«Эпитафия моему бедному Джеку-белке», или Грустная история Джеймса Хэтфилда, непрощённого
223 года назад, 15 мая 1800 года в столице Великобритании городе Лондоне произошел весьма неприятный инцидент: некий Джеймс Хэтфилд или Хэдвилд, ветеран-инвалид войн с революционной Францией, попытался застрелить короля Великобритании, Франции и Ирландии Георга III, но промахнулся.
Был этот Хэтфилд примерно тридцати лет отроду, в свое время сражался за короля Георга под знаменами его сына герцога Йоркского во Франции, в ходе несчастной для британцев битвы с французами при Туркуэне получил от якобинцев восемь сабельных ударов по голове и попал к ним в плен, где видимо и проникся тираноборческими идеями. Вернувшись в Англию с разрушенным здоровьем, крошечной ветеранской пенсией и без каких-либо жизненных перспектив, он устроился к некоему Баннистеру Трулоку, сапожнику и религиозному фанатику, верившему в скорое второе пришествие Христа. В беседах с Трулоком идеи, которых Хэтфилд набрался в плену у республиканцев, развились и приобрели эсхатологический характер: во-первых, король Георг - безусловно тиран и поджигатель войны, превратившей Хэтфилда в инвалида и лишившей его будущего, во-вторых, если Георга убить, то это будет для его величества заслуженным наказанием плюс уроком другим милитаристам, через что войны вероятно вообще прекратятся. Ну и наконец, в-третьих, самого Хэтфилда после этого безусловно казнят, но это будет искупительная жертва, подобная жертве Спасителя нашего Иисуса Христа, и через это может быть и вовсе наступит тысячелетнее царствие Христово.
И вот, движимый такими мыслями, Хэтфилд 15 мая 1800 года, вооружившись заряженным дробью пистолетом, отправился на представление в королевский театр Друри-Лейн, на котором должен был присутствовать король. И действительно, король вскоре появился в своей королевской ложе, все встали, оркестр заиграл «Боже храни короля!», Хэтфилд выхватил свое оружие, выстрелил в короля и … подобно герою Шукшина промахнулся - как писали газеты, в районе королевской ложи было найдено несколько дробинок, но ни одна из них его величество не задела.
"Рука Всевышнего Отечество спасла!"
Несостоявшегося цареубийцу схватили, арестовали и участь его представлялась незавидной - даже в славный век Просвещения к цареубийцам европейские законы и суды были жестоки и безжалостны: страшная казнь Робера Дамьена, в 1757 году поцарапавшего своим перочинным ножиком бок Людовику XV, широко известна. Шведского дворянина Якоба Анкасртрёма, в 1792 году застрелившего короля Густава III, в течение трёх дней перед казнью публично пороли на разных площадях Стокгольма, пока практически не содрали с него розгами кожу, и только потом обезглавили. В самой «старой Англии» по отношению к государственным изменникам, в том числе цареубийцам, успешным или неуспешным, применялось «повешение, потрошение и четвертование» («To be hanged, drawn and quartered»): осужденного вешали, когда он терял сознание, вытаскивали из петли, приводили в себя - ну и дальше всё остальное, причем, как предполагалось, до самого конца экзекуции он должен был в сознании оставаться (последний раз такую казнь применили в 1818 году - правда, в описываемое время предпочитали дожидаться, пока казнимый умрёт в петле совсем, но еще сотней лет до этого экзекуция осуществлялась по полной программе - как например в октябре 1660 года, после Реставрации Стюартов - с бывшими депутатами Долгого парламента, голосовавшими за казнь короля Карла I).
"По вашему приказу, сэр, заключенный повешен, нарисован (drawn) и четвертован. Что теперь?"
Однако же и право человека на справедливый и беспристрастный суд в «старой Англии» традиционно ценили, особенно применительно к статье о госизмене (что не удивительно - по этой статье частенько залетали лорды, сэры, пэры и прочие влиятельные особы, заигравшиеся в политические игры). Привлекавшийся по этой статье, в частности, имел право на то, чтобы суд назначил ему двух защитников, процессуальные права которых были шире, чем по делам обычных преступников. Хэтфилд, не будь дураком, попросил, чтобы ему в защитники был назначен Томас Эрскин - один из ведущих юристов королевства, его будущий лорд-канцлер.
Эрскин построил защиту на том, что его подзащитный невменяем («Ну что бы вы, джентльмены, хотели от человека, получившего восемь сабельных ударов в голову?!»). Правда, подсудимый Хэтфилд на суде вёл себя вполне вменяемо, слюней не пускал и в панталоны не мочился, и заметьте, преступление спланировал вполне толково, как минимум расписание спектаклей изучил, билет купил и свое место в зале нашел, разве идиот так сможет? Но Эрскина это не смутило - он привел в суд несколько свидетелей того, что Хэтфилд время от времени начинал вести себя совершенно неадекватно. «Ну вот, джентльмены, - заключил Эрскин, - мы сейчас рассматриваем как раз такой случай. И, кстати, заметьте: он рассчитывал, что вследствие убийства его казнят - так стало быть истинный умысел нашего дурачка, или, как говорят у нас в Англии, lunatic’а, был направлен не на убийство, а на самоубийство! А против короля-то этот лунатик ничего и не имел!».
Дело широко освещалось в прессе, и доводы Эрскина вызывали у публики закономерные вопросы: ну хорошо, допустим, в момент преступления Хэтфилд помрачился рассудком, не отвечал за свои действия, потом пришел в себя. Теперь, значит, его оправдают - а ну как он снова на какое-то время головушкой двинется и еще кого-нибудь пришибёт? Судья постановил приостановить процесс, заявив, что «если человек был в тот момент не в своем уме, по законам Англии он не может быть признан виновным; и когда смотришь на улики, на ум приходит некоторое убеждение, что он в высшей степени ненормальный. А между тем такой человек - опаснейший враг общества, и невозможно из соображений безопасности допустить, чтобы такого человека выпустили на публику и позволили ему бродить на свободе, этого не должно быть». Озаботились этим вопросом и парламентарии: был скорейшим образом разработан и уже в июле того года «Закон о преступных безумцах» ( Criminal Lunatics Act), согласно которому «если присяжные обнаружат, что такое лицо было невменяемым во время совершения такого преступления, суд, в котором должно рассматриваться такое судебное разбирательство, приказывает содержать такое лицо под строгим арестом, в таком месте и таким образом, которые суд сочтет подходящими», причем неопределённое время.
Теперь свобода Хэтфилду больше не светила: присяжные вынесли вердикт о его невиновности по причине нахождения в состоянии безумия, но судья все равно постановил вернуть его в тюрьму на основании «закона о бродяжничестве». Так его держали, пока не вступил в силу закон о «лунатиках», после чего он был отправлен в известный лондонский сумасшедший дом - королевский Вифлеемский госпиталь святой Марии, или, как его называли в просторечии, Бедлам (туже же вскоре отправили и его приятеля Трулока). Через два года Хэтфилд сбежал оттуда и попытался выбраться из страны, но был пойман в Дувре и заключен теперь уже в Ньюгейтскую тюрьму. Там он провел следующие 14 лет, потом, когда в Бедламе выстроили корпус специально для сумасшедших с преступными наклонностями, его водворили туда.
Там он и провел остаток жизни. Навещавшими его иногда журналистами он описывался, как «совершенно нормальный в своем поведении и разговоре». Режим содержания у него со временем стал более свободным, чем у других «преступных лунатиков». В 1820 году, после смерти Георга III, он написал в правительство с просьбой принять меры для его освобождения «из жестокого и утомительного заточения. Я терпел его, - писал Хэтфилд, - двадцать с лишним лет .. оно сильнее всего давит на мой разум из-за бесчисленных ограничений и бесполезных мук, причиняемых его (Бедлама) обитателям, которые огорчены недостатками обоих тюрьма и больница, с которыми обращаются как с заключенными и сумасшедшими, без какой-либо снисходительности, обычно даруемой обоим. Будучи всегда уверенным, что после кончины его покойного величества мое заключение прекратится, теперь я совершенно здоров душой и телом».
Ответа не последовало. Джеймс Хэтфилд умер в Бедламе от туберкулеза 23 января 1841 года.
На память о нем в архивах больнице остался вот этот вот сделанный им рисунок и рукописное стихотворение «Эпитафия моему бедному Джеку-белке», посвященное ручному зверьку, какое-то время скрашивавшему Хэдфилду тоску заключения:
"Epitaph, of my poor Jack, squirrel.
Here are the remains of my poor little Jack / Who with a little fall, almost broke his back / And I myself was the occasion of that / By letting him be, frighten'd by a cat / I then picked him up, from off the floor / But he, alas, never do need a hornpipe more / And many a time have I laugh'd, to see him so cunning / To sit and crack the nuts I gave him so funny / Now in remembrance of his pretty tricks / I have had him stuff'd that tonight not him forget / And so he is gone; and I must go; as well as him / And pray God, send I may go; but with little sin / So there is an end to my little darling Jack / That will never more be, frighten'd by a cat. -- Died Sunday morning, July 23, 1826. James Hadfield, Bethlem Hospital."
(отсюда)
Был этот Хэтфилд примерно тридцати лет отроду, в свое время сражался за короля Георга под знаменами его сына герцога Йоркского во Франции, в ходе несчастной для британцев битвы с французами при Туркуэне получил от якобинцев восемь сабельных ударов по голове и попал к ним в плен, где видимо и проникся тираноборческими идеями. Вернувшись в Англию с разрушенным здоровьем, крошечной ветеранской пенсией и без каких-либо жизненных перспектив, он устроился к некоему Баннистеру Трулоку, сапожнику и религиозному фанатику, верившему в скорое второе пришествие Христа. В беседах с Трулоком идеи, которых Хэтфилд набрался в плену у республиканцев, развились и приобрели эсхатологический характер: во-первых, король Георг - безусловно тиран и поджигатель войны, превратившей Хэтфилда в инвалида и лишившей его будущего, во-вторых, если Георга убить, то это будет для его величества заслуженным наказанием плюс уроком другим милитаристам, через что войны вероятно вообще прекратятся. Ну и наконец, в-третьих, самого Хэтфилда после этого безусловно казнят, но это будет искупительная жертва, подобная жертве Спасителя нашего Иисуса Христа, и через это может быть и вовсе наступит тысячелетнее царствие Христово.
И вот, движимый такими мыслями, Хэтфилд 15 мая 1800 года, вооружившись заряженным дробью пистолетом, отправился на представление в королевский театр Друри-Лейн, на котором должен был присутствовать король. И действительно, король вскоре появился в своей королевской ложе, все встали, оркестр заиграл «Боже храни короля!», Хэтфилд выхватил свое оружие, выстрелил в короля и … подобно герою Шукшина промахнулся - как писали газеты, в районе королевской ложи было найдено несколько дробинок, но ни одна из них его величество не задела.
"Рука Всевышнего Отечество спасла!"
Несостоявшегося цареубийцу схватили, арестовали и участь его представлялась незавидной - даже в славный век Просвещения к цареубийцам европейские законы и суды были жестоки и безжалостны: страшная казнь Робера Дамьена, в 1757 году поцарапавшего своим перочинным ножиком бок Людовику XV, широко известна. Шведского дворянина Якоба Анкасртрёма, в 1792 году застрелившего короля Густава III, в течение трёх дней перед казнью публично пороли на разных площадях Стокгольма, пока практически не содрали с него розгами кожу, и только потом обезглавили. В самой «старой Англии» по отношению к государственным изменникам, в том числе цареубийцам, успешным или неуспешным, применялось «повешение, потрошение и четвертование» («To be hanged, drawn and quartered»): осужденного вешали, когда он терял сознание, вытаскивали из петли, приводили в себя - ну и дальше всё остальное, причем, как предполагалось, до самого конца экзекуции он должен был в сознании оставаться (последний раз такую казнь применили в 1818 году - правда, в описываемое время предпочитали дожидаться, пока казнимый умрёт в петле совсем, но еще сотней лет до этого экзекуция осуществлялась по полной программе - как например в октябре 1660 года, после Реставрации Стюартов - с бывшими депутатами Долгого парламента, голосовавшими за казнь короля Карла I).
"По вашему приказу, сэр, заключенный повешен, нарисован (drawn) и четвертован. Что теперь?"
Однако же и право человека на справедливый и беспристрастный суд в «старой Англии» традиционно ценили, особенно применительно к статье о госизмене (что не удивительно - по этой статье частенько залетали лорды, сэры, пэры и прочие влиятельные особы, заигравшиеся в политические игры). Привлекавшийся по этой статье, в частности, имел право на то, чтобы суд назначил ему двух защитников, процессуальные права которых были шире, чем по делам обычных преступников. Хэтфилд, не будь дураком, попросил, чтобы ему в защитники был назначен Томас Эрскин - один из ведущих юристов королевства, его будущий лорд-канцлер.
Эрскин построил защиту на том, что его подзащитный невменяем («Ну что бы вы, джентльмены, хотели от человека, получившего восемь сабельных ударов в голову?!»). Правда, подсудимый Хэтфилд на суде вёл себя вполне вменяемо, слюней не пускал и в панталоны не мочился, и заметьте, преступление спланировал вполне толково, как минимум расписание спектаклей изучил, билет купил и свое место в зале нашел, разве идиот так сможет? Но Эрскина это не смутило - он привел в суд несколько свидетелей того, что Хэтфилд время от времени начинал вести себя совершенно неадекватно. «Ну вот, джентльмены, - заключил Эрскин, - мы сейчас рассматриваем как раз такой случай. И, кстати, заметьте: он рассчитывал, что вследствие убийства его казнят - так стало быть истинный умысел нашего дурачка, или, как говорят у нас в Англии, lunatic’а, был направлен не на убийство, а на самоубийство! А против короля-то этот лунатик ничего и не имел!».
Дело широко освещалось в прессе, и доводы Эрскина вызывали у публики закономерные вопросы: ну хорошо, допустим, в момент преступления Хэтфилд помрачился рассудком, не отвечал за свои действия, потом пришел в себя. Теперь, значит, его оправдают - а ну как он снова на какое-то время головушкой двинется и еще кого-нибудь пришибёт? Судья постановил приостановить процесс, заявив, что «если человек был в тот момент не в своем уме, по законам Англии он не может быть признан виновным; и когда смотришь на улики, на ум приходит некоторое убеждение, что он в высшей степени ненормальный. А между тем такой человек - опаснейший враг общества, и невозможно из соображений безопасности допустить, чтобы такого человека выпустили на публику и позволили ему бродить на свободе, этого не должно быть». Озаботились этим вопросом и парламентарии: был скорейшим образом разработан и уже в июле того года «Закон о преступных безумцах» ( Criminal Lunatics Act), согласно которому «если присяжные обнаружат, что такое лицо было невменяемым во время совершения такого преступления, суд, в котором должно рассматриваться такое судебное разбирательство, приказывает содержать такое лицо под строгим арестом, в таком месте и таким образом, которые суд сочтет подходящими», причем неопределённое время.
Теперь свобода Хэтфилду больше не светила: присяжные вынесли вердикт о его невиновности по причине нахождения в состоянии безумия, но судья все равно постановил вернуть его в тюрьму на основании «закона о бродяжничестве». Так его держали, пока не вступил в силу закон о «лунатиках», после чего он был отправлен в известный лондонский сумасшедший дом - королевский Вифлеемский госпиталь святой Марии, или, как его называли в просторечии, Бедлам (туже же вскоре отправили и его приятеля Трулока). Через два года Хэтфилд сбежал оттуда и попытался выбраться из страны, но был пойман в Дувре и заключен теперь уже в Ньюгейтскую тюрьму. Там он провел следующие 14 лет, потом, когда в Бедламе выстроили корпус специально для сумасшедших с преступными наклонностями, его водворили туда.
Там он и провел остаток жизни. Навещавшими его иногда журналистами он описывался, как «совершенно нормальный в своем поведении и разговоре». Режим содержания у него со временем стал более свободным, чем у других «преступных лунатиков». В 1820 году, после смерти Георга III, он написал в правительство с просьбой принять меры для его освобождения «из жестокого и утомительного заточения. Я терпел его, - писал Хэтфилд, - двадцать с лишним лет .. оно сильнее всего давит на мой разум из-за бесчисленных ограничений и бесполезных мук, причиняемых его (Бедлама) обитателям, которые огорчены недостатками обоих тюрьма и больница, с которыми обращаются как с заключенными и сумасшедшими, без какой-либо снисходительности, обычно даруемой обоим. Будучи всегда уверенным, что после кончины его покойного величества мое заключение прекратится, теперь я совершенно здоров душой и телом».
Ответа не последовало. Джеймс Хэтфилд умер в Бедламе от туберкулеза 23 января 1841 года.
На память о нем в архивах больнице остался вот этот вот сделанный им рисунок и рукописное стихотворение «Эпитафия моему бедному Джеку-белке», посвященное ручному зверьку, какое-то время скрашивавшему Хэдфилду тоску заключения:
"Epitaph, of my poor Jack, squirrel.
Here are the remains of my poor little Jack / Who with a little fall, almost broke his back / And I myself was the occasion of that / By letting him be, frighten'd by a cat / I then picked him up, from off the floor / But he, alas, never do need a hornpipe more / And many a time have I laugh'd, to see him so cunning / To sit and crack the nuts I gave him so funny / Now in remembrance of his pretty tricks / I have had him stuff'd that tonight not him forget / And so he is gone; and I must go; as well as him / And pray God, send I may go; but with little sin / So there is an end to my little darling Jack / That will never more be, frighten'd by a cat. -- Died Sunday morning, July 23, 1826. James Hadfield, Bethlem Hospital."
(отсюда)
Click to view