Вариации на заданную тему
Кошмары снятся мне регулярно и, хотя это может кому-то показаться странным, приносят существенную эмоциональную разрядку, что-то вроде ментальной поллюции. Сновидения не отличаются разнообразием - всего три сюжета, которые как классическая пьеса проходят без изменений. В наиболее завораживающем кошмаре мне сниться, что меня сжигают в огромном камине - я лежу среди пылающих головней и огонь, окружающий меня со всех сторон, медленно подбирается ко мне как готовящийся к атаке зверь; языки пламени касаются моего тела и лица, а я тихо плачу не чувствуя боли и, кажется, получаю какое-то извращенное удовольствие. В другом сне, который пугает меня больше всего мне сниться моя сестра, которой у меня никогда не было. Она очень похожа на меня - та же форма лица, волосы, цвет глаз, тот же нос. Я отчетливо понимаю, что это моя родная сестра, и я хочу позвать ее, обратиться к ней, но к своему ужасу понимаю, что не знаю ее имени. Я не забыл, а именно не знаю, как ее зовут и это доводит меня до дикой ярости. Я боюсь, что она может украсть мое имя и во мне поднимается такая гигантская волна ненависти к ней, что меня выбрасывает из сна в реальность мгновенно. Просыпаюсь, но прийти в себя получается не сразу. И, наконец, третий сюжет - единственный основанный на реальных событиях - моя работа в театре, самый нудный и поэтому кошмарный сон. Мне снится бессмысленная череда сцен из жизни и работы в театре, который я ненавидел потому, что работал из-под палки, а при таких условиях, как вы понимаете, нормальной работы быть не может. Директор театра, самодур и тиран, не оставил иного выхода многим членам нашей труппы. Кстати, после того как я ушел из театра я больше никогда ни на кого не работал.
После этих неприятных сновидений голова всегда была как деревянная чурка, и ничего не могло помочь прогнать эту отупляющую пустоту. Она уходила сама - медленно, не спеша, конденсировалась в крохотную капельку и пряталась в моем сознании до следующего раза. Отчасти помогало вино, но пить с утра я всегда считал дурным тоном, так что стать алкоголиком у меня не получилось. Не хватило силы воли. Успокоить нервы мне помогает только свежий воздух и я, быстро одевшись, беру свою гитару и убегаю прочь из своей душной, темной комнатки.
Если я выхожу слишком рано из дому, то гуляю узким лабиринтом улочек старого города. Там можно бродить без системы, зная наверняка, что рано или поздно ты выйдешь на набережную - из хмурого одиночества в освещенную солнцем суетливую людскую толпу. На набережной, в одном из многочисленных кафе, можно выпить свежий кофе, можно узнать новости и городские сплетни, и принять активное участие в их обсуждении. Дневная жизнь города кипит на набережной и базаре, а вечером перемещается на улицы и площади старого города. К одной из таких площадей и пролегает мой ежедневный маршрут. Это самая большая площадь моего города - на ней расположился кафедральный собор и красивейший городской фонтан, несколько уличных ресторанчиков и десяток сувенирных лавок обрамляют ее по периметру. К площади ведет восемь улиц, и я сам не знаю, по какой из них я приду на площадь сегодня. Каждый день я творю неизменный уже много лет ритуал: здороваюсь с хозяевами и завсегдатаями ресторанов, киваю продавцам из лавок и усаживаюсь в нише одного из зданий на прогретую солнцем каменную скамейку. Я неспешно открываю футляр и достаю свою гитару.
Все туристические маршруты в нашем городе построены таким образом, что в старой его части туристы оказываются в послеобеденное время, посетив перед этим развалины крепостных сооружений, старый порт и набережную. Именно туристы и служат единственным источником моих доходов. Я играю на площади уже более сорока лет, и давно успел превратиться в достопримечательность. Тех денег, что я собираю игрой на гитаре вполне хватает для того, чтобы вести безбедное существование одиночки. Учитывая то обстоятельство, что туристический сезон не замирает у нас никогда, я могу считать себя вполне состоятельным (если это слово можно применить к уличному музыканту) человеком на фоне многих из моих земляков.
Мне нравится играть, и я тонко чувствую настроение дня - исполняю ли я классические произведения или современные мелодии, пускаюсь в смелые блюзовые импровизации или играю народную музыку - каждый раз я угадываю невысказанные пожелания своих слушателей, срывая время от времени аплодисменты. Больше денег мне нужны живые глаза людей, которые видят в тебе человека, а не очередной экскурсионный объект. Мне очень не нравится чувствовать себя вещью, частью обстановки, мебелью.
Играя ежедневно по четыре-пять часов с небольшими перерывами, я устаю больше от собственных мыслей и воспоминаний, чем от усилий, приложенных к игре на гитаре. Пальцы моей левой руки, как деревянные молоточки, крепко и уверенно прижимают струны к грифу, в не зависимости от того, играю ли я простые гаммы или беру сложное баррэ. Техника моей игры хоть и далека от совершенства, но все же достаточно высока - движения доведены до автоматизма и не вызывают никаких сложностей. Намного хуже обстоят дела с воспоминаниями - каждый день они движутся по кругу, сменяя друг друга как старые пластинки. Чаще всего я вспоминаю детство: первые заработанные деньги на продаже книг, впоследствии потраченные на какую-то блажь, ежедневные вылазки к городским окраинам, простая и не хитрая пища в пригородной таверне, название которой уже стерлось из памяти. И, конечно же, море! Будучи ребенком, я очень любил плавать, я безумно обожал заплыть подальше от берега и, подставив свое тело лучам солнца, лежать на воде. Это получалось у меня лучше, чем у большинства моих друзей. Сейчас же к морю меня совсем не тянет и знакомые, в ответ на мое постоянное нежелание проводить время у моря, говорят, что я боюсь размокнуть. Но я, не смотря на свой возраст, чувствую себя еще достаточно крепким, и единственное за что я переживаю - это суставы рук, мой единственный капитал. О том, что будет со мной, когда я не смогу играть на гитаре, стараюсь не думать.
Воспоминания об отце покинули меня давным-давно, но он продолжает жить в моей музыке, любовь к которой он привил мне с самого раннего детства. Еще реже, чем отца, я вспоминаю ее. Я не произношу ее имя даже про себя. Я не помню уже ее кукольной красоты, взглядов и жеманства. В памяти почему-то остался лишь мутный образ прически и волос, выкрашенных в неестественный цвет.
Закончив играть, еще какое-то время я спокойно сижу на своей лавке и сквозь шум, царящий вокруг, пытаюсь услышать звуки фонтана, бьющего на противоположном конце площади. Редко когда мне это удается - людская толпа не прекращает свою жизнедеятельность ни на минуту, она разговаривает, плачет, смеется, кричит, но ни на миг не замокает. Я отправляюсь ужинать, и очень редко бывает, что я ужинаю в одиночестве. У меня великое множество знакомых, так что трапеза ;- собственно ужин, разговоры, вино и кофе - растягивается на несколько часов.
Вот и сегодня я иду домой по опустевшим улицам, не думая ни о чем. Уже подойдя к дому, я обнаруживаю, что забыл или потерял ключ. Такое со мной случается часто - я забываю или теряю ключ в разных местах, а потом так же неожиданно его нахожу. Сейчас придется будить хозяина, у которого я снимаю комнату. С хозяином дома я знаком практически с самого детства - мы не были лучшими друзьями, но нас слишком многое связывает. Мы вместе работали в театре, но тогда он был веселым молодым человеком, а сейчас стал старым ворчливым пердуном. Я стучу в его окно на первом этаже здания и уже чувствую его недовольство. В начале к двери подбегает собака, но узнав меня, удаляется, не издав ни звука. Я живу в этом доме давно и не помню уже, какой по счету это пес у моего домовладельца. Когда старый пес умирает, он берет нового пса той же породы. Почему-то он предпочитает пуделей.
Вот я уже слышу его скрипучий и недовольный голос, который всегда задает один и тот же вопрос:
- Кто там?
И я, перехватывая гитару правой рукой, твердо отвечаю:
- Это я, Буратино!