«Изнакурнож» в потоке сознания
Который день по капле выдавливаю из себя… хохла. Не хочу, но давлюсь и выдавливаю… Ничего не поделать, - епитимья! Наложил её мой новый духовник. Имя его - тайна великая, ибо святые не любят суеты, публичности и лицемерного поклонения. Его все знают. Точнее, знают бложные активисты (не путать с божьими). Помимо меня, Стрелка и ещё парочки погрязших в грехах вождей инсургентов, батюшка окормляет женский батальон, боевая сплочённость которого позволяет успешно противостоять информационным атакам взбесившегося курятника с условным наименованием Украина.
Батюшка уличил меня в сокрытии приватного благовеста, а, стало быть, во лжи. Утаил присуждение литературной премии. «И даже не пытайся, сын мой, прикрывать срам своею скромностью. Скромен только нищий! - процитировал он Гёте, приписав крылатые слова православному святому Никите Столпнику. - Не уподобляйся хохлам! Ибо только они, получив на заводе премию, ни словом не обмолвятся с соседями, лишь бы не обмывать её с такими же прижимистыми куркулями из подъезда. Поделись радостью с миром и блажен будешь… - завершил он общение по мобильному телефону и, прежде чем нажать на «отбой», сотворил им крестное знамение».
Грешен, каюсь. А ещё никак хохла не выдавлю. Он у меня где-то в глубинах мозга прячется. Маленький такой, с голубиное яичко, но дюже вредный. Сначала думал, что этот сгусток нейронов от предков с Полтавщины достался, потом вспомнил, что и Ной, и даже Иисус Христос были первыми свидомитами и понял, что копать надо глубже… Свидомость - это от Сотворения Мира. Первыми свидомыми были цианобактерии и археи. Именно они, как и хохлы, где жили, там и гадили, а в результате во всём этом задохнулись, уступив место не менее свидомым эукариотам, которые дышали тем, что исторгали из клоак их предтечи. Так безудержная украинизация древнего мира докатилась до приматов. Именно свидомость наделила их речью. Да-да, не сомневайтесь, если бы человекообразные обезьяны в силу своей хохляцкой лживости не начали развешивать друг другу лапшу на уши, мы бы до сих пор мычали. Бесспорный научный факт - членораздельная речь появилась из стремления самых смышлёных мартышек надуть ближнего. Нет никого более говорливого и лживого чем щирый хохол. Достаточно почитать их СМИ, или посмотреть их же телевизор. Так что «великим и могучим» мы всецело обязаны протоукраинцам! Так стоит ли мне выдавливать то, чем я горжусь.
Мой дед, хуторянин из-под Переяславля, мог так виртуозно и поэтично материться на мове, что останься он в живых, премию Союза Писателей вручили бы не мне, а моему украинскому деду. Я уже не говорю про Бабу-Ягу, мою первую няню, которая как некогда Арина Родионовна - Пушкину, привила мне образное мышление. Звали ту Ягу Евдохой, в девичестве - Евдокией и была она законченной русофобкой. Сколько жила в Сибири, столько ненавидела всё русское. Да, уж… Вот такой я русский националист! Вот такие у меня «русофильские корни».
Каюсь дальше. Дев'ятнадцятого січеня цього року (19.01.2015), аккурат на Крещение я прибыл в особняк Союза Писателей России (Комсомольский пр. 13). Бывал там я и раньше, и не однажды. И что поразительно - как входил помню, как покидал - ни разу! Дом без сомнения зачарован. Под его гулкими сводами ещё мечется неупокоенная душа первого хозяина Авраама Федоровича Лопухина, колесованного по велению Петра Первого за симпатии к сыну его Алексею. Сквозняком колеблемый, из белесого марева выступает личина его второго владельца и первого мануфактурщика, голландца Тамеса, продавшего по разорению «Home, Sweet Home» вместе с колоннадой и запутавшимися в них привидениями. Последним из почитаемых был отмечен в нём Александр Муравьёв, декабрист, масон и заговорщик, губернатор Тобольска и герой Крымской войны. С недавних пор, коммуналка для неупокоенных душ или другими словами - особняк с привидениями стал местом литературных ристалищ, окололитературных скандалов и интриг. А ещё этот храм культуры превратился в хранилище русской матрицы, которая удерживает от распада русскую духовность со всеми её достоинствами и недостатками. Ветшающий особняк далеко стороной обходят крикливые и глумливые иноверцы. Не выдержал тягостного соседства уютный ресторан «Шагал». Съехал на Сергия Радонежского подле Площади Ильича, где под оберегом святого игумена земли Русской и вождя исчезнувшего ныне мирового пролетариата вновь заработал иудейский инкубатор, штампующий мастеров культуры для новых революций.
Прежде я часто пребывал в недоумении чем этот дом так прельщает меня. Уже при входе в храм изящной словесности я начинал зевать и стрелять глазами - где бы можно было притулиться, чтобы вздремнуть. Аура? Да фиг-то! Это место, где отдыхает душа! Это в современных офисных небоскрёбах душа пуганой птицей бьётся о плоскости примитивной геометрии и в состоянии полнейшей истерии покидает новоделы, чтобы забиться в припадке на магистралях мегаполиса. А здесь вам не там! Вошёл, - изволь расслабиться. Что так и что не так? Архитектура! Архитектура для живого человека, но не для киборга.
Была такая книжечка: Кристофер Дей, «Места, где обитает душа…». Мало кто её читал. Не формат. Не для тех, в ком адреналин и гормоны не находят достойного применения. Она для подранков нашей истории, ещё способных, устав от сует этого мира, уйти с головой в работу и творчество. Архитектура-симфония, это среда где человек может жить и творить. Архитектура-рэп, - это современный примитив, питательная среда раздражения и агрессии. То же можно сказать о дизайне. Математически вылизанные формы рождают примитивность мышления. Взор, как сани с ледяной горы, скользит по искусственным лекалам без надежды остановиться и перевести дух. И я переболел современным дизайном. Лет двадцать назад сделал евроремонт на зависть соседям. И колор подобрал, и фэншуем по интерьеру прошёлся. Соседи - в отпаде, а я, чтоб отдохнуть, забивался в шесть квадратных метров «тёщиной комнаты», переоборудованной под мастерскую и там ловил и кайф, и музу, и вожделенную дрёму в окружении инструментов и станков, проводов, метизов и заготовок из древесины. Вот уж где душа отдыхала…
Так и особняк на Комсомольском. Это мастерская. В ней каждый угол, каждый элемент декора, да что там декора - каждый стеллаж, забитый книгами можно изучать часами. В конце шестидесятых, впервые ознакомившись с творчеством братьев Стругацких, я невольно отметил в их произведениях эстетику барахольщика или, если хотите, старьёвщика. Их миры были наполнены винтажными деталями, из которых рождалось устремлённость в будущее. Что есть «Понедельник начинается в субботу»? А это есть рассказ-сновидение. Он как сон снимает усталость лечит обиды, нанесённые двуногими обитателями тварного мира. В нём есть всё, чтобы задержать внимание, на каждой детали, на каждом образе. И что поразительно, - образы есть, а героев нет. У Стругацких нет героев вообще! Их внутрисемейное мнение: «Подвиг - поступок насмерть перепуганного человека». В этом они все, в этом корни их социальной фантастики. А ещё оголтелый либерализм последних лет. Подрыв устоев социализма. Есть за что их ненавидеть. Но у них не было брутальных героев. Каждым из персонажей мог бы стать я или мой сосед снизу. И что парадоксально: в нашей сегодняшней литературе суровых героев пруд пруди, а государства, как такового нет. Героическое время, это когда все работают и не замечают ни политики, ни государства, в котором живут. Не обязательно им гордиться, лучше - искренне не замечать. С утра прочёл передовицу «Правды», а в полдень - комментарий в «Известиях» - и ты подкованный в политике человек. А сегодня ВСЕ в политике! Работать некогда. Всем есть что сказать про своё государство, а государства - нет! Есть симулякр, и то заваливающийся на бок со скоростью, превышающей падение Пизанской башни в тысячу раз. Ну да ладной с ней, с башней. Я о доме Союза Писателей…
Как мне показалось, место гнездования и размножения писателей больше всего напоминает этот самый «НИИЧАВО» Стругацких, а с учётом изношенности - Избу на курьих ножках - «Изнакурнож». Именно здесь, в «Изнакурноже» мне, среди прочих достойных лауреатов зам. Министра культуры Григорий Ивлиев вручили литературную премию имени Эдуарда Володина.
Чествование лауреатов - это церемония, на которой из человека лепят памятник и наживо покрывают бронзой. То, что я услышал о себе, мне не говорила даже жена на излёте брачного периода. На минуту я даже поверил. И как не поверить, если тебе ласково улыбаются Пахмутова, Николай Губенко. Да, это герои ушедшей эпохи. Да, глядя на белый одуванчик Александру Пахмутову так и хочется запеть, а точнее зарыдать: «Как молоды мы были…». По сравнению с ней, искрящейся энергией я выглядел как «Усталая подлодка». Но что подумалось, о них, творцах ушедшей эпохи будут писать в книгах наши потомки. В книгах о Великой Империи. Их будут изучать, как мы изучаем героем Древнего Рима. Будет ли в этих книгах что-нибудь о нынешних мастерах пера и подмостков. Это ещё тот вопрос.
Торжества предварял торжественный молебен, а затем фольклорный ансамбль, исполнивший русские колядки. Исполняли с душой и весьма профессионально. А у меня зачесалось. Точнее, ожил и стал чухраться неистребимый внутренний хохол. Колядки - это здорово! Зачётно, как и окунуться в крещенской проруби. Но я хочу большего!.. Современненького… Чтоб в ногу со временем. У нас Россия когда в рост шла, когда её культура колосом наливалас? А вот когда, - когда мы впитывали чужую культуру. Где-то писал уже, во времена СССР настоящие русские жили на периферии, в приграничье. Чужое впитывали, но своего не забывали и не рушили. Москвичи по сравнению с ними были безродными космополитами. А балет - это что? Отвечаю: это наше всё! В Красной Империи мы им весь мир утирали. Это наше исконно-посконное? Нет. Культурное заимствование, да ещё с голубым подтекстом. Каким свежаком мы подпитываем нашу культурную матрицу сейчас? Да никаким. Окуклились. Фольклором, как стеной от всего мира отгородились. Сгниём! Ей-ей, сгниём, как сказал бы Владимир Ильич.
Так, чтобы уж совсем сделать из себя мишень для плевков, выскажу мнение: вся культура - есть производная от битвы геномов. В чём проявляется та битва. В любви! Что есть любовь? Самое эгоистичное проявление человека. Никакого альтруизма! Друг с барышней под руку ходит, а ты её умыкнул. Ну и правильно сделал, если его подруга тебе взаимностью ответила. Твои потомки будут краше и способнее, чем если бы она по ложному чувству долга и ответственности родила бы от друга. Наша русская культура откуда корни берёт? От внешних заимствований и от крестьянской общины. А в общине не забалуешь. Там про любовь забудь. Усмири гордыню вместе с геномом. На кого родители укажут, с тем и спариваться будешь. А чтоб на чужие прелести не заглядывался, драпировали молодух как актёров театра Кабуки. Ни талии не углядеть, не разлёт ног. Вот и рождались дети, похожие на лошадь Пржевальского. Вглядитесь в немногие оставшиеся фотографии русских крестьян. Ломброзо отдыхает! Женщины - как разношенные тапочки. И это наш идеал красоты? Тьфу, прости меня Господи! Русские мужчины и женщины должны видеть кого выбирают. Нагота будет лишней, но и многослойная драпировка ни к чему. А ещё танец. В танцы партнёры узнают всю подноготную твоего тела. Гибки ли суставы, какова реакция, каков темперамент. Так что одним ансамблем «Берёзка» не обойтись. Тут брэйк-данс и стрит-данс поспособнее будут. И ещё… Высоты культуры определяются прогрессом в науках и технологиях, а не в томлениях творческих душ. Вот наша молодёжь и ломанулась копировать их образцы культуры. Окрепли «восточно-азиатские тигры», - наши дети по-корейски запели, а до того только по-английски. Думаете - диверсия? Как же! И диверсия в наличии, да больше по доброй воле. Тянутся к тем, кто лучше. Нам ещё лет пять таких экономических успехов - и даже колядки забудем.
Вернусь к литературным торжествам. Не успел я сойти с подиума, как тотчас попал в объятия Выбегайло. Выбегайло - это Марат, Марат Мусин. Он тоже лауреат. Мусин - это электрон, размазанный во времени и пространстве. Покорно влекомый им сквозь переборки памятника зодчества, я с тоской думал, что опять во что-нибудь вляпаюсь. Марат, как генератор Ван-дер-Граафа, который статическое электричество аккумулирует, вбирает в себя все мыслимые приключения. Он Калиостро нашего времени, Сен-Жермен, будь он неладен! «Эта… мон шер, - начал Мазитович, когда мы приземлились за стол с початым коньяком, - потребности надо удовлетворять, - сказал он, наливая по первой. - Кто же даёт интервью натрезвую, нес па? У нас, мон шер, ан масс, народ потребляющий. На сухую и слова не вымолвит. Се ля ви…» «Кто ж выступать-то будет?» - робко спросил я. «Ты и будешь… в таком вот аспекте», с чужого голоса сказал профессор. «Мы так не договаривались!» «Тогда вторую за общественный договор!» Не прошло и пяти минут, как я был готов давать интервью.
Я нёс форменную околесицу. Марат тоскливо жмурился. Операторы ржали в голос. Мне же, как кадавру хотелось всё и сразу. Хотелось сказать невысказанное за последние полвека. Получилось нечто, похожее на наставление матушки Сафроньи своей послушнице накануне её первой брачной ночи. На половине моего монолога Марат сорвался с места и, растворившись в стенном проёме, вылетел искать очередную жертву. Когда я уже тонул в собственном словесном поносе, в студию заглянул Стрелок: «Жену мою не видели?» «Которую?» - бестактно спросил я. «Единственную!» «Ах, эту! Не видел. Помочь найти? Ты только опиши, какая она…»
Устав от пустой болтовни с безмолвными телекамерами и хохочущими операторами, я вышел, влекомый демонами. А кто иной мог меня вести, если я вышел туда, откуда входил, а попал туда, где никогда не был. Но и там стояла початая. А рядом с ней в ожидании меня (так и сказал - жду, мол, тебя, родимый!) сидел белгородский юрист, писатель и журналист Сергей Бережной - предыдущая сирийская жертва Марата. Я сразу вдруг вспомнил: вот какая бы пуля не летела в моего друга, но всякий раз она рикошетит и попадает в другого. Я с Маратом в разведку не пойду! Страшно. Я так и сказал об этом Бережному. Вот уж расчудесный русский мужик! Впервые его увидел, а заговорил с ним, будто с пионерского лагеря дружим. Бережной, устав от авторского трёпа, передал меня в руки двух крепких ребят, готовящихся к поездке в Дамаск. На половине моей импровизированной лекции об Исламе, «двое из ларца» отправили разбушевавшегося лауреата на поруки телеоператору, с которым мы живо обсуждали проблемы наркомании, сойдясь во мнении, что косяк - это отстой, а курить каннабис лучше вапорайзерером, чем в бонге.
Я бы так ещё долго ходил по рукам, если бы не приметил между двух огромных книжных шкофов приземистого Домового. Обросшего такого, всклокоченного, а глаза умные-умные! Тот Домовой вручал мне на церемонии диплом и картину известного русского художника. Содержание полотна до сих пор для меня загадка. Похоже, её писали для слепоглухонемых. Представьте, на размытом сером фоне две неровные горизонтальные полоски. Одна жёлтая наверху и одна чёрная внизу. В центре слева нечто, напоминающее раздавленного таракана. Картина объёмная - 3D. На ощупь она производит неизгладимое впечатление. Буйство тактильных ощущений, будто изучаешь Кордильеры на школьном глобусе. В общем картина Брайля «Атака "Кон-Тики" на немецкую подводную лодку у берегов Чили». Даритель, он же Домовой, оказался большим эстетом. Знает всю русскую литературу от Жития святых до Лолиты Набокова. К концу вкрадчивой беседы я уже твёрдо знал, что мой Домовой и есть главный управляющий Изнакурножа. Возможно, в XVIII веке он дружил с архитектором Казаковым, спланировавшим это зачарованный замок. Внутренний объём здания явно превышал внешний, причём многократно. Короткая экскурсия по его залам и кабинетам утомила меня как пешее путешествие из Петербурга в Москву. И что примечательно, в каждом третьем кабинете я встречал Стрелка, радостно рычавшего «Здррравия желаю!» В одном он был об руку с супругой, а в другом, метрах в десяти далее уже вёл задушевный разговор с каким-то протоиереем, исходившим басом. Я было встрял в разговор, изложив гипотезу, утверждая, что Господь и Дьявол - есть одно лицо, но существующее в противоположных временных течениях. «Как Янус Полуэктович Невструев… - с жаром доказывал я. - Поймите, не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый наш поступок творит какое-нибудь из них... - цитировал я Стругацких, но тут же нарвался на анафему: «Изыди, сатано!» Мои запоздалые объяснения слушал лишь один вдумчивый литературный Домовой. «Верно говоришь, Геннадий, - услужливо поддакивал он. - Мы с тобой Чёртом меченные, от того и закончим дни в Геене огненной. Нет творца, с кем бы Дьявол не играл в салочки, - закончил он, и как мне показалось, стал бить хвостом по дубовому паркету. Позже я узнал, что он тоже хохол. А хохол хохлу глаз не выколет.
Экскурсию мы завершили в кабинете славы. Там шумно обсуждали российские политические зигзаги герои Новороссии. В зале пахло полевой кухней, немного лазаретом и цветочными духами. Докладывал лауреат моей же премии телеведущий «Агитпропа» Костя Сёмин. Многих я повидал телевизионщиков, но кроме двух моих друзей - все балбесы. Этот оказался третьим. И голова на плечах и соловей в устах. Возьму его на заметку. После смуты подскажу Стрелку поставить Министром культуры. Сам Стрелок стоял поодаль с каким-то гренадёром с шевроном Новороссии. Беседовали. Поодаль маялась в одиночестве его молодая супруга. Движимый христианскими помыслами, я приблизился к ней. Стройна, высока. Каблуки и платформа. Короче, я на её фоне выглядел дворняжкой у телеграфного столба. Изрыгнув банальность, ретировался. Пошёл туда, где намечалась свара и уже летали первые матюки. Нисколько не удивился, увидев Мусина (кто бы ещё мог учинить безобразие!). Мусин схватился с Мордюковой. Это я так образно, но женщина до боли напоминала известную актрису в роли Домны Евстигнеевны из картины «Женитьба Бальзаминова». Вот он образ русской женщины. Между тем русский образ послал профессора на ...! Профессор ответил не менее эротично. Домовой крякнул. Герои загудели. Домовой сотворил две бутылки виски десятилетней выдержки. Профессор и Домна Евстигнеевна потребовали ро́злива. Воцарился мир. В этот момент я погрузился в нирвану.
Очнулся на улице. Домна Евстигнеевна волокла меня к метро. Волокла играючи, как тащит девочка плюшевого мишку из дворовой песочницы домой к маме. Как оказалось, Домна Евстигнеевна не была даже родственницей Ноны Мордюковой. Домна была Олей. Олей из легенд Новороссии. Она была той Олей, которая томилась в плену СБУ. О ней в коварном зарубежье даже фоторепортаж опубликовали. Пока меня волокли по перрону метро, полиция стыдливо жалась за колоннами (что значит Русская Женщина!) В вагоне я устроил скандал. Некогда, ещё в девичестве Ольга прибрала к рукам всех моих оперов из первого отдела. Таскала их по каким-то катакомбам под пылающим Белым Домом в 93-м и метила места, откуда было бы удобно метнуть бомбу в Бориса Николаевича. Вот такие они, домны евстигнеевны.
Мы расстались, у маршрутки, куда меня с её помощью погрузили сердобольные пассажиры. Теперь я знаю, кого мне звать на помощь, когда станет лихо.
Не обессудьте за рваный стиль изложения. Писал в промежутках между встречами. Вот и сегодня меня посетят мои друзья «Доктор Пилюлькин» и известный во всей Сибири гомеопат Филин. Пойду готовиться к приёму.
Батюшка уличил меня в сокрытии приватного благовеста, а, стало быть, во лжи. Утаил присуждение литературной премии. «И даже не пытайся, сын мой, прикрывать срам своею скромностью. Скромен только нищий! - процитировал он Гёте, приписав крылатые слова православному святому Никите Столпнику. - Не уподобляйся хохлам! Ибо только они, получив на заводе премию, ни словом не обмолвятся с соседями, лишь бы не обмывать её с такими же прижимистыми куркулями из подъезда. Поделись радостью с миром и блажен будешь… - завершил он общение по мобильному телефону и, прежде чем нажать на «отбой», сотворил им крестное знамение».
Грешен, каюсь. А ещё никак хохла не выдавлю. Он у меня где-то в глубинах мозга прячется. Маленький такой, с голубиное яичко, но дюже вредный. Сначала думал, что этот сгусток нейронов от предков с Полтавщины достался, потом вспомнил, что и Ной, и даже Иисус Христос были первыми свидомитами и понял, что копать надо глубже… Свидомость - это от Сотворения Мира. Первыми свидомыми были цианобактерии и археи. Именно они, как и хохлы, где жили, там и гадили, а в результате во всём этом задохнулись, уступив место не менее свидомым эукариотам, которые дышали тем, что исторгали из клоак их предтечи. Так безудержная украинизация древнего мира докатилась до приматов. Именно свидомость наделила их речью. Да-да, не сомневайтесь, если бы человекообразные обезьяны в силу своей хохляцкой лживости не начали развешивать друг другу лапшу на уши, мы бы до сих пор мычали. Бесспорный научный факт - членораздельная речь появилась из стремления самых смышлёных мартышек надуть ближнего. Нет никого более говорливого и лживого чем щирый хохол. Достаточно почитать их СМИ, или посмотреть их же телевизор. Так что «великим и могучим» мы всецело обязаны протоукраинцам! Так стоит ли мне выдавливать то, чем я горжусь.
Мой дед, хуторянин из-под Переяславля, мог так виртуозно и поэтично материться на мове, что останься он в живых, премию Союза Писателей вручили бы не мне, а моему украинскому деду. Я уже не говорю про Бабу-Ягу, мою первую няню, которая как некогда Арина Родионовна - Пушкину, привила мне образное мышление. Звали ту Ягу Евдохой, в девичестве - Евдокией и была она законченной русофобкой. Сколько жила в Сибири, столько ненавидела всё русское. Да, уж… Вот такой я русский националист! Вот такие у меня «русофильские корни».
Каюсь дальше. Дев'ятнадцятого січеня цього року (19.01.2015), аккурат на Крещение я прибыл в особняк Союза Писателей России (Комсомольский пр. 13). Бывал там я и раньше, и не однажды. И что поразительно - как входил помню, как покидал - ни разу! Дом без сомнения зачарован. Под его гулкими сводами ещё мечется неупокоенная душа первого хозяина Авраама Федоровича Лопухина, колесованного по велению Петра Первого за симпатии к сыну его Алексею. Сквозняком колеблемый, из белесого марева выступает личина его второго владельца и первого мануфактурщика, голландца Тамеса, продавшего по разорению «Home, Sweet Home» вместе с колоннадой и запутавшимися в них привидениями. Последним из почитаемых был отмечен в нём Александр Муравьёв, декабрист, масон и заговорщик, губернатор Тобольска и герой Крымской войны. С недавних пор, коммуналка для неупокоенных душ или другими словами - особняк с привидениями стал местом литературных ристалищ, окололитературных скандалов и интриг. А ещё этот храм культуры превратился в хранилище русской матрицы, которая удерживает от распада русскую духовность со всеми её достоинствами и недостатками. Ветшающий особняк далеко стороной обходят крикливые и глумливые иноверцы. Не выдержал тягостного соседства уютный ресторан «Шагал». Съехал на Сергия Радонежского подле Площади Ильича, где под оберегом святого игумена земли Русской и вождя исчезнувшего ныне мирового пролетариата вновь заработал иудейский инкубатор, штампующий мастеров культуры для новых революций.
Прежде я часто пребывал в недоумении чем этот дом так прельщает меня. Уже при входе в храм изящной словесности я начинал зевать и стрелять глазами - где бы можно было притулиться, чтобы вздремнуть. Аура? Да фиг-то! Это место, где отдыхает душа! Это в современных офисных небоскрёбах душа пуганой птицей бьётся о плоскости примитивной геометрии и в состоянии полнейшей истерии покидает новоделы, чтобы забиться в припадке на магистралях мегаполиса. А здесь вам не там! Вошёл, - изволь расслабиться. Что так и что не так? Архитектура! Архитектура для живого человека, но не для киборга.
Была такая книжечка: Кристофер Дей, «Места, где обитает душа…». Мало кто её читал. Не формат. Не для тех, в ком адреналин и гормоны не находят достойного применения. Она для подранков нашей истории, ещё способных, устав от сует этого мира, уйти с головой в работу и творчество. Архитектура-симфония, это среда где человек может жить и творить. Архитектура-рэп, - это современный примитив, питательная среда раздражения и агрессии. То же можно сказать о дизайне. Математически вылизанные формы рождают примитивность мышления. Взор, как сани с ледяной горы, скользит по искусственным лекалам без надежды остановиться и перевести дух. И я переболел современным дизайном. Лет двадцать назад сделал евроремонт на зависть соседям. И колор подобрал, и фэншуем по интерьеру прошёлся. Соседи - в отпаде, а я, чтоб отдохнуть, забивался в шесть квадратных метров «тёщиной комнаты», переоборудованной под мастерскую и там ловил и кайф, и музу, и вожделенную дрёму в окружении инструментов и станков, проводов, метизов и заготовок из древесины. Вот уж где душа отдыхала…
Так и особняк на Комсомольском. Это мастерская. В ней каждый угол, каждый элемент декора, да что там декора - каждый стеллаж, забитый книгами можно изучать часами. В конце шестидесятых, впервые ознакомившись с творчеством братьев Стругацких, я невольно отметил в их произведениях эстетику барахольщика или, если хотите, старьёвщика. Их миры были наполнены винтажными деталями, из которых рождалось устремлённость в будущее. Что есть «Понедельник начинается в субботу»? А это есть рассказ-сновидение. Он как сон снимает усталость лечит обиды, нанесённые двуногими обитателями тварного мира. В нём есть всё, чтобы задержать внимание, на каждой детали, на каждом образе. И что поразительно, - образы есть, а героев нет. У Стругацких нет героев вообще! Их внутрисемейное мнение: «Подвиг - поступок насмерть перепуганного человека». В этом они все, в этом корни их социальной фантастики. А ещё оголтелый либерализм последних лет. Подрыв устоев социализма. Есть за что их ненавидеть. Но у них не было брутальных героев. Каждым из персонажей мог бы стать я или мой сосед снизу. И что парадоксально: в нашей сегодняшней литературе суровых героев пруд пруди, а государства, как такового нет. Героическое время, это когда все работают и не замечают ни политики, ни государства, в котором живут. Не обязательно им гордиться, лучше - искренне не замечать. С утра прочёл передовицу «Правды», а в полдень - комментарий в «Известиях» - и ты подкованный в политике человек. А сегодня ВСЕ в политике! Работать некогда. Всем есть что сказать про своё государство, а государства - нет! Есть симулякр, и то заваливающийся на бок со скоростью, превышающей падение Пизанской башни в тысячу раз. Ну да ладной с ней, с башней. Я о доме Союза Писателей…
Как мне показалось, место гнездования и размножения писателей больше всего напоминает этот самый «НИИЧАВО» Стругацких, а с учётом изношенности - Избу на курьих ножках - «Изнакурнож». Именно здесь, в «Изнакурноже» мне, среди прочих достойных лауреатов зам. Министра культуры Григорий Ивлиев вручили литературную премию имени Эдуарда Володина.
Чествование лауреатов - это церемония, на которой из человека лепят памятник и наживо покрывают бронзой. То, что я услышал о себе, мне не говорила даже жена на излёте брачного периода. На минуту я даже поверил. И как не поверить, если тебе ласково улыбаются Пахмутова, Николай Губенко. Да, это герои ушедшей эпохи. Да, глядя на белый одуванчик Александру Пахмутову так и хочется запеть, а точнее зарыдать: «Как молоды мы были…». По сравнению с ней, искрящейся энергией я выглядел как «Усталая подлодка». Но что подумалось, о них, творцах ушедшей эпохи будут писать в книгах наши потомки. В книгах о Великой Империи. Их будут изучать, как мы изучаем героем Древнего Рима. Будет ли в этих книгах что-нибудь о нынешних мастерах пера и подмостков. Это ещё тот вопрос.
Торжества предварял торжественный молебен, а затем фольклорный ансамбль, исполнивший русские колядки. Исполняли с душой и весьма профессионально. А у меня зачесалось. Точнее, ожил и стал чухраться неистребимый внутренний хохол. Колядки - это здорово! Зачётно, как и окунуться в крещенской проруби. Но я хочу большего!.. Современненького… Чтоб в ногу со временем. У нас Россия когда в рост шла, когда её культура колосом наливалас? А вот когда, - когда мы впитывали чужую культуру. Где-то писал уже, во времена СССР настоящие русские жили на периферии, в приграничье. Чужое впитывали, но своего не забывали и не рушили. Москвичи по сравнению с ними были безродными космополитами. А балет - это что? Отвечаю: это наше всё! В Красной Империи мы им весь мир утирали. Это наше исконно-посконное? Нет. Культурное заимствование, да ещё с голубым подтекстом. Каким свежаком мы подпитываем нашу культурную матрицу сейчас? Да никаким. Окуклились. Фольклором, как стеной от всего мира отгородились. Сгниём! Ей-ей, сгниём, как сказал бы Владимир Ильич.
Так, чтобы уж совсем сделать из себя мишень для плевков, выскажу мнение: вся культура - есть производная от битвы геномов. В чём проявляется та битва. В любви! Что есть любовь? Самое эгоистичное проявление человека. Никакого альтруизма! Друг с барышней под руку ходит, а ты её умыкнул. Ну и правильно сделал, если его подруга тебе взаимностью ответила. Твои потомки будут краше и способнее, чем если бы она по ложному чувству долга и ответственности родила бы от друга. Наша русская культура откуда корни берёт? От внешних заимствований и от крестьянской общины. А в общине не забалуешь. Там про любовь забудь. Усмири гордыню вместе с геномом. На кого родители укажут, с тем и спариваться будешь. А чтоб на чужие прелести не заглядывался, драпировали молодух как актёров театра Кабуки. Ни талии не углядеть, не разлёт ног. Вот и рождались дети, похожие на лошадь Пржевальского. Вглядитесь в немногие оставшиеся фотографии русских крестьян. Ломброзо отдыхает! Женщины - как разношенные тапочки. И это наш идеал красоты? Тьфу, прости меня Господи! Русские мужчины и женщины должны видеть кого выбирают. Нагота будет лишней, но и многослойная драпировка ни к чему. А ещё танец. В танцы партнёры узнают всю подноготную твоего тела. Гибки ли суставы, какова реакция, каков темперамент. Так что одним ансамблем «Берёзка» не обойтись. Тут брэйк-данс и стрит-данс поспособнее будут. И ещё… Высоты культуры определяются прогрессом в науках и технологиях, а не в томлениях творческих душ. Вот наша молодёжь и ломанулась копировать их образцы культуры. Окрепли «восточно-азиатские тигры», - наши дети по-корейски запели, а до того только по-английски. Думаете - диверсия? Как же! И диверсия в наличии, да больше по доброй воле. Тянутся к тем, кто лучше. Нам ещё лет пять таких экономических успехов - и даже колядки забудем.
Вернусь к литературным торжествам. Не успел я сойти с подиума, как тотчас попал в объятия Выбегайло. Выбегайло - это Марат, Марат Мусин. Он тоже лауреат. Мусин - это электрон, размазанный во времени и пространстве. Покорно влекомый им сквозь переборки памятника зодчества, я с тоской думал, что опять во что-нибудь вляпаюсь. Марат, как генератор Ван-дер-Граафа, который статическое электричество аккумулирует, вбирает в себя все мыслимые приключения. Он Калиостро нашего времени, Сен-Жермен, будь он неладен! «Эта… мон шер, - начал Мазитович, когда мы приземлились за стол с початым коньяком, - потребности надо удовлетворять, - сказал он, наливая по первой. - Кто же даёт интервью натрезвую, нес па? У нас, мон шер, ан масс, народ потребляющий. На сухую и слова не вымолвит. Се ля ви…» «Кто ж выступать-то будет?» - робко спросил я. «Ты и будешь… в таком вот аспекте», с чужого голоса сказал профессор. «Мы так не договаривались!» «Тогда вторую за общественный договор!» Не прошло и пяти минут, как я был готов давать интервью.
Я нёс форменную околесицу. Марат тоскливо жмурился. Операторы ржали в голос. Мне же, как кадавру хотелось всё и сразу. Хотелось сказать невысказанное за последние полвека. Получилось нечто, похожее на наставление матушки Сафроньи своей послушнице накануне её первой брачной ночи. На половине моего монолога Марат сорвался с места и, растворившись в стенном проёме, вылетел искать очередную жертву. Когда я уже тонул в собственном словесном поносе, в студию заглянул Стрелок: «Жену мою не видели?» «Которую?» - бестактно спросил я. «Единственную!» «Ах, эту! Не видел. Помочь найти? Ты только опиши, какая она…»
Устав от пустой болтовни с безмолвными телекамерами и хохочущими операторами, я вышел, влекомый демонами. А кто иной мог меня вести, если я вышел туда, откуда входил, а попал туда, где никогда не был. Но и там стояла початая. А рядом с ней в ожидании меня (так и сказал - жду, мол, тебя, родимый!) сидел белгородский юрист, писатель и журналист Сергей Бережной - предыдущая сирийская жертва Марата. Я сразу вдруг вспомнил: вот какая бы пуля не летела в моего друга, но всякий раз она рикошетит и попадает в другого. Я с Маратом в разведку не пойду! Страшно. Я так и сказал об этом Бережному. Вот уж расчудесный русский мужик! Впервые его увидел, а заговорил с ним, будто с пионерского лагеря дружим. Бережной, устав от авторского трёпа, передал меня в руки двух крепких ребят, готовящихся к поездке в Дамаск. На половине моей импровизированной лекции об Исламе, «двое из ларца» отправили разбушевавшегося лауреата на поруки телеоператору, с которым мы живо обсуждали проблемы наркомании, сойдясь во мнении, что косяк - это отстой, а курить каннабис лучше вапорайзерером, чем в бонге.
Я бы так ещё долго ходил по рукам, если бы не приметил между двух огромных книжных шкофов приземистого Домового. Обросшего такого, всклокоченного, а глаза умные-умные! Тот Домовой вручал мне на церемонии диплом и картину известного русского художника. Содержание полотна до сих пор для меня загадка. Похоже, её писали для слепоглухонемых. Представьте, на размытом сером фоне две неровные горизонтальные полоски. Одна жёлтая наверху и одна чёрная внизу. В центре слева нечто, напоминающее раздавленного таракана. Картина объёмная - 3D. На ощупь она производит неизгладимое впечатление. Буйство тактильных ощущений, будто изучаешь Кордильеры на школьном глобусе. В общем картина Брайля «Атака "Кон-Тики" на немецкую подводную лодку у берегов Чили». Даритель, он же Домовой, оказался большим эстетом. Знает всю русскую литературу от Жития святых до Лолиты Набокова. К концу вкрадчивой беседы я уже твёрдо знал, что мой Домовой и есть главный управляющий Изнакурножа. Возможно, в XVIII веке он дружил с архитектором Казаковым, спланировавшим это зачарованный замок. Внутренний объём здания явно превышал внешний, причём многократно. Короткая экскурсия по его залам и кабинетам утомила меня как пешее путешествие из Петербурга в Москву. И что примечательно, в каждом третьем кабинете я встречал Стрелка, радостно рычавшего «Здррравия желаю!» В одном он был об руку с супругой, а в другом, метрах в десяти далее уже вёл задушевный разговор с каким-то протоиереем, исходившим басом. Я было встрял в разговор, изложив гипотезу, утверждая, что Господь и Дьявол - есть одно лицо, но существующее в противоположных временных течениях. «Как Янус Полуэктович Невструев… - с жаром доказывал я. - Поймите, не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый наш поступок творит какое-нибудь из них... - цитировал я Стругацких, но тут же нарвался на анафему: «Изыди, сатано!» Мои запоздалые объяснения слушал лишь один вдумчивый литературный Домовой. «Верно говоришь, Геннадий, - услужливо поддакивал он. - Мы с тобой Чёртом меченные, от того и закончим дни в Геене огненной. Нет творца, с кем бы Дьявол не играл в салочки, - закончил он, и как мне показалось, стал бить хвостом по дубовому паркету. Позже я узнал, что он тоже хохол. А хохол хохлу глаз не выколет.
Экскурсию мы завершили в кабинете славы. Там шумно обсуждали российские политические зигзаги герои Новороссии. В зале пахло полевой кухней, немного лазаретом и цветочными духами. Докладывал лауреат моей же премии телеведущий «Агитпропа» Костя Сёмин. Многих я повидал телевизионщиков, но кроме двух моих друзей - все балбесы. Этот оказался третьим. И голова на плечах и соловей в устах. Возьму его на заметку. После смуты подскажу Стрелку поставить Министром культуры. Сам Стрелок стоял поодаль с каким-то гренадёром с шевроном Новороссии. Беседовали. Поодаль маялась в одиночестве его молодая супруга. Движимый христианскими помыслами, я приблизился к ней. Стройна, высока. Каблуки и платформа. Короче, я на её фоне выглядел дворняжкой у телеграфного столба. Изрыгнув банальность, ретировался. Пошёл туда, где намечалась свара и уже летали первые матюки. Нисколько не удивился, увидев Мусина (кто бы ещё мог учинить безобразие!). Мусин схватился с Мордюковой. Это я так образно, но женщина до боли напоминала известную актрису в роли Домны Евстигнеевны из картины «Женитьба Бальзаминова». Вот он образ русской женщины. Между тем русский образ послал профессора на ...! Профессор ответил не менее эротично. Домовой крякнул. Герои загудели. Домовой сотворил две бутылки виски десятилетней выдержки. Профессор и Домна Евстигнеевна потребовали ро́злива. Воцарился мир. В этот момент я погрузился в нирвану.
Очнулся на улице. Домна Евстигнеевна волокла меня к метро. Волокла играючи, как тащит девочка плюшевого мишку из дворовой песочницы домой к маме. Как оказалось, Домна Евстигнеевна не была даже родственницей Ноны Мордюковой. Домна была Олей. Олей из легенд Новороссии. Она была той Олей, которая томилась в плену СБУ. О ней в коварном зарубежье даже фоторепортаж опубликовали. Пока меня волокли по перрону метро, полиция стыдливо жалась за колоннами (что значит Русская Женщина!) В вагоне я устроил скандал. Некогда, ещё в девичестве Ольга прибрала к рукам всех моих оперов из первого отдела. Таскала их по каким-то катакомбам под пылающим Белым Домом в 93-м и метила места, откуда было бы удобно метнуть бомбу в Бориса Николаевича. Вот такие они, домны евстигнеевны.
Мы расстались, у маршрутки, куда меня с её помощью погрузили сердобольные пассажиры. Теперь я знаю, кого мне звать на помощь, когда станет лихо.
Не обессудьте за рваный стиль изложения. Писал в промежутках между встречами. Вот и сегодня меня посетят мои друзья «Доктор Пилюлькин» и известный во всей Сибири гомеопат Филин. Пойду готовиться к приёму.