Господи, только не снимай руку с меня!
Лучшая награда- потерять авторство. Господи, только не снимай руку с меня!
Михаил Жванецкий
В гостях у мужчины
А я при мужчинах не сплю. Вдруг зарежут. Мне нечего с ними делать в одной квартире. Я их боюсь. О чем с ними говорить? Куда он идет? Откуда он пришел? Что он ел? Что на нем?
Сам где-то стирал?
Если ему кто-то стирал, тем более не приходи.
Сам стирал - тем более.
Они что, думают, что я буду вот это ихнее все…
В общем, сам стирал, сам в нем… А сюда - не…
У меня эта мужская стирка вот здесь. Они же жмакают… Пожмакал, пожмакал и вывесил на балкон…
Оно ж у них все одного цвета.
Потому что цветное, нецветное, джинсы, майки, платки, носки черные, сорочку белую - всё жмакают вместе.
И в этом результате он и ходит.
Все черно-голубое, и нос такой, и зубы, и волосы, и туфли.
Все в одном тоне.
В таком цвете только с балкона вниз головой.
Их, как самоубийц, в четыре раза больше женщин.
И живут в среднем на двадцать лет быстрее.
А непроходимость пищеварения!..
Он же сам себе варит.
А потом сам же не может переварить.
Была у одного.
Он в кастрюле что-то размешивал на большом огне…
Сейчас, говорит, суп будем есть.
Живет уже лет пять один.
Переходящий приз.
Раза три-четыре переходил из рук в руки.
Отсудил у кого-то за что-то комнату, и кастрюлю из черного алюминия. И сковороду, где еще картошка довоенная.
А духовку включил - сразу дым.
Там еще ничего не было, а дым столбом.
Гуся, говорит, тушил на Новый год.
- И как? - спрашиваю.
- Потушил, - говорит.
А меня привлекал супом из горохового концентрата.
- Что ж, - я говорю, - вы такой дикий… У вас пригорелым дымом от каждого угла…
- Сейчас устраним…
Из туалета притащил дезодорант, вначале углы опрыскал, потом себя, потом меня, чтоб все пахло одинаково.
Ну вы бы могли с этим гусем тушеным?..
Я не говорю «лечь»… Не надо перебивать… Я не говорю «лечь»…
Меня этот запах пригорелой сирени…
У него и концентрат пригорел.
А он как пиджак снял... Господи!..
В двух галстуках оказался. Один на спине, один на груди.
- Боже! - говорю. - Кто вас так?
Ну он забегал. Потом выпил и рассказывает.
Первый галстук он одел и вспомнил, что не брился.
Задвинул его на спину, чтоб побриться.
Побрился, видит - без галстука…
Ну достал из шкафа последний.
Хуже, что он свою наливочку предложил.
Ну… Он сам из чего-то гонит.
Дрожжи с кофием растворимым.
Потом туда, видимо, капает эту сирень, которой себя обдал.
Всё у него в этой сирени. И суп.
И это кашне…
Ну он же его намотал.
Я ж после супа задерживаться не стала.
- Что же, - говорю, - вы его не постираете?
- Как же, это же, - говорит, - ангорская шерсть. Еще от мамы.
Ему, наверное, лет шестьдесят…
Я про кашне.
- Как же, - говорит, - его ж стирать нельзя.
Да, конечно, теперь уже нельзя.
А джинсы эти с карманами накладными по три кармана на штанине... Нижний у пола.
Очень, говорит, удобно. Купишь курицу, картошки, лука - руки, говорит, свободны. Очень удобно...
Он, когда поели гороховый концентрат, предложил раздеться…
Но я как представила, какой он там внутри…
И эта постель…
Она у него прямо возле стола.
Чтоб поел - и туда, или наоборот: оттуда поел и опять туда.
Я у него спросила: «Что же ваша последняя жена вас ничему не научила?»
Он сказал, что она его научила обходиться без женщин…
- Что ж вы меня пригласили, если вы такой радостный и одинокий?..
- Да, - говорит, - как-то образ жизни надо менять.
- Так сначала меняйте, - говорю, - а потом приглашайте.
- Вы, - говорит, - мне очень нравитесь.
- И вы, - говорю, - мужчина приятный, только возле вас сильно много работать надо. Может, кому-нибудь это будет приятно. Пусть поработает, а я потом приду. Я не ревнивая.
Он говорит:
- Я, - говорит, - не могу, если кто-нибудь будет мои вещи переставлять. У меня всё в идеальном порядке. Вот наливочка… Вот к ней… Сейчас… Вот килечка… Вот… А вот рюмочка… Я порядок люблю.
- Так я же вижу. Всё у вас в порядке. Вы помните, где что лежит. Я перепутаю. Так что отпустите меня, ради Бога. И провожать не надо. Отдыхайте… А вообще, - говорю, - Григорий Михайлович, звоните. Может, встретимся. Я вас научу чего-то делать по-быстрому.
И ушла - красивая, гордая, но добрая.
Вот некоторые делают из меня одну.
А я и есть одна, но такая разная!..
* * *
Михаил Жванецкий
В гостях у мужчины
А я при мужчинах не сплю. Вдруг зарежут. Мне нечего с ними делать в одной квартире. Я их боюсь. О чем с ними говорить? Куда он идет? Откуда он пришел? Что он ел? Что на нем?
Сам где-то стирал?
Если ему кто-то стирал, тем более не приходи.
Сам стирал - тем более.
Они что, думают, что я буду вот это ихнее все…
В общем, сам стирал, сам в нем… А сюда - не…
У меня эта мужская стирка вот здесь. Они же жмакают… Пожмакал, пожмакал и вывесил на балкон…
Оно ж у них все одного цвета.
Потому что цветное, нецветное, джинсы, майки, платки, носки черные, сорочку белую - всё жмакают вместе.
И в этом результате он и ходит.
Все черно-голубое, и нос такой, и зубы, и волосы, и туфли.
Все в одном тоне.
В таком цвете только с балкона вниз головой.
Их, как самоубийц, в четыре раза больше женщин.
И живут в среднем на двадцать лет быстрее.
А непроходимость пищеварения!..
Он же сам себе варит.
А потом сам же не может переварить.
Была у одного.
Он в кастрюле что-то размешивал на большом огне…
Сейчас, говорит, суп будем есть.
Живет уже лет пять один.
Переходящий приз.
Раза три-четыре переходил из рук в руки.
Отсудил у кого-то за что-то комнату, и кастрюлю из черного алюминия. И сковороду, где еще картошка довоенная.
А духовку включил - сразу дым.
Там еще ничего не было, а дым столбом.
Гуся, говорит, тушил на Новый год.
- И как? - спрашиваю.
- Потушил, - говорит.
А меня привлекал супом из горохового концентрата.
- Что ж, - я говорю, - вы такой дикий… У вас пригорелым дымом от каждого угла…
- Сейчас устраним…
Из туалета притащил дезодорант, вначале углы опрыскал, потом себя, потом меня, чтоб все пахло одинаково.
Ну вы бы могли с этим гусем тушеным?..
Я не говорю «лечь»… Не надо перебивать… Я не говорю «лечь»…
Меня этот запах пригорелой сирени…
У него и концентрат пригорел.
А он как пиджак снял... Господи!..
В двух галстуках оказался. Один на спине, один на груди.
- Боже! - говорю. - Кто вас так?
Ну он забегал. Потом выпил и рассказывает.
Первый галстук он одел и вспомнил, что не брился.
Задвинул его на спину, чтоб побриться.
Побрился, видит - без галстука…
Ну достал из шкафа последний.
Хуже, что он свою наливочку предложил.
Ну… Он сам из чего-то гонит.
Дрожжи с кофием растворимым.
Потом туда, видимо, капает эту сирень, которой себя обдал.
Всё у него в этой сирени. И суп.
И это кашне…
Ну он же его намотал.
Я ж после супа задерживаться не стала.
- Что же, - говорю, - вы его не постираете?
- Как же, это же, - говорит, - ангорская шерсть. Еще от мамы.
Ему, наверное, лет шестьдесят…
Я про кашне.
- Как же, - говорит, - его ж стирать нельзя.
Да, конечно, теперь уже нельзя.
А джинсы эти с карманами накладными по три кармана на штанине... Нижний у пола.
Очень, говорит, удобно. Купишь курицу, картошки, лука - руки, говорит, свободны. Очень удобно...
Он, когда поели гороховый концентрат, предложил раздеться…
Но я как представила, какой он там внутри…
И эта постель…
Она у него прямо возле стола.
Чтоб поел - и туда, или наоборот: оттуда поел и опять туда.
Я у него спросила: «Что же ваша последняя жена вас ничему не научила?»
Он сказал, что она его научила обходиться без женщин…
- Что ж вы меня пригласили, если вы такой радостный и одинокий?..
- Да, - говорит, - как-то образ жизни надо менять.
- Так сначала меняйте, - говорю, - а потом приглашайте.
- Вы, - говорит, - мне очень нравитесь.
- И вы, - говорю, - мужчина приятный, только возле вас сильно много работать надо. Может, кому-нибудь это будет приятно. Пусть поработает, а я потом приду. Я не ревнивая.
Он говорит:
- Я, - говорит, - не могу, если кто-нибудь будет мои вещи переставлять. У меня всё в идеальном порядке. Вот наливочка… Вот к ней… Сейчас… Вот килечка… Вот… А вот рюмочка… Я порядок люблю.
- Так я же вижу. Всё у вас в порядке. Вы помните, где что лежит. Я перепутаю. Так что отпустите меня, ради Бога. И провожать не надо. Отдыхайте… А вообще, - говорю, - Григорий Михайлович, звоните. Может, встретимся. Я вас научу чего-то делать по-быстрому.
И ушла - красивая, гордая, но добрая.
Вот некоторые делают из меня одну.
А я и есть одна, но такая разная!..
* * *