Воспоминания о старом Павловске Б. В. Януша. Часть 7
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Двухэтажный деревянный дом, находившийся почти на углу Зверинецкой (Ф. Энгельса) и Под Дубками (Красного Курсанта), разобрали уже после войны, в 1962 году. Он был благоустроен и даже с водопроводом, что в довоенных павловских домах встречалось нечасто. В предвоенные годы я в нём часто бывал с родителями у приятеля моего отца Ивана Евгеньевича Волчихина. Как мне говорил мой папа, отец дяди Вани, так я называл И. Е. Волчихина, служил в Павловском городовом правлении, и жили они в крепости Бип, учился же он в Царскосельском реальном училище, где и познакомился с моим отцом уже в советское время. Как мне стало ясно значительно позже, дядя Ваня являлся самым близким приятелем моего отца, и их встречи, которые происходили то у нас, то у него, всегда были желанными. О чём беседовали они тогда, не помню, да я особенно и не вникал в их разговоры. Дядя Ваня служил в торговом флоте и плавал в качестве механика в самые разные страны. Для меня он был какой-то романтической личностью, и казалось, что от него веет ароматом чужих далёких городов и стран. Бывало, на долгие месяцы, особенно летом с открытием навигации, он исчезал совсем с нашего горизонта, а по возвращении неожиданно вдруг приходил, и встреча с ним у отца всегда была радостной. Подтянутый, аккуратный, по-моему красивый, он был очень общительным и весёлым, умел поддерживать любую компанию. В молодые годы он совсем не был привязан к дому, и бывали случаи, когда зайдя к нам вечером, он у нас же оставался ночевать, хотя до его дома ходьбы было минут 15-20. Женился он в начале 30-х годов на Антонине Фёдоровне Глазуновой из Одессы и тогда поселился в двух смежных комнатах дома на Зверинецкой улице, о котором я уже писал.
У дяди Вани. 6 августа 1936 года. Архив МИП
У дяди Вани. Слева направо: Вячеслав Борисович Януш (отец), Людмила Борисовна, Вера Георгиевна Януш (мать), Борис (сын), Иван Евгеньевич Волчихин. 1930-е годы.
Жили они в коммунальной квартире, где первоначально жильцов было немного. Мне запомнились двое пожилых людей из старой интеллигенции (он был, вроде, офицером царской армии), которые всегда были приветливы, спокойны, ласковы ко мне, фамилия их была Авинцевы. Смутно помню их большую комнату со старинной мебелью. Однажды ночью за ними приехали, и больше никто не знал об их, по-видимому, горькой судьбе. После этого квартиру быстро заселили, интенсивно стали ставить перегородки - непременный атрибут быта того времени, урезали в два раза даже кухню. Новые жильцы как-то не запомнились, тем более мы с ними почти не общались. Жил дядя Ваня в стороне, и к его комнатам вёл длинный коридор, оканчивающийся лестничной площадкой. Это был второй и, судя по лестнице, парадный вход в дом, но его никогда не открывали. Вниз спускалась деревянная довольно широкая с поворотом лестница, ограждённая массивными деревянными перилами. С площадки двери вели в две небольшие комнатки, из которых первая проходная с одним окном, выходившим во двор, а другая, с двумя окнами - на Зверинецкую улицу. Квартира мне казалась райским уголком, который создала жена дяди Вани, тётя Тося. В комнатах всегда поддерживалась чистота, аккуратность и какой-то особенный аромат. У них был патефон и пластинки. Наряду с нашими, Пётр Лещенко и Александр Вертинский, которые в то время запрещались. Все эти пластинки заводились, когда собирались гости, и я эту музыку и песни впитал в себя и испытываю до сих пор какое-то трепетное чувство, когда их слышу.
Сейчас диву даюсь, как мы скверно знали или, вернее, совсем не знали историю родного города. Сколько бы интересного и ценного было зафиксировано в нашей памяти, знай мы хоть частицу прошлого Павловска. А ведь надо сказать, что вращался я среди старожилов города и притом довольно культурной его части. Помню, популярной в то время была музыка из оперетты Стрельникова «Холопка», её часто заводили в доме дяди Вани, и никто даже не догадывался, что дача отрицательного героя оперетты И. П. Кутайсова аходилась напротив того дома и была видна из их окон, что остатки дачи, хотя и сильно потрёпанной, разгороженной перегородками и напрессованной жильцами, мы видели постоянно.
Бывшая дача И. П. Кутайсова. 1919
Там ещё тогда сохранились следы когда-то богатых интерьеров. Много книг о Павловске писали его популяризаторы: В. Я. Курбатов, В. Н. Талепоровский, В. М. Конашевич и другие, и все они были о дворце и парке, а город проходил мимо исследователей. В этом, наверное, трагедия Павловска и наличие такого числа провалов в его истории.
Мы не только проводили время в доме, но много гуляли в этой части города. Хотя в предвоенные годы даже его центр был сравнительно тихим, здесь эта тишина ощущалась ещё больше. Врезался мне в память Круглый пруд в центре Зверинца, тогда около него находилось несколько дач, окружённых садами. Но особенно почему-то мне запомнились Матросские улицы и вся Матросская слобода. Здесь наряду с маленькими одноэтажными домиками находились и большие двухэтажные дачи, имелись свои магазины, а до революции был свой трактир и Приходское училище. Очевидно, с тех времён здесь образовался какой-то свой уклад жизни тихий, неторопливый и немного провинциальный. Почти вся торговля была сконцентрирована в одном месте, на площади, расположенной на пересечении 1-й Матросской улицы и Матросского переулка. Эта площадь, ровесница всего района, неизвестно для каких целей делалась, возможно, как плац для построений. Существует она и сейчас, но имеет исключительно неухоженный и запущенный вид. В послевоенный период там построили каменную трансформаторную будку. До войны же вся правая сторона (если идти от Зверинецкой улицы) была застроена маленькими деревянными лавками и, как мне казалось, очень уютными. Как будто это другой город со своими особенностями и порядками. Но, возможно, всё это было только в моём воображении, так как я очень любил эти места.
Садовая улица - старейшая и самая протяжённая в Павловске - так названа в середине прошлого столетия, так как своей левой стороной она проходила вдоль парка, а справа находилось много богатых дач с садами. Об одной из них, не отличавшейся богатством и архитектурой, я и хочу рассказать.
Между 1-й и 3-й Матросскими, почти напротив Верхнего Розовопавильонного пруда, находился довольно тенистый, но не очень большой сад. От улицы он был отделён металлической оградой с небольшой скрипучей калиткой, к которой вёл узкий деревянный мостик, перекинутый над глубокой канавой, идущей вдоль забора. В глубине этого сада находился дом, обращённый в сторону улицы большой застеклённой верандой и частью бокового фасада. Весь этот деревянный одноэтажный дом уходил вглубь участка и тянулся до Глухого переулка, параллельного Садовой улице, там тоже был сад. Как я узнал уже после войны, весь этот большой участок с несколькими домами в конце XIX столетия принадлежал Лебедеву. Возможно, в XX столетии там был другой хозяин, так как в тот период домовладельцы менялись довольно часто. В то время, о котором идёт речь, дом принадлежал государству или, как тогда говорили, был «жактовским». От соседнего участка, на котором тогда находился дом отдыха завода «Электроаппарат», дача отделялась кирпичным брандмауэром и глухим забором. На территории дома отдыха находился небольшой пруд, сохранившийся до сих пор, соединённый с Верхним Розовопавильонным прудом трубой. Номера этого дома я не помню, а воспользоваться имеющейся дореволюционной нумерацией нельзя, так как после 1917 года она почему-то была изменена, но ориентировочно это № 57.
В части дома с прилегающим к нему садом, выходившей на Садовую улицу, жил другой товарищ и сослуживец моего отца Георгий Иванович Нечаев.
Георгий Иванович Нечаев. 1941
Знаком он был с семьёй Янушей ещё с дореволюционной поры и, пожалуй, единственный из всех знакомых знал пять поколений нашей семьи: прадеда, деда, моего отца с братьями и сестрой, меня и моего сына.
Семья Нечаевых поселилась в Павловске незадолго до революции, а до того отец Георгия Ивановича, Иван Иванович, учительствовал в сельских школах близ Петербурга. Семья Ивана Ивановича состояла из супруга Татьяны Сидоровны и двух детей: дочери Веры Ивановны и сына Георгия Ивановича. В доме на Садовой, 57 Нечаевы поселились уже после революции. В 1917 году умирает Вера Ивановна, а через год Иван Иванович и остались Татьяна Сидоровна с сыном Георгием Ивановичем, которого я звал дядя Гога. Кроме того, вместе с ними жил родной брат Татьяны Сидоровны, Сергей Сидорович Тишков.
Отдельная квартира, которую они занимали, состояла из большой террасы, через неё был сделан вход в обширную полутёмную кухню, часть её, отделённую книжными шкафами, использовали как жилую комнату. Из кухни двери вели в две другие комнаты, в одной из которых жил дядя Гога, а в другой его дядюшка Сергей Сидорович.
Георгий Иванович был человеком начитанным, умеющим хорошо говорить и чрезвычайно общительным. Он закончил Юридический факультет Петроградского университета ещё до революции, но не успел сдать Государственные экзамены, а потому диплома не имел. Благодаря своей общительности, он знал очень многих в своём районе, даже хорошо был знаком с семьёй известного петербургского купца Фердинанда Фердинандовича Корошши-Кончек, называл он их обычно Кончековы - так проще. Впрочем, в Павловске местные жители порой иностранные фамилии произносили по-своему, например, Трибаудино - Трибаудин и т. п.
В большой дружбе Георгий Иванович состоял с семьёй Ляпишевых, живших в собственном одноэтажном домике под № 7 по 1-й Матросской улице.
Владельческая табличка на доме Ляпишевых. Из собрания Музея истории города Павловска
Хозяйку дома Александру Ивановну Ляпишеву, тогда вдову, я не помню совсем, а вот её сына Владимира Михайловича и дочь Александру Михайловну помню довольно хорошо. У меня даже сохранилась фотография довоенных лет, где на скамейке в парке сидят Владимир Михайлович со старшим сыном и мой отец со мной. Владимир Михайлович был военным, учился он и одно время очень дружил с моим дядей, братом отца, Всеволодом Борисовичем Янушем, в Инженерном училище. Во время Великой Отечественной войны Владимир Михайлович стал генерал-майором.
Владимир Михайлович Ляпишев
После войны жил и умер в Москве. Его сестра Александра Михайловна, на которой всё время собирался жениться Георгий Иванович, умерла в блокадном Ленинграде.
Хотя дядя Гога всю жизнь прослужил в армии, он всё же был человеком сугубо штатским. Не имел он армейской выправки, а аккуратный внешне, он в быту отличался неряшливостью. Я не помню их квартиру и его комнату, чтобы она когда-нибудь была прибрана. В углу какие-то залежи, всё разбросано, на столе, за которым он работал, ничего никогда не убиралось. Та же картина наблюдалась и в других комнатах. У Георгия Ивановича было много книг, как старых, дореволюционных приложений к «Ниве» и другим журналам, так и новых. Читать он любил и интересно рассказывал. Некоторые книги мы брали у него читать. Любил он и рисовать, на этой почве и произошло его знакомство и даже дружба с папиным старшим братом - Леонидом, но затем они рассорились и охладели друг к другу. Способностей особых к живописи у дяди Гоги не было, хотя он даже этому учился, но дальше рисования слащавых головок боярышень постигнуть ничего не мог. Некоторые копии, правда, у него получались неплохо. Другой страстью Георгия Ивановича был баян, но играл он на нём так же, как и рисовал, - весьма посредственно. И ещё одна страшная любовь - любовь к оружию... До какой-то степени она оправдывалась глушью района, в котором он жил. Особенно там неприятно было в осеннее и зимнее время, а ходить ему приходилось с работы поздно. В предвоенные годы в тёмное время в Павловске нередко «баловались» и у Большого каменного моста, и в парке. То разденут, а бывало и убивали. Вот он и носил в кармане свой «Смит и Вессон», был у него и «Ляфашет» и даже «Кольт», но тогда многие военные имели оружие, и это не считалось преступлением.
В доме у них всё хозяйство вела мать, Татьяна Сидоровна - сухенькая старушка, имевшая большое влияние на сына. Из-за неё он так и не женился, а когда она умерла, было уже поздно.
Дядюшка, Сергей Сидорович, тоже сухенький старичок, был холостяком, но до последних дней считал себя неотразимым для женщин. Жил он в своей комнате отдельно, но ходил через общую кухню. Когда же у него с сестрой или племянником происходили ссоры и они некоторое время не разговаривали, то он лазал в свою комнату через окно. В саду у него был свой уголок с железным навесом на шестах и плитой, на которой он готовил. Можно было нередко наблюдать такую картину: на плите в кастрюлях чего-то варится, а рядом на бревнышке сидит Сергей Сидорович и играет на гармошке.
Интересные, а порой странные взгляды бытовали в этой семье, например, долгое время они жили без электричества, утверждая, что с керосиновой лампой уютнее. Бывало, когда подходишь к дому в тёмное время, то их сторона, как необитаемая, погружена в темноту, хотя в остальной части дома везде электричество было проведено. Лишь лет за пять до войны папа и дядя Ваня в их квартире сделали проводку и тогда они согласились, что с электричеством удобнее.
Могила Георгия Ивановича Нечаева на Павловском городском кладбище. Современное фото
Была ещё одна интересная особенность жизни семьи Нечаевых... Дело в том, что, как я уже писал, мимо их дома проходила Садовая улица, которая продолжалась дорогой на Фёдоровское, Ям-Ижору, Аннолово и многие другие деревни, находившиеся к югу от Павловска. Теперь большинства этих деревень нет, а те, что остались, уменьшились раза в два-три. В большинстве малых деревень жили финны, или, как их здесь называли, чухонцы, а в больших - русские. Эти крестьяне были основными поставщиками сельхозпродуктов на рынки Павловска, Детского Села и Ленинграда. Тогда рынки ломились от продуктов. И вот с самого раннего утра начинала двигаться по дороге вереница крестьянских телег с продуктами, запряжённых лошадьми. Вечером всё повторялось в обратном порядке... Напротив дома, где жили Нечаевы, у дороги со стороны парка была водопроводная колонка, где жители брали воду. Здесь же проезжающие поили лошадей, изнурённых дальней дорогой. Когда-то кто-то, не имевший для этой цели ведра, попросил его у Татьяны Сидоровны, она его дала... Вскоре многие крестьяне знали о том, что здесь можно получить ведро... Кто-то когда-то отблагодарил за любезность хозяев, дав им полено дров. С этого времени так и повелось - вы нам ведро, мы вам полено. Со временем ведро перестали выдавать и забирать после водопоя, оно просто всегда стояло в саду у калитки. Никто не требовал обязательной платы дровами, всё шло почти без вмешательства хозяев. Если не было полена, брали ведро так, но никогда мне не приходилось слышать о пропаже ведра, такова была честность крестьян. Такая практика продолжалась и после смерти Татьяны Сидоровны, вплоть до самой войны.
Продолжение
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Двухэтажный деревянный дом, находившийся почти на углу Зверинецкой (Ф. Энгельса) и Под Дубками (Красного Курсанта), разобрали уже после войны, в 1962 году. Он был благоустроен и даже с водопроводом, что в довоенных павловских домах встречалось нечасто. В предвоенные годы я в нём часто бывал с родителями у приятеля моего отца Ивана Евгеньевича Волчихина. Как мне говорил мой папа, отец дяди Вани, так я называл И. Е. Волчихина, служил в Павловском городовом правлении, и жили они в крепости Бип, учился же он в Царскосельском реальном училище, где и познакомился с моим отцом уже в советское время. Как мне стало ясно значительно позже, дядя Ваня являлся самым близким приятелем моего отца, и их встречи, которые происходили то у нас, то у него, всегда были желанными. О чём беседовали они тогда, не помню, да я особенно и не вникал в их разговоры. Дядя Ваня служил в торговом флоте и плавал в качестве механика в самые разные страны. Для меня он был какой-то романтической личностью, и казалось, что от него веет ароматом чужих далёких городов и стран. Бывало, на долгие месяцы, особенно летом с открытием навигации, он исчезал совсем с нашего горизонта, а по возвращении неожиданно вдруг приходил, и встреча с ним у отца всегда была радостной. Подтянутый, аккуратный, по-моему красивый, он был очень общительным и весёлым, умел поддерживать любую компанию. В молодые годы он совсем не был привязан к дому, и бывали случаи, когда зайдя к нам вечером, он у нас же оставался ночевать, хотя до его дома ходьбы было минут 15-20. Женился он в начале 30-х годов на Антонине Фёдоровне Глазуновой из Одессы и тогда поселился в двух смежных комнатах дома на Зверинецкой улице, о котором я уже писал.
У дяди Вани. 6 августа 1936 года. Архив МИП
У дяди Вани. Слева направо: Вячеслав Борисович Януш (отец), Людмила Борисовна, Вера Георгиевна Януш (мать), Борис (сын), Иван Евгеньевич Волчихин. 1930-е годы.
Жили они в коммунальной квартире, где первоначально жильцов было немного. Мне запомнились двое пожилых людей из старой интеллигенции (он был, вроде, офицером царской армии), которые всегда были приветливы, спокойны, ласковы ко мне, фамилия их была Авинцевы. Смутно помню их большую комнату со старинной мебелью. Однажды ночью за ними приехали, и больше никто не знал об их, по-видимому, горькой судьбе. После этого квартиру быстро заселили, интенсивно стали ставить перегородки - непременный атрибут быта того времени, урезали в два раза даже кухню. Новые жильцы как-то не запомнились, тем более мы с ними почти не общались. Жил дядя Ваня в стороне, и к его комнатам вёл длинный коридор, оканчивающийся лестничной площадкой. Это был второй и, судя по лестнице, парадный вход в дом, но его никогда не открывали. Вниз спускалась деревянная довольно широкая с поворотом лестница, ограждённая массивными деревянными перилами. С площадки двери вели в две небольшие комнатки, из которых первая проходная с одним окном, выходившим во двор, а другая, с двумя окнами - на Зверинецкую улицу. Квартира мне казалась райским уголком, который создала жена дяди Вани, тётя Тося. В комнатах всегда поддерживалась чистота, аккуратность и какой-то особенный аромат. У них был патефон и пластинки. Наряду с нашими, Пётр Лещенко и Александр Вертинский, которые в то время запрещались. Все эти пластинки заводились, когда собирались гости, и я эту музыку и песни впитал в себя и испытываю до сих пор какое-то трепетное чувство, когда их слышу.
Сейчас диву даюсь, как мы скверно знали или, вернее, совсем не знали историю родного города. Сколько бы интересного и ценного было зафиксировано в нашей памяти, знай мы хоть частицу прошлого Павловска. А ведь надо сказать, что вращался я среди старожилов города и притом довольно культурной его части. Помню, популярной в то время была музыка из оперетты Стрельникова «Холопка», её часто заводили в доме дяди Вани, и никто даже не догадывался, что дача отрицательного героя оперетты И. П. Кутайсова аходилась напротив того дома и была видна из их окон, что остатки дачи, хотя и сильно потрёпанной, разгороженной перегородками и напрессованной жильцами, мы видели постоянно.
Бывшая дача И. П. Кутайсова. 1919
Там ещё тогда сохранились следы когда-то богатых интерьеров. Много книг о Павловске писали его популяризаторы: В. Я. Курбатов, В. Н. Талепоровский, В. М. Конашевич и другие, и все они были о дворце и парке, а город проходил мимо исследователей. В этом, наверное, трагедия Павловска и наличие такого числа провалов в его истории.
Мы не только проводили время в доме, но много гуляли в этой части города. Хотя в предвоенные годы даже его центр был сравнительно тихим, здесь эта тишина ощущалась ещё больше. Врезался мне в память Круглый пруд в центре Зверинца, тогда около него находилось несколько дач, окружённых садами. Но особенно почему-то мне запомнились Матросские улицы и вся Матросская слобода. Здесь наряду с маленькими одноэтажными домиками находились и большие двухэтажные дачи, имелись свои магазины, а до революции был свой трактир и Приходское училище. Очевидно, с тех времён здесь образовался какой-то свой уклад жизни тихий, неторопливый и немного провинциальный. Почти вся торговля была сконцентрирована в одном месте, на площади, расположенной на пересечении 1-й Матросской улицы и Матросского переулка. Эта площадь, ровесница всего района, неизвестно для каких целей делалась, возможно, как плац для построений. Существует она и сейчас, но имеет исключительно неухоженный и запущенный вид. В послевоенный период там построили каменную трансформаторную будку. До войны же вся правая сторона (если идти от Зверинецкой улицы) была застроена маленькими деревянными лавками и, как мне казалось, очень уютными. Как будто это другой город со своими особенностями и порядками. Но, возможно, всё это было только в моём воображении, так как я очень любил эти места.
Садовая улица - старейшая и самая протяжённая в Павловске - так названа в середине прошлого столетия, так как своей левой стороной она проходила вдоль парка, а справа находилось много богатых дач с садами. Об одной из них, не отличавшейся богатством и архитектурой, я и хочу рассказать.
Между 1-й и 3-й Матросскими, почти напротив Верхнего Розовопавильонного пруда, находился довольно тенистый, но не очень большой сад. От улицы он был отделён металлической оградой с небольшой скрипучей калиткой, к которой вёл узкий деревянный мостик, перекинутый над глубокой канавой, идущей вдоль забора. В глубине этого сада находился дом, обращённый в сторону улицы большой застеклённой верандой и частью бокового фасада. Весь этот деревянный одноэтажный дом уходил вглубь участка и тянулся до Глухого переулка, параллельного Садовой улице, там тоже был сад. Как я узнал уже после войны, весь этот большой участок с несколькими домами в конце XIX столетия принадлежал Лебедеву. Возможно, в XX столетии там был другой хозяин, так как в тот период домовладельцы менялись довольно часто. В то время, о котором идёт речь, дом принадлежал государству или, как тогда говорили, был «жактовским». От соседнего участка, на котором тогда находился дом отдыха завода «Электроаппарат», дача отделялась кирпичным брандмауэром и глухим забором. На территории дома отдыха находился небольшой пруд, сохранившийся до сих пор, соединённый с Верхним Розовопавильонным прудом трубой. Номера этого дома я не помню, а воспользоваться имеющейся дореволюционной нумерацией нельзя, так как после 1917 года она почему-то была изменена, но ориентировочно это № 57.
В части дома с прилегающим к нему садом, выходившей на Садовую улицу, жил другой товарищ и сослуживец моего отца Георгий Иванович Нечаев.
Георгий Иванович Нечаев. 1941
Знаком он был с семьёй Янушей ещё с дореволюционной поры и, пожалуй, единственный из всех знакомых знал пять поколений нашей семьи: прадеда, деда, моего отца с братьями и сестрой, меня и моего сына.
Семья Нечаевых поселилась в Павловске незадолго до революции, а до того отец Георгия Ивановича, Иван Иванович, учительствовал в сельских школах близ Петербурга. Семья Ивана Ивановича состояла из супруга Татьяны Сидоровны и двух детей: дочери Веры Ивановны и сына Георгия Ивановича. В доме на Садовой, 57 Нечаевы поселились уже после революции. В 1917 году умирает Вера Ивановна, а через год Иван Иванович и остались Татьяна Сидоровна с сыном Георгием Ивановичем, которого я звал дядя Гога. Кроме того, вместе с ними жил родной брат Татьяны Сидоровны, Сергей Сидорович Тишков.
Отдельная квартира, которую они занимали, состояла из большой террасы, через неё был сделан вход в обширную полутёмную кухню, часть её, отделённую книжными шкафами, использовали как жилую комнату. Из кухни двери вели в две другие комнаты, в одной из которых жил дядя Гога, а в другой его дядюшка Сергей Сидорович.
Георгий Иванович был человеком начитанным, умеющим хорошо говорить и чрезвычайно общительным. Он закончил Юридический факультет Петроградского университета ещё до революции, но не успел сдать Государственные экзамены, а потому диплома не имел. Благодаря своей общительности, он знал очень многих в своём районе, даже хорошо был знаком с семьёй известного петербургского купца Фердинанда Фердинандовича Корошши-Кончек, называл он их обычно Кончековы - так проще. Впрочем, в Павловске местные жители порой иностранные фамилии произносили по-своему, например, Трибаудино - Трибаудин и т. п.
В большой дружбе Георгий Иванович состоял с семьёй Ляпишевых, живших в собственном одноэтажном домике под № 7 по 1-й Матросской улице.
Владельческая табличка на доме Ляпишевых. Из собрания Музея истории города Павловска
Хозяйку дома Александру Ивановну Ляпишеву, тогда вдову, я не помню совсем, а вот её сына Владимира Михайловича и дочь Александру Михайловну помню довольно хорошо. У меня даже сохранилась фотография довоенных лет, где на скамейке в парке сидят Владимир Михайлович со старшим сыном и мой отец со мной. Владимир Михайлович был военным, учился он и одно время очень дружил с моим дядей, братом отца, Всеволодом Борисовичем Янушем, в Инженерном училище. Во время Великой Отечественной войны Владимир Михайлович стал генерал-майором.
Владимир Михайлович Ляпишев
После войны жил и умер в Москве. Его сестра Александра Михайловна, на которой всё время собирался жениться Георгий Иванович, умерла в блокадном Ленинграде.
Хотя дядя Гога всю жизнь прослужил в армии, он всё же был человеком сугубо штатским. Не имел он армейской выправки, а аккуратный внешне, он в быту отличался неряшливостью. Я не помню их квартиру и его комнату, чтобы она когда-нибудь была прибрана. В углу какие-то залежи, всё разбросано, на столе, за которым он работал, ничего никогда не убиралось. Та же картина наблюдалась и в других комнатах. У Георгия Ивановича было много книг, как старых, дореволюционных приложений к «Ниве» и другим журналам, так и новых. Читать он любил и интересно рассказывал. Некоторые книги мы брали у него читать. Любил он и рисовать, на этой почве и произошло его знакомство и даже дружба с папиным старшим братом - Леонидом, но затем они рассорились и охладели друг к другу. Способностей особых к живописи у дяди Гоги не было, хотя он даже этому учился, но дальше рисования слащавых головок боярышень постигнуть ничего не мог. Некоторые копии, правда, у него получались неплохо. Другой страстью Георгия Ивановича был баян, но играл он на нём так же, как и рисовал, - весьма посредственно. И ещё одна страшная любовь - любовь к оружию... До какой-то степени она оправдывалась глушью района, в котором он жил. Особенно там неприятно было в осеннее и зимнее время, а ходить ему приходилось с работы поздно. В предвоенные годы в тёмное время в Павловске нередко «баловались» и у Большого каменного моста, и в парке. То разденут, а бывало и убивали. Вот он и носил в кармане свой «Смит и Вессон», был у него и «Ляфашет» и даже «Кольт», но тогда многие военные имели оружие, и это не считалось преступлением.
В доме у них всё хозяйство вела мать, Татьяна Сидоровна - сухенькая старушка, имевшая большое влияние на сына. Из-за неё он так и не женился, а когда она умерла, было уже поздно.
Дядюшка, Сергей Сидорович, тоже сухенький старичок, был холостяком, но до последних дней считал себя неотразимым для женщин. Жил он в своей комнате отдельно, но ходил через общую кухню. Когда же у него с сестрой или племянником происходили ссоры и они некоторое время не разговаривали, то он лазал в свою комнату через окно. В саду у него был свой уголок с железным навесом на шестах и плитой, на которой он готовил. Можно было нередко наблюдать такую картину: на плите в кастрюлях чего-то варится, а рядом на бревнышке сидит Сергей Сидорович и играет на гармошке.
Интересные, а порой странные взгляды бытовали в этой семье, например, долгое время они жили без электричества, утверждая, что с керосиновой лампой уютнее. Бывало, когда подходишь к дому в тёмное время, то их сторона, как необитаемая, погружена в темноту, хотя в остальной части дома везде электричество было проведено. Лишь лет за пять до войны папа и дядя Ваня в их квартире сделали проводку и тогда они согласились, что с электричеством удобнее.
Могила Георгия Ивановича Нечаева на Павловском городском кладбище. Современное фото
Была ещё одна интересная особенность жизни семьи Нечаевых... Дело в том, что, как я уже писал, мимо их дома проходила Садовая улица, которая продолжалась дорогой на Фёдоровское, Ям-Ижору, Аннолово и многие другие деревни, находившиеся к югу от Павловска. Теперь большинства этих деревень нет, а те, что остались, уменьшились раза в два-три. В большинстве малых деревень жили финны, или, как их здесь называли, чухонцы, а в больших - русские. Эти крестьяне были основными поставщиками сельхозпродуктов на рынки Павловска, Детского Села и Ленинграда. Тогда рынки ломились от продуктов. И вот с самого раннего утра начинала двигаться по дороге вереница крестьянских телег с продуктами, запряжённых лошадьми. Вечером всё повторялось в обратном порядке... Напротив дома, где жили Нечаевы, у дороги со стороны парка была водопроводная колонка, где жители брали воду. Здесь же проезжающие поили лошадей, изнурённых дальней дорогой. Когда-то кто-то, не имевший для этой цели ведра, попросил его у Татьяны Сидоровны, она его дала... Вскоре многие крестьяне знали о том, что здесь можно получить ведро... Кто-то когда-то отблагодарил за любезность хозяев, дав им полено дров. С этого времени так и повелось - вы нам ведро, мы вам полено. Со временем ведро перестали выдавать и забирать после водопоя, оно просто всегда стояло в саду у калитки. Никто не требовал обязательной платы дровами, всё шло почти без вмешательства хозяев. Если не было полена, брали ведро так, но никогда мне не приходилось слышать о пропаже ведра, такова была честность крестьян. Такая практика продолжалась и после смерти Татьяны Сидоровны, вплоть до самой войны.
Продолжение