Книга Контрразведчик (оригинал - Чертов Перекресток) 34-я глава
34. Прифронтовая ночь
Через дорогу, справа от входа в гостиницу, горел неоновой подсветкой небольшой магазин «Игрушки. 24 часа».
- Ты мне объясни, - спросил Максим, - а зачем магазин игрушек работает 24 часа?
- Ты первый раз в Моздоке?
- Ну, почти. Первый раз - не в счет. На вертолетной площадке спал. Но мне много о Моздоке рассказывали.
- Хмм. Одно дело услышать, другое - увидеть и понять. В этом магазине ты можешь купить или заказать, что душе угодно. Любую игрушку. От ганджубаса и девчонки той расцветки, какой хочется, до оружия или нужных документов. А игрушки? Что ж… Знаешь, сколько офицеров приезжают ночью и ищут подарки своим женщинам? Тоже спрос имеют.
У прилавка за стеклом сидели две девушки. Одна, совсем юная, с едва сформировавшейся грудью. Вторая - немолодая, но еще очень привлекательная, статная женщина. Увидев Сорокина, она криво улыбнулась:
- Что в этот раз желает товарищ офицер? Молока с селедкой?
- Да ладно тебе, Карин. Не злись. Тут вот человек с тобой поговорить хочет.
- Я что, на шалаву похожа? Я в месяц зарабатываю столько, сколько ты за год.
- Карин, он действительно с тобой поговорить хочет. Именно поговорить…
- И о чем же?
- Пойдем, посидим у меня. Поговорите…
- А чего, так спросить он стесняется? - Карина кивнула на Максима.
- Не стесняюсь я, - слегка засмущался Максим. - Просто разговор не для улицы…
- Ладно, давайте поговорим. Даухан, посидишь одна?
- Да, - кротко ответила девчушка.
Карина накинула на плечи шаль и вышла. Максим удивился ее росту. Женщина почти на полголовы была выше него, хотя не носила каблуков.
- Вам девочки не нужны? - вынырнул рядом со входом в гостиницу мальчишка лет семи. - У нас есть любого возраста!
Но, увидев Карину, сконфузился и, сказав что-то вроде «я - не я», снова скрылся. Город накрыла глубокая ночь. Звезды и редкие неоновые огоньки окрестных магазинов хоть как-то давали ориентир одиноким прохожим. Из окон проезжающих машин раздавалась лезгинка и воровской шансон. Максим остановился на самом входе и огляделся. Через секунду небо осветилось цепью молний. Раздался гром, и на землю прямо к ногам упали первые капли дождя. В ноздри ударил запах мокрой полыни. Грудь наполнилась каким-то непонятным, волнующим чувством. Резко захотелось бросить, забыть все и помчаться с тихой грустью куда-нибудь вдаль, туда, где в маленькой белой хате ждет нетронутая чистая девушка.
- Нетронутая и чистая, - подумал Максим. - А я сам чистый? Пожалуй, и дождь не смоет с меня всю эту душевную сажу…
В номере все было чисто и свежо. Через открытое окно буйным, несдержанным потоком шел наполненный озоном воздух. На столе стояли водка и вино, жареная баранина с картошкой, фаршированная салом утка, рыба и зелень. Запах свежеприготовленной еды вперемешку с запахом свежего воздуха, с озоном и полынью, порождал сильнейшее чувсвто аппетита, несмотря на то, что Максим встал из-за стола каких-нибудь десять-пятнадцать минут назад.
- Откель изобилие? - не выдержал Максим.
- У меня в батальоне охотников много, - улыбнулся Сорокин. - А чем еще заниматься, когда стоп-колеса? Вот, уточек и настреляли.
- А баранина, водка, вино?
- Я ж говорю: охотников много, а чем заниматься, когда не выйти? Да и местное население много приносит в дар «солдату-освободителю».
- Никак мародерничал, Сорока?
- Зачем сразу так? Ну, сам подумай: накрыла минометная батарея район. Итог - куча бараньих тушек. Не выкидывать же?
- А вино с водкой?
- Ай-яй-яй, - подмигнул Сорокин. - Чеченцы строгие мусульмане. И когда спиртное у них появляется в руках - они сразу пытаются отдать. Грех же.
Над столом полетели тосты и женский звонкий смех. Сигаретный дым стелился ковром по потолку и уходил туманной рекой в форточку. Максим после дороги стал, было, забывать и цель своего приезда в Моздок. Но, к его счастью, Карина, подсев к старлею и положив руку на его плечо, сама спросила:
- Так что ты хотел узнать, родной?
- Говорят, полковник тут один… - Максим сконфузился, не зная как продолжить.
- Ну, тот, что у тебя был в четверг! - выручила Надя.
- И что ты хочешь о нем узнать? - совсем ласково спросили она, придвинувшись к старлею.
Максим уже отвык от женского тепла. А тут - запах, упругая грудь, уткнувшаяся, словно ребенок в живот матери, в плечо Максиму, близость горячего тела - вскружили офицеру голову.
- И?
- Откуда он? Что за человек?
- А зачем тебе?
- Ищу его… Нужен сильно.
Карина улыбнулась и отслонилась от Михайленко, разглядывая его, скорее, с веселым озорством в глазах, чем с любопытством.
- Чего-то он всем нужен стал резко.
- А кому еще?
- Да был тут один… Из тюрьмы бежал, мои девки его прятали.
- Екимов?
- Да, по-моему, такая фамилия. Хотя, точно не скажу.
Сердце Максима заколотилось так, как колотится оно у кошки перед прыжком на мышь.
- Да, полковник этот… Я ж его давно знаю. С первой войны, - продолжила Карина. - Он из девятнадцатой дивизии. Их тогда сильно потрепали. Он даже в плен попал… Хотя, сослуживцы его поговаривали, что он сам, как бой начался, убежал, бросив солдат.
- А откуда такие подробности?
- Милый мой мальчик. Я тут живу. И чтобы тут женщине быть и оставаться женщиной - нужно знать все. Включая максимальную дальность полета пули АК-74 и разницу между АПС и УЗИ… Так-то вот…
- Понял. А как звать-то его?
- Миша. Миша Савинов. Но в дивизии его не ищи. Он уволился оттуда в первую компанию. После боя в Гехах. А потом, вот, объявился. Говорит, для ФСБ специальную задачу выполняет. А какую - черт его знает.
- А ты Екимову, ну, тому, которого прятали, сказала?
- Я что, дурра? Он же беглый. А вдруг убить хочет? Грех на душу брать не буду.
- А мне как же?
- Ну, ты не беглый, во-первых. Во-вторых - у того глаза злые и серые.
- А мои?
-Твои… По ним я могу сказать, что ты еще не раз сюда приедешь. Часто. Глаза бедовые. Очень бедовые. С такими глазами, - и она провела ладонью по его лицу, - либо бесконечно умирать на различных войнах, либо…
- Либо что?
- Любить…
- Гы, - закашлялся Сорокин, обрызгав себя вином. - А с моими глазами чего тогда, Карин?
- С твоими делать то, что ты делаешь, - зло, резко забыв о старлее, откликнулась она, - жрать, как свинья, да как кабель бродячий, по бабам бегать.
Сорокин вместо того, чтобы обидеться или рассердится, раскатисто рассмеялся, усыпая стол крошками, разлетающимися изо рта.
- Вино и кровь, еда и бабы - а зачем жить иначе? - сказав это, он жирными от баранины губами впился в тонкую шею Алины, издав смачный чмок. Сидевшая на второй коленке Сорокина Надя дала ему легкий подзатыльник. И он переместил губы с шеи Алины к Надиной груди, которая, к ее великой радости, прямо-таки выпрыгивала из широкого декольте.
- Кабель… - улыбнулась Карина помотав головой. - Хряк-производитель. Любить, мой родной, - это не просто валятся с бабой на простыне. Любить жизнь, любить все вокруг… Но ты выбрал другое…
- А где сейчас может быть Савинов? - спросил, пытаясь сменить смущавшую его тему, Максим.
- В Чечне. Где ж ему быть. Он колонной вчера выехал. Будешь догонять?
- Буду. Так получается, по дороге на Червленую?
- Ну, одна она тут. А там - Наур или Червленая, Гудермес или Грозный… Это уж от перекрестка.
- Нужно ехать.
- Так нужен?
- Очень. От него сейчас многое зависит.
- А так сразу и не скажешь. Захудалый он какой-то…
- Тощий?
- Нет… Духа в нем нет. Не целостный. То смеется и шутит, то рыдает. Как баба. Ну, чего о нем. Давай!
Карина налила по стопкам водки. Заметив это, Сорокин поднялся, не обращая внимания на свалившихся на диван с его колен девушек.
- Пусть этот вечер… эта ночь запомнится нам надолго. Мы все живем под одним неспокойным небом. Пусть где-нибудь там, в столице или рядом, кто-то жрет черную икру и тупо прожигает жизнь в клубах. Это все напускное. Хихиканье, попытки казаться неординарными, чтоб тебя любили такие же, как ты… Это серое и никчемное… Скучное и ничтожное - и пусть оно останется им, уклункам, чьи родители обкрадывают и без того обворованную опустившуюся бабу, лежащую пока в канаве не в силах встать, имя которой - Россия. Мы живет - пусть для большинства из нас - короткую, но честную и яркую жизнь… - Сорокин любил пафосные и длинные тосты, причем, всегда придумывал что-нибудь новое. Никогда не пользовался стандартными и принятыми. - И сегодня - будем ли мы живы или нет через неделю - я хочу выпить за ярких людей, которые живут, Бог видит, не зря. Пусть ценой моей, нашей крови та опустившаяся девка станет еще первой леди, самой красивой, чьи, - и Сорокин покосился на грудь Нади, - чьей фигуре будут завидовать все…
- Откуда в этом курдюке из мяса и дерьма берутся такие слова? - тихо, чтоб слышал лишь Михайленко, сказала Карина.
- А чего у вас с ним? Чего не поделили? - спросил Максим.
- Я к нему нормально дышу. Он ребенок и никогда не повзрослеет. Он счастлив, что б не случилось, - и это иногда бесит. Для него все просто. Есть жизнь - и ее нужно прожить.
Вслед за первой бутылкой опустела вторая, потом третья. Сорокин затянул «Черного ворона», поминутно встряхивая неуставной кудрявой челкой, спадающей почти до бровей. Но пел он так, что любой, не вникающий в слова, решил бы, что песня веселая: о доме и веселой разгульной жизни здоровяка.
Карина, взяв под локоть Максима, отвела его в сторону и попросила проводить домой.
Через дорогу, справа от входа в гостиницу, горел неоновой подсветкой небольшой магазин «Игрушки. 24 часа».
- Ты мне объясни, - спросил Максим, - а зачем магазин игрушек работает 24 часа?
- Ты первый раз в Моздоке?
- Ну, почти. Первый раз - не в счет. На вертолетной площадке спал. Но мне много о Моздоке рассказывали.
- Хмм. Одно дело услышать, другое - увидеть и понять. В этом магазине ты можешь купить или заказать, что душе угодно. Любую игрушку. От ганджубаса и девчонки той расцветки, какой хочется, до оружия или нужных документов. А игрушки? Что ж… Знаешь, сколько офицеров приезжают ночью и ищут подарки своим женщинам? Тоже спрос имеют.
У прилавка за стеклом сидели две девушки. Одна, совсем юная, с едва сформировавшейся грудью. Вторая - немолодая, но еще очень привлекательная, статная женщина. Увидев Сорокина, она криво улыбнулась:
- Что в этот раз желает товарищ офицер? Молока с селедкой?
- Да ладно тебе, Карин. Не злись. Тут вот человек с тобой поговорить хочет.
- Я что, на шалаву похожа? Я в месяц зарабатываю столько, сколько ты за год.
- Карин, он действительно с тобой поговорить хочет. Именно поговорить…
- И о чем же?
- Пойдем, посидим у меня. Поговорите…
- А чего, так спросить он стесняется? - Карина кивнула на Максима.
- Не стесняюсь я, - слегка засмущался Максим. - Просто разговор не для улицы…
- Ладно, давайте поговорим. Даухан, посидишь одна?
- Да, - кротко ответила девчушка.
Карина накинула на плечи шаль и вышла. Максим удивился ее росту. Женщина почти на полголовы была выше него, хотя не носила каблуков.
- Вам девочки не нужны? - вынырнул рядом со входом в гостиницу мальчишка лет семи. - У нас есть любого возраста!
Но, увидев Карину, сконфузился и, сказав что-то вроде «я - не я», снова скрылся. Город накрыла глубокая ночь. Звезды и редкие неоновые огоньки окрестных магазинов хоть как-то давали ориентир одиноким прохожим. Из окон проезжающих машин раздавалась лезгинка и воровской шансон. Максим остановился на самом входе и огляделся. Через секунду небо осветилось цепью молний. Раздался гром, и на землю прямо к ногам упали первые капли дождя. В ноздри ударил запах мокрой полыни. Грудь наполнилась каким-то непонятным, волнующим чувством. Резко захотелось бросить, забыть все и помчаться с тихой грустью куда-нибудь вдаль, туда, где в маленькой белой хате ждет нетронутая чистая девушка.
- Нетронутая и чистая, - подумал Максим. - А я сам чистый? Пожалуй, и дождь не смоет с меня всю эту душевную сажу…
В номере все было чисто и свежо. Через открытое окно буйным, несдержанным потоком шел наполненный озоном воздух. На столе стояли водка и вино, жареная баранина с картошкой, фаршированная салом утка, рыба и зелень. Запах свежеприготовленной еды вперемешку с запахом свежего воздуха, с озоном и полынью, порождал сильнейшее чувсвто аппетита, несмотря на то, что Максим встал из-за стола каких-нибудь десять-пятнадцать минут назад.
- Откель изобилие? - не выдержал Максим.
- У меня в батальоне охотников много, - улыбнулся Сорокин. - А чем еще заниматься, когда стоп-колеса? Вот, уточек и настреляли.
- А баранина, водка, вино?
- Я ж говорю: охотников много, а чем заниматься, когда не выйти? Да и местное население много приносит в дар «солдату-освободителю».
- Никак мародерничал, Сорока?
- Зачем сразу так? Ну, сам подумай: накрыла минометная батарея район. Итог - куча бараньих тушек. Не выкидывать же?
- А вино с водкой?
- Ай-яй-яй, - подмигнул Сорокин. - Чеченцы строгие мусульмане. И когда спиртное у них появляется в руках - они сразу пытаются отдать. Грех же.
Над столом полетели тосты и женский звонкий смех. Сигаретный дым стелился ковром по потолку и уходил туманной рекой в форточку. Максим после дороги стал, было, забывать и цель своего приезда в Моздок. Но, к его счастью, Карина, подсев к старлею и положив руку на его плечо, сама спросила:
- Так что ты хотел узнать, родной?
- Говорят, полковник тут один… - Максим сконфузился, не зная как продолжить.
- Ну, тот, что у тебя был в четверг! - выручила Надя.
- И что ты хочешь о нем узнать? - совсем ласково спросили она, придвинувшись к старлею.
Максим уже отвык от женского тепла. А тут - запах, упругая грудь, уткнувшаяся, словно ребенок в живот матери, в плечо Максиму, близость горячего тела - вскружили офицеру голову.
- И?
- Откуда он? Что за человек?
- А зачем тебе?
- Ищу его… Нужен сильно.
Карина улыбнулась и отслонилась от Михайленко, разглядывая его, скорее, с веселым озорством в глазах, чем с любопытством.
- Чего-то он всем нужен стал резко.
- А кому еще?
- Да был тут один… Из тюрьмы бежал, мои девки его прятали.
- Екимов?
- Да, по-моему, такая фамилия. Хотя, точно не скажу.
Сердце Максима заколотилось так, как колотится оно у кошки перед прыжком на мышь.
- Да, полковник этот… Я ж его давно знаю. С первой войны, - продолжила Карина. - Он из девятнадцатой дивизии. Их тогда сильно потрепали. Он даже в плен попал… Хотя, сослуживцы его поговаривали, что он сам, как бой начался, убежал, бросив солдат.
- А откуда такие подробности?
- Милый мой мальчик. Я тут живу. И чтобы тут женщине быть и оставаться женщиной - нужно знать все. Включая максимальную дальность полета пули АК-74 и разницу между АПС и УЗИ… Так-то вот…
- Понял. А как звать-то его?
- Миша. Миша Савинов. Но в дивизии его не ищи. Он уволился оттуда в первую компанию. После боя в Гехах. А потом, вот, объявился. Говорит, для ФСБ специальную задачу выполняет. А какую - черт его знает.
- А ты Екимову, ну, тому, которого прятали, сказала?
- Я что, дурра? Он же беглый. А вдруг убить хочет? Грех на душу брать не буду.
- А мне как же?
- Ну, ты не беглый, во-первых. Во-вторых - у того глаза злые и серые.
- А мои?
-Твои… По ним я могу сказать, что ты еще не раз сюда приедешь. Часто. Глаза бедовые. Очень бедовые. С такими глазами, - и она провела ладонью по его лицу, - либо бесконечно умирать на различных войнах, либо…
- Либо что?
- Любить…
- Гы, - закашлялся Сорокин, обрызгав себя вином. - А с моими глазами чего тогда, Карин?
- С твоими делать то, что ты делаешь, - зло, резко забыв о старлее, откликнулась она, - жрать, как свинья, да как кабель бродячий, по бабам бегать.
Сорокин вместо того, чтобы обидеться или рассердится, раскатисто рассмеялся, усыпая стол крошками, разлетающимися изо рта.
- Вино и кровь, еда и бабы - а зачем жить иначе? - сказав это, он жирными от баранины губами впился в тонкую шею Алины, издав смачный чмок. Сидевшая на второй коленке Сорокина Надя дала ему легкий подзатыльник. И он переместил губы с шеи Алины к Надиной груди, которая, к ее великой радости, прямо-таки выпрыгивала из широкого декольте.
- Кабель… - улыбнулась Карина помотав головой. - Хряк-производитель. Любить, мой родной, - это не просто валятся с бабой на простыне. Любить жизнь, любить все вокруг… Но ты выбрал другое…
- А где сейчас может быть Савинов? - спросил, пытаясь сменить смущавшую его тему, Максим.
- В Чечне. Где ж ему быть. Он колонной вчера выехал. Будешь догонять?
- Буду. Так получается, по дороге на Червленую?
- Ну, одна она тут. А там - Наур или Червленая, Гудермес или Грозный… Это уж от перекрестка.
- Нужно ехать.
- Так нужен?
- Очень. От него сейчас многое зависит.
- А так сразу и не скажешь. Захудалый он какой-то…
- Тощий?
- Нет… Духа в нем нет. Не целостный. То смеется и шутит, то рыдает. Как баба. Ну, чего о нем. Давай!
Карина налила по стопкам водки. Заметив это, Сорокин поднялся, не обращая внимания на свалившихся на диван с его колен девушек.
- Пусть этот вечер… эта ночь запомнится нам надолго. Мы все живем под одним неспокойным небом. Пусть где-нибудь там, в столице или рядом, кто-то жрет черную икру и тупо прожигает жизнь в клубах. Это все напускное. Хихиканье, попытки казаться неординарными, чтоб тебя любили такие же, как ты… Это серое и никчемное… Скучное и ничтожное - и пусть оно останется им, уклункам, чьи родители обкрадывают и без того обворованную опустившуюся бабу, лежащую пока в канаве не в силах встать, имя которой - Россия. Мы живет - пусть для большинства из нас - короткую, но честную и яркую жизнь… - Сорокин любил пафосные и длинные тосты, причем, всегда придумывал что-нибудь новое. Никогда не пользовался стандартными и принятыми. - И сегодня - будем ли мы живы или нет через неделю - я хочу выпить за ярких людей, которые живут, Бог видит, не зря. Пусть ценой моей, нашей крови та опустившаяся девка станет еще первой леди, самой красивой, чьи, - и Сорокин покосился на грудь Нади, - чьей фигуре будут завидовать все…
- Откуда в этом курдюке из мяса и дерьма берутся такие слова? - тихо, чтоб слышал лишь Михайленко, сказала Карина.
- А чего у вас с ним? Чего не поделили? - спросил Максим.
- Я к нему нормально дышу. Он ребенок и никогда не повзрослеет. Он счастлив, что б не случилось, - и это иногда бесит. Для него все просто. Есть жизнь - и ее нужно прожить.
Вслед за первой бутылкой опустела вторая, потом третья. Сорокин затянул «Черного ворона», поминутно встряхивая неуставной кудрявой челкой, спадающей почти до бровей. Но пел он так, что любой, не вникающий в слова, решил бы, что песня веселая: о доме и веселой разгульной жизни здоровяка.
Карина, взяв под локоть Максима, отвела его в сторону и попросила проводить домой.