Запихай меня лучше, как шапку, в рукав Жаркой шубы сибирских степей...
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, Ни кровавых костей в колесе; Чтоб сияли всю ночь голубые песцы Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей И сосна до звезды достает, Потому что не волк я по крови своей И меня только равный убьет. *** Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлевского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина. *** Холодная весна. Голодный Старый Крым, Как был при Врангеле - такой же виноватый. Овчарки на дворах, на рубищах заплаты, Такой же серенький, кусающийся дым.
Все так же хороша рассеянная даль, Деревья, почками набухшие на малость, Стоят как пришлые, и вызывает жалость Bчерашней глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнает лица, А тени страшные - Украины, Кубани... Как в туфлях войлочных голодные крестьяне Калитку стерегут, не трогая кольца. ***
Как по улицам Киева-Вия Ищет мужа не знаю чья жинка, И на щеки ее восковые Ни одна не скатилась слезинка.
Не гадают цыганочки кралям, Не играют в Купеческом скрипки, На Крещатике лошади пали, Пахнут смертью господские Липки.
Уходили с последним трамваем Прямо за город красноармейцы, И шинель прокричала сырая: - Мы вернемся еще - разумейте...