий философ, и потому он так мало написал. Впрочем, для философа не в количестве дело. Он мог написать еще меньше, или не все могло дойти до нас. Но весь он заключен уже в том тексте, который условились называть "К философии поступка", а с другой стороны - все сюжеты его сливаются воедино в тот текст, который также условно называется у нас "Очерками по философской антропологии". Все расположенное между этими крайними точками - это лишь вариации некоей "одной мысли", настолько серьезно затрагивающий наш век, что мы ходили, ходим и еще немало времени походим внутри ее, прежде чем сможем посмотреть на нее со стороны.
Я очень хочу выйти за пределы этой "одной мысли" со стороны "девтероканонического" Бахтина, которого - по-своему очень удачно - издатели "Лабиринта" назвали "Бахтин под маской".
Авторство работ "Фрейдизм", "Формальный метод в литературоведении", "Марксизм и философия языка" (и целого ряда статей, которые так и не были изданы в отдельном, пятом выпуске серии: авторы "сломались" в борьбе - а далее я не знаю как продолжить: с роком? с внешними и внутренними врагами/оппонентами? друг с другом? с самими собой?), авторство этих работ, повторяю, останется навсегда неразрешимой загадкой, если мы будем исходить из современного понимания авторства. Но для самого Бахтина проблема авторства была либо "до-современна", либо "пост-современна". С одной стороны, мы также могли бы спросить, кто автор философской "системы" (если это уместно в данном случае) Сократа? - Платон? Аристофан? Кто автор диатриб Диогена Синопского? - Не тот ли безымянный, кто записал их и нам сообщил? Но о Сократе и Диогене мы судим как раз по этим вторичным источникам, но как бы непосредственно беря текст из первых рук, мы как бы минуем вторичность вторичных источников и прямо к Сократу и Диогену идем. Не так ли и тут: чтобы судить о Бахтине второй половины 1920-х годов, мы должны обратиться к книгам, вышедшим под именами В.Н. Волошинова и П.Н. Медведева (и статьям И.И. Канаева), и, минуя вторичность их как источников сведений, прямо толковать о Бахтине.
Бахтин писал: "...эти другие, для которых моя мысль впервые становится действительною мыслью (и лишь тем самым и для меня самого), не пассивные слушатели, а активные участники речевого общения", "событие жизни текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов" (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 275, 285). Исходя из этого, приходится признать, что решать, кому принадлежит та или иная книга, - просто некорректно. Собственно, "девтероканоничность" Бахтина - это откровенная реализация одной из сторон его "одной мысли": авторство чисто формальная и внешняя по отношению к тексту сила, кто смел - тот и съел, тот и поставил над текстом свою фамилию, тот и гонорар получил. (Конечно, речь идет не о юридическом решении вопроса, при котором "кто смел, тот и съел" толкуется как плагиат и воровство. Но это философское моделирование отношения сознаний в строении текста очевидно предполагает и иное юридическое решение вопроса. Обижаться наследникам бахтинских со-авторов на републикации медведевских и прочих работ под фамилией Бахтина неразумно. И так же неразумно не платить причитающиеся авторские этим наследникам: они тоже имеют право на эту книгу).
Иное дело, что признав, что провозглашенную Бахтиным "девтероканоничность" Бахтин сам же и реализовал, мы должны признать и его приоритет. Можно сказать и так: это чистая случайность, что над одной из работ стоит имя Медведева, над другой - Волошинова, а над третьей - Канаева. Они (в принципе) могли поменяться местами, но закономерно, впрочем, что имена были именно эти.
Как мне кажется, эти соавторы были выбраны именно потому, что внешне они не имели еще своей речевой роли. Их нельзя еще было узнать по почерку. Поэтому они и могли выступить формальными авторами, не вызвав у монологической атмосферы двадцатых годов никаких сомнений. Кстати, сами авторы никаких подозрений и не вызывали. Но - низкий поклон всем трем покойным авторам - они взяли на себя исключительно ответственную роль: отвечать перед своим временем (что смело и страшно), а теперь - перед всеми временами и народами за не-только-свои-мысли. А отвечать - по законам современного авторства - надо было одному и никак нельзя было проговориться на следствии современном и будущем о том, что нас было двое.
Очень лирическое отступление, которое следует набирать очень мелким шрифтом из-за моей скромности.
Возможен, впрочем, и иной поворот. Я пишу о Бахтине. Я автор, он герой. Но я такой с юности бахтинист, что иногда мне кажется, что это он меня пишет. И справедливо кажется. Он меня строил, делал, во мне его столько, что когда я пишу о Бахтине, то он автор, а я герой. Я герой той биографии, которую он мне дал.Бахтин, сказали мы, не случайно и - одновременно - случайно прятался за эти имена. Он, можно сказать, не носил "маску" Волошинова-Медведева-Канаева. Это, конечно, не означает, что название серии, предпринятой "Лабиринтом", не верно. Ведь эта серия предполагала дать философа-немарксиста, скрывшегося (по условиям времени) под маской марксизма.
Бахтин поставил грандиозный и, сколько я могу судить, беспрецедентный эксперимент. В 1920-х годах, когда еще не было канонизированных марксистских литературоведения и языкознания, он попытался на это место (благо пока еще пусто, хотя на него уже и покушаются Марры, Сакулины и многие другие), поставить свою собственную философию. Он попытался (ситуация благоприятствовала) подменить марксизм бахтинизмом. Здесь было две стороны.
Одна. Сам Бахтин становился Медведевым-Канаевым-Волошиновым и принимал на себя - что страшнее и что не пришлось пережить его "соавторам" - грех чужой мысли. Он как бы говорил не от своего лица, а от лица марксизма. И все великое, что родила в бахтинско-медведевском, бахтинско-канаевско-волошинском диалоге эпоха, было отдано-подарено марксизму. Безвозмездно. Марксизм, понятно, спасибо не сказал, но и дара не отверг. А вот марксисты просто не поняли, просто не заметили этих работ. Медведев и Волошинов не были под запретом, но на них не ссылались, их не цитировали, пока не пришли другие поколенья, которые - уже вне марксизма - стали использовать эти труды. Очевидно, эпоха породившая и эпоха любящая - разные эпохи.
Вторая сторона. Почему именно с марксизмом сошелся Бахтин. На это сейчас отвечают однозначно просто: время было такое. Не думаю, что ответ так прост. Этак мы из Бахтина какого-нибудь Ермилова сделаем. Бахтин должен был найти в марксизме нечто такое, что позволило бы ему подменять собою марксизм. Этим нечто был, кажется мне, историзм.
Основная полемическая сила книг 1920-х годов направлена против неисторических методов описания психологии, литературы, языка (против Фрейда, формалистов, Сосcюра). Рассмотреть явление идеологии в контексте жизни - вот задача гуманитарных наук. Об этом уже - "Искусство и ответственность" и другие ранние до-"девтероканонические" работы Бахтина. Тогда, заменив антиисторизм, или внеисторизм, или неисторизм историзмом, то есть рассмотрением явления в его развитии, мы получим Марксизм. Оппозиция историзм/неисторизм подменилась оппозицией марксизм/немарксизм. Бахтин (историзм) механически попадал в марксизм. "Попал или хотел попасть?" Наверное, если сознательно шел на подмену марксизма собой, то "хотел попасть". Не в лидеры, конечно: потому и фамилию свою снял с книг. Но подменяя собою марксизм, он "хотел попасть" и в еще одну точку - в ахиллесову пяту марксизма: в позитивизм.
Бахтин целился в позитивистски понятое марксизмом отношение действительности и сознания. Якобы сознание уже не действительность, а только отражение ее. И якобы действительность дана нам в наших ощущениях помимо нашего сознания. Он целился в утрированное Лениным из политических соображений (а у Ленина вся философия "из политических соображений") до гомерических размеров раздутое противопоставление материализма и идеализма. Как будто кто-то знает, что первично, а что вторично, что и в какой последовательности познаваемо. Мир сознания, мир идеологии определялся Бахтиным как реальный мир, наша жизнь определялась как управляемая словами, а слово понималось как поступок. Мы еще должны проследить и истоки этой идеологии в XIX веке, ведь уже Пушкин спорил с Державиным, говоря, что слова поэта суть дела его.
Итак, версия первая: Бахтин "под маской" Волошинова-Медведева. Версия вторая: Бахтин "под маской" марксизма. Есть и третья версия: Бахтин "под маской" литературоведа. Он, который не стремился к точности и ругательски ругал историков литературы за любовь к конкретике, как будто не понимал, что у тех своя профессия. Он стремился к концептуальности и с других ее требовал.
Можно ли книгу самого Бахтина (единственную в 1920-е годы, которая под его фамилией вышла и которая не собственно философская) о Достоевском рассматривать как литературоведческую? - Можно. Если не принимать в ней главного - полифонизма. Бахтин пишет про пятикнижие Достоевского - и один только раз упоминает (чуть ли не в сноске) роман "Подросток": конечно, написанный от первого лица, не лезет он в концепцию полифонического романа. Бахтин вроде бы и знает, что в "Преступлении и наказании" есть эпилог, который снимает проблему полифонизма, но замечать этого не хочет.
Поэтому и говорим мы о Бахтине как о философе.
Философ учит, что не надо заниматься реализмами, романтизмами - этими второстепенными героями на арене литературной борьбы. Литературовед пишет о реализме Рабле. Философ предпочитает подменять собою марксизм. Литературовед радостно цитирует статью Луначарского о себе.
Когда Бахтин был под маской? Когда писал свои философские работы в диалоге с друзьями? Или когда был вынужден уйти в ведение (которого очевидно не любил) и скрывал свое истинное лицо под маской учителя школьного, доцента вузовского, заведующего кафедрой? Что есть истина?
По Бахтину, истина есть диалог Христа с Пилатом. И Христос без Пилата как своего собеседника в Евангелии не мыслим. "Истина сильнее царя". Конечно, потому что она не в одном, а между. Она не принадлежность кого-либо, она то, что соединяет царя земного и Царя Небесного в их собеседовании. И без ошибок одного не будет правоты Другого, без вины одного не будет суда Другого.
Увидеть себя в Другом. И признать, что ты без Него не сможешь, что Он тебе необходим более, нежели ты сам себе. В Нем твое воплощение как говорящего и мыслящего, только в Нем ты обретаешь свою человеческую плоть-мысль.
...Но это уже известно всем. Повторять это стало пресно...
О Бахтине теперь ленивый только не пишет.
Два апреля1994, 1995
© М.Строганов. Прощание с Бахтиным (Реплика в споре)
Дополнительные материалы:
- Махлин В.Л. Бахтин и западный диалогизм
- Медведев Ю.П., Медведева Д.А. Труды и дни Круга М. М. Бахтина
- Алпатов В.М. Бахтин под маской. Маска третья. В.Н.Волошинов. Марксизм и философия языка.
- Демидов А.Б. Основоположения философии коммуникации и диалога
- Иванов Вяч. Вс. Об авторстве книг Волошинова и Медведева
- Кожинов Вадим. Книга, вокруг которой не умолкают споры
- Медведев Ю.П. Письмо в редакцию журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп»
- Гёте в Саранске. Письма М.М.Бахтина к И.И.Канаеву
Прощание с Бахтиным (Реплика в споре)
автор: М. Строганов
http://www.filgrad.ru/sitizens/bahtin3.htm
Эти заметки были написаны в апреле 1994 г. по просьбе журнала "Апокриф", соиздатели которого затеяли и осуществляли серию "Бахтин под маской". В заметках этих было много полемичного по отношению к издателям журнала и серии, но журнал приказал долго жить. Я не унывал: в 1995 г. можно было напечатать - по причине столетия - все. Но было грустно вливаться в поток. Кажется, С.С. Аверинцев лет десять назад (если не больше) сказал, что нам еще долго предстоит пережевывать Бахтина. Но неужели всякую жвачку печатать? Я сократил и переделал заметки, сориентировав их на возникший в "Лит. обозе" спор о том, кому авторские платить за переиздание книг, вышедших под именем В.Н. Волошинова. Грустный для меня спор, потому что в нем принимают участие уважаемые мной люди. Редакция "ЛО" предложила мне написать обзор бахтинской литературы 1995 г. и включить туда эти мои заметки. Я было начал. Читать и писать. И мне стало еще грустнее. Когда раньше заставляли процитировать что-либо из прежних классиков и мы цитировали - это я понимаю: заставляли. Но теперь? Да и зачем из Бахтина классика делать? Не лучше ли считать его великим ученым и философом, которого нам вряд ли понять? Погрустнев окончательно от того, что "воспроизведение и цитирование произведений В.Н. Волошинова с нарушением указанных прав ("Об авторском праве и смежных правах". - М.С.) преследуется в судебном порядке" (Волошинов Валентин. Философия и социология гуманитарных наук. СПб., 1995. Оборот титула), но книга вышла в серии "Круг Бахтина", что можно прочесть в надзаглавии и на корешке обложки - кто защитит права Бахтина? - погрустнев окончательно от всего, я решился предложить свое прощание с Бахтиным со слабой надеждой: может быть, еще кто-то попрощается и промолчит в глупых спорах и мелочных воспоминаниях. Или уж мы так мелочны, что хотим, чтобы наш голос зазвучал наравне с бахтинским в великом диалоге эпох? Как бы не осрамиться...
Январь 1996 г. Я пишу о Бахтине не только потому, что сейчас ленивый только не пишет о Бахтине. - Для Бахтина на самом деле "уже потомство настает".
Я пишу о Бахтине потому, что хочу сказать:Бахтин совершил уникальный эксперимент, он был говорящим философом, - больше он никем не был.
На фоне мыслителей - философствующих писателей ХХ века - Бахтин выглядит малопродуктивным. Зато потрясает самый факт участия его в говорении эпохи. Когда Бердяева просили где-нибудь лекцию прочесть, это я понимаю: Бердяев имя. Он, может быть, сам-то и не хотел, но положение Бердяева обязывало. (Я специально беру пример "от фонаря", не справляясь с биографическими данными и исходя только из имиджа того или иного типа философа). Бахтин... Вот он приехал из Витебска в Петроград и стал лекции читать. Но что за имя - "Бахтин"? А он - то матросам, то на дому узкому кругу людей, то еще как. Конечно, надо было на жизнь зарабатывать. Но только ли это? Ведь и Сократ ничего не писал, а только говорил, говорил, говорил. Вот и Диоген из своей бочки - говорил только тоже. Вот еще вереница таких же - не писавших, а говоривших, которых мы относим к философам. Не из этой ли вереницы Бахтин?
Не потому ли и ввел он так уверенно в наш обиход разные "мениппеи", "диатрибы", "солилоквиумы", - что нутром чувствовал бочку Диогена, агору Сократа? Ведь что удивительно: посмотришь на частность этих терминов у Бахтина и скажешь: да они же по разу у него и встречаются. Но зато уж это "по разу" так прочно засело в наших мозгах, как будто мы до того и самих антиков не читали.
Конечно, Советская Россия - это не Древняя Греция. Но бочка Диогена и двухкомнатная "бочка" Бахтина в Саранске 1940-х годов (см. о ней и план ее: Карпунов Г.В., Естифеева В.Б. Годы жизни М.М. Бахтина в Саранске. В кн.: М.М. Бахтин: эстетическое наследие и современность. [Саранск], 1992. Ч. II. С. 363.) - не одно ли это и то же? Хотя человек и меняется с течением времени, человечество во все времена - при всех изменениях - как дурак - никогда не меняется. Не потому ли и нам удивляться не стоит сходству и совпадению?
Бахтин - говорящий философ, и потому он так мало написал. Впрочем, для философа не в количестве дело. Он мог написать еще меньше, или не все могло дойти до нас. Но весь он заключен уже в том тексте, который условились называть "К философии поступка", а с другой стороны - все сюжеты его сливаются воедино в тот текст, который также условно называется у нас "Очерками по философской антропологии". Все расположенное между этими крайними точками - это лишь вариации некоей "одной мысли", настолько серьезно затрагивающий наш век, что мы ходили, ходим и еще немало времени походим внутри ее, прежде чем сможем посмотреть на нее со стороны.
Я очень хочу выйти за пределы этой "одной мысли" со стороны "девтероканонического" Бахтина, которого - по-своему очень удачно - издатели "Лабиринта" назвали "Бахтин под маской".
Авторство работ "Фрейдизм", "Формальный метод в литературоведении", "Марксизм и философия языка" (и целого ряда статей, которые так и не были изданы в отдельном, пятом выпуске серии: авторы "сломались" в борьбе - а далее я не знаю как продолжить: с роком? с внешними и внутренними врагами/оппонентами? друг с другом? с самими собой?), авторство этих работ, повторяю, останется навсегда неразрешимой загадкой, если мы будем исходить из современного понимания авторства. Но для самого Бахтина проблема авторства была либо "до-современна", либо "пост-современна". С одной стороны, мы также могли бы спросить, кто автор философской "системы" (если это уместно в данном случае) Сократа? - Платон? Аристофан? Кто автор диатриб Диогена Синопского? - Не тот ли безымянный, кто записал их и нам сообщил? Но о Сократе и Диогене мы судим как раз по этим вторичным источникам, но как бы непосредственно беря текст из первых рук, мы как бы минуем вторичность вторичных источников и прямо к Сократу и Диогену идем. Не так ли и тут: чтобы судить о Бахтине второй половины 1920-х годов, мы должны обратиться к книгам, вышедшим под именами В.Н. Волошинова и П.Н. Медведева (и статьям И.И. Канаева), и, минуя вторичность их как источников сведений, прямо толковать о Бахтине.
Бахтин писал: "...эти другие, для которых моя мысль впервые становится действительною мыслью (и лишь тем самым и для меня самого), не пассивные слушатели, а активные участники речевого общения", "событие жизни текста, то есть его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов" (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 275, 285). Исходя из этого, приходится признать, что решать, кому принадлежит та или иная книга, - просто некорректно. Собственно, "девтероканоничность" Бахтина - это откровенная реализация одной из сторон его "одной мысли": авторство чисто формальная и внешняя по отношению к тексту сила, кто смел - тот и съел, тот и поставил над текстом свою фамилию, тот и гонорар получил. (Конечно, речь идет не о юридическом решении вопроса, при котором "кто смел, тот и съел" толкуется как плагиат и воровство. Но это философское моделирование отношения сознаний в строении текста очевидно предполагает и иное юридическое решение вопроса. Обижаться наследникам бахтинских со-авторов на републикации медведевских и прочих работ под фамилией Бахтина неразумно. И так же неразумно не платить причитающиеся авторские этим наследникам: они тоже имеют право на эту книгу).
Иное дело, что признав, что провозглашенную Бахтиным "девтероканоничность" Бахтин сам же и реализовал, мы должны признать и его приоритет. Можно сказать и так: это чистая случайность, что над одной из работ стоит имя Медведева, над другой - Волошинова, а над третьей - Канаева. Они (в принципе) могли поменяться местами, но закономерно, впрочем, что имена были именно эти.
Как мне кажется, эти соавторы были выбраны именно потому, что внешне они не имели еще своей речевой роли. Их нельзя еще было узнать по почерку. Поэтому они и могли выступить формальными авторами, не вызвав у монологической атмосферы двадцатых годов никаких сомнений. Кстати, сами авторы никаких подозрений и не вызывали. Но - низкий поклон всем трем покойным авторам - они взяли на себя исключительно ответственную роль: отвечать перед своим временем (что смело и страшно), а теперь - перед всеми временами и народами за не-только-свои-мысли. А отвечать - по законам современного авторства - надо было одному и никак нельзя было проговориться на следствии современном и будущем о том, что нас было двое.
Очень лирическое отступление, которое следует набирать очень мелким шрифтом из-за моей скромности.
Возможен, впрочем, и иной поворот. Я пишу о Бахтине. Я автор, он герой. Но я такой с юности бахтинист, что иногда мне кажется, что это он меня пишет. И справедливо кажется. Он меня строил, делал, во мне его столько, что когда я пишу о Бахтине, то он автор, а я герой. Я герой той биографии, которую он мне дал.Бахтин, сказали мы, не случайно и - одновременно - случайно прятался за эти имена. Он, можно сказать, не носил "маску" Волошинова-Медведева-Канаева. Это, конечно, не означает, что название серии, предпринятой "Лабиринтом", не верно. Ведь эта серия предполагала дать философа-немарксиста, скрывшегося (по условиям времени) под маской марксизма.
Бахтин поставил грандиозный и, сколько я могу судить, беспрецедентный эксперимент. В 1920-х годах, когда еще не было канонизированных марксистских литературоведения и языкознания, он попытался на это место (благо пока еще пусто, хотя на него уже и покушаются Марры, Сакулины и многие другие), поставить свою собственную философию. Он попытался (ситуация благоприятствовала) подменить марксизм бахтинизмом. Здесь было две стороны.
Одна. Сам Бахтин становился Медведевым-Канаевым-Волошиновым и принимал на себя - что страшнее и что не пришлось пережить его "соавторам" - грех чужой мысли. Он как бы говорил не от своего лица, а от лица марксизма. И все великое, что родила в бахтинско-медведевском, бахтинско-канаевско-волошинском диалоге эпоха, было отдано-подарено марксизму. Безвозмездно. Марксизм, понятно, спасибо не сказал, но и дара не отверг. А вот марксисты просто не поняли, просто не заметили этих работ. Медведев и Волошинов не были под запретом, но на них не ссылались, их не цитировали, пока не пришли другие поколенья, которые - уже вне марксизма - стали использовать эти труды. Очевидно, эпоха породившая и эпоха любящая - разные эпохи.
Вторая сторона. Почему именно с марксизмом сошелся Бахтин. На это сейчас отвечают однозначно просто: время было такое. Не думаю, что ответ так прост. Этак мы из Бахтина какого-нибудь Ермилова сделаем. Бахтин должен был найти в марксизме нечто такое, что позволило бы ему подменять собою марксизм. Этим нечто был, кажется мне, историзм.
Основная полемическая сила книг 1920-х годов направлена против неисторических методов описания психологии, литературы, языка (против Фрейда, формалистов, Сосcюра). Рассмотреть явление идеологии в контексте жизни - вот задача гуманитарных наук. Об этом уже - "Искусство и ответственность" и другие ранние до-"девтероканонические" работы Бахтина. Тогда, заменив антиисторизм, или внеисторизм, или неисторизм историзмом, то есть рассмотрением явления в его развитии, мы получим Марксизм. Оппозиция историзм/неисторизм подменилась оппозицией марксизм/немарксизм. Бахтин (историзм) механически попадал в марксизм. "Попал или хотел попасть?" Наверное, если сознательно шел на подмену марксизма собой, то "хотел попасть". Не в лидеры, конечно: потому и фамилию свою снял с книг. Но подменяя собою марксизм, он "хотел попасть" и в еще одну точку - в ахиллесову пяту марксизма: в позитивизм.
Бахтин целился в позитивистски понятое марксизмом отношение действительности и сознания. Якобы сознание уже не действительность, а только отражение ее. И якобы действительность дана нам в наших ощущениях помимо нашего сознания. Он целился в утрированное Лениным из политических соображений (а у Ленина вся философия "из политических соображений") до гомерических размеров раздутое противопоставление материализма и идеализма. Как будто кто-то знает, что первично, а что вторично, что и в какой последовательности познаваемо. Мир сознания, мир идеологии определялся Бахтиным как реальный мир, наша жизнь определялась как управляемая словами, а слово понималось как поступок. Мы еще должны проследить и истоки этой идеологии в XIX веке, ведь уже Пушкин спорил с Державиным, говоря, что слова поэта суть дела его.
Итак, версия первая: Бахтин "под маской" Волошинова-Медведева. Версия вторая: Бахтин "под маской" марксизма. Есть и третья версия: Бахтин "под маской" литературоведа. Он, который не стремился к точности и ругательски ругал историков литературы за любовь к конкретике, как будто не понимал, что у тех своя профессия. Он стремился к концептуальности и с других ее требовал.
Можно ли книгу самого Бахтина (единственную в 1920-е годы, которая под его фамилией вышла и которая не собственно философская) о Достоевском рассматривать как литературоведческую? - Можно. Если не принимать в ней главного - полифонизма. Бахтин пишет про пятикнижие Достоевского - и один только раз упоминает (чуть ли не в сноске) роман "Подросток": конечно, написанный от первого лица, не лезет он в концепцию полифонического романа. Бахтин вроде бы и знает, что в "Преступлении и наказании" есть эпилог, который снимает проблему полифонизма, но замечать этого не хочет.
Поэтому и говорим мы о Бахтине как о философе.
Философ учит, что не надо заниматься реализмами, романтизмами - этими второстепенными героями на арене литературной борьбы. Литературовед пишет о реализме Рабле. Философ предпочитает подменять собою марксизм. Литературовед радостно цитирует статью Луначарского о себе.
Когда Бахтин был под маской? Когда писал свои философские работы в диалоге с друзьями? Или когда был вынужден уйти в ведение (которого очевидно не любил) и скрывал свое истинное лицо под маской учителя школьного, доцента вузовского, заведующего кафедрой? Что есть истина?
По Бахтину, истина есть диалог Христа с Пилатом. И Христос без Пилата как своего собеседника в Евангелии не мыслим. "Истина сильнее царя". Конечно, потому что она не в одном, а между. Она не принадлежность кого-либо, она то, что соединяет царя земного и Царя Небесного в их собеседовании. И без ошибок одного не будет правоты Другого, без вины одного не будет суда Другого.
Увидеть себя в Другом. И признать, что ты без Него не сможешь, что Он тебе необходим более, нежели ты сам себе. В Нем твое воплощение как говорящего и мыслящего, только в Нем ты обретаешь свою человеческую плоть-мысль.
...Но это уже известно всем. Повторять это стало пресно...
О Бахтине теперь ленивый только не пишет.
Два апреля1994, 1995
© М.Строганов. Прощание с Бахтиным (Реплика в споре)
Дополнительные материалы:
- Махлин В.Л. Бахтин и западный диалогизм
- Медведев Ю.П., Медведева Д.А. Труды и дни Круга М. М. Бахтина
- Алпатов В.М. Бахтин под маской. Маска третья. В.Н.Волошинов. Марксизм и философия языка.
- Демидов А.Б. Основоположения философии коммуникации и диалога
- Иванов Вяч. Вс. Об авторстве книг Волошинова и Медведева
- Кожинов Вадим. Книга, вокруг которой не умолкают споры
- Медведев Ю.П. Письмо в редакцию журнала «Диалог. Карнавал. Хронотоп»
- Гёте в Саранске. Письма М.М.Бахтина к И.И.Канаеву