Депрессия. Кто виноват или отдавая должное транзактному анализу...
Я не поклонник транзактного анализа и психоанализа вообще. Я объясняю это себе тем, что я, борец по натуре, более склонна к практике. Я ценю скорость и эффективность. Меня больше волнует вопрос «как исправить», чем вопрос «кто виноват». Хотя коллеги по НЛП в свое время предрекали мне успех именно не в групповой, а в частной терапии. На самом же деле, от психоанализа меня воротит из-за «Эдипового комплекса», на котором, в общем-то, зиждется современный психоанализ. Я не отрицаю этого явления вообще, однако я категорически против того доминантного положения в отношениях родителей и детей, которое придал ему Фрейд. Если бы я была теоретиком, я бы обосновала свою позицию. В моих условиях (условиях самозваного борца с психонедугами) мне достаточно внутреннего глубокого убеждения, что во многих случаях Эдипов комплекс отсутствует как сколько-нибудь значимая сила.
Тем не менее в свете нижеизложенных событий я вынуждена признать обоснованность и пользу метода транзактного анализа, который помог мне осознать причины моего настоящего положения. Однако здесь я обещала выкладывать собственную историю, поэтому давайте-ка вернемся в мое прошлое.
Моя бабка была красивой, статной, властной, своевольной женщиной, которая имела огромное влияние на мою мать. Я не говорю слово «подчиняла», потому что мать отчаянно сопротивлялась, отвоевывая свое право на личную жизнь и право влиять на своих детей… Мое детство сопровождали бесконечные скандалы, но чье детство они не сопровождали? Сопротивляясь, тем не менее, мать все более подпадала под влияние властной бабки, и я, ребенком, удивлялась этому парадоксу.
Подростая, я естественным образом заняла позицию матери, и противостояние обрело новую форму «я - бабка». Мать стала служить буфером между нами. И в этой роли ей также приходилось не сладко. Иногда, проигрывая мне, молодой, упорной и начитанной, бабка многозначительно завывала матери в ухо: «Вот умру я - почувствуете…»
Вы должны понимать, что я говорю сейчас об отрицательной стороне наших отношений - отношений трех женщин трех разных поколений, без мужчин, связанных тесными узами родства, борьбы за выживания и тесной совместной жизни (мы умывались друг перед другом, сквозь тонкую стенку я слышала, как мать занимается сексом - чтоб там ни говорили, это связывает людей покрепче веревок). Перед лицом мира мы были едины, как только могут быть едины три человека. Я искренне считаю свое детство удачным, и я помню много хороших дней. Но я помню и плохие…
Когда мне было пятнадцать, бабка после непродолжительной болезни умерла. Ей было 82 года. Я легко приняла ее смерть (сознаюсь, даже с облегчением), надеясь, что мать получила возможность продохнуть. Я ошиблась.
В тот день, освободившись от поручений, я вернулась домой. Мать сидела рядом с телом бабки и рыдала навзрыд. Увидев меня, она кинулась ко мне со словами «Какая же я сука, я так мало внимания уделяла ей при жизни!».
С этих пор все покатилось к чертям собачьим. Оказалось, что мать опиралась на бабку, как на прочную основу - теперь ее выбили, а я была еще мала. Мать принимала ошибочные решения одно за другим, все больше пила. У нас начались скандалы теперь уже из-за ее алкоголизма. Я поняла бабку - без поддержки сильного человека моя мать была достаточно слабовольным человеком. Я поняла бабку, но по-прежнему считала, что она поступала с матерью грубо. К сожалению, я тоже обращалась с матерью грубо - не могла удержаться, алкоголизм мне физически глубоко противен. Вы должны также понимать, что я объективно была «сильнее» матери. Но мне не хватало терпения и опыта. Она скатывалась все ниже и ниже… не на самое дно, не подумайте, так, сто грамм по вечерам, но для меня и это было трагедией. Вот тогда-то она стала повторять вслед за бабкой «Вот умру я - вы хлебнете горя».
Надо ли говорить, что так и случилось? Когда она умерла, я впала в жесточайшую депрессию, которая длилась больше трех лет.
Я склонна согласиться с Эриком Берном в том, что родители, сами того не осознавая, программируют детей на определенное поведение. Но они не виноваты, ибо не ведают, что творят. Моя дорогая, любимая ма всего лишь хотела внимания и любви к себе. Но ее посыл я, ребенок, восприняла буквально (как и все дети): «Когда я умру, ты должна страдать». И я безупречно выполнила ее завет, терзаясь чувством вины за то, что не дала ей достаточно внимания и заботы.
Надо ли указывать и на то, что этот посыл протянулся от моей бабки? Мать просто реализовала единственную доступную ей возможность докричаться до меня - других вариантов она не знала. В нашей семье было непринято открыто говорить о положительных наших чувствах друг к другу. И, соответственно, просить помощи или любви.
Однако на самом деле, я не знаю, как глубоко в века протянулась эта цепочка. Уже потом, много позже я вспомнила слова матери. Вот что она рассказывала: будучи ребенком, она часто замечала, что бабка сидит за швейной машинкой (бабка хорошо этим зарабатывала) и плачет, плачет… Мама подходила к ней и спрашивала, ма, почему ты плачешь? А та ей отвечала, да так, просто… Мама говорила мне, что из-за этих неопределенных ответов она чувствовала себя виноватой - это из-за нее плачет мать.
В самый разгар своих страданий я поняла - мать умерла не от цирроза печени. Ее убила депрессия, которая семимильными шагами развивалась после смерти бабки. Чувство вины за то, что я не распознала эту болезнь вовремя, подкосила меня окончательно. Я вспомнила мать, целыми днями валяющуюся на кровати - я думала, это лень. И до сих пор мне рвет сердце один случай.
Тогда я после работы лежала на диване рядом с ма, мы смотрели телевизор. Внезапно она молча повернулась ко мне и, уткнувшись лицом в плечо, разрыдалась. Как я могла отреагировать? Как должен реагировать ребенок, у которого ищет поддержки собственный родитель, тот, кто должен олицетворять стабильность? Я утешала ее, но я не понимала ее. Через три месяца она умерла.
В то же время, я убеждена в некоторой генетической предрасположенности к депрессии, об этом мы еще поговорим.
В дополнение к исследованиям моего прошлого, я обнаружила еще одну важнейшую деталь. И снова теория Берна подтвердилась.
Я сражалась с бабкой, мать сражалась с бабкой… Чтобы как-то подкрепить свои позиции, бабка каждый день по десять раз твердила мне и моему брату страшный посыл: «Вы непутевые». Я никак непутевой не была - я училась просто блестяще. Но, сознаюсь, домашние дела меня не привлекали. Это и давало основания бабке твердить свое. Особенно при сочувствующих ей соседках, у которых дома росли такие же оболтусы. Тогда это считалось «правильным внушением». Увы, нам с братом пришлось хлебнуть горя. Он до сих пор мыкается в жизни, не находя себе места. Я с отличием закончила юрфак престижнейшего ВУЗа, сделала хорошую карьеру юриста, но все бросила ради собственного дела в другой отрасли. Затем, резко осуждая тренинги (я против групповых занятий, если это не клиническая психотрапия), отказалась от их ведения, вернулась в юридический бизнес, открыла свое дело (всегда мечтала), разочаровалась, закрыла… Чего скрывать - я мыкалась по жизни, как и мой брат. Но мне повезло больше - я борец по натуре, я нашла прекрасного мужа, я знакома с психологией и я прочла Берна…
Долгое время я удивлялась - почему я так резко разлюбила юриспруденцию, которой, буквально, «горела»? Странное охлаждение совпало со смертью матери. И теперь я понимаю, что пока мать была жива, бабушкин посыл не действовал (мать в детстве резко критиковала бабку за эти высказывания в нашу с братом сторону - что ни говори, влияние матери трудно перебить). Но когда ее не стало, даже я пошатнулась. Что говорить о моем брате, который был к ней не так близок?
Более того, со смерти матери меня преследует ощущение пустоты и это не из-за ее отсутствия - ее мне заменил муж. Однако я жила ради того, чтобы обеспечить мать, наивно полагая, что все ее горе - от недостатка средств. С ее смертью мой «сценарий» закончился. Отсюда и пустота. Мы еще поговорим на эту тему.
Теперь я ищу себе новый путь, новый «сценарий», как сказал бы Берн. Но иногда я вглядываюсь в свое лицо - я похожа на мать, похожа на бабку... насколько глубоко протянулись те ниточки, которые связывают нас? И мне становится страшно.
Тем не менее в свете нижеизложенных событий я вынуждена признать обоснованность и пользу метода транзактного анализа, который помог мне осознать причины моего настоящего положения. Однако здесь я обещала выкладывать собственную историю, поэтому давайте-ка вернемся в мое прошлое.
Моя бабка была красивой, статной, властной, своевольной женщиной, которая имела огромное влияние на мою мать. Я не говорю слово «подчиняла», потому что мать отчаянно сопротивлялась, отвоевывая свое право на личную жизнь и право влиять на своих детей… Мое детство сопровождали бесконечные скандалы, но чье детство они не сопровождали? Сопротивляясь, тем не менее, мать все более подпадала под влияние властной бабки, и я, ребенком, удивлялась этому парадоксу.
Подростая, я естественным образом заняла позицию матери, и противостояние обрело новую форму «я - бабка». Мать стала служить буфером между нами. И в этой роли ей также приходилось не сладко. Иногда, проигрывая мне, молодой, упорной и начитанной, бабка многозначительно завывала матери в ухо: «Вот умру я - почувствуете…»
Вы должны понимать, что я говорю сейчас об отрицательной стороне наших отношений - отношений трех женщин трех разных поколений, без мужчин, связанных тесными узами родства, борьбы за выживания и тесной совместной жизни (мы умывались друг перед другом, сквозь тонкую стенку я слышала, как мать занимается сексом - чтоб там ни говорили, это связывает людей покрепче веревок). Перед лицом мира мы были едины, как только могут быть едины три человека. Я искренне считаю свое детство удачным, и я помню много хороших дней. Но я помню и плохие…
Когда мне было пятнадцать, бабка после непродолжительной болезни умерла. Ей было 82 года. Я легко приняла ее смерть (сознаюсь, даже с облегчением), надеясь, что мать получила возможность продохнуть. Я ошиблась.
В тот день, освободившись от поручений, я вернулась домой. Мать сидела рядом с телом бабки и рыдала навзрыд. Увидев меня, она кинулась ко мне со словами «Какая же я сука, я так мало внимания уделяла ей при жизни!».
С этих пор все покатилось к чертям собачьим. Оказалось, что мать опиралась на бабку, как на прочную основу - теперь ее выбили, а я была еще мала. Мать принимала ошибочные решения одно за другим, все больше пила. У нас начались скандалы теперь уже из-за ее алкоголизма. Я поняла бабку - без поддержки сильного человека моя мать была достаточно слабовольным человеком. Я поняла бабку, но по-прежнему считала, что она поступала с матерью грубо. К сожалению, я тоже обращалась с матерью грубо - не могла удержаться, алкоголизм мне физически глубоко противен. Вы должны также понимать, что я объективно была «сильнее» матери. Но мне не хватало терпения и опыта. Она скатывалась все ниже и ниже… не на самое дно, не подумайте, так, сто грамм по вечерам, но для меня и это было трагедией. Вот тогда-то она стала повторять вслед за бабкой «Вот умру я - вы хлебнете горя».
Надо ли говорить, что так и случилось? Когда она умерла, я впала в жесточайшую депрессию, которая длилась больше трех лет.
Я склонна согласиться с Эриком Берном в том, что родители, сами того не осознавая, программируют детей на определенное поведение. Но они не виноваты, ибо не ведают, что творят. Моя дорогая, любимая ма всего лишь хотела внимания и любви к себе. Но ее посыл я, ребенок, восприняла буквально (как и все дети): «Когда я умру, ты должна страдать». И я безупречно выполнила ее завет, терзаясь чувством вины за то, что не дала ей достаточно внимания и заботы.
Надо ли указывать и на то, что этот посыл протянулся от моей бабки? Мать просто реализовала единственную доступную ей возможность докричаться до меня - других вариантов она не знала. В нашей семье было непринято открыто говорить о положительных наших чувствах друг к другу. И, соответственно, просить помощи или любви.
Однако на самом деле, я не знаю, как глубоко в века протянулась эта цепочка. Уже потом, много позже я вспомнила слова матери. Вот что она рассказывала: будучи ребенком, она часто замечала, что бабка сидит за швейной машинкой (бабка хорошо этим зарабатывала) и плачет, плачет… Мама подходила к ней и спрашивала, ма, почему ты плачешь? А та ей отвечала, да так, просто… Мама говорила мне, что из-за этих неопределенных ответов она чувствовала себя виноватой - это из-за нее плачет мать.
В самый разгар своих страданий я поняла - мать умерла не от цирроза печени. Ее убила депрессия, которая семимильными шагами развивалась после смерти бабки. Чувство вины за то, что я не распознала эту болезнь вовремя, подкосила меня окончательно. Я вспомнила мать, целыми днями валяющуюся на кровати - я думала, это лень. И до сих пор мне рвет сердце один случай.
Тогда я после работы лежала на диване рядом с ма, мы смотрели телевизор. Внезапно она молча повернулась ко мне и, уткнувшись лицом в плечо, разрыдалась. Как я могла отреагировать? Как должен реагировать ребенок, у которого ищет поддержки собственный родитель, тот, кто должен олицетворять стабильность? Я утешала ее, но я не понимала ее. Через три месяца она умерла.
В то же время, я убеждена в некоторой генетической предрасположенности к депрессии, об этом мы еще поговорим.
В дополнение к исследованиям моего прошлого, я обнаружила еще одну важнейшую деталь. И снова теория Берна подтвердилась.
Я сражалась с бабкой, мать сражалась с бабкой… Чтобы как-то подкрепить свои позиции, бабка каждый день по десять раз твердила мне и моему брату страшный посыл: «Вы непутевые». Я никак непутевой не была - я училась просто блестяще. Но, сознаюсь, домашние дела меня не привлекали. Это и давало основания бабке твердить свое. Особенно при сочувствующих ей соседках, у которых дома росли такие же оболтусы. Тогда это считалось «правильным внушением». Увы, нам с братом пришлось хлебнуть горя. Он до сих пор мыкается в жизни, не находя себе места. Я с отличием закончила юрфак престижнейшего ВУЗа, сделала хорошую карьеру юриста, но все бросила ради собственного дела в другой отрасли. Затем, резко осуждая тренинги (я против групповых занятий, если это не клиническая психотрапия), отказалась от их ведения, вернулась в юридический бизнес, открыла свое дело (всегда мечтала), разочаровалась, закрыла… Чего скрывать - я мыкалась по жизни, как и мой брат. Но мне повезло больше - я борец по натуре, я нашла прекрасного мужа, я знакома с психологией и я прочла Берна…
Долгое время я удивлялась - почему я так резко разлюбила юриспруденцию, которой, буквально, «горела»? Странное охлаждение совпало со смертью матери. И теперь я понимаю, что пока мать была жива, бабушкин посыл не действовал (мать в детстве резко критиковала бабку за эти высказывания в нашу с братом сторону - что ни говори, влияние матери трудно перебить). Но когда ее не стало, даже я пошатнулась. Что говорить о моем брате, который был к ней не так близок?
Более того, со смерти матери меня преследует ощущение пустоты и это не из-за ее отсутствия - ее мне заменил муж. Однако я жила ради того, чтобы обеспечить мать, наивно полагая, что все ее горе - от недостатка средств. С ее смертью мой «сценарий» закончился. Отсюда и пустота. Мы еще поговорим на эту тему.
Теперь я ищу себе новый путь, новый «сценарий», как сказал бы Берн. Но иногда я вглядываюсь в свое лицо - я похожа на мать, похожа на бабку... насколько глубоко протянулись те ниточки, которые связывают нас? И мне становится страшно.