ДЕКОНСТРУКЦИЯ: Герменевтика информационных войн
Данный пост представляет собой продолжение анализа книги Кургиняна «Качели: конфликт элит или развал России», представленного в материале « Деконструкция: Модель для сборки». Во втором обзоре рассматривается практическая часть этой книги, в которой отчетливо проявляется специфика методологического подхода политолога. В целом можно сказать, что аналитика элитных игр представлена в работе достаточно качественно: уважение вызывает и объем рассматриваемого материала, и попытка его концептуального обобщения. С другой стороны, у непосвященных читателей, к числу которых относится и ваш покорный слуга, отсутствуют возможности тотальной перепроверки всего массив данных, да и характер текста предоставляет для этого мало возможностей (повторяется свойственная «Слабости силы» ситуация дефицита ссылок, отсутствует библиографический аппарат). Однако, даже в том случае, если реконструкция, которую предпринимает Центр Кургиняна, ошибочна, это не умоляет достоинств самого исследования, в рамках которого предпринимается попытка описания истории длительного элитного противостояния. Поэтому, опуская здесь вопрос верификации гипотетических построений автора, обратим внимание, прежде всего, на тот аналитический аппарат, с помощью применения которого Кургинян получает свои результаты. Памятуя о тех общих методологических предпосылках, которые описаны в «Модели для сборки» (согласно которым внутри правящего класса существуют влиятельные элиты; деятельность этих элит носит преимущественно закрытый, непубличный характер; эти группы конкурируют и вступают в конфликты друг с другом), аналитический аппарат можно назвать, в выражениях самого же автора, «герменевтикой информационных войн». В рамках этого подхода разнообразные нарративы (повествования), рассматриваются не столько с точки зрения соответствия действительности, сколько в качестве актов информационной войны, которую ведут кланы между собой. Соответственно, важным для Кургиняна, напр., является отнюдь не достоверность факта коррупционной деятельности некоего высокопоставленного чиновника, но значимость опубличивания этой информации в контексте ведущегося кланового противостояния: «В рамках осуществляемого мною сейчас профессионального разбирательства причастность любого элитного X к какому-нибудь криминальному делу - это не ложь и не правда. Это миф. То есть это идеологическая конструкция, обладающая определенными параметрами. Она может основываться на правде или на вымысле. В сущности это не имеет никакого значения. Главное, что такая конструкция может быть выстроена. Что ее предъявят средства массовой информации и эти средства почему-то никто не сдержит в их праведном раже». В целом нужно отметить, что криминальные и коррупционные проявления деятельности тех или иных субъектов политики интересуют Кургиняна в последнюю очередь; можно сказать, что они образуют некую поверхностную структуру, глубинным выражением которой является конфликт элит, который эти темные сюжеты задействует. Специфика подхода Кургиняна, отличающего его работы от журналистских расследований, заключается в том, что, занимаясь по сути криминальной проблематикой, сами по себе преступные факты Кургиняна не интересует, ему важен ход элитной войны, причем нравственный характер её инструментов для него явление вторичное. Вариаций подобных дискурсивных актов может существовать множество, и в поле зрения Кургиняна попадают различные типы данных; информационные атаки могут принимать форму компроматов, журналистских расследований, сливов и засветок, заявлений высокопоставленных чиновников и рангом ниже, коррупционных дел и т.д. Если не брать в расчет откровенно далекие от реальности фантазии («глюки» в терминологии Кургиняна) «желтой прессы», то нарративы информационной войны делятся Кургиняном на следующие подвиды: «1) активки, т.е. сознательно искаженная информация, призванная дискредитировать противника и превратно описать существо дела, опираясь при этом на нечто реальное; 2) фрагментарная точная информация, предупреждающая противника, что «дальше будет хуже»; 3) глумливый спецслужбистский стеб, покрывающий всю конструкцию оболочкой шутовства». Важно здесь подчеркнуть тот факт, что каждый информационный вброс является дозированным и характеризуется тем или иным искажением, однако отстраненная позиция аналитика, оперирующего массивом нарративов, в идеале способна очертить примерную карту боевых действий, отделив зерна от плевел. «Система высказываний плюс метод интерпретации - вот единственный путь к каким-то соображениям, не лишенным определенной достоверности и политической ценности». Зафиксируем последнее, памятуя о том, что речь не идет просто о сопоставлении неких информационных событий, важно наложение этих выкладок на представления о социальном и элитном бэкграунде.
Актуализация элитных конфликтов продиктована, по Кургиняну, включенностью силовых структур в контроль за определенными финансовыми потоками, имеющими преимущественно коррупционный характер. Речь идет, таким образом, о наличии у каждого клана неких «активов», в которых аккумулируется нелегальный доход или «отмываются» капиталы, а также желанием конкурентов осуществить его перераспределение в свою пользу (в связи с чем в работе и рассматриваются дела «Трех китов», Черкизовского рынка, китайской контрабанды и т.д.). Однако теневой аспект деятельности госаппарата нужно здесь понимать иным образом, т.к. коррупция в рамках представителей силовых ведомств высокого уровня, что становилось ясно уже по прочтению «Слабости силы», - это не просто часть обычной социальной патологии: «Коррупция как слагаемое этой самой «другой реальности» представляет собой неизымаемый компонент элитной игры. Той игры, в которой ставками являются, в том числе, и потоки товаров, денег, административных ресурсов, иных форм воздействия на характер событий». В центре описания книги «Качели» находится, однако, не только борьба за каналы финансового обеспечения, но и аппаратная борьба, которая разворачивается за ведомственные должности и, прежде всего, пост генерального прокурора (т.к. контроль над генпрокуратурой, в свою очередь, означает гарантию защиты собственных клановых активов и возможности для неограниченных атак на конкурентов): «Основная функция Генпрокуратуры - надзор за соблюдением законности в различных сферах российской жизни - позволяет собирать и контролировать эксклюзивную информацию о тех или иных правонарушениях, сомнительных деяниях и т. д. Кроме того, возможности Генпрокурора просто уникальны с точки зрения преследования клановых оппонентов». В частности, в книге повествуется о том, что «существует две элитные группы, которые обладают примерно равными пакетами акций в предприятии под названием «власть» и при этом, мягко говоря, сложным образом сосуществуют друг с другом. Одна группа делает ставку на Чайку, другая на Устинова. При этом потенциалы двух групп настолько уравновешены, что уход ставленника первой группы с некоего поста компенсируется, согласно элитным игровым правилам, приходом ставленника второй группы на тот пост, который покинул ставленник первой группы. А ставленник первой группы получает пост, который освободил ставленник второй группы» [имеются в виду ситуация, при которой Чайка уходит из Генпрокуратуры в Минюст, а потом возвращается обратно в Генпрокуратуру, а Устинов, входя из Генпрокуратуры, меняет Чайку в том же Минюсте]. В целом отставка или назначение, арест или освобождение крупного лица, являются ходом в большой политической игре, тем более это касается поста генпрокурора. Что же касается имевшей место отставки Устинова, то она рассматривается как игровой ход, предпринимаемый на этот раз самим президентом, который несвободен от необходимости соблюдать клановый баланс сил («президент - это игрок номер один»). Гипотетической ошибкой Устинова Кургинян признает, помимо всего прочего, именно нарушение кланового баланса (росте влияния «группы Сечина-Устинова» в результате перестановок в таможне, ФСБ, среди сенаторов, а также в результате антикоррупционных расследований), т.к. резкое усиление одной группы в окружении главы государства - это всегда предмет недовольства не только остальных групп, но и самого президента. Который явно не заинтересован в том, чтобы оказаться заложником амбиций единственного клана, одолевающего всех конкурентов». В этом плане ситуацию с Устиновым Кургуниня соотносится с ситуацией с Коржаковым, группа которого в какой-то момент ельцинской эпохи «решила, что она может получить монопольные позиции в российской экономике и власти. И это стало ее фатальной ошибкой», т.к. напугало бюрократические и олигархические элиты. Далее автор пишет: «Сопоставляя две хронологии, можно сразу зафиксировать, что общим в отставках Скуратова и Устинова стало инициирование ими, незадолго до отставки, уголовных дел, которые: а) задевают крайне влиятельных фигурантов; б) ведут к перераспределению власти и собственности в ряде важнейших направлений (транспорт, таможня и т. д.). Общим также является и то, что и Устинов, и Скуратов стали инициировать эти уголовные дела в период начала элитной схватки за возможность «протолкнуть» своего президентского преемника». Однако олигархическое влияние не продержалось долго и с приходом Путина власть взяли снова чекистские элиты.
Итак, осуществляя герменевтику (интерпретацию) разнообразных фактов этой информационной войны, Кургинян получает некую гипотетическую реконструкцию событий элитного противостояния. В кратком и упрощенном пересказе перипетии клановой войны выглядят следующим образом. Существовали два клана, условно говоря, «Сечина-Устинова» (№1) и «Патрушева-Грызлова-Нургалиева (ФСБ-МВД)» (№2), причем клан №1 имел позиции в мебельных поставках, а клан №2 - в китайской контрабанде. Данные кланы враждовали друг с другом по разным поводам, включая «мебельному» (салоны «Гранд» и «Три кита») до тех пор, пока в 2004 году их мебельными делами не заинтересовался клан «Черкесова (ФСКН)» (№3), экономическим активом которого выступал контроль за «Черкизовским рынком». Этот клан, вмешавшись в дело, забрал у клана № 1 весь мебельный бизнес или часть этого бизнеса (салоны под маркой «Гранд»), а в дальнейшем атаковал «китайский бизнес» клана № 2. В результате этой атаки мебель (или ее часть) стала позициями клана № 3, а клан № 1 потерял эти позиции. Далее, согласно своей модели, Кургинян пишет, что в руках клана № 3 оказались мебель и рынок, однако этому сочетанию абсолютно необходим китайский ширпотреб. Поэтому к клана №2 в 2005 году начинаются неприятности по линии китайского ширпотреба. Однако на каком-то этапе подобные активные действия клана №3 привели к объединению клана № 1 и клана № 2, которые перешли в наступление на клан № 3. Объединившись, кланы № 1 и № 2 наносят удар по позициям клана № 3, а именно наносят удар по Черкизовскому рынку («…борьба за Черкизовский рынок может носить не только корыстно-личностный характер. Ведь извлекаемая от реализации контрабандных потоков прибыль может идти уже не только в карман тех или иных персон, но и быть… ну, как сказать… игровым элитным ресурсом») и не только. Таким образом, клановый конфликт между группами Патрушева и Сечина не просто закончился миром, но и привел к созданию нового кланового союза. Однако эскалационный сценарий, который бы мог привести к сокрушительному поражению, напр., клана №3 не оправдался, и начинается всего лишь обратный виток качелей в этой затяжной войне двух спецслужбистских элитных групп. Говоря в целом об элитной структуре правящего класса, к слову нужно отметить, что в модернизированном российском обществе эти кланы являются подвижными и текучими, поэтому в объединении бывших противников нет ничего удивительно. Кланы могут распадаться и объединяться на основе общих интересов, члены элитных групп могут переходить из одного сообщества в другое. По Кургиняну, современные элиты «Это новая форма социальной общности. Крайне плазмоидная и неустойчивая. Но это же не значит, что формы вообще нет. Что элита никак не структурирована. Элита структурирована всегда! И она всегда структурирована с разной степенью «внутриструктурной» и «межструктурной» подвижности». Вместе с тем, столь сильные пертурбации на властном уровне не могли остаться незамеченными, и на каком-то этапе факт наличия серьёзного раскола в самом чекистском сообществе (а поначалу СМИ конструировали неадекватную схему с конфликтом «чекистов» и «либералов») стал очевиден для многих и даже потребовал вмешательства президента (которое можно уже фактографически засвидетельствовать). Кроме того, раскол выразился в открытой статье Черкесова, которая была расценена как «вынос мусора из избы». Причем Кургинян подчеркивает, что чекистский раскол имел место не на периферии элиты, а в его ядре, поэтому и был чреват крахом политической системы. Все перипетии этой клановой борьбы передавать в этом материале не планируется, однако стоит обратить внимание, что в рамках исследования осуществляются некие пересечения с советским прошлым («логика игры определяется расколом постсоветской элиты»), а также увязки с «делом Бэнк-оф-Нью-Йорк», (по средством которого, по мнению Кургиняна, также «воюют между собой не просто демпартийные и республиканские ставленники в спецслужбах. В рассматриваемую войну вовлечена очень определенная группа внутри прореспубликанской спецслужбистской элиты»). В целом Кургинян отмечает, что раскол усугубляется и подпитывается транснациональными обстоятельствами: «Враждующие международные группировки (отнюдь не обязательно относящиеся к разным странам, а иногда представляющие собой крупные элитные группы внутри стран, объединившиеся в межстрановую конфигурацию) непримиримо воюют в современном мире. И подталкивают к войне относительно аморфные российские группировки, становящиеся после 1991 года все более транснациональными».
Актуализация элитных конфликтов продиктована, по Кургиняну, включенностью силовых структур в контроль за определенными финансовыми потоками, имеющими преимущественно коррупционный характер. Речь идет, таким образом, о наличии у каждого клана неких «активов», в которых аккумулируется нелегальный доход или «отмываются» капиталы, а также желанием конкурентов осуществить его перераспределение в свою пользу (в связи с чем в работе и рассматриваются дела «Трех китов», Черкизовского рынка, китайской контрабанды и т.д.). Однако теневой аспект деятельности госаппарата нужно здесь понимать иным образом, т.к. коррупция в рамках представителей силовых ведомств высокого уровня, что становилось ясно уже по прочтению «Слабости силы», - это не просто часть обычной социальной патологии: «Коррупция как слагаемое этой самой «другой реальности» представляет собой неизымаемый компонент элитной игры. Той игры, в которой ставками являются, в том числе, и потоки товаров, денег, административных ресурсов, иных форм воздействия на характер событий». В центре описания книги «Качели» находится, однако, не только борьба за каналы финансового обеспечения, но и аппаратная борьба, которая разворачивается за ведомственные должности и, прежде всего, пост генерального прокурора (т.к. контроль над генпрокуратурой, в свою очередь, означает гарантию защиты собственных клановых активов и возможности для неограниченных атак на конкурентов): «Основная функция Генпрокуратуры - надзор за соблюдением законности в различных сферах российской жизни - позволяет собирать и контролировать эксклюзивную информацию о тех или иных правонарушениях, сомнительных деяниях и т. д. Кроме того, возможности Генпрокурора просто уникальны с точки зрения преследования клановых оппонентов». В частности, в книге повествуется о том, что «существует две элитные группы, которые обладают примерно равными пакетами акций в предприятии под названием «власть» и при этом, мягко говоря, сложным образом сосуществуют друг с другом. Одна группа делает ставку на Чайку, другая на Устинова. При этом потенциалы двух групп настолько уравновешены, что уход ставленника первой группы с некоего поста компенсируется, согласно элитным игровым правилам, приходом ставленника второй группы на тот пост, который покинул ставленник первой группы. А ставленник первой группы получает пост, который освободил ставленник второй группы» [имеются в виду ситуация, при которой Чайка уходит из Генпрокуратуры в Минюст, а потом возвращается обратно в Генпрокуратуру, а Устинов, входя из Генпрокуратуры, меняет Чайку в том же Минюсте]. В целом отставка или назначение, арест или освобождение крупного лица, являются ходом в большой политической игре, тем более это касается поста генпрокурора. Что же касается имевшей место отставки Устинова, то она рассматривается как игровой ход, предпринимаемый на этот раз самим президентом, который несвободен от необходимости соблюдать клановый баланс сил («президент - это игрок номер один»). Гипотетической ошибкой Устинова Кургинян признает, помимо всего прочего, именно нарушение кланового баланса (росте влияния «группы Сечина-Устинова» в результате перестановок в таможне, ФСБ, среди сенаторов, а также в результате антикоррупционных расследований), т.к. резкое усиление одной группы в окружении главы государства - это всегда предмет недовольства не только остальных групп, но и самого президента. Который явно не заинтересован в том, чтобы оказаться заложником амбиций единственного клана, одолевающего всех конкурентов». В этом плане ситуацию с Устиновым Кургуниня соотносится с ситуацией с Коржаковым, группа которого в какой-то момент ельцинской эпохи «решила, что она может получить монопольные позиции в российской экономике и власти. И это стало ее фатальной ошибкой», т.к. напугало бюрократические и олигархические элиты. Далее автор пишет: «Сопоставляя две хронологии, можно сразу зафиксировать, что общим в отставках Скуратова и Устинова стало инициирование ими, незадолго до отставки, уголовных дел, которые: а) задевают крайне влиятельных фигурантов; б) ведут к перераспределению власти и собственности в ряде важнейших направлений (транспорт, таможня и т. д.). Общим также является и то, что и Устинов, и Скуратов стали инициировать эти уголовные дела в период начала элитной схватки за возможность «протолкнуть» своего президентского преемника». Однако олигархическое влияние не продержалось долго и с приходом Путина власть взяли снова чекистские элиты.
Итак, осуществляя герменевтику (интерпретацию) разнообразных фактов этой информационной войны, Кургинян получает некую гипотетическую реконструкцию событий элитного противостояния. В кратком и упрощенном пересказе перипетии клановой войны выглядят следующим образом. Существовали два клана, условно говоря, «Сечина-Устинова» (№1) и «Патрушева-Грызлова-Нургалиева (ФСБ-МВД)» (№2), причем клан №1 имел позиции в мебельных поставках, а клан №2 - в китайской контрабанде. Данные кланы враждовали друг с другом по разным поводам, включая «мебельному» (салоны «Гранд» и «Три кита») до тех пор, пока в 2004 году их мебельными делами не заинтересовался клан «Черкесова (ФСКН)» (№3), экономическим активом которого выступал контроль за «Черкизовским рынком». Этот клан, вмешавшись в дело, забрал у клана № 1 весь мебельный бизнес или часть этого бизнеса (салоны под маркой «Гранд»), а в дальнейшем атаковал «китайский бизнес» клана № 2. В результате этой атаки мебель (или ее часть) стала позициями клана № 3, а клан № 1 потерял эти позиции. Далее, согласно своей модели, Кургинян пишет, что в руках клана № 3 оказались мебель и рынок, однако этому сочетанию абсолютно необходим китайский ширпотреб. Поэтому к клана №2 в 2005 году начинаются неприятности по линии китайского ширпотреба. Однако на каком-то этапе подобные активные действия клана №3 привели к объединению клана № 1 и клана № 2, которые перешли в наступление на клан № 3. Объединившись, кланы № 1 и № 2 наносят удар по позициям клана № 3, а именно наносят удар по Черкизовскому рынку («…борьба за Черкизовский рынок может носить не только корыстно-личностный характер. Ведь извлекаемая от реализации контрабандных потоков прибыль может идти уже не только в карман тех или иных персон, но и быть… ну, как сказать… игровым элитным ресурсом») и не только. Таким образом, клановый конфликт между группами Патрушева и Сечина не просто закончился миром, но и привел к созданию нового кланового союза. Однако эскалационный сценарий, который бы мог привести к сокрушительному поражению, напр., клана №3 не оправдался, и начинается всего лишь обратный виток качелей в этой затяжной войне двух спецслужбистских элитных групп. Говоря в целом об элитной структуре правящего класса, к слову нужно отметить, что в модернизированном российском обществе эти кланы являются подвижными и текучими, поэтому в объединении бывших противников нет ничего удивительно. Кланы могут распадаться и объединяться на основе общих интересов, члены элитных групп могут переходить из одного сообщества в другое. По Кургиняну, современные элиты «Это новая форма социальной общности. Крайне плазмоидная и неустойчивая. Но это же не значит, что формы вообще нет. Что элита никак не структурирована. Элита структурирована всегда! И она всегда структурирована с разной степенью «внутриструктурной» и «межструктурной» подвижности». Вместе с тем, столь сильные пертурбации на властном уровне не могли остаться незамеченными, и на каком-то этапе факт наличия серьёзного раскола в самом чекистском сообществе (а поначалу СМИ конструировали неадекватную схему с конфликтом «чекистов» и «либералов») стал очевиден для многих и даже потребовал вмешательства президента (которое можно уже фактографически засвидетельствовать). Кроме того, раскол выразился в открытой статье Черкесова, которая была расценена как «вынос мусора из избы». Причем Кургинян подчеркивает, что чекистский раскол имел место не на периферии элиты, а в его ядре, поэтому и был чреват крахом политической системы. Все перипетии этой клановой борьбы передавать в этом материале не планируется, однако стоит обратить внимание, что в рамках исследования осуществляются некие пересечения с советским прошлым («логика игры определяется расколом постсоветской элиты»), а также увязки с «делом Бэнк-оф-Нью-Йорк», (по средством которого, по мнению Кургиняна, также «воюют между собой не просто демпартийные и республиканские ставленники в спецслужбах. В рассматриваемую войну вовлечена очень определенная группа внутри прореспубликанской спецслужбистской элиты»). В целом Кургинян отмечает, что раскол усугубляется и подпитывается транснациональными обстоятельствами: «Враждующие международные группировки (отнюдь не обязательно относящиеся к разным странам, а иногда представляющие собой крупные элитные группы внутри стран, объединившиеся в межстрановую конфигурацию) непримиримо воюют в современном мире. И подталкивают к войне относительно аморфные российские группировки, становящиеся после 1991 года все более транснациональными».