Техникум: училка по компам
(продолжение. Предыдущая часть: http://desoxiribon.livejournal.com/201705.html)
Признаюсь, я буду не совсем честной, если не скажу истинную причину, почему я согласилась на преподавание в Техникуме, и отчего изначально считала эту возможность большой личной удачей.
Как бы так объяснить?...
Преподавательские навыки были у меня всегда. Об этом мне говорили другие люди, и я это замечала в себе сама. Мне всегда нравилось доносить человеку информацию, и видеть, как он не просто ее понимает, но что он сам при этом начинает немного меняться. Нравился всегда этот момент «стыковки с Другим»; когда я пытаюсь почувствовать чуть ли не кожей, как человек воспринимает не только мною данный материал, но и меня лично, а также окружающую обстановку и условия. Меня никогда не раздражала «тупость», тугоумие, заторможенность чужого ума; я как-то всегда принимала тот факт, что восприятие другого человека отличается от моего, и то, что до меня доходит быстро, до него может идти дольше.
Момент, когда учитель и ученик одновременно раскрывают друг другу информацию, один из самых замечательных в жизни вообще. Два человека, с совершенно различным восприятием, достигают какого-то общего состояния, при котором они способны взглянуть на вещи единым взглядом. Это какое-то ментальное объятие, мгновение настоящего взаимопонимания. В такую минуту я внутренне считываю с человека его глубокую благодарность. Я почти физически чувствую, как он достигает внезапной легкости, радости, чувствую, что его понимание стало легче, проще, и жизнь его, по сути, немного изменилась. Это похоже на то, будто я освобождаю его от какого-то странного бремени, которое тяготило его до этого.
И поэтому само предложение преподавать меня нисколько не смутило, ничуть. Первое, о чем я подумала, что мне дается возможность учить людей, которые от меня кардинальным образом отличаются. Это подростки пятнадцати-семнадцати лет, большей частью из не совсем благополучных семей. У них уже другое мировоззрение, другие приоритеты, они воспитаны другой социальной средой. Они совсем не имеют понятия о том, что могу предложить им я. Я была наслышана о неприятных историях, когда целый класс подростков насмехается над молодым преподавателем, продавливая его авторитет и проверяя на психологическую прочность. Интересно, что будет у меня, думала я? Что я-то могу им дать, интеллигентная девочка из благополучной семьи, которая никогда не испытывала их проблем, у которой даже переходного возраста как такового не было, в том смысле, что я всегда была послушным ребенком и меня не тянуло на всякие сомнительные эксперименты. Также я понимала, что мне придется учить не одного человека, не двух, не группу из трех человек, а целую толпу непонятно каких ребят. И я понятия не имела, как буду вести себя с ними. Но было не столько страшно, сколько очень любопытно. Я ничего не придумывала, никаких стратегий взаимодействия, не репетировала речь перед зеркалом; просто пустила все на самотек, отдавшись воле случая. Как будет - так будет. Мне было просто чертовски интересно получить конкретно этот опыт. Я не хотела чему-то научить, но хотела прежде попробовать наладить связь с этими «страшными» учениками, а там, если повезет, может, мне удастся им что-то дать. Таковы были мои намерения. В общем, мне важно было узнать, имею ли я действительно способность направлять и вдохновлять людей, или мне это померещилось.
Немного по иному было с предложением вести Сашу, но об этом я напишу тогда, когда буду уже писать конкретно о нашей совместной работе.
Итак, было решено: я буду вести два предмета: компьютерную графику и конструирование. Скажем откровенно, конкретно про эти предметы я никак не могла сказать, что знаю их очень хорошо, и уж тем более они не относились к моим любимым областям знаний, поэтому входила я во всю эту ситуацию без особого энтузиазма. Шансов, что я смогу вдохновить учеников интересными познаниями, было не так уж много. Это была чистая формальность; просто не хватало преподавателя, а тут так удачно сложилось, что вовремя подвернулась моя кандидатура. Ничего, я нашла один хороший плюс во всем этом; для меня было не лишним разобраться в этих предметах самой. Я понимала, что от меня вряд ли ждут демонстрации феерических познаний; девочкам нужны были лишь основы, а уж их-то я смогу точно донести, в этом я не сомневалась.
Признаться, от всего этого веяло какой-то странной тоской. Не то, чтобы я не хотела вести скучные компьютерную графику и конструирование … Даже сложно объяснить, что меня смущало конкретно. Ожидая первой встречи с группой по «компам» (по конструированию что-то там еще решалось), я отчетливо понимала, что меня не ждут с радостью, и я как бы буду выражать собой ту скуку, которая ожидает ребят в ближайшем будущем на моих занятиях. Я понимала, что с момента нашего знакомства я буду для них выступать образчиком томительной бессмыслицы. Это немного удручало, ведь, по сути, в этом была доля правды; молодым крепким пятнадцатилетним телам, переполненным энергией и гормонами, неохота просиживать лишних полтора часа за сомнительными упражнениями по компьютерному рисованию.
Все это моментально стало ясно на первом же занятии, как только я вошла в аудиторию. Я сразу почувствовала знакомую мне когда-то давно ситуацию. Это тоже было в школе, только в другой - в другом городе, на другом краю страны и больше пятнадцати лет назад. Это было в моей школе. Я вспомнила себя, десятиклассницу, и свой класс, как мы, уже изрядно уставшие за утро от задачек по функциональной алгебре и спряжения латинских глаголов, еще к тому же плотно подкрепившиеся недавно в столовке, приходим на те же «компы» и начинаем ждать, когда же придет учительница, при этом каждый тихо про себя скулит: «Хоть бы не пришла…», «Хоть бы не было компов…», «..Хоть бы сегодня отпустили…». Но вот она решительно входит, и ты думаешь: «Блин!…». Я видела тогда в классе точно такие же уставшие угловатые позы, такие же поплывшие эмоции на лицах, эту вялую попытку собрать себя и настроиться на урок. Единственное, что было открытием для меня - это взгляд девочек, выражавший отношение ко мне как к только что появившейся новой учительнице. У большинства девочек (да, мальчиков не было) читалось на лицах эдакое веселенькое недоумение. Реакция была чем-то похожа на ту, с которой меня встретили в коллективе, вроде того, мол, фига се, такая молоденькая! Разница была лишь в том, что от девочек исходило подростковое ехидство, которое обычно проявляют к новенькому в классе. В нем выражались открытый интерес и любопытство, но не как к учителю, а как к кому-то, кто может оказаться на одной волне с ними. Но были и другие девочки, и их было меньше, которые, кажется, показывали нечто вроде сердитого недоумения и подозрительности, как будто они не могли понять, в чем подвох. Я отчего-то решила, что именно они отличались в группе сложностью характера, и отметила про себя, что надо бы держать с ними ухо востро. От них чувствовалась легкая форма агрессии. Все первое занятие они хмуро следили за мной.
Были еще и третьи, и их было мало. Они сидели молча и не выражали себя никак. Было видно, что эти девочки - очень одинокие в группе, и они по каким-то причинам отделялись от всех.
Я словно вошла без приглашения на чужую территорию, в чужой мир, и мне надо было сразу же схватить ситуацию и начать двигать волей дюжины девчат. Было не совсем комфортно целых полтора часа быть под прицелом едких взглядов. Меня сканировали с каждой точки периметра класса, где девочки сидели за компьютерами, и я чуяла, как в меня внюхиваются, вглядываются, вслушиваются, пытаясь угадать, своя я или очередной чужак. Хорошо, что время и насыщенная тема урока не позволяли мне особо акцентироваться на этом. Я решила, что в такой обстановке уместнее будет всем вместе скорее прыгнуть в материал, а не впадать в обоюдную подозрительность и недоверчивость. Поэтому как-то так получилось, что мой голос сразу стал четким, со слегка командными, но ироническими нотами, и я не знаю, отчего так вышло, ведь изначально я предполагала нейтральный преподавательский тон. Вероятно, подсознательно сработала моя самозащита от непонятных мне пока людей в совершенно новой для меня ситуации.
Моя манера говорить действительно сразу обозначила граница между нами. Я не дала девочкам возможности сблизиться со мной, и сама не позволила себе войти в их молодежный круг, стать «своей». Кажется, я их разочаровала. Об этом говорило то, что вскоре взгляд их потух, тела обмякли еще больше и начали сползать со стульев, кое-кто уже ныл, что не хочет что-то там делать, а некоторые - те самые, что приняли меня не совсем радушно, - стали говорить открыто, что не намерены выполнять упражнения, так как «это тупо». Последние провоцировали остальных на непослушание, и мне надо было как-то пресечь это дело, а я не знала как. Мне помогло то, что я, в принципе, могла их понять; я сама была не в восторге от уроков в том плане, что они мало что творческого несли в себе. После очередного легкого капризного выпада одной из девочек, я сделала паузу; стояла и молчала. На самом деле я пыталась максимально сконцентрироваться в остром моменте и как бы вжиться в атмосферу для того, чтобы перевернуть наши роли, войти в ощущения этой наглых девиц и понять, что могло бы прищучить их, ведь должна же быть грань, через которую они боялись заходить. Я не нашла ничего лучше, чем честно им признаться, как вижу ситуацию, что да, компы - не самый веселый предмет, и что я сама не горю желаньем каждую неделю приходить к 8:30 и маяться с ними в душном кабинете. Сказала, чтобы совсем от тоски и обреченности не помереть обеим сторонам, благоразумнее эти ужасные полтора часа занять свой мозг какой-нибудь ерундой, вроде компьютерных упражнений, которые я намерена была им давать. Также предупредила юных провокаторов, что дело их, хотят ли они выполнять задания или нет, но я как преподаватель обязана буду ставить им оценки, и вынуждена также буду докладывать их классному руководителю об их нулевой успеваемости. Терять мне было нечего, подытожила я, и докладывать я о них буду прямо, а дальше была не моя забота, «разбирайтесь между собой сами», ведь, по сути, я отводила один семестр, и больше меня с ними ничего не связывало. После этого я действительно оставила «бунтарей» в покое, и не спешила им помогать, тем самым еще больше отстранив их от себя в группе. Как ни странно, девочки приняли мои слова так, как их должны были принять; им стало скучно, «противник» обозначил свое равнодушие, а, значит, цепляться к нему было неинтересно. Действительно, больше им ничего не оставалось, как убивать время за заданиями. Вскоре они сами не заметили, как неплохо так втянулись в эти самые задания.
Я же, к слову сказать, отчего-то не решалась говорить им, какую конкретно программу готовлю для них. Перед началом занятий мне были даны документы, в которых согласно учебной программе обозначались обязательные к рассмотрению темы. Глянула я в эти бумажки - сплошной кислый тухляк, даже для меня. После пары занятий стало ясно, что если следовать предписаниям, то можно вообще не успеть научиться каким бы то ни было навыкам; регламент предполагал всего лишь поэтапное знакомство с возможностями интерфейса у программ - так, чисто потыкать на кнопочки и пооткрывать «окошки». Все это было действительно скучно. Я подумала, что ничего такого страшного не случится, если я сымпровизирую и дам им настоящие задания, вроде того как самим отрисовать в «векторе» человеческую фигуру. Таким образом, у них была возможность научиться конкретным задачам, и они могли запомнить для себя, зачем все это им вообще нужно. Более того, я решила каждой девочке давать отдельное задание. К примеру, для каждой ученицы я искала в интернете фотографию реального платья (выбирала помоднее, помолодежнее, чтобы им было интересно делать) и просила нарисовать его эскиз в векторе, с наложением текстур и фактур. Конечно, мои затеи встречались заунывным воем, вроде «Ну, Ольга Игоревна…Ну, можно мы не будем…». Нет, нельзя. Через сопротивление они все же включались в работу, и время пролетало для них незаметно.
В целом, они были молодцы. Да, они кряхтели, сопротивлялись, скучали, но это было что-то вроде ржавого механизма, который давно не смазывали. Через какое-то время они уже без лишних вопросов садились за компы, включали сами программы и уже без меня начинали ковыряться дальше. Я тоже, признаться, втянулась. Единственное, что было мне не совсем комфортно - это переходить от одной девочки к другой; когда я подходила к следующей ученице, приходилось моментально сбрасывать с себя «настройки» от общения с предыдущей и перестраиваться уже на иное восприятие другого человека. В самые информативно насыщенные деньки к концу урока я чувствовала изрядную усталость. Сами же девочки были далеко не глупыми. Кто-то схватывал на лету, и эти ученицы обычно весело звали меня, тянули руки, чтобы я «посмотрела». А кто-то в это время тихо сидел и ничего не спрашивал, и было непонятно, нужна им помощь или нет. Это были как раз те, кто был от всех в отчуждении. Надо было еще постараться поймать их волну, чтобы помочь им, и это было непросто, так как по каким-то причинам именно эти ученицы никак не хотели открываться. Но, ничего. И они справились.
Время шло. Они уже научились рисовать полноценные эскизы в векторной программе. Наступило время изучать Фотошоп, и для этого почему-то нас перевели в другой класс.
Я помню первое занятие по Фотошопу. В то утро я поймала что-то очень конкретное - какую-то емкую атмосферу унылой школьной безнадеги. День начинался обычно. Кое-как встала часов в семь. За окном - зимняя темень. Снова вспомнилось школьное детство; когда я сонная, едва соображающая, ползу по длинным деревянным мосткам в сторону остановки. Лицо колит вьюга, мерзкий холодный ветер добирается за шиворот. И эта утренняя темнота, и сонливость, и холод на щеках, и съежившиеся темные фигурки людей, суетливо бегущие на работу, - все это внушало мне тогда жуткую тоску, что так будет вечность - бессмысленное и от чего-то обязательное движение в сторону некоего определенного места, вроде школы или работы, которое ты не выбирал, не хотел, но кто-то решил, что необходимо идти именно туда и там быть.… Как у Гришковца, ей-богу: «А там зима. Снег. И еще десять лет школы». Такие ощущения были и в это утро. За окном - та же темнота, убивающая всякую надежду на веселый день. Я натягиваю на себя унылые тряпки вроде серой водолазки. Хлюпаю из кружки плохо заваренный чай, натягиваю сапоги, прусь на остановку и ползу затем в промерзшем за ночь троллейбусе через весь город в один из самых отдаленных районов Новосиба. Я еще толком не в себе; так, сажусь у окна и прижимаюсь лбом к стеклу, чтобы немного поспать еще; сон позволяет мне не тонуть в мутных размышлениях о грядущем дне. Затем я выхожу на «Техникуме», еще чувствую, что тело мое конкретно так спит, его даже не будит крепкий утренний морозец. Пытаюсь пройти через проходную, но охранник, как назло, новенький, и меня не пускает, ехидно и пошло намекая, что не пристало бы студентке строить из себя преподавательницу и проходить без пропуска. Пропуск я действительно забыла. Тупой охранник грозится позвонить заму. У меня нет сил с ним спорить, я устало соглашаюсь. Затем удовлетворенно наблюдаю его рожу; он понял, что свалял дурака. Я прохожу. Беру ключи от кабинета. В коридорах пусто; идут занятия. Я пытаюсь открыть замок у двери, обшитой старомодной деревянной ребристой панелью. Замок трудный, и это занятие, кажется, окончательно меня взбадривает - я досадливо чертыхаюсь. Ну, неужели нельзя выделить деньги на нормальные двери! И почему надо красить стены учебных учреждений как в старом совковом подъезде - до половины синей краской? Затем я вхожу, раздеваюсь. Выгребаю из сумки ручки, тетрадь… Понимаю, что ни черта не получается собраться, и начинаю тупо перекладывать предметы с места на место. В конце концов, до меня доходит, отчего я нервничаю. Осознание успокаивает меня, и я просто тихо сажусь за стол ждать прихода моих девочек.
Эти десять минут ожидания так емко отразились во мне. Все вокруг стало медленно впитываться в меня, проходить внутрь через каждую пору моей кожи, и нечто бессмысленное, тоскливое, обреченное стало заполнять меня. Трудно было разобрать ощущения конкретно, так как они прежде охватывали органы чувств, и голова моя терялась в определениях. Но место это, вроде этого компьютерного класса, вдруг показалось мне какой-то странной ловушкой, неким багом в программе; когда идешь-идешь себе по дороге жизни, и вот попадаешь в похожее место, в которое по каким-то причинам вынужден ходить - хрен знает зачем, но так надо, - и тебя вдруг охватывает что-то вроде удушья и скрытой паники, что отсюда трудно будет выбраться, и что это надолго. Вроде, ничего такого, место как место, обычное пространство для занятий, но детали, словно во сне, подсказывали, что это - трясина, и может нехило так засосать, если не убраться. К примеру, пока я искала мел, чтобы писать на доске, мне приходилось открывать высокие узкие шкафы, и, раскрывая створки, я натыкалась на пустые полки с плотным слоем серо-зеленой пыли. Кое-где одиноко лежало по книжке. Читаю заголовок одной из них: « Основы компьютерного программирования». Учебник для средних специализированных учебных заведений. Скучная картинка на обложке потускнела под слоем той же пылищи. Господь, как же от этого учебника смердело нелепой никомуненужностью!…Или вот взять ту же доску: старая школьная коричневая плоскость, с которой уже невозможно стереть въевшийся белый налет. А тряпки? Закоченевшая материя с омерзительной, хрустящей, сухой фактурой, - ждут, когда обмякнут под струей ледяной воды из школьного туалета. Мел так и не нашла; стала открывать ящики стола. Там тоже какие-то забытые мелочи, вроде фантика от конфеты или огрызка карандаша. Предметы. Забытые и никому не нужные предметы - вот хозяева этого места. И, конечно, молчаливые мониторы компьютеров по периметру, с проектором на стене. Стоят, грустно ожидают, когда их включат, и появится звук - эта имитация жизни, иллюзия наполненности. Ах, да… Сейчас придут девочки. Я вдруг поняла, что все эти ощущения не относятся лично ко мне, нет. Все это было не моим, но успело меня ввергнуть в такое уныние, что я не сомневалась: было б мое желание, я бы моментально изъяла из мира это место и эти предметы, а взамен создала бы нечто иное. Не здесь должны учиться, нет! Но я также поняла, что и этот кабинет, и предметы, и весь-весь Техникум - это и есть тот самый «баг» в системе; и в него ежедневно вынуждены упираться сотни молодых девочек, со своими характерами, своими историями, своими фантазиями. Не зная иного, они проходят через это ошибочное место как через фильтр, и здесь они каждое утро что-то оставляют, каждое утро у них что-то забирают, каждое утро они лишаются чего-то живого и исключительно своего…. Но никто этого не замечает, так как кто-то установил негласное правило, что так и надо.
Меня охватила щемящая жалость за всех моих учениц. Объяснить я ее себе не могла, ведь жалеть-то, вроде, их не за что было. Да, у каждой были какие-то свои проблемы, как у всех, но в целом это были нормальные девчонки. Но что-то, что-то у них все же отбирали, методично и целенаправленно, и….незаметно. Что-то драгоценное, уникальное. Что-то сугубо их.
Как будто их затирали старым ластиком, день изо дня, день изо дня…
Моя жалость к ним не раскрыла меня перед их приходом, отнюдь. Наоборот, отчего-то меня это все немного ожесточило. К тому же в тот день они оказались настроены чуть более развязно, и мне пришлось немного напрячься, чтобы сразу обозначить who is who. Иронии, даже сарказма, было у меня чуть больше, чем обычно; самых ретивых я выбивала одной фразой из обоймы. Загляни сюда какая-нибудь учительница в тот момент, со стороны это выглядело, наверное, не очень педагогично; она бы удивилась, как я бесцеремонно затыкаю девиц за пояс, и, наверняка, рассказала бы о моей преподавательской некомпетентности на каком-нибудь тихом собрании в узком кругу коллег. Но мне было плевать, так как я чувствовала, что только при такой манере у меня получается с ними разговаривать в то утро: хоть они и ворчали, но это не мешало им слушать меня и уважать. И, главное, они вникали в то, о чем я говорила.
Были моменты, когда меня капризно спрашивали: «А зачем это нам, Ольга Игоревна?». Я делала в их возрасте то же самое; утомленная непонятной информацией, я тянула руку, и на весь класс задавала дурацкий вопрос. Забавно, но умные преподаватели никогда не терялись, и отвечали подробно, что зачастую взбадривало и вдохновляло. Понятно, когда ясна цель, к которой стремишься, обучаться легче. Я же отвечала примерно так: «А вот захочешь ты, Катя Иванова, фотки свои «Вконтактике» разместить, чтобы мальчик любимый «лайк» поставил, а ты на фотке - с прыщиком; и возьмешь ты, Катя Иванова, Фотошоп, и не просто прыщик уберешь, а нарисуешь из себя писаную красавицу, и будет твой мальчик любоваться тобой всем твоим подружкам на зависть. А потом, к тебе обратится та же подружка сделать ей такую же фотку красивую, а там - еще и еще подружка. И не заметишь ты, Катя Иванова, как уже зарабатываешь денежку и ведешь крутой блог со своими фотками. И все тебя любят, ставят лайки и делают перепост». Девочки любили мои шуточки и метафоры; после них они охотнее разворачивались обратно к мониторам. Да, вообще, видно было, что авторитет мой держался на шутливо-отстраненном тоне; то есть я как бы держала дистанцию, но при этом не закрывалась. Я давала им понять, что их мир и они сами мне не чужды, и даже в чем-то понятны.
Были забавные моменты. К примеру, долгое время на занятия не приходила одна девица. В какой-то момент я поинтересовалась, что с ней, почему она не приходит. Девочки дружно ухмыльнулись и сказали: «А вы потом сами увидите, если придет». Ну, ладно, хоть какая-то интрига. И действительно, как-то, в середине семестра, опоздав на целых полчаса, в дверь просунулась юная головка пятнадцатилетней особы, неуклюже извинилась и попросилась войти. Я прохладно разрешила: имеет право на урок, как-никак. Но прежде нее самой в кабинет вошел огромный живот, вполне себе такой семимесячной беременности. Девочка преспокойненько уселась за свободный комп. Я, признаться, даже немного растерялась. Действительно, какая уж тут учеба, когда такое дело… Или вот, тоже смешно было. На этот раз я подыграла, чтобы еще больше развеселить девочек. Часто меня принимали за учащуюся - и преподаватели, и сами ученицы. Я редко реагировала на это, позволяя людям открыто проявляться в своей уверенности. Было интересно наблюдать со стороны, как они у себя в голове формируют тут же, прямо передо мной, мой же образ. И вот, в самый разгар одного из занятий, распахивается дверь и влетает орава девах. Выходит вперед «главная», встает передо мной, аки предводительница своего маленького шумного войска, нагло направляет на меня взор и смело информирует, мол, э, че тут за дела, у нас тут ща урок будет. Я вижу, что она принимает меня за ученицу, и уже предвкушаю эффект от сценки, но я спокойно, чуть более интеллигентно, чем обычно, оповещаю, что это, мол, не мои проблемы, аудитория занята, урок идет, и я прошу ее удалиться и решить вопрос у ее преподавателя. Взор девицы мрачнеет - мой сверхвежливый тон явно принизил ее авторитет перед ее подругами - и она мне выдает: «Слышь, ты! Че, оборзела, да? Ща полетишь отсюда; это наша аудитория, и меня не колышит…». Девочки мои - в полном восторге, хихикают. «Вряд ли я отсюда полечу», - мягко улыбаюсь я ей в ответ, - ибо возможность пребывания здесь, в этой аудитории, дана мне правом преподавать». Маленькое «войско», поняв, что пахнет жареным, начинает тянуть свою предводительницу за рукав обратно в коридор, а сама нахалка внезапно бледнеет, скукоживается, и, сообразив, что сваляла большого дурака, начанает невнятно извиняться. «Ничего-ничего, бывает, обознались», - говорю я.- «Решите вопрос, хорошо?». «Да-да, конечно, извините, простите, я не хотела…».
Последнее занятие получилось красивым. В том плане, что в нем выразилась вся суть нашего короткого ученического периода. То было тоже каким-то не шибко веселым утром, когда я чувствовала себя изрядно утомленной всем этим продолжительным процессом; была уже весна, мысли улетали через раскрытые форточки к ясному звонкому небу, и все пребывали в ожидании, когда же настанет, наконец, окончание семестра. С самого начала урока мне дружно устроили легкий протест, вроде того, ну, сколько можно уже «шопить» эти фотки, мы устали, бла-бла… На меня разом хлынула волна усталости, и стало ясно, что я не смогу им врать, что я и сама без сил, и с удовольствием бы отпустила их. Я вздохнула, но, вместо того, чтобы сказать, что сегодня последнее занятие, я сухо предложила не ныть, а постараться достойно прожить эту «пару». Они, разочарованные, отвернулись к мониторам. Кажется, они даже немного обиделись. Забавно, но досада смотивировала их неплохо поработать, и к концу они повеселели, особенно после того, как я похвалила их за хорошо выполненные задания. Они, уже раздобревшие, сидели, обратившись ко мне. Молодые зоркие глазки по кругу, и все смотрят на меня. Ждут. «Ну, вот, девочки, сбылась ваша мечта. Наконец-то все закончилось. Сегодня было последнее занятие. Больше мы с вами не увидимся».
С нескольких мест внезапно сорвалось: «Как не увидимся?!...». И как-то резануло меня в самое сердце, столько сожаления было в этих словах. Я не ожидала такой реакции, девочки и вправду как-то сникли, кто-то спросил: «А что, вы у нас больше никогда, никогда-никогда, не будете преподавать?...». И это был не столько вопрос, сколько выражение надежды, что мы, все-таки, еще не расстаемся. Хотелось их как-то подбодрить; я сказала, что хотя «компы» я больше не намерена вести, но, возможно, кто-то из них захочет сделать свою коллекцию, и тогда - я с удовольствием помогу им ее сделать как руководитель дизайн-бюро. В общем, странный был, этот последний урок. Меня одарили внезапно и неуклюже огромным комком теплоты и уважения. Не ожидала. Получилось как в слезливом советском кино про школу.
Такова была история моего преподавания компьютерной графике. Я считаю, что справилась более чем. Не знаю, чему они там научились, и пригодится ли это им в дальнейшем, но я постаралась хотя бы вызвать у девочек какой-то практический интерес к новому занятию. Мне все-таки удалось наладить с ними связь и поддержать ее. Я даже думаю, что с ученицами таких вот государственных специализированных заведений в большей степени нужно искать взаимопонимания, как-то внутренне держать их, чтобы они чувствовали, что они - не просто дети, которые мало кому нужны, по сути, но они - люди, которые имеют право на свое самовыражение в этом мире. Им важно давать понять, что они - нужны, и что они интересны, вот и все. Ведь в таком возрасте - это самое главное; понять, кто ты есть для других, что ты красив, интересен, уникален, и что ты имеешь право на выражение себя в будущем. Я не жалею, что преподавала у них, хотя ситуация была такова, что мне следовало бы в самом начале отказаться от предмета; после двух -трех занятий выяснилось, сколько я за это все получу, и сумма была просто унизительной, но когда я в тот момент сидела перед замом и решалась на отказ, мне вдруг стало отчетливо ясно, что не смогу выдавить из себя высокомерное «фи». Мне стало жалко, по-настоящему жалко, девочек за то, что они уже как-то зацепились за меня, а тут я, как другие преподы до меня, собиралась оставить их, бросить. Мне пришлось согласиться довести семестр до конца, и не жалею об этом ничуть. Это было верное решение.
(продолжение следует)
Признаюсь, я буду не совсем честной, если не скажу истинную причину, почему я согласилась на преподавание в Техникуме, и отчего изначально считала эту возможность большой личной удачей.
Как бы так объяснить?...
Преподавательские навыки были у меня всегда. Об этом мне говорили другие люди, и я это замечала в себе сама. Мне всегда нравилось доносить человеку информацию, и видеть, как он не просто ее понимает, но что он сам при этом начинает немного меняться. Нравился всегда этот момент «стыковки с Другим»; когда я пытаюсь почувствовать чуть ли не кожей, как человек воспринимает не только мною данный материал, но и меня лично, а также окружающую обстановку и условия. Меня никогда не раздражала «тупость», тугоумие, заторможенность чужого ума; я как-то всегда принимала тот факт, что восприятие другого человека отличается от моего, и то, что до меня доходит быстро, до него может идти дольше.
Момент, когда учитель и ученик одновременно раскрывают друг другу информацию, один из самых замечательных в жизни вообще. Два человека, с совершенно различным восприятием, достигают какого-то общего состояния, при котором они способны взглянуть на вещи единым взглядом. Это какое-то ментальное объятие, мгновение настоящего взаимопонимания. В такую минуту я внутренне считываю с человека его глубокую благодарность. Я почти физически чувствую, как он достигает внезапной легкости, радости, чувствую, что его понимание стало легче, проще, и жизнь его, по сути, немного изменилась. Это похоже на то, будто я освобождаю его от какого-то странного бремени, которое тяготило его до этого.
И поэтому само предложение преподавать меня нисколько не смутило, ничуть. Первое, о чем я подумала, что мне дается возможность учить людей, которые от меня кардинальным образом отличаются. Это подростки пятнадцати-семнадцати лет, большей частью из не совсем благополучных семей. У них уже другое мировоззрение, другие приоритеты, они воспитаны другой социальной средой. Они совсем не имеют понятия о том, что могу предложить им я. Я была наслышана о неприятных историях, когда целый класс подростков насмехается над молодым преподавателем, продавливая его авторитет и проверяя на психологическую прочность. Интересно, что будет у меня, думала я? Что я-то могу им дать, интеллигентная девочка из благополучной семьи, которая никогда не испытывала их проблем, у которой даже переходного возраста как такового не было, в том смысле, что я всегда была послушным ребенком и меня не тянуло на всякие сомнительные эксперименты. Также я понимала, что мне придется учить не одного человека, не двух, не группу из трех человек, а целую толпу непонятно каких ребят. И я понятия не имела, как буду вести себя с ними. Но было не столько страшно, сколько очень любопытно. Я ничего не придумывала, никаких стратегий взаимодействия, не репетировала речь перед зеркалом; просто пустила все на самотек, отдавшись воле случая. Как будет - так будет. Мне было просто чертовски интересно получить конкретно этот опыт. Я не хотела чему-то научить, но хотела прежде попробовать наладить связь с этими «страшными» учениками, а там, если повезет, может, мне удастся им что-то дать. Таковы были мои намерения. В общем, мне важно было узнать, имею ли я действительно способность направлять и вдохновлять людей, или мне это померещилось.
Немного по иному было с предложением вести Сашу, но об этом я напишу тогда, когда буду уже писать конкретно о нашей совместной работе.
Итак, было решено: я буду вести два предмета: компьютерную графику и конструирование. Скажем откровенно, конкретно про эти предметы я никак не могла сказать, что знаю их очень хорошо, и уж тем более они не относились к моим любимым областям знаний, поэтому входила я во всю эту ситуацию без особого энтузиазма. Шансов, что я смогу вдохновить учеников интересными познаниями, было не так уж много. Это была чистая формальность; просто не хватало преподавателя, а тут так удачно сложилось, что вовремя подвернулась моя кандидатура. Ничего, я нашла один хороший плюс во всем этом; для меня было не лишним разобраться в этих предметах самой. Я понимала, что от меня вряд ли ждут демонстрации феерических познаний; девочкам нужны были лишь основы, а уж их-то я смогу точно донести, в этом я не сомневалась.
Признаться, от всего этого веяло какой-то странной тоской. Не то, чтобы я не хотела вести скучные компьютерную графику и конструирование … Даже сложно объяснить, что меня смущало конкретно. Ожидая первой встречи с группой по «компам» (по конструированию что-то там еще решалось), я отчетливо понимала, что меня не ждут с радостью, и я как бы буду выражать собой ту скуку, которая ожидает ребят в ближайшем будущем на моих занятиях. Я понимала, что с момента нашего знакомства я буду для них выступать образчиком томительной бессмыслицы. Это немного удручало, ведь, по сути, в этом была доля правды; молодым крепким пятнадцатилетним телам, переполненным энергией и гормонами, неохота просиживать лишних полтора часа за сомнительными упражнениями по компьютерному рисованию.
Все это моментально стало ясно на первом же занятии, как только я вошла в аудиторию. Я сразу почувствовала знакомую мне когда-то давно ситуацию. Это тоже было в школе, только в другой - в другом городе, на другом краю страны и больше пятнадцати лет назад. Это было в моей школе. Я вспомнила себя, десятиклассницу, и свой класс, как мы, уже изрядно уставшие за утро от задачек по функциональной алгебре и спряжения латинских глаголов, еще к тому же плотно подкрепившиеся недавно в столовке, приходим на те же «компы» и начинаем ждать, когда же придет учительница, при этом каждый тихо про себя скулит: «Хоть бы не пришла…», «Хоть бы не было компов…», «..Хоть бы сегодня отпустили…». Но вот она решительно входит, и ты думаешь: «Блин!…». Я видела тогда в классе точно такие же уставшие угловатые позы, такие же поплывшие эмоции на лицах, эту вялую попытку собрать себя и настроиться на урок. Единственное, что было открытием для меня - это взгляд девочек, выражавший отношение ко мне как к только что появившейся новой учительнице. У большинства девочек (да, мальчиков не было) читалось на лицах эдакое веселенькое недоумение. Реакция была чем-то похожа на ту, с которой меня встретили в коллективе, вроде того, мол, фига се, такая молоденькая! Разница была лишь в том, что от девочек исходило подростковое ехидство, которое обычно проявляют к новенькому в классе. В нем выражались открытый интерес и любопытство, но не как к учителю, а как к кому-то, кто может оказаться на одной волне с ними. Но были и другие девочки, и их было меньше, которые, кажется, показывали нечто вроде сердитого недоумения и подозрительности, как будто они не могли понять, в чем подвох. Я отчего-то решила, что именно они отличались в группе сложностью характера, и отметила про себя, что надо бы держать с ними ухо востро. От них чувствовалась легкая форма агрессии. Все первое занятие они хмуро следили за мной.
Были еще и третьи, и их было мало. Они сидели молча и не выражали себя никак. Было видно, что эти девочки - очень одинокие в группе, и они по каким-то причинам отделялись от всех.
Я словно вошла без приглашения на чужую территорию, в чужой мир, и мне надо было сразу же схватить ситуацию и начать двигать волей дюжины девчат. Было не совсем комфортно целых полтора часа быть под прицелом едких взглядов. Меня сканировали с каждой точки периметра класса, где девочки сидели за компьютерами, и я чуяла, как в меня внюхиваются, вглядываются, вслушиваются, пытаясь угадать, своя я или очередной чужак. Хорошо, что время и насыщенная тема урока не позволяли мне особо акцентироваться на этом. Я решила, что в такой обстановке уместнее будет всем вместе скорее прыгнуть в материал, а не впадать в обоюдную подозрительность и недоверчивость. Поэтому как-то так получилось, что мой голос сразу стал четким, со слегка командными, но ироническими нотами, и я не знаю, отчего так вышло, ведь изначально я предполагала нейтральный преподавательский тон. Вероятно, подсознательно сработала моя самозащита от непонятных мне пока людей в совершенно новой для меня ситуации.
Моя манера говорить действительно сразу обозначила граница между нами. Я не дала девочкам возможности сблизиться со мной, и сама не позволила себе войти в их молодежный круг, стать «своей». Кажется, я их разочаровала. Об этом говорило то, что вскоре взгляд их потух, тела обмякли еще больше и начали сползать со стульев, кое-кто уже ныл, что не хочет что-то там делать, а некоторые - те самые, что приняли меня не совсем радушно, - стали говорить открыто, что не намерены выполнять упражнения, так как «это тупо». Последние провоцировали остальных на непослушание, и мне надо было как-то пресечь это дело, а я не знала как. Мне помогло то, что я, в принципе, могла их понять; я сама была не в восторге от уроков в том плане, что они мало что творческого несли в себе. После очередного легкого капризного выпада одной из девочек, я сделала паузу; стояла и молчала. На самом деле я пыталась максимально сконцентрироваться в остром моменте и как бы вжиться в атмосферу для того, чтобы перевернуть наши роли, войти в ощущения этой наглых девиц и понять, что могло бы прищучить их, ведь должна же быть грань, через которую они боялись заходить. Я не нашла ничего лучше, чем честно им признаться, как вижу ситуацию, что да, компы - не самый веселый предмет, и что я сама не горю желаньем каждую неделю приходить к 8:30 и маяться с ними в душном кабинете. Сказала, чтобы совсем от тоски и обреченности не помереть обеим сторонам, благоразумнее эти ужасные полтора часа занять свой мозг какой-нибудь ерундой, вроде компьютерных упражнений, которые я намерена была им давать. Также предупредила юных провокаторов, что дело их, хотят ли они выполнять задания или нет, но я как преподаватель обязана буду ставить им оценки, и вынуждена также буду докладывать их классному руководителю об их нулевой успеваемости. Терять мне было нечего, подытожила я, и докладывать я о них буду прямо, а дальше была не моя забота, «разбирайтесь между собой сами», ведь, по сути, я отводила один семестр, и больше меня с ними ничего не связывало. После этого я действительно оставила «бунтарей» в покое, и не спешила им помогать, тем самым еще больше отстранив их от себя в группе. Как ни странно, девочки приняли мои слова так, как их должны были принять; им стало скучно, «противник» обозначил свое равнодушие, а, значит, цепляться к нему было неинтересно. Действительно, больше им ничего не оставалось, как убивать время за заданиями. Вскоре они сами не заметили, как неплохо так втянулись в эти самые задания.
Я же, к слову сказать, отчего-то не решалась говорить им, какую конкретно программу готовлю для них. Перед началом занятий мне были даны документы, в которых согласно учебной программе обозначались обязательные к рассмотрению темы. Глянула я в эти бумажки - сплошной кислый тухляк, даже для меня. После пары занятий стало ясно, что если следовать предписаниям, то можно вообще не успеть научиться каким бы то ни было навыкам; регламент предполагал всего лишь поэтапное знакомство с возможностями интерфейса у программ - так, чисто потыкать на кнопочки и пооткрывать «окошки». Все это было действительно скучно. Я подумала, что ничего такого страшного не случится, если я сымпровизирую и дам им настоящие задания, вроде того как самим отрисовать в «векторе» человеческую фигуру. Таким образом, у них была возможность научиться конкретным задачам, и они могли запомнить для себя, зачем все это им вообще нужно. Более того, я решила каждой девочке давать отдельное задание. К примеру, для каждой ученицы я искала в интернете фотографию реального платья (выбирала помоднее, помолодежнее, чтобы им было интересно делать) и просила нарисовать его эскиз в векторе, с наложением текстур и фактур. Конечно, мои затеи встречались заунывным воем, вроде «Ну, Ольга Игоревна…Ну, можно мы не будем…». Нет, нельзя. Через сопротивление они все же включались в работу, и время пролетало для них незаметно.
В целом, они были молодцы. Да, они кряхтели, сопротивлялись, скучали, но это было что-то вроде ржавого механизма, который давно не смазывали. Через какое-то время они уже без лишних вопросов садились за компы, включали сами программы и уже без меня начинали ковыряться дальше. Я тоже, признаться, втянулась. Единственное, что было мне не совсем комфортно - это переходить от одной девочки к другой; когда я подходила к следующей ученице, приходилось моментально сбрасывать с себя «настройки» от общения с предыдущей и перестраиваться уже на иное восприятие другого человека. В самые информативно насыщенные деньки к концу урока я чувствовала изрядную усталость. Сами же девочки были далеко не глупыми. Кто-то схватывал на лету, и эти ученицы обычно весело звали меня, тянули руки, чтобы я «посмотрела». А кто-то в это время тихо сидел и ничего не спрашивал, и было непонятно, нужна им помощь или нет. Это были как раз те, кто был от всех в отчуждении. Надо было еще постараться поймать их волну, чтобы помочь им, и это было непросто, так как по каким-то причинам именно эти ученицы никак не хотели открываться. Но, ничего. И они справились.
Время шло. Они уже научились рисовать полноценные эскизы в векторной программе. Наступило время изучать Фотошоп, и для этого почему-то нас перевели в другой класс.
Я помню первое занятие по Фотошопу. В то утро я поймала что-то очень конкретное - какую-то емкую атмосферу унылой школьной безнадеги. День начинался обычно. Кое-как встала часов в семь. За окном - зимняя темень. Снова вспомнилось школьное детство; когда я сонная, едва соображающая, ползу по длинным деревянным мосткам в сторону остановки. Лицо колит вьюга, мерзкий холодный ветер добирается за шиворот. И эта утренняя темнота, и сонливость, и холод на щеках, и съежившиеся темные фигурки людей, суетливо бегущие на работу, - все это внушало мне тогда жуткую тоску, что так будет вечность - бессмысленное и от чего-то обязательное движение в сторону некоего определенного места, вроде школы или работы, которое ты не выбирал, не хотел, но кто-то решил, что необходимо идти именно туда и там быть.… Как у Гришковца, ей-богу: «А там зима. Снег. И еще десять лет школы». Такие ощущения были и в это утро. За окном - та же темнота, убивающая всякую надежду на веселый день. Я натягиваю на себя унылые тряпки вроде серой водолазки. Хлюпаю из кружки плохо заваренный чай, натягиваю сапоги, прусь на остановку и ползу затем в промерзшем за ночь троллейбусе через весь город в один из самых отдаленных районов Новосиба. Я еще толком не в себе; так, сажусь у окна и прижимаюсь лбом к стеклу, чтобы немного поспать еще; сон позволяет мне не тонуть в мутных размышлениях о грядущем дне. Затем я выхожу на «Техникуме», еще чувствую, что тело мое конкретно так спит, его даже не будит крепкий утренний морозец. Пытаюсь пройти через проходную, но охранник, как назло, новенький, и меня не пускает, ехидно и пошло намекая, что не пристало бы студентке строить из себя преподавательницу и проходить без пропуска. Пропуск я действительно забыла. Тупой охранник грозится позвонить заму. У меня нет сил с ним спорить, я устало соглашаюсь. Затем удовлетворенно наблюдаю его рожу; он понял, что свалял дурака. Я прохожу. Беру ключи от кабинета. В коридорах пусто; идут занятия. Я пытаюсь открыть замок у двери, обшитой старомодной деревянной ребристой панелью. Замок трудный, и это занятие, кажется, окончательно меня взбадривает - я досадливо чертыхаюсь. Ну, неужели нельзя выделить деньги на нормальные двери! И почему надо красить стены учебных учреждений как в старом совковом подъезде - до половины синей краской? Затем я вхожу, раздеваюсь. Выгребаю из сумки ручки, тетрадь… Понимаю, что ни черта не получается собраться, и начинаю тупо перекладывать предметы с места на место. В конце концов, до меня доходит, отчего я нервничаю. Осознание успокаивает меня, и я просто тихо сажусь за стол ждать прихода моих девочек.
Эти десять минут ожидания так емко отразились во мне. Все вокруг стало медленно впитываться в меня, проходить внутрь через каждую пору моей кожи, и нечто бессмысленное, тоскливое, обреченное стало заполнять меня. Трудно было разобрать ощущения конкретно, так как они прежде охватывали органы чувств, и голова моя терялась в определениях. Но место это, вроде этого компьютерного класса, вдруг показалось мне какой-то странной ловушкой, неким багом в программе; когда идешь-идешь себе по дороге жизни, и вот попадаешь в похожее место, в которое по каким-то причинам вынужден ходить - хрен знает зачем, но так надо, - и тебя вдруг охватывает что-то вроде удушья и скрытой паники, что отсюда трудно будет выбраться, и что это надолго. Вроде, ничего такого, место как место, обычное пространство для занятий, но детали, словно во сне, подсказывали, что это - трясина, и может нехило так засосать, если не убраться. К примеру, пока я искала мел, чтобы писать на доске, мне приходилось открывать высокие узкие шкафы, и, раскрывая створки, я натыкалась на пустые полки с плотным слоем серо-зеленой пыли. Кое-где одиноко лежало по книжке. Читаю заголовок одной из них: « Основы компьютерного программирования». Учебник для средних специализированных учебных заведений. Скучная картинка на обложке потускнела под слоем той же пылищи. Господь, как же от этого учебника смердело нелепой никомуненужностью!…Или вот взять ту же доску: старая школьная коричневая плоскость, с которой уже невозможно стереть въевшийся белый налет. А тряпки? Закоченевшая материя с омерзительной, хрустящей, сухой фактурой, - ждут, когда обмякнут под струей ледяной воды из школьного туалета. Мел так и не нашла; стала открывать ящики стола. Там тоже какие-то забытые мелочи, вроде фантика от конфеты или огрызка карандаша. Предметы. Забытые и никому не нужные предметы - вот хозяева этого места. И, конечно, молчаливые мониторы компьютеров по периметру, с проектором на стене. Стоят, грустно ожидают, когда их включат, и появится звук - эта имитация жизни, иллюзия наполненности. Ах, да… Сейчас придут девочки. Я вдруг поняла, что все эти ощущения не относятся лично ко мне, нет. Все это было не моим, но успело меня ввергнуть в такое уныние, что я не сомневалась: было б мое желание, я бы моментально изъяла из мира это место и эти предметы, а взамен создала бы нечто иное. Не здесь должны учиться, нет! Но я также поняла, что и этот кабинет, и предметы, и весь-весь Техникум - это и есть тот самый «баг» в системе; и в него ежедневно вынуждены упираться сотни молодых девочек, со своими характерами, своими историями, своими фантазиями. Не зная иного, они проходят через это ошибочное место как через фильтр, и здесь они каждое утро что-то оставляют, каждое утро у них что-то забирают, каждое утро они лишаются чего-то живого и исключительно своего…. Но никто этого не замечает, так как кто-то установил негласное правило, что так и надо.
Меня охватила щемящая жалость за всех моих учениц. Объяснить я ее себе не могла, ведь жалеть-то, вроде, их не за что было. Да, у каждой были какие-то свои проблемы, как у всех, но в целом это были нормальные девчонки. Но что-то, что-то у них все же отбирали, методично и целенаправленно, и….незаметно. Что-то драгоценное, уникальное. Что-то сугубо их.
Как будто их затирали старым ластиком, день изо дня, день изо дня…
Моя жалость к ним не раскрыла меня перед их приходом, отнюдь. Наоборот, отчего-то меня это все немного ожесточило. К тому же в тот день они оказались настроены чуть более развязно, и мне пришлось немного напрячься, чтобы сразу обозначить who is who. Иронии, даже сарказма, было у меня чуть больше, чем обычно; самых ретивых я выбивала одной фразой из обоймы. Загляни сюда какая-нибудь учительница в тот момент, со стороны это выглядело, наверное, не очень педагогично; она бы удивилась, как я бесцеремонно затыкаю девиц за пояс, и, наверняка, рассказала бы о моей преподавательской некомпетентности на каком-нибудь тихом собрании в узком кругу коллег. Но мне было плевать, так как я чувствовала, что только при такой манере у меня получается с ними разговаривать в то утро: хоть они и ворчали, но это не мешало им слушать меня и уважать. И, главное, они вникали в то, о чем я говорила.
Были моменты, когда меня капризно спрашивали: «А зачем это нам, Ольга Игоревна?». Я делала в их возрасте то же самое; утомленная непонятной информацией, я тянула руку, и на весь класс задавала дурацкий вопрос. Забавно, но умные преподаватели никогда не терялись, и отвечали подробно, что зачастую взбадривало и вдохновляло. Понятно, когда ясна цель, к которой стремишься, обучаться легче. Я же отвечала примерно так: «А вот захочешь ты, Катя Иванова, фотки свои «Вконтактике» разместить, чтобы мальчик любимый «лайк» поставил, а ты на фотке - с прыщиком; и возьмешь ты, Катя Иванова, Фотошоп, и не просто прыщик уберешь, а нарисуешь из себя писаную красавицу, и будет твой мальчик любоваться тобой всем твоим подружкам на зависть. А потом, к тебе обратится та же подружка сделать ей такую же фотку красивую, а там - еще и еще подружка. И не заметишь ты, Катя Иванова, как уже зарабатываешь денежку и ведешь крутой блог со своими фотками. И все тебя любят, ставят лайки и делают перепост». Девочки любили мои шуточки и метафоры; после них они охотнее разворачивались обратно к мониторам. Да, вообще, видно было, что авторитет мой держался на шутливо-отстраненном тоне; то есть я как бы держала дистанцию, но при этом не закрывалась. Я давала им понять, что их мир и они сами мне не чужды, и даже в чем-то понятны.
Были забавные моменты. К примеру, долгое время на занятия не приходила одна девица. В какой-то момент я поинтересовалась, что с ней, почему она не приходит. Девочки дружно ухмыльнулись и сказали: «А вы потом сами увидите, если придет». Ну, ладно, хоть какая-то интрига. И действительно, как-то, в середине семестра, опоздав на целых полчаса, в дверь просунулась юная головка пятнадцатилетней особы, неуклюже извинилась и попросилась войти. Я прохладно разрешила: имеет право на урок, как-никак. Но прежде нее самой в кабинет вошел огромный живот, вполне себе такой семимесячной беременности. Девочка преспокойненько уселась за свободный комп. Я, признаться, даже немного растерялась. Действительно, какая уж тут учеба, когда такое дело… Или вот, тоже смешно было. На этот раз я подыграла, чтобы еще больше развеселить девочек. Часто меня принимали за учащуюся - и преподаватели, и сами ученицы. Я редко реагировала на это, позволяя людям открыто проявляться в своей уверенности. Было интересно наблюдать со стороны, как они у себя в голове формируют тут же, прямо передо мной, мой же образ. И вот, в самый разгар одного из занятий, распахивается дверь и влетает орава девах. Выходит вперед «главная», встает передо мной, аки предводительница своего маленького шумного войска, нагло направляет на меня взор и смело информирует, мол, э, че тут за дела, у нас тут ща урок будет. Я вижу, что она принимает меня за ученицу, и уже предвкушаю эффект от сценки, но я спокойно, чуть более интеллигентно, чем обычно, оповещаю, что это, мол, не мои проблемы, аудитория занята, урок идет, и я прошу ее удалиться и решить вопрос у ее преподавателя. Взор девицы мрачнеет - мой сверхвежливый тон явно принизил ее авторитет перед ее подругами - и она мне выдает: «Слышь, ты! Че, оборзела, да? Ща полетишь отсюда; это наша аудитория, и меня не колышит…». Девочки мои - в полном восторге, хихикают. «Вряд ли я отсюда полечу», - мягко улыбаюсь я ей в ответ, - ибо возможность пребывания здесь, в этой аудитории, дана мне правом преподавать». Маленькое «войско», поняв, что пахнет жареным, начинает тянуть свою предводительницу за рукав обратно в коридор, а сама нахалка внезапно бледнеет, скукоживается, и, сообразив, что сваляла большого дурака, начанает невнятно извиняться. «Ничего-ничего, бывает, обознались», - говорю я.- «Решите вопрос, хорошо?». «Да-да, конечно, извините, простите, я не хотела…».
Последнее занятие получилось красивым. В том плане, что в нем выразилась вся суть нашего короткого ученического периода. То было тоже каким-то не шибко веселым утром, когда я чувствовала себя изрядно утомленной всем этим продолжительным процессом; была уже весна, мысли улетали через раскрытые форточки к ясному звонкому небу, и все пребывали в ожидании, когда же настанет, наконец, окончание семестра. С самого начала урока мне дружно устроили легкий протест, вроде того, ну, сколько можно уже «шопить» эти фотки, мы устали, бла-бла… На меня разом хлынула волна усталости, и стало ясно, что я не смогу им врать, что я и сама без сил, и с удовольствием бы отпустила их. Я вздохнула, но, вместо того, чтобы сказать, что сегодня последнее занятие, я сухо предложила не ныть, а постараться достойно прожить эту «пару». Они, разочарованные, отвернулись к мониторам. Кажется, они даже немного обиделись. Забавно, но досада смотивировала их неплохо поработать, и к концу они повеселели, особенно после того, как я похвалила их за хорошо выполненные задания. Они, уже раздобревшие, сидели, обратившись ко мне. Молодые зоркие глазки по кругу, и все смотрят на меня. Ждут. «Ну, вот, девочки, сбылась ваша мечта. Наконец-то все закончилось. Сегодня было последнее занятие. Больше мы с вами не увидимся».
С нескольких мест внезапно сорвалось: «Как не увидимся?!...». И как-то резануло меня в самое сердце, столько сожаления было в этих словах. Я не ожидала такой реакции, девочки и вправду как-то сникли, кто-то спросил: «А что, вы у нас больше никогда, никогда-никогда, не будете преподавать?...». И это был не столько вопрос, сколько выражение надежды, что мы, все-таки, еще не расстаемся. Хотелось их как-то подбодрить; я сказала, что хотя «компы» я больше не намерена вести, но, возможно, кто-то из них захочет сделать свою коллекцию, и тогда - я с удовольствием помогу им ее сделать как руководитель дизайн-бюро. В общем, странный был, этот последний урок. Меня одарили внезапно и неуклюже огромным комком теплоты и уважения. Не ожидала. Получилось как в слезливом советском кино про школу.
Такова была история моего преподавания компьютерной графике. Я считаю, что справилась более чем. Не знаю, чему они там научились, и пригодится ли это им в дальнейшем, но я постаралась хотя бы вызвать у девочек какой-то практический интерес к новому занятию. Мне все-таки удалось наладить с ними связь и поддержать ее. Я даже думаю, что с ученицами таких вот государственных специализированных заведений в большей степени нужно искать взаимопонимания, как-то внутренне держать их, чтобы они чувствовали, что они - не просто дети, которые мало кому нужны, по сути, но они - люди, которые имеют право на свое самовыражение в этом мире. Им важно давать понять, что они - нужны, и что они интересны, вот и все. Ведь в таком возрасте - это самое главное; понять, кто ты есть для других, что ты красив, интересен, уникален, и что ты имеешь право на выражение себя в будущем. Я не жалею, что преподавала у них, хотя ситуация была такова, что мне следовало бы в самом начале отказаться от предмета; после двух -трех занятий выяснилось, сколько я за это все получу, и сумма была просто унизительной, но когда я в тот момент сидела перед замом и решалась на отказ, мне вдруг стало отчетливо ясно, что не смогу выдавить из себя высокомерное «фи». Мне стало жалко, по-настоящему жалко, девочек за то, что они уже как-то зацепились за меня, а тут я, как другие преподы до меня, собиралась оставить их, бросить. Мне пришлось согласиться довести семестр до конца, и не жалею об этом ничуть. Это было верное решение.
(продолжение следует)