(no subject)
я давно хотела написать пост, про то, что у нас все хорошо. про то, как я ездила в Детский Мир покупать Лисице зимнюю обувь, про то, как мы все вместе смотрим кино, как мы читаем книжки - каждый свою, но вместе, как Лиса помогает мне варить суп, как мы встречаем Кирилла с работы, как мы вешаем картинки на стены и планируем купить таки шторы на кухню.
но этим утром, 20 ноября, у меня умерла бабушка, и я напишу о другом.
теперь я хочу написать о чувстве вины - я не звонила ей последнюю неделю, откладывала, думала, успеется. не успеется уже. и еще о том, что это к ней я пошла после тюрьмы, и пришла с сумками, мокрая от дождя, тощая, и мы с ней смеялись, плакали и пили корвалол на двоих, только что не чокались. о том, что когда я была маленькая она шила мне брюки в полоску - юбки я не носила - и вязала жилетки. о том, что у нее был в молодости потрясающий голос и я очень смутно помню, как она пела мне колыбельные - я ложилась в кровать, закрывала глаза и говорила "начинай!"
ее звали Антонина Егоровна, меня назвали в ее честь. она была рыжая и зеленоглазая, для своего поколения высокая, язва и стерва по молодости. в этом году ей исполнилось семьдесят лет. она умерла спокойно - во сне.
еще я хочу сказать, что мы не были особенно близки до последнего времени, несколько лет вообще не разговаривали, и в этом слишком много моей вины, чтобы я чувствовала себя спокойно. и что она очень любила правнучку, самую маленькую девочку в нашей семье.
и еще я хочу сказать, что ее убила моя история. несмотря на то, что 70 - это возраст и все такое. слишком много произошло с февраля. мы с мамой отделались сердечными приступами, а бабушка держалась на удивление хорошо. еще я хочу сказать, что теперь я полностью разделяю точку зрения Кирилла о том, что никто из тех, кто убивает мою семью не стоит прощения и покоя.
и еще - что я ничего не хочу больше знать о смерти и слове "никогда".
но этим утром, 20 ноября, у меня умерла бабушка, и я напишу о другом.
теперь я хочу написать о чувстве вины - я не звонила ей последнюю неделю, откладывала, думала, успеется. не успеется уже. и еще о том, что это к ней я пошла после тюрьмы, и пришла с сумками, мокрая от дождя, тощая, и мы с ней смеялись, плакали и пили корвалол на двоих, только что не чокались. о том, что когда я была маленькая она шила мне брюки в полоску - юбки я не носила - и вязала жилетки. о том, что у нее был в молодости потрясающий голос и я очень смутно помню, как она пела мне колыбельные - я ложилась в кровать, закрывала глаза и говорила "начинай!"
ее звали Антонина Егоровна, меня назвали в ее честь. она была рыжая и зеленоглазая, для своего поколения высокая, язва и стерва по молодости. в этом году ей исполнилось семьдесят лет. она умерла спокойно - во сне.
еще я хочу сказать, что мы не были особенно близки до последнего времени, несколько лет вообще не разговаривали, и в этом слишком много моей вины, чтобы я чувствовала себя спокойно. и что она очень любила правнучку, самую маленькую девочку в нашей семье.
и еще я хочу сказать, что ее убила моя история. несмотря на то, что 70 - это возраст и все такое. слишком много произошло с февраля. мы с мамой отделались сердечными приступами, а бабушка держалась на удивление хорошо. еще я хочу сказать, что теперь я полностью разделяю точку зрения Кирилла о том, что никто из тех, кто убивает мою семью не стоит прощения и покоя.
и еще - что я ничего не хочу больше знать о смерти и слове "никогда".